Точка невозврата. Грани дружбы

Вернувшись в «Пирожок» затемно, когда звёзды уже потускнели, но до золотых перьев первого солнца оставалось часа три, я спрыгнул с лошади у запертых дверей конюшни, запоздало гадая: как же туда попасть, раз мне не хватило ума заранее выпросить запасной ключ. Ломиться среди ночи к дедушке-конюху — свинство и невежливость запредельная, да и это не Кер, пошлёт в трясины попросту, и торчи на улице в ожидании позднего рассвета или самых ранних постояльцев.

Дверь приотворилась на щёлочку, и я с облегчением кинулся к выскользнувшей оттуда Аль, едва не схватив её в объятия. Она усмехнулась:

— А если бы я там заснула?

— Скорее уж возле Вила, — без тени иронии отозвался я, очень медленно и осторожно раскрывая двери так, чтоб не заскрипели, перебудив весь трактир, начиная со сторожа и пса ростом с Кусаку.

— Почему ты не с ним, Аль? У вас всё хорошо?

— Ему тоже надо отдыхать иногда, — она привычными движениями водила по бокам лошади щёткой. — Без тебя, как понимаешь, о сне речи не шло. Но побыть в одиночестве иногда полезно каждому. Иное волнение двое лишь умножают.

— С чего волнение? Меня не было всего-то вечер и полночи. И это мой дом. Я там вырос. И не в эллине, — это вырвалось немного едко, но она всегда понимала такое. И сейчас лишь хмыкнула в ответ:

— Так иди и скажи ему это. А лучше вовсе про эллин не говори, просто пусть увидит тебя целого и довольного.

Её глаза сузились в проницательные зелёные щёлочки:

— Или нет? Что было, Энт?

— А что было у вас?

Мы пристально смотрели друг на друга — миг, другой, затем она вздохнула, первой сдаваясь:

— Он весь вечер в красках описывал, как здорово мы заживём в Тени Лив, под присмотром его родичей, под защитой от злых магистров, в тепле и покое, вдали от трактирных шуток и холодных дорог. И как замечательно он обойдётся без пения, спокойненько и весело сопровождая твои любимые баллады игрой на минеле. И как счастлив будешь ты, я, он и весь замок Лив от такого расклада, в котором он прячет шрам под маской и не поёт.

Я ощутил, как зубы сжимаются до скрипа, и поспешно разжал челюсти. И кулаки тоже.

— Жутковато. Он при этом смеялся?

— Очень искренне. И сидел ко мне второй щекой. Всё время. Каким-то вэйским фокусом заставив волосы заслонить пол-лица, будто они там у него приклеились.

— Плохо. Он врать не любит, а тебе особенно. И если врёт, то видимо, себе самому.

— А тебе? Он скажет тебе правду, Энт? Ведь серен показывает тебе его настоящие мысли, так?

Я вспомнил то, что сказал Керу. Но это была Аль — ей я в последнее время говорил абсолютно то, что думал, без умолчаний и игры слов. Быть может, даже откровеннее, чем Вилу.

— Я не всегда вижу его мысли, а он мои — очень редко. Похоже, мы умеем затеняться, делать щиты. Оба. Но я не знаю, как это выходит у меня. Создавать щит для боли — важно, этому непременно надо научиться, вот ещё знать бы, как. Но ведь есть Книга. Мой отец был джан’нэл, как Вил, он отражал раны, но его а’эрен погибла в пожаре, а он не умер от боли вместе с нею. Значит, умел. И хотя искать секреты серен в вэйской книге кажется странным, но по-моему, он это знание вычитал там. Где же ещё-то. Я все записи о серен перекопал, но там ничего нет о щитах. А Вил мне не виден полностью. Думаю, он затеняется инстинктивно. Как и я. Тем более, он Открытый и привык от вэй прятаться.

— И от тебя прячется так же?

— Очень похоже на то.

Она помолчала, накручивая на палец прядь волос. Кусака радостно лопала зерно, я водил по её боку гребнем — не то чтобы это требовалось, но хуже не будет, а мне думалось яснее, когда руки заняты работой.

— Он не будет счастлив, если не сможет петь.

Я кивнул. Для постижения этой истины не требовалось читать мысли.

— Ты не веришь, что его родственники смогут надавить на Луча и тот метку уберёт?

У меня вырвался тяжёлый вздох. Хуже вопроса она не могла придумать.

— Ну откуда мне знать. Теоретически, любой Рыцарь может. В правящей системе страны у каждого посвящённого Рыцаря есть такая власть. Но захотят ли они? Не факт.

— Вил на маму хоть немножко похож?

— Мне он говорил, что очень похож на папу. А мать ещё и усиливала сходство: и волосы ему отрастила, как у отца, и выбрала для сына путь менестреля. И учила быть во всём отцовской копией.

— И они запросто могут увидеть в нём не сына Элайвен, а сына того мерзкого типа, что увёл их девочку.

Я положил гребень на полочку, лишний раз убедился, что у Кусаки достаточно воды, и мы пошли в кухню — точнее, прокрались тенями, радуясь затянутому тучами небу и всего одному тусклому кристаллу на заднем дворе. В кухонной кладовке стояла узкая хромая лежанка, точнее, попросту старая скамья, которую для дела никак не приспособить, а выкинуть хозяева пожалели — к счастью для нас, потому что мы с Аль тут по очереди ночевали. То есть, в основном я, но когда Вил четыре дня лежал то ли во сне, то ли без сознания, здесь оставалась Аль — ей казалось, что если я буду спать с Вилом рядом, то серен соединит наши сознания, и я смогу там, в мире сновидений, до него дотянуться.

И кстати, я так и не обсудил этого с Вилом и не знаю, получилось у меня или нет.

Аль вытащила из холодильника остатки ужина и неполный сосуд с элем. А я даже не помнил, когда ел в последний раз. Вчера днём? Утром? Прошлым вечером? Аппетита не было. Но она бы всё равно заставила, так что я положил в рот кусочек мяса и принялся пить эль — вот его мне хотелось. Да просто попить, смыть привкус дорожной пыли… и слов, которые я сказал зря и снова, как в детстве, жалел, что не могу отмотать назад время и всё поменять.

Джер не заслужил такого от меня. Упрекать его в том, что не сумел за зиму подойти и помириться, именно мне не следовало: на его месте я, скорее всего, тоже не подошёл бы.

И всё остальное было злым и несправедливым. Всё не так. Между нами. Неправильно.

— Скажешь мне, что случилось в замке?

Вот у кого поистине вэйская проницательность.

— Да ничего. С ребятами поссорился. Ерунда.

— Энт, ау! Это я. Ты про ерунду кому другому рассказывай. Кер что-то сказал насчёт Вила и серен, и ты на него наорал?

— Кер сказал всё очень хорошо и верно. Как настоящий друг. Я на него наорал не за Вила.

Аль коротко рассмеялась одними губами. Глаза оставались даже слишком серьёзными.

— Джер, — проронил я. И хотя она не переспросила, и я знал, что не станет, о Джерине точно нет, но всё-таки пояснил: — Он хотел помириться. А я… ну, тоже хотел. Наверное. Но он задел Кера, как всегда, а тот ответил, и понеслось…

— И в итоге ты наорал на Кера, который тебя не обижал и про Вила говорил всё хорошо и верно, как настоящий друг. Логично, Энт. И прекрасно.

У меня вырвался странный резкий смешок, и я поспешил запить его элем.

— Поэтому и жалею. Я сказал им, что в Эврил не вернусь, а сам как раз хочу вернуться.

— Из-за них двоих? Или Мейджиса?

— Да из-за всего. Это мой дом, Аль, это наш джалайнский Луч, в конце концов… и мой почти-отец должен мне одну историю, как и я ему. Они с папой и мамой могли показать замку не то, что происходило на самом деле, желая как лучше, но двое из троих мертвы, и пора рассказать правду. Хотя бы мне. Я правды заслуживаю. Даже без серен. Но раз Мейджис знал о серен папы, то поверит и мне. И поскольку ему вряд ли надо разнести эту правду по замку, то проще и выгодней принять Вила. Сын Рыцаря, друг Рыцаря, ну в чём проблема? Конечно, он Вила примет. А эллин всем стоит просто позабыть. И мой, и Вила. Суть-то именно в этом.

Она сидела на краю чисто вымытого (подозреваю, ею же) стола и пила холодный шин, покачивая сапожком. И смотрела так, словно абсолютно всё понимала — даже то, чего и сам я толком не понимал.

— Когда ты решил, что серен у твоего папы была с мамой?

— Когда говорили о серен с Кером. Вдруг пришло само. Как вспышка. Теперь странно, что раньше не догадался. А ты тоже думала об этом? Почему? И не сказала мне?

— Да просто мне Мейджис не особо нравится, — Аль спрятала усмешку в глотке шина. — И потом, Энт, серен — это ведь любовь. Суть любви, основа и вершина, верно? Любовь двух душ без влечения тел… а может, и с ним, ведь первое второго не отменяет. И если двое любят друг друга всей душой и всем сердцем — скорее серен будет именно у них. А твои родители, если верить всем рассказам, любили именно так. Были едины, как редко бывает у двоих. И мне казалось, что именно за высшей, предельной любовью может уйти отец, оставив маленького сына. Иначе — нет. Но это же всё только мои фантазии. Я не хотела, чтоб ты ещё и здесь начал дёргаться и переживать, хватало с тебя и Вила.

Вовсе не размышляя, что делаю, я взял её руку и коснулся губами тонких пальцев, едва не выронивших чашку. Но мне лишь хотелось совершить для неё что-то тёплое, донести всю бескрайность любви: друга, брата, спутника на пути менестрелей, а быть может, и кого-то ещё, но об этом думать не стоило, уводить её у Вила я уж точно не собирался.

Но если честно, то главной причиной благодарности и поцелуя был вопрос, который она не задала. Она спросила только о мыслях, и поэтому я смог не соврать. Как соврал Вилу насчёт его чувств во время их близости… которые были и моими тогда, все до единого. Не ощущения тела, слава Мерцанию, но мне хватило и эмоций. И сказать это Вилу было выше моих сил. Проронить ложь с усмешкой оказалось так просто. Но Аль я не стал бы обманывать, просто не сумел бы. В конце концов, моя к ней любовь была столь же настоящей, как та, что у них с Вилом, как серен. Разные, но суть — одна.

И от этой сути мне хотелось то ли спрятаться, ещё найти бы такое место, то ли мысленным подобием кинжала отсечь все странные глубокие связи, и мы отлично проживём без серен — я уж точно, а как мне жить с отражением его чувств, терпя бурю и пламя, что овладевают им в её объятиях… я не знал. Тогда я очень старался разозлиться — на себя, конечно, а не на друзей — и заставлял себя заняться делом, выбрав работу погрязнее и потяжелей. Чтобы отвлекала. Но огонь Вила бился во мне, прорываясь наружу, и по-настоящему хотел я одного: пойти к ним. И приблизиться. И ощутить всё то же наяву.

Но такие признания меняют слишком многое, а этого я как раз не хотел. Совершенно. И когда Аль с неясной улыбкой отняла руку и кивнула на дверь, я с облегчением улыбнулся тоже и сбежал. Пока она всё-таки не догадалась и не решила уточнить.

На второй этаж я почти взлетел — возможно, из-за всех этих мыслей серен пробудилась и звала, тянула всё сильнее — и рывком распахнув дверь, с внезапным смущением замер, глядя прямо в глаза Вила. Он сидел на краю кровати, настороженный, застывший в порыве ко мне навстречу, свесив одну ногу и обхватив колено другой переплетёнными пальцами. Что его волновало, я понять не мог. Сам я в этот миг ощутил полный и абсолютный покой, тишина стала мягкой и пахла черёмухой. Выучился ли я хоть как-то ощущать кружева или снова отражал его? Моего эт’серен.

— Я думал, ты спишь.

— Без тебя не получалось, — серьёзно отозвался он. — Зря я с тобой не поехал. В этот раз всё острее, заметил?

Я заметил, но вопросительно поднял брови: хотелось сперва услышать его.

— Тогда я почти спокойно без тебя тут просидел полтора знака. А сейчас кошмар какой-то. Сперва просто жалел, что отпустил одного. А пару часов назад почувствовал… ну, похожее было в эллине.

— Боль?!

— Нет. То есть, да, в глубине. Не в Сумраке. В эллине ты звучал горечью, тёмной печалью. И потом она тебя затянула, даже Хет не вытащил. Ну и здесь я поймал что-то сходное. — Он нахмурился, переводя взгляд куда-то за моё плечо. — Думал, тебя встретил Мейджис.

— Среди ночи-то? Я нарочно так время выбрал, чтобы убраться до рассвета. — Я помолчал, прислоняясь к двери и скрещивая на груди руки. Он выглядел как-то уж очень встревоженно, но вот сейчас мыслей его я не улавливал, и обсудить это мне хотелось куда больше, чем Мейджиса. Но по-моему, ему — наоборот. Да и открытие моё было слишком важным, чтобы молчать.

— А встретил бы, и что? Вил, я в свой замок имею право приехать в любое время. А для эт’серен запретов вовсе нет.

— И всё же нарочно выбрал время, чтобы убраться до рассвета.

В его тоне звучала ирония, но ощущал я лишь серьёзность, тревогу, вопрос.

— Я спешил, вот и всё. И не хотел влипнуть в длинную беседу с упрёками. Но что он сделал бы мне? Успокойся. В следующий раз мы придём не тайком во тьме, а днём, открыто. И если пожелаем остаться, никто не запретит нам.

— Ты хочешь этого, да? Не Лив, а Эврил?

Столь быстрой реакции я не ожидал. Хотя и не удивился. Ну, так даже лучше.

— Да. Уезжая оттуда, я сказал: не вернусь. И это было искренне — в тот миг. А сейчас кажется глупым. Но я сделаю, как выберешь ты. Всё равно без визита в Лив не обойтись. А тебе будет спокойнее вдали от Каэрина.

— Мне спокойнее, когда я понимаю тебя. — Он помедлил, знакомым жестом накручивая на палец тонкую прядь. — Раз не Мейджис, то кто? Энт, я знаю, мне не показалось, у вас там что-то произошло. Это было яркое ощущение. Кто ранил тебя?

— Никто… Ой, ладно. Не надо так смотреть, — я невольно рассмеялся, отклеился от двери и устроился на полу, в гнезде из одеял. — Ранил и я сам. Всё было на равных, но если бы я мог повернуть время, то переиграл бы. Но всё это ерунда. Не рана, так, пропущенный выпад. Забудь. Давай лучше подумаем о том, как барьеры создавать. Нельзя же реагировать на любое волнение и любую боль друг друга.

— Можно. Почему нет? Мы и без серен так делаем, это ведь и значит — друзья. А от ответа ускользать не очень-то честно, ми’эрин. Чей выпад ты пропустил? И почему насчёт Лива передумал?

Я тихонько застонал и прикрыл глаза ладонью, глядя на него сквозь пальцы. Он фыркнул:

— Верю-верю. Энт, хватит, а? Ты обещал не молчать. И я не шучу, в замок ты без меня ездил в последний раз. Да и вообще куда-то. Проще тебя одного не пускать, чем ставить барьеры.

— Джерин хотел поговорить о том, что произошло в эллине.

Вил сузил глаза. Меня обожгло внезапным порывом пламени, едва не вырвав вскрик.

— О. На равных, значит? Хорошо. Вот приедем туда вместе, поговорим. Ты что, из-за него переживаешь? Ну, знаешь… и давно? Холод в эллине и тьма предательства — это он? И ты снова не сказал мне…

Он порывисто встал с кровати, подошёл к окну и прислонился к стеклу виском, словно пытаясь охладиться. По ощущениям, не очень-то у него получалось.

— Мало мне было Мейджиса, который доводил тебя до слёз просто потому, что видите ли, он эт’серен твоего отца. Теперь ещё давай грустить, что не простил того, кто избил тебя до полусмерти.

— Он не эт’серен моего отца.

— А кто же тогда?

— Мама. А он, конечно, знал, кем я считаю его, и не открыл мне правду. И этот человек ещё меня упрекал в нарушении заповедей. Дурак я был, что верил… хотя все верили, но я-то ощущал… ну не дурак?

— Умнее многих, — хмыкнул Вил. — К счастью, до тебя дошло. Я готов рыдать от восторга. И кому сказать спасибо за дивное открытие? Неужто этот… Джерин?

— Нет. Я понял сам, когда Кер сказал, что папа был джан’нэл. И я подумал: тогда Мейджис а’эрен, как я… но папа не смог бы поступить так с ним. С тем, кто чувствует всё, что и он, а без него останется в ужасающей пустоте, заполненной лишь виной без края. Ведь вот ты не ушёл бы от меня, если бы Альвин…

Я запнулся: пламя взвилось до небес. Потянуться к нему прохладой ветра — бездумно, не отдавая себе отчёта, как я делаю это, — но у меня вышло, огонь угас. Я выдохнул.

— Извини. Это всего лишь вопрос. С нами такого не случится! Но если вдруг… ты не стал бы?

Его взгляд был тяжёлым, далёким и алым, как недавнее пламя, как лепестки арилий, как кровь.

— Нет. К одному горю добавить второе — каким надо быть равнодушным уродом без сердца. И кстати, спокойненько жить после того, как твой эт'серен сделал такое, — тоже. Джан'нэл или нет, неважно.

— Ты тоже думал, что это не Мейджис?

— Тоже? А кто ещё?

— Аль, — у меня вырвался неловкий смешок. — Вашей тактичности нет равных… а ты мне говоришь о молчании!

Он вдруг совершенно остыл и тоже усмехнулся смущённо:

— Ну, мы похожи… как иначе возникла бы серен! Но я понятия не имел, как тебе сказать. Да и пришло мне это в голову всего день назад. Когда ты спросил, что если бы ты… ушёл, оставив ребёнка. Я бы стал жить только для него — чтобы не свихнуться. Забаловал бы, наверное. Но между вами было что-то другое. Холодное, чужое. У обоих.

Это «у обоих» вдруг задело меня, и я не мог понять, почему мне так важно возразить, оправдаться.

— Я любил его… старался. Особенно первую пару лет. Мне хотелось с ним быть почаще, это же значило — быть ближе к папе, хоть его и нет. Серен сплетает две души воедино. Я всё время искал в Мейджисе душу папы. Высматривал. И не мог себе простить, что я такой слепой и бесчувственный: не вижу. И не замечаю, что Мейджис тоскует о нём… как я тосковал. Мне казалось, он тоже ощущает это. И потому меня отстраняет. Потому что я не способен узнать тень Чар собственного отца. Какой тут свет и белоснежность — безмерно далеко от света… — я вдохнул, собираясь с силами для главного: — Я думал, дело в том, что мама погибла из-за меня, а папа за нею, значит, снова я виноват. И все знают это, все думают так. И в первую очередь — он. Сияющий. Его слова — истина, его презрение способно уничтожить. А гнев… ну, гнев лучше безразличия, верно? Гнев его я вызывал часто.

— Нарочно? — тихо проронил Вил.

— Наверное, да. Сейчас кажется так. Тогда я просто… шёл за желаниями. Что ещё я мог делать? Смириться с тем, что сияющим не буду, — пусть, мне и не хотелось, но быть тем, кого сияющий не замечает вовсе, я не собирался. Сердить его, спорить с ним, быть смелым… неудержимым. Пусть мне не дано видеть его сияние, но все увидят меня. И всё же…

— Всё же? — выдохнул мой эрин чуть слышно, почти не размыкая губ.

— Мама и папа умерли из-за любви ко мне. Кто подошёл бы близко? Кто осмелился бы стать другом, любить? Я не надеялся. И не настаивал, когда тот, кого я уже считал другом, отстранился так же, как Мейджис. Предсказуемо. Но я не был готов в тот момент… и не смог простить. И хотел не быть там больше. Убежать.

— Джерин? — Вил сел рядом на смятые одеяла, не сводя с меня глаз. — Так вы дружили, а не враждовали… и он ранил тебя ещё раньше… до того, как мы встретились?

— За три дня до того.

— Теперь понимаю.

— Что?

— Почему ты так взъерошивался, когда я шутил, что ты во мне нашёл предлог сбежать из замка. Прости. Я не стал бы смеяться. И говорить, что дома тебе жилось роскошно, не стал бы.

— Я знаю.

— И мне ты мог верить… потому что я не думал всякую ерунду о твоих родителях, да? Но я другую думал, — он невесело усмехнулся. — Если так посмотреть, то я был не сильно лучше твоего Джерина… и тоже делал тебе больно.

— Он не мой. А ты после эллина имел право думать об мне хуже, чем есть. Тем более, я тоже делал тебе больно. Не раз. И я ведь в самом деле использовал тебя как предлог. И важно было не то, что я мог верить, — я вздохнул. — Важно, что ты мог верить мне. Не зная о пожаре. А я не собирался рассказывать. Никогда.

С какой стати я ждал, не изменится ли его взгляд и тональность чувств, слышная мне из-за серен, — но ждал так, словно от этого зависела жизнь, не меньше. А он легко уронил:

— Ну и правильно не собирался. Не вываливать же первому встречному всё подряд. Вот потом — да. И ничего ты меня не использовал. Кто поймал Лили? И убрал из мира серые краски, и по-настоящему слушал мои песни, и дрался за меня, и отдал Книгу. Кто ещё кого использовал! Глупо… А этот… не-твой Джерин, почему он тебя волнует, Энт? Ты его послал? Ну и отлично. А я бы там был — послал бы не словами. Ты мне сколько раз говорил: Рыцарь делает лишь то, что хочет. Ну так он в эллине с тобой сделал то, что хотел. И всё. Что с ним после этого творится — не твоя забота. Он сделал — пусть платит. Мне он тоже кое-что должен. И этот долг я не собираюсь прощать.

Я растерялся: тут было слишком много злости. И не огненной, как чуть раньше, а холодной, жёсткой беспощадности. И мне это не нравилось.

— Просто взять и простить никто и не просит. Но выслушать-то стоило. Шанса заплатить заслуживают все. Даже те, кто нарушил заповеди.

— А первую? Он и убить тебя мог, знаешь ли. — Вил сухо улыбнулся. С искривлённым ртом выглядело это жутковато. — И ты хочешь вместо Лива опять ехать в Эврил, только чтоб его выслушать? Дать шанс? Воистину сияющее дитя Света.

— Не только. И не в нём дело. — Я поморщился, подбирая слова: — Мейджис. Он всегда был… недосягаемой звездой. И увидеть его одобрение удавалось редко. По-настоящему — лишь когда я поймал минелу. Поэтому я не сомневался, что на Путь ушёл вовремя и всё делаю правильно. Но дальше столько изменилось, а он снова смотрел сквозь меня и говорил о чести Ордена. И конечно, был неправ, но эт'серен отца — почти отец, а сияющие видят суть, залитую Светом… я не мог просто отбросить его голос, его взгляд. Хотел убедить, доказать… добиться той улыбки, с которой он провожал меня на Путь. А теперь всё будет иначе. Не только я стал эт'серен, но и он не сияющий, а обычный человек. Я почувствую рядом с ним… не знаю, что. Но мне надо узнать. Разрушить неправду — полностью стать собою. Найти себя. И его. Понимаешь?

Он задумчиво кивнул.

— Важнее не показать ему себя-нового, а чтобы он показал истинного себя. Так? И сыграть на равных. Освободиться.

Будь мы младше, я не удержался бы и обнял его — от радости и благодарности, что он и вправду понимает меня.

— Но если сам он не испытал серен, то может и не поверить нам. Вернулись к началу, да?

— Поверит, конечно. Он видел серен у отца. Знает признаки. Не говоря уж о том, что я всё-таки Рыцарь, — у меня вырвался смешок: — Думаешь, станет судить по себе? Но сам себя он эт'серен не называл. Вроде бы. А мы ведь можем и доказать. Достаточно мне себя поранить, и любые сомнения, что ты мой джан'нэл, исчезнут.

— Но станет ли он защищать нас от Луча?

В этом я здорово сомневался. Я просто не знал. Освободиться… пока поддельное сияние прятало настоящего Мейджиса — мальчишку по имени Джейс, лучшего друга моего отца — я не мог предугадать, как он поступит. Поможет, откажет, даст совет… выберет быть вторым отцом или Лордом Трона — или никем? Любить или предать… вопрос вечный.

— Куда же нам отправиться завтра, Энт? Сперва в Лив — или сразу в Эврил? — он глянул в окно на пробуждающийся рассвет: — Уже сегодня…

— Не могу решить, — признался я, пряча в ладони зевок. — Устал. Ты давно не спал? Дольше меня наверняка, а я пару дней точно… Давай отдохнём. Замки не убегут, а Луч вряд ли именно сегодня потеряет терпение.

— А вдруг? — следом за мной Вил зевнул и потёр лоб: — Пока теряются только мысли… и путаются в тумане. Ладно, ты прав. Пока не поспим, никаких решений. Надеюсь, мне не приснится очень недовольный Луч в обнимку с Мейджисом!