Точка невозврата. Детишки и взрослый мир

В мыслях я летел по дороге к Тени подобно ветру, на пределе скорости Кусаки, и уже спустя полчаса оказался бы дома. Но подойдя к конюшне в компании Аль, вдруг вспомнил: никакого полёта не получится. На Кусаке поеду не я, а Хет. И это ей очень не понравится. Хорошо если она вообще соизволит довезти тяжёлого пса до Тени, двадцать с лишком таров… а мне останется шагать рядом и её уговаривать.

И это растягивало путь часов до пяти, и то если повезёт. Значит, отправляться мне надо не после ужина и пенья, а прямо сейчас, или к полуночи я туда не попаду. А попаду к первой разминке, и с моей менестрельской удачей налечу прямо на Мейджиса. Как в тот раз.

Почему мне не хотелось с ним встречаться, я толком не понимал. Именно он, единственный, мог во всём разобраться — эт’серен, как и я. Ответить на все мои вопросы и дать совет, ведь он ухитрился выжить после папиной смерти, а значит, создавать барьеры они умели. Папа и он… Может, он знает и о том, владел ли Феннел Крис-Тален вэйским даром. И даже владеет им сам…

Тут идея встречи начала нравиться мне ещё меньше. А должно бы наоборот. Тьма!..

— Энт, что не так? — вид у Аль был усталый и озабоченный. И где же сияние от счастья? Эта любовь, с ней всё так сложно. Хотя уж кто бы говорил. Будто с серен просто и весело.

— Подержишь Кусаку, пока я укладываю Хета? Или позвать конюха?

— Не надо дёргать дедушку, у него ужин. — Аль смотрела так пристально, словно ей с поцелуями перепало и наше новое умение читать мысли, и сейчас она на мне тренируется. Я вздохнул, сдаваясь:

— Не хочу уезжать. Один. И вообще… мы чего-то тут не видим. Во всей этой истории.

Она слушала со столь глубоким вниманием, что смутные ощущения собирались в слова сами:

— Мы рассуждаем как менестрели. Нападают — уйти или защищаться. Люди дружелюбны или обижают. Всё просто. Но здесь не то… мир вэй не столь однозначен. Было ли это нападением? И Хет — он ведь не обычный пёс, и я почти уверен, тебя разбудил именно он, так почему же не просыпается? Магистр виноват, или сам Хет не хочет? А если магистр, то для чего ему? Я бы у него и спросил, но Вил запретил, — огорчённо признался я. — Ещё слово взял. Он боится, и я его понимаю, но чувство, что нас несёт не в ту сторону, не исчезает. Мне надо видеть путь перед тем, как идти. А я не вижу. Бредём наугад, как в дикой степи. А мы оттуда чудом живыми вылезли, и зачем полезли, трясины знают… Я всю неделю вспоминаю ту степь, и в снах сплошь она, и мне это не нравится.

Отвечать на это Аль, конечно, не стала. Ну что тут ответишь? Но её взгляд был полон согласия, и хотя мои речи могли её только встревожить, в добавление к тревогам из-за Вила, но мне показалось, она стала как-то спокойнее. Потому что и сама ощущала подобное? А теперь, по крайней мере, нас таких стало двое?

— Хет хочет. Только не может пока. С ним всё отлично, но он где-то далеко, откуда нельзя со мною разговаривать. Но пёс — это тоже настоящий Хет. И даже не спрашивай, я не понимаю. А тебе не кажется, что он стал меньше?

Мне не казалось. Я знал точно. Потому что в прошлый раз мы его с трудом подняли вместе, а сейчас я сумел уложить его в седло сам. Но в лесу он ощущался живым и спящим, как когда-то Аль, а теперь его вполне можно было принять за большую детскую игрушку. Хорошо ещё, что не труп: за неделю появились бы не только внешние изменения, но и запах. А он если чем и пах, так травой и слегка миалой.

_ _ _

Когда я доплёлся до Черты, сжимая Кусакин повод, у меня было такое чувство, словно весь путь я волок Хета на себе. И Кусаку тоже. Несколько раз она пыталась протащить меня на этом поводе или уронить, и у неё получалось. Ей-то, понятно, просто хотелось отделаться от неудобной ноши и налегке умчаться в Тень, в родную конюшню. Но уверен, заодно проучить меня за такое издевательство над нею — чистокровной арасинской принцессой, которую заставили везти не лёгкого всадника, а здоровенного дохлого пса, — она бы тоже не отказалась.

Добраться до конюшен нам удалось без приключений: по саду среди ночи никто не шастал. Я вспомнил, что вытворял в детстве сам, и усмехнулся: что бы я-прежний сделал, натолкнувшись в ночном саду на меня-сейчас, в пыли и грязи, вцепившегося в злобную лошадь с то ли живым, то ли мёртвым грузом? Переполошил бы весь замок или отважился бы вначале проследить?

Опасным моментом в моём плане были собаки: они могли вспомнить меня, но если непонятное состояние Хета их встревожит, то поднимется лай, и тут уж мне их не успокоить, признают своего или нет. Но я попросту положился на свою с ними давнюю дружбу — и удачу. В моих безумных ночных вылазках они меня ни разу не выдавали… и хотя доверяться собачьей памяти тоже попахивало безумием, расчёт оправдался: зубастые морды к нам повернулись, но услышав мой успокаивающий шёпот, снова уткнулись в лапы, явно решив, что сны куда интереснее.

А видят ли животные сны? Я думал об этом, стаскивая Хета с Кусаки, устраивая под скамейкой в подсобке, а потом отводя мою рассерженную принцессу в стойло, рассёдлывая, вытирая и насыпая в кормушку зерно. Ещё следовало её расчесать, но сперва — дело поважнее. Кер.

К счастью, он по-прежнему не запирался. Я наклонился над кроватью и потряс его за плечо, готовясь зажать рот, но этого не понадобилось: он мигом открыл глаза, словно и не спал.

— Крис! Ты откуда?

— Вставай. Мне надо тебе кое-кого показать. Нужна твоя помощь. — Я сел на край постели, вдруг осознавая, как это прозвучало: — Извини, что разбудил.

— Ой, ерунда, — он наклонился, нашаривая на полу штаны и рубашку. — Хорошо, что ты час назад не зашёл!

— А что… — я осёкся, оценив нетипичный для него хаос раскиданной как попало одежды: — У тебя был кто-то?

— Эл.

Он выглядел гордым и смущённым одновременно. А у меня от неожиданности вырвалось:

— Моя Элли?

Мой друг озадаченно нахмурился:

— Ты ей нравился, ну да. Я думал, она тебе тоже, но вы ведь не встречались. А теперь у тебя есть Аль.

Я прикусил язык: уточнять, что Аль есть у Вила, а не у меня, пока не стоило. Потом предстоит объяснять ещё и это… может, Аль сумеет как-то исхитриться и сделать всё сама, избавив меня от лишней порции извинений? От мыслей о неизбежном океане увёрток и умолчаний на грани лжи у меня заныли виски, совсем как летом… и в степи. Снова.

— Кер, я эт'серен.

Он застыл с сапогом в руках. Потом несколько секунд пробовал надеть его не на ту ногу, бросил и потёр лоб.

— Ты и Альвин?

— Это главное, что тебе интересно?

Кер широко раскрыл глаза:

— А что ещё должно?

— Правда ли это на самом деле.

— Ты же Рыцарь! — он с недоумением пожал плечами: — О серен ты шутить не стал бы. И не можешь ошибаться.

— Вот, значит, как… — я помедлил, собирая разлетевшиеся мысли. Не знаю, чего я ожидал от него, но не такого точно. — А почему ты подумал о ней?

— Аль Ордену подходит, — хмыкнул он. — Со всеми перезнакомилась, сражалась… она искренняя. И смелая. Настоящая Дева-Пламя. Её даже детишки так звали. Эл она нравится. Они подружились, ты знал?

Я покачал головой. Не знал, а Аль не знала об Элли… да и знать-то тут нечего. Может, оно и к лучшему.

— Когда вы ускакали, ребята заволновались. Да по-моему, и старшие. Все уверены, ты бы без причины не поступил так. Девочки сердятся. Особенно за Аль, она-то в ваших разборках не виновата.

— На меня сердятся?

— Конечно, нет! На Мейджиса. Что он вам орал, пол-замка слышало. Где она, Крис?

— В трактире неподалёку. — Для ответа на первый вопрос у меня никак не находилось слов. — А вы с Эл… вообще сколько?

— Ну как сказать. Мы начали говорить, когда ты ушёл на Путь. Она тоже скучала, — он неловко улыбнулся. — Потом и о других вещах. О музыке. Ей нравится арфа. И такие же мечи, как мне, не для атак, а для защиты. Мы танцевали. Она просто блеск, гибкая как змейка… — он покраснел и вновь занялся сапогом. — А после эллина она плакала. И ругалась на Мейджиса. А уж на Джера… Ну и мы как-то вдруг… уже знак. И двенадцать дней. Ты не против?

— С чего бы. Отлично же вышло, гладкой вам дороги… Кер, это не Аль. Серен. У меня с Вилом.

Я внимательно смотрел на друга. Он — на меня или в окно за моей спиной, в звёздной тьме я не мог понять.

— Давно? — осторожно уточнил он.

Я прекрасно видел, что спросить он хочет совсем другое. И не спросит. Но сомневаться-то не запретишь. И в любом случае, не открывая всех карт, не стоило и начинать.

— С эллина. Только сперва я не знал, а он тем более. Но когда мы с Аль уезжали под Мейджисово негодование, я уже понимал. И ощущал. Нельзя не спешить на зов эт'серен… Он сын Рыцаря, Кер. Элайвен из замка Лив.

Я встал, он тоже.

— Пошли в конюшни. Там расскажу.

Хорошо, что у двери я обернулся: он собрался выйти наружу, в зябкую ночь начала весны, в тонкой рубашке, штанах, одном сапоге и тапочке.

— Кер, оденься, а? — и на его недоумённый взгляд мягко напомнил: — Холодно там. И земля раскисла. На вот, — я сунул ему подобранный с пола сапог, снял с крючка куртку и намотал на Кера длинный пушистый шарф с каким-то ярким узором. От шарфа он слегка оттаял, со слабой улыбкой пробормотал: «Эл подарила», привёл себя в порядок, и мы тихонько двинулись к лифтам. И лишь когда спустились, до меня дошло, что в покоях Арайнов живёт ещё его отец, а говорил я не то чтобы шёпотом. Из-за стены он вполне мог нас услышать. Ну… что уж теперь. Да я ведь сам хотел крикнуть о нашей серен на весь Орден. Считай, крикнул.

Лишь в конюшне, наблюдая, как я с трудом распутываю Кусакину гриву, Кер нерешительно прервал молчание:

— Это многое объясняет. А почему же он о маме не сказал Мейджису? И ты раньше не говорил мне…

— Мы раньше не знали. Догадались после истории о Ливи из замка Лив. Помнишь? Девушка, которая пропала. Совпадений достаточно, чтобы понять. Но мы собираемся в Лив, узнать всё точно. Приглядишь за Хетом, хорошо? Конюхам скажи, пусть его не трогают, поспит недельку и проснётся. Его усыпил вэй… долгая история. Вил его случайно разозлил, так что в Ливе лучше — подальше от Джалайна. Вил похож на отца, его там сразу узнают. И надеюсь, для них он будет сыном леди Элайвен, а не бездельника-менестреля. Хотя с серен родственной любви у них наверняка прибавится. Жаль, я не успею порадовать и Мейджиса новостью, что теперь я лорд по праву без всякого посвящения!

— Вы же не собираетесь в Ливе остаться?!

Я старательно, волосок к волоску, разглаживал щёткой длинную шерсть Кусаки.

— Крис!

— Ну откуда такие мысли? — протянул я небрежно. Но это в тринадцать я мог его такими уловками обмануть. С тех пор не я один успел здорово измениться.

— И вправду собираешься… — он сжал губы и вдруг порывисто взял меня за руку: — Крис, не надо. Тебя же все ждут! Мейджис не имел ровно никакого права говорить тебе такое. Ты знаешь сам. Все знают. Это вспышка гнева, не более. Кто посмеет запретить Крис-Талену вернуться в Эврил?! Да наш замок чуть не по камушку выстроен Крис-Таленами, и хоть трон — лишь слово, но это слово прилагалось к твоей фамилии всегда!

— Не всегда.

— И многих ли предков ты помнишь, которых Лордами Трона не избирали?

Я фыркнул, гадая, забыл ли он особенность моей «книжной» памяти или пытается подловить меня. Если второе… ай, да почему бы и не порадовать его, разочек позволив победить!

— Семерых, не считая дедушки.

Довольный Кер расхохотался. Не связанные в хвост волосы-пружинки запрыгали по его щекам и плечам.

— Я же спросил, не кто от избрания отказался, а кто избран не был! Невнимательно, айлинн ан'тайэн!

— Что? — я недоверчиво обернулся: — Маленький золотой принц? Что за ерунда?

На губах Кера играла лукавая усмешка.

— Неужели никогда не слышал?

— Нет, — отрезал я, невольно усмехнувшись тоже. — Вот «куколку» помню. А ты уж точно помнишь, как я всех убеждал от этого прозвища отказаться, начиная с тебя! Так кто и когда это изобрёл? Неужто до того, как я ушёл на Путь? В жизни не поверю. Я бы услышал.

— Да кто же произнёс бы это там, где ты услышишь, зная о твоих методах убеждения!

Громко хохотать среди ночи было рискованно, так что мы оба зажали рукавами рты — одним движением, как прежде, когда на спор зеркалили друг друга. И всегда выигрывали споры.

— Ты и впрямь не очень внимательно слушал наши разговоры. А ребята не хотели тебя задевать. Порой никто не понимал, за что ты вдруг рассердился. Но золотой принц — разве обидно? — он посерьёзнел и по старой детской привычке прикусил щёку, сосредоточенно вглядываясь в меня сквозь тьму. — Крис, ты всегда им и был. Дитя властителей замка, Золотых Соколов… да тебя все так называли, лет с десяти и до сих пор. Айлинн ан'тайэн… будущий Лорд Трона.

Я почувствовал себя… странно. Кер часто говорил такие обескураживающие вещи, которые мне бы в голову не пришли никогда, а он удивлялся моему удивлению.

— После эллина?

— Вина уходит с искуплением. А такую плату готов отдать далеко не каждый. Точнее, никто. Если судить по тому, что не только Талин, но и мой отец за всю жизнь никого не видел в эллине, кроме тебя.

— И Вила.

Мой голос заледенел сам, и я ощущал, как твердеют скулы, всё лицо и каждый мускул, застывая, обращаются то ли в лёд, то ли в камень. Больше мне не хотелось смеяться. А вот усмехаться — да. Холодно и остро, под стать голосу, как Вил в начале нашего пути… после его эллина.

Кер испугался. Ещё бы. Думаю, на его месте и мне бы стало страшновато.

— Крис! Я же не то имел в виду! Я о наших… ой, ну прости. Не злись. Твой эт'серен — это для меня много значит. И для других, увидишь. И плевать всем будет на эллин. Вина уходит с искуплением.

— Вины там не было.

Он растерянно вздёрнул брови. А когда я объяснил, прижал руку ко рту, округлив глаза. Усмешка резанула мне губы.

— Ох ты… ну что за глупость, сколько вокруг него прыгало взрослых, и никому не пришло в голову просто его спросить?! Смотритель, он же старый и опытный… они все свихнулись, молча в эллин тащить ребёнка?!

— Они спросили. Зачем пришёл. Он ответил: просто так. Спросили, знал ли о цене, ответил — да. О чём ещё спрашивать.

Вид у моего друга стал совсем несчастный.

— Но мы ему должны. Тем более вам место здесь, обоим. Долги надо отдавать! И мне, я же был там… и потом на него сердился. А он? Сердится на меня? Есть за что. Я извинюсь. И ты скажи ему: мне очень жаль! Так плохо всё вышло…

Его искренность усмирила меня, как всегда: невозможно злиться на того, кто от стыда и так чуть не плачет.

— Не сердится он, Кер. Ты-то при чём? Ты никому не сделал больно и зла не желал. Вот Мейджис… — у меня дёрнулся угол рта. Хорошо, что темно и он не видит.

— Мейджис проверял, — неуверенно предположил Кер, — это в его духе. Испытывал на прочность. С нами привык, вот и с ним… Звучит бредово, но и мы иной раз с ребятами Тени забываем, что они-то с пяти лет не учатся фехтовать.

— И фехтуете с детьми фермеров открытой сталью?

— Ну что ты! — смутился он. — Слушай, я тоже не понял, отчего Мейджис завёлся тогда. Но он не любит нечестной игры. Знаешь ведь. А испытания любит. Докажи, что достоин, всё такое.

— Знаю, — протянул я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы тему не развивать. — То-то было бы весело, не успей я минелу поймать. Тут бы все доказали… всем. А уж он-то сколько всего доказал. Вил ведь и умереть мог. На таком распрекрасном испытании. Или днём позже, тоже лучше некуда. Всякий может прийти в Орден, ага. И уйти оттуда прямиком в Мерцание. После проверки.

Кер выразительно закатил глаза. Мнение моё о Мейджисе он знал: хотя о трёх искуплениях я ему так и не рассказал, но вот об отложенном посвящении наговорил достаточно. Видимо, тогда уже проявлялась серен — я и до ухода Вила нёс много лишнего, а после и вовсе сдерживаться перестал. Мейджис и менестрели — эти две темы в моём исполнении Кер наверняка выучил наизусть. И если о менестрелях не спорил (соглашаясь или побаиваясь, я предпочитал не уточнять), то Мейджиса осторожно защищал.

А я думал, как вышло забавно: я так и не смог избавиться от детской обиды на Талина за то, что выбрал Кера, а не меня — хотя конечно, выбирал не он, и понимал я это лет с двенадцати — а Кер, оказалось, завидовал мне из-за Мейджиса. Хотя уж кому я бы сроду не пожелал такого наставника… но ведь Кер и не знал. А эллина Вила для развеивания восторга ему не хватило. Да и как винить Кера — со мной-то тогда Мейджис обошёлся ласковее некуда, я и сам в его любовь и заботу почти поверил.

— Все себя повели по-дурацки, Крис. Кроме тебя. Мейджиса заклинило на отваге и ответе за слова, а вокруг-то народу было сколько! И все стояли и смотрели. Нет бы кто возразил. Талин тоже… если я его спрошу, ты не против? Можно?

Я пожал плечами:

— Спроси. Это не тайна. Мне бы тоже хотелось послушать. И его, и каждого. Лордов Круга — особенно.

Он кивнул, криво усмехнувшись: ответы лордов Круга на вопрос, почему они позволили Мейджису едва не убить ребёнка за то, что он стремился сберечь память о матери, наверняка звучали бы не особенно приятно. И для окружающих, и для них самих.

— А к Мейджису зайти не хочешь? Услышав такую новость, он сразу утихнет, и вы помиритесь… — Кер нахмурился. — Ты не веришь, что он эт’серен?

— С какой стати? — оторопел я. Сама постановка вопроса — верю или нет — казалась нелепой. Все же знают, и я с самого детства… а правда, откуда я узнал?

— Разве не ты мне сказал о его серен?

— Я думал, ты мне, — Кер потёр наморщенный лоб. — Или Брент? Не помню. Все знают. Хотя погоди, Талин рассказывал! То есть, я его спрашивал. Понимаешь, я хотел… — он кашлянул, — с тобой. Да и кому серен не хочется!

— Мне нет. Никогда не хотелось.

Ну вот. После его слов получилось грубо и обидно. Что ж со мной не так… Досадуя, я быстро пояснил:

— Ни с кем. Все эти истории, как двое становятся одним, боль на двоих, общие мысли — о чём тут мечтать? Мне казалось, они теряют что-то главное, теряют себя. И папа… вряд ли его поступок можно назвать нормальным. А что он говорил Талину?

— Он-то не говорил. Талин то ли замечал, то ли от других слышал: у Феннела появлялись раны. Не во время сражений, понимаешь. Ну и вопрос, не серен ли это, выплывал сразу. А он улыбался и не возражал. Так и полетело по замку — Нел Крис-Тален и его серен, и уж конечно, с Мейджисом, лучшим другом, кем ещё.

— То есть, это сплетни, вот и всё? — такого сюрприза я никак не ожидал. — Серьёзно? Улыбаться и не возражать я с шести лет умею! Очень надёжный способ, ты ловился только так. Или ещё можно улыбнуться и спросить: а сам ты как думаешь? И собеседник мигом и ответит «да», и не усомнится. И не враньё, и не правда, и все рады.

Кер озадаченно потёр лоб.

— То детские игры, а то — серен. Ты думаешь, Феннел мог вот так нарочно… Ну нет, Крис, не сходится. Раны-то у него видели. Разговор был давно, но сомнение я бы запомнил. А Талин очень уверенно рассказывал. И не он ведь один верил, а весь замок.

— В эллин для менестрелей тоже весь замок верит. И в великую пользу Черты.

Мысленно я дополнил: «И в несумрачность Алфарина», и лишь тут понял, что давно не верю в неё, да и в чистое сияние серен, ведь какое там у меня сияние, один смех и слёзы.

— Ну, не весь. Многие — нет. Что старые законы надо отменять, и детишки, и взрослые согласны.

— Да-да, а карета всё в канаве. Пустая болтовня их не отменит.

— Но отменит выбор замка на Круге. О том, чтобы Круг собрать, тоже вовсю говорят. Знаешь что Талин вспомнил? Отменить собирался Феннел. Оба закона Черты. И убрать эллин. После… тебя эта идея так и летает по замку.

— Всегда рад принести пользу.

— Ну перестань. Я всерьёз! И твой отец не болтал, а планировал. Значит, знал: получится. Все послушали бы эт'серен.

Он помедлил, внимательно на меня глядя. Наверняка одежда моя заляпана грязью куда сильнее, чем позволяют приличия, и он пытается тактично на это намекнуть. С его-то любовью к изяществу и чистоте.

— Значит, папа был джан'нэл, — невпопад уронил я, вновь приступая к расчёсыванию Кусаки.

— Когда Талин о нём рассказывал, а потом я сам читал о серен, то думал, что хочу быть в паре таким, как он.

Я изумлённо поднял на него глаза:

— Почему?!

— Я хуже сражаюсь, — просто объяснил Кер. — Если бы раны отражал ты, они у тебя появлялись бы часто. Я ведь серен с тобой представлял. Мне же не хотелось, чтобы тебе всё время было больно. Я бы тогда вовсе не стал со сталью танцевать, а как без этого Рыцарю.

Я водил гребнем по лошадиной спине, тщетно пытаясь сглотнуть что-то твёрдое, засевшее в горле. Но слов всё равно не было. А молча обнять его, как в детстве, почему-то не мог… хотя именно это и было бы самым искренним ответом.

Он кашлянул в свой лохматый шарфик, явно сомневаясь, говорить ли дальше. Я непроизвольно повторил его жест, поднеся к губам гребень, и кашлянул тоже:

— Джан'нэл не я. Тут ты угадал.

Кер коротко кивнул и вдруг вскинул голову:

— Но тогда в эллине… и он?

— Да. Аль сказала, одежда на его спине промокла от крови. Так я и узнал.

— Ох. Это всё так… неправильно. Он, наверное, ненавидит Эврил, всех нас… дай нам шанс! — он положил руку мне на плечо: — Крис эджейан. А ты чувствуешь, как он? Всегда?

— Нет… сложно объяснить. Когда он думает обо мне, когда его мысли и чувства сильные и яркие… и пылающие… Ну ты знаешь, — я скованно усмехнулся, — подбирать слова я никогда не умел. В книгах о серен написано лучше. Ты же читал их.

— Ты хорошо подобрал. Вот только я не понимаю… — он нахмурился. — Мейджис не джан'нэл, поэтому не умер вместе с твоим отцом. Но если он отражал то, что и ты — пылающие сильные чувства, — как же он не свихнулся за два года горя своего эт'серен, а потом ощутив его решимость убить себя, как сумел удержаться и не остановить? Я не смог бы.

— Я т-тоже.

Мне удалось не покачнуться, но кажется, я вздрогнул, и он заметил. К счастью, я мог опираться на лошадь. Тёплая. Покой и знакомый с детства запах, надёжность и уют… я отчаянно заслонялся ими от картины: Вил на месте отца в той беседке, это в его горле кинжал, а лицо… и всё залито успевшей загустеть кровью, руки и грудь… мёртвые глаза смотрят на меня, и я вынимаю кинжал и вонзаю в себя. Отражая и это. Последний раз. Только так, иное невозможно. Но если бы… я ведь сам спросил его: если бы остался кто-то, кого твой эт'серен любил. Кто-то, нуждающийся в тебе. Ребёнок.

— И всё-таки нет, — прошептал я. — Я не смог бы отпустить. Но я не смог бы и уйти, оставляя ребёнка и эт'серен, который будет страдать невыносимо, но следом уйти не сможет, повинуясь долгу. Это жестоко. Представить страшнее, чем жизнь без даэн… её вытерпеть можно, хоть больно. Но это — нет. Знать, что мои чувства за миг до смерти разделит он, прибежит и найдёт моё тело… Добрее сперва убить его. А заставить испытать такое и после жить — это не любовь, не серен.

Я ухватился за Кера. Что меня трясёт и он ощущает всю эту красоту, плевать. Его пальцы сжимали моё плечо — удачно, а то пришлось бы падать на Кусаку, а я её уже сегодня обидел, хватит.

— Это не серен, — я глотнул. — Кер. Папа не мог. Если эт'серен был жив. Но если нет… тогда удивительно одно: что он ждал два года. Что так долго продержался.

— Ты думаешь, это не Мейджис, — тихонько сказал он, и сейчас это не было вопросом.

— Я думаю, мама. Вот тут всё сходится. Она погибла, а он переменился. Я помню. Стал словно неживой. Говорил со мной мало и будто через силу. Я думал, он меня ненавидит за маму. Не прощает. Может, так и было. Он имел право. В его голосе не стало любви. Но я не понимал… там не стало вовсе ничего, не стало жизни. Если ты мёртв, любить трудновато. Но он пытался. А потом, видно, силы кончились. Он не виноват. Это очень… — я поморщился: то твёрдое вновь забило горло. Кер притянул меня к себе, и так мы стояли — минуту, две, десять — пока я собирал силы для возвращения в настоящее. «Нельзя отдаваться во власть прошлому», сказал я Вилу когда-то. Гениальный совет. Прошлое само забирает над нами власть, сковывает цепями, не спрашивая наших желаний…

— Крис. Но тогда выходит, Мейджис…

— Лгал? Все эти годы? Позволяя всем думать, что он эт'серен?

Кер чуть отстранил меня, тревожно вглядываясь в лицо — ожидая ответа, которого я не знал, и искать не хотелось. Поэтому я занялся сбруей, а ему поневоле пришлось помогать мне и молчать — пока мы не вышли из конюшни, и резкий ветер, обдав нас колючим холодом, не прояснил мои мысли. Одновременно повернув их на какой-то странный новый лад.

— Не уверен. Это началось, когда папа был жив. Оба знали эти слухи. И правду. Значит, обоих устраивало оставить всё как есть, не объясняя. То есть, папу — тоже. Серен с сияющей честью выше людских правил… И лжи-то не звучало, верно?

— Нет, — задумчиво сказал Кер. — Все считают его эт'серен, но по-моему, никто не слышал, чтобы так звал себя он сам. По словам Талина выходит, просто никто не сомневался. Неразлучные друзья, с пелёнок вместе, ни разу не поссорились. Только вот на Путь Феннел пошёл один, но там своя история. Да ты ведь знаешь.

— Знаю, что папа на Пути с мамой познакомился, — я растерянно осознал, что ни о какой «истории» понятия не имел.

— Ну да. Но сперва его выбрали Лордом Трона. В семнадцать. А он на Путь ещё не ходил, а тут уж и не вышло бы. Ну и Мейджис его заменил. Согласился побыть Лордом Трона ради друга — вместо того, чтоб пойти с ним вместе. Такая замена всем понравилась, и у него отлично получалось. Потом Феннел вернулся с супругой и должен был занять место Лорда Трона, но ему не хотелось. Он строил дом, у него любовь, ты родился — не до управления. И хотя формально Лордом Трона считался он и представлял Эврил на советах, но Мейджис продолжал заниматься делами. Кроме сложных моментов, когда требовался талант Феннела мирить и находить компромиссы. Так они и были Лордами Трона вдвоём, к всеобщей радости. А потом… — Кер отвёл взгляд. — Твоя мама. Феннел от всех отдалился, ни с кем не разговаривал… даже с Талином, а тот ведь за ним с детства ходил хвостиком… только Мейджиса подпускал. А когда он умер… тут и Круг не собирали — и так все знали, кто Лорд Трона. Назвали официально, для Вершины и Звезды, и всё осталось по-старому.

— Значит, его выбрали не из-за серен?

— Она имела значение. Уважали его и раньше, а тут он стал безупречным. Сияющий — ну, ему и подходит. — Кер помялся. — Я не хочу думать, что он обманывал для себя. Он не такой человек. Мне не очень нравится всё это… и твои игры с неправдой, которая не ложь, часто были на грани с настоящим обманом… но здесь — другое. Эт'серен он или нет, но показать замку именно такую картину было вправду важно. Только очень важное могло заставить их поступить так!

Он вздохнул и ушёл в конюшню за моими сумками. А я остался смотреть на звёзды, прислушиваясь в глубине себя — в глубине серен — к безмолвному, но постоянному, как дыхание и стук сердца, присутствию Вила.