Глава 12. Каэрин

— В Тени кто-то играет с кружевами, — отстранённо заметил мой магистр, сидящий, по своему обыкновению, на подоконнике, свесив одну ногу наружу и глядя в небо. Не в сторону Тени точно.

— Ты отправишься разбираться? — я с привычным опозданием вспомнила о правилах этикета и скороговоркой добавила: — Милорд мой магистр.

— Ты смеёшься? После безобразия, что тут учинили?! Да пусть там хоть каждый третий устремится петь в кружевах, я с места не тронусь. Тень вне моей компетенции. Пока не позовут сами. Точка.

Его глаза блеснули настоящим алым огнём, но меня это не напугало: смотрел-то он не на меня. Да если бы его гнев отчасти предназначался и мне, подумаешь. Кого-кого, а моего учителя я не боялась. Будущего супруга довольно странно бояться. А он — мой будущий и есть. Куда он денется.

— Но ты же разрешил Призыв, — заметила я, рискуя нарваться на бурю негодования. И пусть, главное, объяснил бы. Эта тема до сего момента была под таким запретом, что все мои попытки ничего не давали, кроме ярости, молний и длительных периодов молчания в запертом от меня кабинете. Ну, если и сейчас… ладно, тогда больше не стану об этом говорить. Но попробовать-то надо?

Его взгляд был тяжёлым — и вовсе без огня. Мрачный, усталый и какой-то… беспомощный? Но он ведь Луч… как же так? Лучи слабыми не бывают!

— Я его не разрешал, Диш. Я его принял, поскольку не мог запретить. Распоряжения Верховного магистра не обсуждаются. Ты слушаешь и подчиняешься, в ином случае твои действия подпадают под прекрасный закон о Сопротивлении, принятый два года назад под всеобщие радостные аплодисменты.

Он вздохнул и снова воззрился в небо.

— Имей в виду, я этого не говорил. А ты не слушала.

— Я не дурочка!

— Не кипятись. Все способны на глупости, а умники делают их с размахом, до коего дуракам далеко.

— То есть как? — растерялась я. — Умные люди делают больше глупостей, чем дураки?

— Не больше. Но разрушительней с точки зрения последствий.

Он издал хмурый смешок, перекинул ногу через подоконник и аккуратно закрыл окно: рама со стеклом осталась распахнутой настежь, но между комнатой и миром появился незримый и непроницаемый барьер, отрезавший от нас все внешние звуки — и что важнее, нас от слуха всех, кто снаружи. Включая тот вид слуха, что ловит мелодии не из Сумрака.

— Ди, ты не успокоишься, пока не обсудим, верно?

Я упрямо мотнула головой. Хотя непривычное выражение его глаз меня изрядно смущало, и я почти готова была сдаться и оставить его в покое, лишь бы он не смотрел так. Не как мой сильный, искусный, талантливый магистр и Луч, а как… обычный человек. Тот, кто ничего не контролирует, не управляет и не решает на самом деле, потому что знает о мире слишком мало, чтобы понимать и решать.

— Спрашивай.

Я смущённо молчала. Вопросов оказалось так много, что главный поди ещё выбери.

— Если ты просто возразишь Лучу, это не вызов на битву. При чём тут закон о Сопротивлении?

— При том, что у меня не было объективных причин возражать. Кроме той, что я не видел в Призыве ровно никакого смысла — и был прав, так как те несколько несчастных ничем не могли Полю навредить, у них на то не имелось достаточно сил. О, ну конечно, я должен порадоваться, что парочка законченных дрёмников и трое бездарных детей попали под опеку Звезды… богатый улов, а главное, сколько пользы.

— Ты мог бы взять детей себе, — осторожно сказала я.

— Не мог бы. Я такое не учу. Они старше, чем ты в момент нашей встречи, но все трое вместе — слабее, чем была ты. Кого бы я моими методами из них сделал? Неудачников? Трупы? Учитель должен по уровню силы соответствовать ученику, или толку не получится.

— Но всё-таки учителя у них появились. Разве это не лучше, чем жить непробуждёнными?

— Но не после Призыва. Это удар по кружеву, это раны… кто знает, когда они заживут. И кому Брэйвин отдал их? Я знаю лишь одного, способного лечить такие разрывы. Возможно. Но если магистр обучает четверых, с ещё тремя ему просто не справиться. Да и четверо — уже слишком.

Я проявила истинно вэйскую выдержку и не стала скрипеть зубами. А ещё не стала менять выражение лица и тональность мелодий кружев. Я почтительно смотрела на него и кивала, когда он делал паузы.

— Ди, этот Призыв требовался не для отлова и дальнейшего обучения тех бедолаг. Я знаю точно. Но никогда не убедил бы остальных. С самого начала я ощущал, и умом, и сердцем, и кружевами: цель у Брэйвина иная. Но интуицию не предъявишь в качестве доказательства. Уверенность, что никакие Открытые в моём Поле не шумят и не станут, а кто станет, тех и без Призыва легко обуздать? После знаменитого нападения на Луча прямо на Совете — всё это пустые слова. Знание, что дети вэй всегда найдут в Джалайне учителя — или спокойно уйдут отсюда, чтоб найти его в другом краю? Смешно после того же Совета, где Луч заявил о найденном тут ребёнке на грани пробуждения, которого не нашёл никто иной. И это впрямь смешно… как я мог его не заметить? А как мог не услышать безумца возле дома Совета? Больше двух лет я пытаюсь найти ответы — и тщетно. Как и пройти по следу того дрёмника-Открытого, а ведь он из наших мест…

«Ага, по словам твоего драгоценного предателя. Ничего не скажешь, веский аргумент».

— На стороне Верховного был здравый смысл и забота о стране, а все мои возражения мог отбросить я сам. Но он желал не всеобщего блага. И даже не славы Луча, ради целости Поля воскресившего забытую традицию Призыва. Напрашивается ответ: Брэйвин ловил кого-то. Открытого. Он узнал, что этот человек в Джалайне. И использовал наше Поле — и рискнул нами, от детей до магистров, — чтобы поймать его.

— И поймал?

— Нет. Я был с ним рядом, когда всё произошло. К слову, личное его присутствие вовсе не требовалось, но если он ждал свою добычу в засаде, как охотник у силка, то здесь ему быть и следовало.

Всё это становилось опаснее с каждым словом, но в кои-то веки мой магистр говорил со мной как со взрослым вэй, а не с ученицей и ребёнком — и никакая опасность не заставила бы меня прервать разговор.

Но смысла его речей я никак не могла уразуметь.

— Тогда как же он мог не поймать?! Твой Призыв был сетью, способной ловить пылинки, а Верховному наверняка требовалась дичь покрупнее! А если бы тот Открытый вырвался, ты бы его услышал!

— Конечно. Да я и услышал что-то, далеко и глухо, на грани… доля секунды, и всё пропало.

— Ты сказал ему?

Милорд мой магистр пренебрежительно скривил рот и зло сощурился.

— Ещё чего. Его охота, пусть разбирается сам. Верховный — не дитя, нуждающееся в советах.

— То есть, ты заметил — а он нет?!

По сжатым губам вэй’Каэрина скользнула усмешка.

— Это моё Поле, Ди эйрис. И я ткал призывную сеть. И знаю, что такое Тень Эврил и какими иногда она звучит голосами. Но откровенничать с человеком, который с неведомой целью подверг вэй моего края столь тяжёлому испытанию, — ну уж нет.

Наверное, песня Кружев всё же меня выдала: он вздохнул и положил руку на моё плечо, вглядываясь внимательно то ли в глаза мне, то ли прямиком в душу.

— Мы с тобой делаем почти запретные вещи, Ди, с самого начала. Как я учу тебя, никто не знает.

— Ты поэтому и не принял тех троих ребят?

Он задумчиво поглядел в окно — с виду распахнутое настежь, но отгородившее нас от мира прочнее самых толстых стен.

— Мне жаль, — пробормотала я. Слова были не те, но правильных я не знала. Жаль, что он учит меня как мальчишку? Конечно, нет. Что он не притащил в наш дом, в тесный союз нас двоих — каких-то невнятных чужаков, слабых и отловленных насильно? Да мне не жаль, я рада дальше некуда! И всё же…

— Ты не виновата, Ди. И я не виноват. Мы не вполне вольны в выборе учеников и троп, которыми ведём их в Мерцание. Ты решила, я согласился. А те ребята были не для меня. Да, я взял бы их, не будь тебя, но вышло бы хорошо или дурно, как знать. Никто из них сам меня не выбрал. Это я смог определить.

— А чего не смог? — неучтиво спросила я. И не очень успешно поправилась: — Милорд мой магистр.

Каэрин хмыкнул, но испытывать мигом выставленные мною щиты на прочность не стал.

— Не смог я засечь источник того мимолётного сопротивления, что поймал во время Призыва. Словно что-то мелькнуло меж нитей, не задев их, не оставив следа.

— Но так ведь не бывает?

— Не должно. Был бы звук слабый, оно понятно. Но слабый не вырвался бы из сетей. Однако все наши пойманные — совсем не то. Подобное я слышу, тут не спутаешь. А тут странная штука: кто-то достаточно сильный, чтобы отбить Призыв, но и настолько тихий, что даже я — в собственном Поле — не нашёл его.

— Противоречие.

— Да. Потому и сомневаюсь, что тот короткий всплеск был на самом деле. Призыв бьёт по кружевам с размаху, не разбирая, Открытый или нет… это могло быть эхо, вскрик моей же нити.

Я поморщилась. Вновь пережить Призыв мне совсем не хотелось. Недаром он сошёл за Ступень боли — какую по счёту, учитель не стал уточнять. А мне было без разницы. Лишь бы не повторялось.

— Так что дальше? — он вновь впился взглядом в моё лицо и не собирался выпускать. — Тему Призыва мы закрываем?

— Наверное…

— Диш, сделай одолжение, не мямли.

Ах вот как. Снова милорд мой магистр. Не Каэрин. Не человек с тревожными глазами, прячущими неуверенность и даже… страх?

— Ты сказал: «я знаю, что такое Тень Эврил и какими иногда она звучит голосами». А какими?

Учитель вновь отрешённо уставился в окно, словно ничего не было интереснее садов, полей вдалеке и степенно пасущихся на полях коров, коз и овец.

— Ди эйрис, ты знаешь, что мелодии кружев пробуждаются с обеих сторон от Черты? — я непонимающе кивнула. — Тогда о чём ты спрашиваешь?

Слышать от него «звёздный свет» было приятно, даже в шутку. И если бы сердился всерьёз, так меня не назвал бы. Но я ощущала: вопрос его не порадовал. Он думает, я должна понимать сама.

Значит, должна. Раз он так считает, то у меня есть все данные, чтоб сделать верный вывод. Посмотрим.

— В Тени есть дети с даром Чар, ты сам был таким ребёнком. Тогда… там должны быть и Открытые.

Он молча ожидал продолжения. Не иронизирует и не злится — уже хорошо.

— Но Тени встроены в Поле по-особому. Что происходит внутри, не затрагивает нас. Их мелодии не причиняют вред Полю. Это из-за диких поясов, да?

Ответа не последовало. Выходит, я попала близко, хотя и не точно в цель. Ну, до таких тонкостей, как структура Поля, мне ещё расти лет десять… в самом сказочном случае. А в несказочном — и все пятьдесят.

— Но тогда и Призыв должен быть настроен так, чтобы не затронуть жителей Тени. И раз они оттуда толпой не прибежали, то у тебя всё получилось правильно… конечно, ты же лучший танцор в кружевах…

Мой голос угас. Я смотрела на него расширенными глазами и сама себе не верила. А он смотрел на меня. Спокойно и холодно. Как озёра в горах.

— Милорд, — тихонько сказала я, — мог ли Верховный ловить человека из Тени? Рыцаря?!

— Тише. Ми тайфин, помолчи.

«Моя драгоценность». Так он говорил очень, очень редко. Я не сомневалась: «драгоценностью» он звал своего ненаглядного предателя. Тем ценнее было услышать это сейчас. И тем хуже.

— Я права.

— Возможно. Или нет.

— А какие ещё есть варианты?! — взорвалась я. Всегда он так! Сам же подвёл к выводу, а теперь выкручивается!

— Я попросил: тише. Некоторые слова не стоит кричать — даже в мыслях. Как думаешь, тот, кто пошёл на столь масштабные деяния, преследуя личные цели, вряд ли законные, — он удовлетворён результатом?

Ой. Я послушно заткнулась. И в кружевах — тоже. Он ведь прав… кого бы Верховный ни ловил, затеяв Призыв в нашем Джалайне, но он не поймал. Зато — подставился… не считает же он Каэрина идиотом. А тогда должен понимать: выглядит его затея подозрительно, джалайнский Луч заинтригован и обижен, а значит, начнёт раздумывать и искать… ответы. Или — того, кого не удалось найти Верховному.

Может, лучше бы он считал моего магистра идиотом?

Дураки безвредны, их не боятся… и не убирают с доски. Вот только вэй’Каэрина Трента, признанного виртуоза в кружевах и лучшего в стране учителя, никто не назовёт дураком.

А преграда, отделяющая нас не только от сумрачных ушей, но и от мастеров подслушивать в Поле, — разве она не доказывает, что тут идёт беседа не для любопытных? Беседа, требующая столь изощрённой защиты… вряд ли Каэрин так мощно заслонялся, обучая своего лживого любимчика…

Трясины Тьмы. А если Брэйвин за нами наблюдает? Если пытается слушать?

Насколько по сути велика власть Верховного? Ответит ли он перед законом, если убьёт нас?

— Милорд, а как звучит закон о Сопротивлении?

— Немедленное заключение под арест, обездвиживание в Поле и препровождение в Обитель Звезды для выяснения обстоятельств — за любое обвиняющее высказывание в адрес магистра и в особенности Луча, способное привести к Вызову. Сопротивление аресту допускает ответное применение силы вплоть до разрушения кружева и смерти.

Его голос звучал равнодушно, словно цитировал он не закон, грозящий мгновенной гибелью любому, кто посмеет оспорить веление Верховного магистра, а древние указания о налогообложении и погоде.

— Но если Лучи — оба?

— Я ведь жив, — он скупо усмехнулся.

— Он не убил бы тебя!

— На виду у всех и из-за пустячного спора — конечно, нет. Но если подгадать время, место и повод — например, после того, как моё недовольство Призывом заметили многие, а выловленных детей я учить отказался, даже когда Верховный явился в Джалайн просить за них. Луч Каэрин, известный вспыльчивым нравом, легко способен перейти от протестов к «обвиняющим высказываниям, ведущим к Вызову». Не говоря о сопротивлении при аресте… Кто же усомнится, если Верховный расскажет всё это?

«Ченселин».

Я с яростью выдернула эту мысль из головы, и будь она вещественна — растоптала бы в пыль. Какой трясины?! Он — предатель! Он — враг. Он первый поддержит обман своего могущественного покровителя, как когда-то поддержал лживую сказку о том, что не мой магистр, а Брэйвин столь хорошо обучил его…

Но почему же я сама до конца не верю в это?

В трясины. Не желаю думать об этом мерзавце. Достаточно, что о нём постоянно думает вэй’Каэрин.

— Если ты считаешь… что он может…

— Попытаться убить меня? — его лёгкая улыбка подошла бы беседе о цветах, облаках и поэзии, но никак не о сильнейшем вэй страны и убийстве. — Это лишь домыслы. А я осторожен. Для начала, любая наша встреча с достойным вэй’Брэйвином не состоится наедине. Как ты помнишь, его визит по поводу Призыва прошёл в обществе всех магистров Джалайна.

Помнила я мало, поскольку стоило Брэйвину объявить о визите, как учитель выкинул меня в деревню разве что не пинком. И в то же время — я заметила, исчезая, — столь же грубо рванул за нити каждого из магистров края, и расценить это иначе, чем приказ объявиться немедленно, было невозможно.

А так как обычно Каэрин приказами не увлекался — что бы ни говорили о нём слухи, — то разумеется, к нему тотчас нырнули все. Например, чтоб от души с ним поругаться.

И внезапно застали у него Верховного. С распоряжением немедля приготовить край к Призыву.

К встряске Поля, которой Тефриан не знал пару-тройку столетий. К процедуре столь болезненной, что даже взрослые вэй переживали её с трудом, а юные иногда и не переживали — отчего Призывы и были прекращены. К сплетению из Кружев ловчей сети, жгучей, как сок ядовитой мшанки, и частой, как пологи из знаменитого дешского шёлка, прозрачные настолько, что не видно нитей, спасающие не только от мух. ос и комаров, но даже от мелких пылинок… Сеть Призыва, что плетётся для ловли Чар-вэй. Для тех, чей узор не вплетён в эту сеть заранее — и кто поэтому не защищён.

Для Открытых. Для непробуждённых. Для менестрелей…

Похоже, что-то я произнесла вслух или достаточно громко подумала, так как он кивнул со странным выражением — я назвала бы его печалью, не будь слишком колючих искр в его зелёных глазах.

— Когда ты поняла, что всеми дружно презираемые странники-музыканты — наши собратья, Чар-вэй?

— Не знаю, — удивилась я. — Это пришло само. Однажды. Давно. Но разве все они?

— Почти все, кого я видел.

— И ты не учил их?

— Я не учу всех подряд, — раздражённо бросил он. — Сперва желательно, чтоб меня попросили. Выбирает ученик, ты знаешь?

— Меня выбрал ты, — задиристо напомнила я.

— Ты была на грани. Конечно, если я замечу менестреля в подобном состоянии, возьму его непременно, но такие мне не попадались. Обычно они вообще не хотят задерживаться на месте, они как стрижи в небе — мчатся прочь сквозь ветер и дождь… а я не увлекаюсь охотой на птиц. И чему бы я научил такого — не желающего принимать моё покровительство, в страхе рвущегося на волю… а главное, что будет после? Эти дети ломают стены, отделяющие их от лишений, презрения, они готовы рисковать сытостью, положением и комфортом — ради свободы. А мы ловим наших учеников в прочные сети, из них запросто не улетишь. Даже обретя полноценную силу вэй. Чен решается учить их, но чем это кончится, вот вопрос. Не оказывает ли он им дурную услугу… и не лучше ли свобода непробуждения, отголоски вечно дремлющей Чар, чем её обретение — в обмен на свободу…

Я поймала себя на том, что мои брови сердито сдвигаются, а нога едва не стучит по полу, и быстро всё это прекратила. Вэй контролирует лицо и жесты, Вэй скрывает чувства Сумрака, вэй — закрытая книга.

Угу. И запертая на замок. А ещё лучше — убранная в чехол и обвязанная ремнями. Туго-натуго.

— А менестрели, — сказал бессовестно читающий «книгу» Каэрин, — они — ветер. Лёгкий, прозрачный. Невидимый, невесомый. Но подумай, как неистов и грозен ураган. Как безжалостен. А воздух — повсюду. Его не сковать цепями из установлений и традиций, ему не навязать правил игры… а без него не выжить.

— Но так же нельзя. Без правил — значит, и без законов тоже.

— Законы законам рознь. И мы пишем их сами. Кто знает, будь в Совете побольше воздуха, получили бы мы последнее дивное подобие закона… Впрочем, полагаю, мы заслужили его. Я в том числе, ведь я не протестовал.

— Почему? — готовясь к отповеди, ярости и атаке, спросила я.

— Потому что не нашёл подходящих слов! — отрезал он то ли с горечью, то ли гневно. — О, Брэйвин всё рассчитал. Вызов, смерть вэй посреди Совета… Неслышащих просто напугать. Да и нас тоже. Первый бой я остановил, но его негодование… тяжёлое, как сталь. Давящее, как могильный камень. Ощутили, уверен, все — но лишь я знал, кому это предназначено. И всё же он бы не запретил мне вмешаться снова… неважно, какой ценой.

Он швырял рваные фразы, словно не думая, понимаю ли я смысл, вовсе забыв обо мне; спорил — но не со мною. Защищался, но я-то ни в чём его не упрекала… и быть тут, видя эти попытки оправдаться, мне совсем не нравилось. Он выговорится — и вспомнит, что в комнате не один. И тут-то мне достанется.

— Он вмешался в поединок. Я убеждён. Но я не уловил, когда и как. Я следил за каждой нотой и узором сражения. Это мои ученики, я сам выплетал их кружева, не заметить я просто не мог!

Учитель помолчал. Его губы скривились в ироничной усмешке.

— Я повторяюсь, не так ли? Сегодня я уже упоминал пару событий, когда произошло то, чего я не мог не заметить… и это наводит на мысли. Которые отнюдь не радуют. Да, возможно, на Совете я должен был встать и возразить. Обратиться к Ордену… но что бы они мне ответили? И куда бы потом я укрылся — в Эврил? Потеряв если не Чар, то статус магистра и Луча… иначе он нашёл бы способ убрать меня сразу из Звезды и из Сумрака. Я уже влез в его игры однажды. Но одно дело — честный поединок у всех на глазах, а совсем другое — схватка с тем, кто умеет… делать вещи незаметными. Но признаться, такой прыти по части новых законов я не ожидал. А он был стремителен, как багрянка.

— Но ты был там не один.

— А толку? Другие не знали, что того поединка, завершённого смертью, он желал. Столь сильно, что не сумел спрятать от меня досаду и почти угрожал. Лучу — на Совете — грозит Верховный за прекращение боя между магистрами! Да кто бы в это поверил!

— От Поля разве такое скроешь?

— Поле — не лист бумаги, где рисуется всякий изгиб линий Кружев. Деяние не скроешь, но намерение — запросто. А он — мастер направлять свои намерения. Меткий стрелок из лука, бьющий точно в цель.

Каэрин помолчал, наградив отсутствующего Верховного — или весь Совет — горькой усмешкой.

— Уверен, не только я, услышав суть нового закона, подумал: это опасно, так как слишком развязывает руки Лучам, и если некто пожелает отплатить за обиду или убрать помеху в лице более слабого собрата — он сможет сделать это без Вызова. Попросту спровоцируй ссору и выдай первый же гневный звук чужого узора — за сопротивление при аресте. Ссоры вэй сложно разбирать задним числом, но Вызов слышен в Поле. Вызванный может от боя отказаться. Такое случается редко, ведь вэйская гордость сильнее здравого смысла, но шанс-то у него есть. А новый закон по сути лишает шанса. Но как я мог это сказать, не обвинив магистров, в первую очередь Лучей, в том, что они станут при помощи этого закона убивать? Да ещё убивать грязно, без чести… само предположение, что вэй-лорд может пойти на подобную низость, тянет на смертельное оскорбление. А раз закон предложен Верховным, то и моё возражение адресовалось бы именно ему. И это его, выходит, я стал бы обвинять.

Он мрачно вздохнул.

— Звучит как трусость. Но разве лишь страх за себя удерживает нас от взаимных оскорблений? И разве я простил бы того, кто сказал подобное мне? На Совете, в присутствии не-вэй, людей моего Поля, моих бывших учеников? Надо быть не смельчаком, а дрёмным безумцем, чтобы публично бросить Верховному обвинение в том, что вместо заботы о юных вэй он стремится к возможности законным образом убирать с доски тех, кто с ним в чём-либо не согласен!

Я сидела тихонько, как мышь, и даже дышала беззвучно. Страх — одна из вещей, которые он страстно, яростно ненавидит. А тут, по сути, открыто признаётся, что смолчал из боязни… пусть это разумный и даже достойный вид страха: нежелание задирать людей, проявлять неуважение, которое сам не спустил бы никому. И пусть остальные повели себя точно так же, и наверняка — по той же причине.

— Но ведь в чужую душу не влезешь, — я сама не знала, зачем раскрыла рот и кого, собственно, пытаюсь защитить. — Верховный же не безумен… он желает блага стране. То есть… все иногда приходят в такую ярость, что способны убить… но заранее такого не планируют.

Я заткнулась. Поздно, судя по тому, как сжался его рот и раздувались крылья носа. Ну всё, мне конец.

— Именно так, — процедил учитель, на меня не глядя, — рассуждал тогда я. Он желает блага стране. Он не безумен. Он разозлился потому, что я уберёг мальчишку от расплаты, совершенно заслуженной: никто не вправе безнаказанно дерзить Лучу. Тем более, если этот Луч пользуется покровительством Верховного. Будь на месте Брэйвина я сам, и кто-то задел тебя или… любого моего ученика — я заставил бы наглеца заплатить. Но не смертью. Поединки до смерти — варварство дополевых, диких дней. Я всегда это говорил. И что удивительного, если и Верховный думает то же самое?

Я кивнула в замешательстве. Ну да. Всё правильно. Отчего ж он так расстроен? И что хочет сказать?

— Конечно. Все вэй-лорды знают, что хорошо для страны. Следить за целостью Поля, за здоровьем всего живого, за погодой и соблюдением законов. И не нарушать законы самим.

— Всё просто — на словах. — Он издал хмурый смешок. — Ты прямо как я в юности, Ди. Следи за Полем, делай своё дело и живи по законам и по совести, и будет всем счастье. А потом понимаешь, что выучил тех, кто думает и поступает иначе — и не видит в том вреда… и убиваешь, потому что это — твоя ошибка, твоя ответственность. Да и просто оборона… бешеного бира нельзя отпускать: не тебя укусит, так других.

Я сочувственно молчала. Историю первых его двух учеников я слышала с детства, хотя звучала она на разные лады, и даже крохой я понимала, что это выдумки, правду же знает лишь он. И наверняка эта правда — вовсе не страшная сказка о беспощадном магистре и слишком слабых, бездарных, но ни в чём не повинных учениках; всё было совершенно иначе. А когда его встретила, поняла окончательно: ни о какой беспощадности тут речи нет. Она вообще среди черт его характера отсутствует напрочь.

По-хорошему, её бы ему побольше. Чтоб не прощал неблагодарного ученичка-предателя и не тосковал.

— А затем, — с едкой иронией продолжил он, — ты начинаешь замечать среди достойных собратьев тех, кто мыслит общее благо, свой долг и свою совесть несколько иначе — судя по деяниям этих достойных людей, а больше — по мелодиям их кружев. Которые кто-то умеет затенять лучше, кто-то — хуже, а кто-то — просто идеально; но зная Поле до тонкостей, ты начинаешь замечать следы этих затенений. Не то, что режет глаз, — а то, что отсутствует. Тишина звучит, знаешь? Тишина вора, который укрывается от хозяина дома с добычей, звучит иначе, чем тишина мирно спящих. Тишина друзей, согласно молчащих вдвоём, — и тишина недругов, полная их враждебных мыслей.

— Всё равно как пустой клочок земли — и та земля, где недавно лежал камень?

— Именно. Или земля, отличающаяся по плотности и цвету, которая скрывает тайную могилу.

Я передёрнула плечами. Пример был неуютный. А смысл его намёка — тем более.

— Но если ты видел такую тишину… Лучей-то пять. Обратись к другому. Двоих он убить не сможет.

— А если другой — его союзник?

Размышлять на сию тему мне не хотелось. Ни капельки. Но и сидеть беззвучной глупой куклой — тоже.

— Союзник в чём?

— Хотя бы в методах. В отношении к ученикам, вейлинам, всем, у кого нет достаточно чистой силы, кто оттачивает мастерство для чтения кружев, а не сражений. И прежде предпринимались попытки разделить Звезду на тех, кто выше и вправе приказывать — и кто обязан покоряться. Багровые Годы тому пример.

Война вэй, известная в народе под названием Багровых Лет, была одной из его любимых загадок. Поскольку произошла она семь веков назад и спалила изрядную часть памяти Поля, дойти до её истоков казалось практически невозможным. Но он не прекращал пытаться.

— Но зачем кому-то новая война?

— А зачем затеяли старую? Обычный ответ для вэй — добраться до высшей силы. До Камня-не-Чар, минуя все условия и сложности из легенды о Пламенеющем. Раскрыть Великую Тайну. В конце концов, выйти за пределы Поля — ведь там, извне, огромный мир, а нам он уже тридцать столетий неведом.

— Всё это звучит как дрёмные грёзы безумца, — честно сказала я.

— А многим всерьёз такого хочется. Если говорить о Призыве, то я могу вообразить план действий: отловить Открытого из Тени, запугать как следует, а потом поманить Мерцанием — и под видом доброго учителя влезть в его Кружево за пресловутой Великой Тайной. Рыцари тоже люди. И если дар зовёт их прочь из Тени, то они уязвимы вдвойне… ведь им непривычна и неприятна мысль о том, что они — с их надуманной чистотой и белыми одеяниями — такие же вэй, как мы, и жаждут тех же мелодий кружев. Мы пугаем их, но мы и соблазняем. Одним своим существованием. А если учесть, что Звезда и Орден равны во влиянии на законы и нравы этой страны, то неудивительно, что самые умные задумываются и о другом знаке равенства…

— Мы не равны! — возмутилась я.

— Ах, ну да. Их влияние сильнее.

— Неправда!

— Ещё какая правда. Просто с виду не очень заметно. А на том Совете всеобщее настроение определил не король, и кстати, не Верховный, невзирая на талант, силу, статус и возраст, а мальчишка из Ордена.

— Но закон-то о Сопротивлении они тоже не запретили!

— Идиоты, — мрачно прокомментировал он. — Решили: это вэйское дело, нас не касается. Ну нет, друзья, вас коснётся тоже. Вот поймал бы Верховный под видом Открытого одного из орденских бродяг — и о чём бы тогда вы запели? Он мог ответить с невинным взором: откуда я знал, что это не безумный дрёмник, как давеча напал на Луча на Совете? Я вежливо попросил не сопротивляться, а он атаковал, ну извините, не ожидал найти среди сыновей Ордена — Открытого…

— И это бы сошло ему с рук?!

— В принципе не исключено, если обставить всё правильно. Сильно подозреваю, что попади в мою сеть нужная птичка, я бы улова не увидал. А он бы потом сказал, что услышал нанесённую кому-то Призывом опасную рану и так стремился спасти несчастного, что забыл о правилах этикета.

Я растерянно пыталась вообразить дикую картину мира, где Верховный (в помрачении рассудка, не иначе) подстраивает ловушку для Рыцаря, неведомо отчего не опасаясь навлечь на себя заслуженный гнев Ордена — и не менее заслуженную кару Звезды.

— Если на таком поймают, то никакой закон о Сопротивлении не спасёт.

— Смотря насколько умно сыграть.

Я призадумалась. Вообще-то понять стремление к могуществу, новым знаниям, безграничной силе — это я могла. Но одно дело понять, и совсем другое — устремиться за этим на запретную территорию Тени.

А что, кстати, учитель сегодня о Тени говорил? Всё началось с того, что он сказал… он заметил…

— Милорд, а если среди Рыцарей есть Открытые, и они даже слышны — то как же целость Поля? Разве их песни в Кружевах не опасны?

Он неопределённо повёл плечом.

— Поле над Тенями устроено немного иначе. Уж не знаю, причина в их Великой Тайне или в чём-то ещё — но колебания кружев там словно бы гасятся, теряются… как сны. Сколь бы яркие события в снах мы ни проживали, но они не реальны, наша память их не хранит. И мелодии Ордена тоже. Порой я ловлю их, но они похожи на грёзы, фантазии. Обрывки песен, в воображении напетых самому себе и сразу растаявших.

— Но сегодня было иначе?

— С чего ты взяла? — быстро спросил он.

— Ты их слушал. По-настоящему.

Сейчас я не боялась быть бесцеремонной, да и он не требовал соблюдения этикета. Мы приблизились к той единственной теме, которая превращала его из наставника и Луча — в мальчишку с горящими глазами, учуявшего самое интересное: Великую Тайну. И страстно желающего лишь одного: её разгадать.

— Их, верно. Не одного, а нескольких. И не только сегодня. Уже несколько дней кто-то там не смолкает.

Я сопоставила факты и пришла в смятение.

— А вдруг это из-за Призыва?! Если он с размаху ударил по Полю, то вдруг что-то повредил? И защита, которая гасит их Чар, не работает? И теперь они сбивают баланс, а холодной зимой он и так нестабилен!

— Я думал об этом, конечно. Но видишь ли, тогда и прочие наши магистры заволновались бы. Однако тревожных докладов нет. Сбоев джалайнского Поля — тоже. И потом, странные песни начались не сразу, а где-то спустя день после того, как Призыв прекратился. Нарушение проявилось бы немедленно.

— Не факт, — с сомнением заметила я. — Они что же, сутки напролёт там поют, эти Открытые Рыцари?

Он рассмеялся. Не очень весело.

— Нет, но и без их песен столь серьёзное повреждение мы ощутили бы тотчас, поверь. Тут уже всё бы замёрзло, землю усеяли бы застывшие тела птиц, сам воздух стал бы едва пригоден для дыхания. А люди не спешат прятаться в дома, задыхаясь от холода, и растения и звери не превращаются в ледяные камни.

Я подавленно молчала, пробуя сперва представить такой кошмар, а потом — выкинуть представленное из головы поскорее.

— Нет, Диш. Поле наше в порядке. Но мыслишь ты верно: эти мелодии с Призывом связаны. Я ощущаю.

Он один. А другие магистры Джалайна, выходит, нет. Какая же глубина доступна его ощущениям?

Во время Призыва он поймал то, чего Верховный не заметил… Никто, кроме него, не замечает песен орденских Открытых… Он сам, хоть и не сын Рыцаря, но родился в Тени… те песни, чьи отголоски ловил он всегда, струились и пронизывали его с колыбели… Много ли вэй пришло в Звезду из Ордена?

— А ты можешь пойти туда? Ну, там ведь твоя родня. Люди навещают родных. И за Чертой тоже.

— Люди — да, но вэй-лорды — иное дело. Никого не обманет такой предлог для визита. Я нечастый гость в Замке Эврил, и без веской причины не бывал там ни разу. Или без приглашения. А его давно не было.

— Они тебя приглашали? Твоё семейство?

— Нет. — Его кружево окуталось облачком грусти. — Был друг… одна леди, которая стала супругой Рыцаря. Его я неплохо знал тоже… отчаянный мальчишка, как раз ей под стать. Как их обоих оттуда не выгнали, чудо вроде Великой Тайны.

Он улыбнулся мягко и печально, совсем непохоже на моего магистра, саркастичного резкого Каэрина.

— История, достойная поэмы менестреля. Юноша из Ордена повстречал прекрасную леди и полюбил её, а она — его. Но леди оказалась вейлени, много старше юного Рыцаря… и хуже того — она была Открытой. Их пути должны были разойтись, но он дал ей клятву лейан, а она её приняла. Как и положено в сказке… — я искала в его усмешке особую горечь, знак отвергнутой страсти и потерянных надежд, но не могла найти. — И юноша привёл свою супругу в Тень, но не в стены Замка: он построил ей дом у озера, кругом цвёл сад, полный плодов и ароматов, и они были счастливы… недолго.

Так я и знала. У подобных историй счастливых концов не бывает. Разве что в детских сказках.

— Она разлюбила его? Ушла?

— Нет, она родила ему дитя.

— Вейлени?!

— Да, вот так. Жизнь порой бывает причудливее любых фантазий. Вейлени и Рыцарь, владеющий Чар, — оба понимали, что дитя унаследует их дар, и разрывали в клочья все правила и законы ради своей любви. Они ужасно рисковали, ведь рождение ребёнка вэй звучит столь сильно, что их бы неминуемо кто-то услышал. Если не за Чертой, то внутри. Слухи о том, что Рыцари чувствуют вэй, появились не на пустом месте. Но она любила его… сумасшедшая женщина, не ведающая страха. И он не лучше.

— Они… погибли? — тихонько спросила я. Не решаясь уточнить, как именно.

— Да. Но не тогда. Ребёнок родился, и эта безумная парочка сумела сберечь секрет. Понятия не имею, как. Хотя я сам не выбрал бы место для дома лучше — крохотное слепое пятно, булавочный укол в ткани Поля… Такие пятнышки практически неощутимы. Но кто-то из них двоих нашёл его. Один шанс на миллион. Никогда не поверю, что это вышло случайно.

— Ты бывал там? Ты… — я осеклась. Спросить у Луча, хранителя законов Тефриана, помогал ли он Открытой скрываться от Звезды, нарушая один из главных законов? Не только она рисковала до безумия!

— Я знал её с юности. Она проявила ко мне доброту, хотя могла не делать этого… а я не мог в ответ предать её. Да, я знал о ней. И о нём тоже. Ему хотелось разбить стену меж Орденом и Звездой, а ещё — изменить ситуацию с Открытыми… и в Тени — тоже. Он и впрямь стоил её, с подобными мыслями. И он бы добился своего, знаешь ли. Упорный, не свернуть. И поразительно ясно видящий — для Рыцаря. А впрочем, его идеи даже меня иногда смущали. Отменить Черту, переписать законы… полагаю, знай он Великую Тайну — он бы додумался до того, чтобы открыть и её. Но им приходилось таиться, притворяться не теми, кто они есть, защищая друг друга и ребёнка… А через несколько лет она умерла.

Я растерянно молчала: скажи он, что секрет раскрыли и отдали обоих Звезде, я удивилась бы меньше. Но просто умереть… Вэй живут дольше неслышащих; двести лет для них — едва ли зрелость. Женщина, способная иметь детей, по вэйским меркам совсем молода. Вэй не умирают от болезней, с ними не бывает несчастных случаев; по слухам, их не убьёт даже укус бешеного бира (хотя в это верилось с трудом). Так что же могло случиться с вейлени, матерью — среди свято верующих в ценность жизни людей Ордена?

— Подробностей я не знаю. Её супруг навестил меня после, и он был невероятно окутан виной. Вина и боль. Казалось, прояви я настойчивость в расспросах, и он на коленях будет молить о прощении… или о смерти. Я подозревал, что его смерть — вопрос времени. Он ухитрился продержаться целых два года — полагаю, ради ребёнка. И это потребовало немалых сил. Он готов был уйти с той минуты, как потерял её.

— Ты думаешь, он был виноват в её смерти?

— Скорее всего. Они были не из тех, кто отвергает свою натуру из страха перед традициями, правилами, осуждением прочих… Она, конечно, учила его. А ты знаешь, как опасны игры с Чар, когда это делается втайне. К тому же её дар был неистов, ярок… она поистине повелевала Сумраком во всех проявлениях — невольно вспомнишь страшилки о вейхан из сказок. Её всегда манило пламя. Когда она решила стать лейан Рыцаря, а я отговаривал её, пугая орденским костром, — она смеялась, заверяя, что огонь попросту неспособен повредить ей, что он станет ласковым котёнком в её ладонях. И я верил ей. А затем пришёл он, шатаясь под грузом вины, похожий на призрак, а не живое дитя сумрака, и сказал, что их дом сгорел — с нею вместе. Если бы я уловил хоть намёк на ложь, на тот самый костёр — я выбил бы из него правду любой ценой. И страх перед Орденом меня не остановил бы. Но он не лгал, её не раскрыли.

— Она сама… — горло отчего-то сжалось, словно мёртвая вейлени была мне сестрой. — Она ошиблась? Не сдержала вспышки Чар?

— Или он. А может, ребёнок. Дети вэй часто страдают от своего дара. Обида, гнев, боль, и вот дар уже на свободе; а с их воспитанием, включающим суровые тренировки и сражения, это почти неизбежно.

— Но ты мог узнать точно! Разве тебе не хотелось? А если дело в ребёнке, то его же надо было забрать!

— Насильно? Против воли отца? Чтобы потом он узнал об убитой им матери? Или что его отец убил её?

— Ты просто всё оставил как есть, — пробормотала я. — Но так же нельзя. Если из-за дара кто-то погиб, носителя нельзя оставлять без присмотра.

— Да, но только если носитель не находится в Тени. Звезде с её законами туда нет ходу.

— Ты из Тени сам!

— Но мне учителя позвали. И спросили, чего хочу я. Меня не выдернули насильно из мира, который я любил и считал своим. А тот Рыцарь не звал меня. И это также доказывало, что виноват кто-то из семьи, и он знает, кто именно. И от этого знания стремится уберечь сына. Да, я мог настоять на расследовании, и отказать он не имел права, но чего бы я добился? Умершую не вернуть, сломав жизни живущим. А жену вэй ему бы не простили. И на ребёнка упала бы тень в любом случае. Клеймо «сын лжеца и Открытой» — не то, что требуется малышу, потерявшему мать.

— Но когда отец умер…

Каэрин вздохнул.

— Если бы он хоть раз намекнул, что желает для сына участи вэй, я пришёл бы. Но явиться в Тень незваным… чем он оправдал бы мой визит? Если слухи о том, что Рыцари чувствуют Чар, — не сказки, его и так могли подозревать. А тут к нему заявляется Луч Звезды с секретным разговором. Что он ответил бы собратьям на вопрос, какой трясины мне от него нужно? Я не хотел добавлять ему бед. Но мальчик… за ним я пытался следить. Дети наследуют ноты родителей; а голос матери я бы ни с кем не спутал. Однако за все годы ничего похожего на неё оттуда не доносилось.

— А во время пожара? — удивилась я.

Учитель покачал головой.

— Они умело прятались. Я говорил тебе, их дом стоял на слепом пятне. Я уловил тогда что-то странное, короткий звук, тотчас затихший… — он непонятно хмыкнул. — Совсем как давеча во время Призыва.

Меня охватил знакомый азарт — я шла по следу за усиливающимся чувством почти разгаданной тайны.

— Ты услышал его? Во время Призыва. Её ребёнка!

— Ах, Диш, не выдумывай. — Его ответ был слишком быстрым и резким для истины. — Я имею в виду сходство совсем иного рода. Мимолётность, а не тональность. Но Тень искажает звуки. В день её гибели я слышал не боль и не отчаяние, а нечто, напоминающее гнев, ярость хищника в смертельной битве, но какой в этом смысл? Кто в Тени Ордена мог напасть на неё? И главное, разве стал бы любящий муж защищать кого-то, кроме неё и ребёнка? А сам он никогда её ранить не мог бы.

— Люди ссорятся. А ты ощущал его вину.

— Да, но не вину того, кто намеренно совершил убийство. Не того, кто вызвал у вэй ярость поражения.

— Она была… такая?

— Яростная? Непримиримая? О да, но не с теми, кого любила. Да и если бы её ярость вызвал муж, это он погиб бы в том огне. Не она. У него бы не хватило сил сладить с нею в открытом противоборстве.

— Не считая Великой Тайны Ордена.

Он помрачнел.

— Не неси чушь. Подобными речами не бросаются.

— Но почему нет? Ты сам сказал — звучало странно!

— Не настолько. И я не верю, что удар Великой Тайны прошёл бы незамеченным. И сам по себе, и — в мелодии того, кто ею воспользовался. Этот человек был здесь, в этой комнате, совсем рядом; и я слышал лишь боль утраты и вину мужчины, не сумевшего спасти любимую. Он был тих и прозрачен. И для вэй довольно слаб. Обычный Открытый мальчик, толком не постигший всю глубину своего дара. Никогда не поверю, что легендарная Великая Тайна, что развеяла в пыль огромную армию, не звучит вообще никак.

Итак, мой наставник и будущий супруг не только скрывал Открытую, но и помог ей затаиться в Ордене в качестве супруги Рыцаря. Открытого номер два. Далее появился ребёнок — несомненно, тоже носитель дара. Далее мать странно погибла в огне, а ведь вейлени могла запросто погасить пожар — тем более, в «слепом пятне», где колебания Чар скрадываются, не отзываясь в Поле. Каэрин думает на сына или мужа, но ничего не стал предпринимать. И не собирается. Даже теперь, когда из Тени замка Эврил доносятся отголоски непонятно чего, неведомо кем создаваемые. И плюс к этому букету, Брэйвин учиняет Призыв, отлавливая — возможно — именно обитателя Тени. А мой учитель, хранящий столько смертельно опасных тайн, продолжает хранить их. Хотя любой разумный человек скажет, что единственно верное решение — забрать из Тени это дитятко Открытых в ученики, и чем скорее, тем лучше.

Особенно если Верховный что-то услыхал и о чём-то догадался.

Да он вот-вот попросту убьёт Каэрина и меня заодно, и в общем-то, будет прав. Закон об Открытых придумали не из прихоти, а ради сохранности Поля, психики самих Открытых и жизней тех, кто их окружает. И вот пожалуйста: женщина-то мертва. И муж её — тоже. Яркое следствие Открытого дара.

— Ди, — мягко сказал Каэрин, и я снова убедилась, что все мои мысли для него — как на ладони. — Не всё так однозначно. До Войны Чар даже слова «Открытый» не было. Зато Звёзд было несколько.

— Знаю, — невежливо буркнула я.

— И не было Черты, — вкрадчиво продолжал он.

Песенка знакомая. Он давно подвёл меня к мысли, что появление Черты сразу после войны, вместе с костром для вэй и поркой для менестрелей, пересекших Черту без приглашения, означает вовсе не охрану Великой Тайны, как заявляет Орден. Будь Тайна столь уязвима, её бы распрекрасно спёрли за века с момента постройки первого замка до Багровых Лет, пока в Тенях мог спокойно шастать кто угодно. А раз не спёрли, то и причина создания Черты совсем иная, и если Орден что и защищает, так тайну иного рода.

Например, что наделённых даром у них там множество. Или Открытых, или обучаемых — на свой лад.

А раз этот факт прячут, то ещё вопрос, кто для страны опаснее: горстка полубезумных от дрёмы бедняг Открытых — или Орден.

Ведь Поле повреждено войной, и едва в каком-то краю взаимосвязь магистров ослабевает, возникают сбои — мелкие, вроде размытых изображений и лёгких нарушений баланса погоды, но чинить-то всё это безобразие приходится постоянно. Нам. То есть, Звезде. Магистрам, как Каэрин. А их поди воспитай.

И помощь ещё одной Звезды тут точно не помешала бы. А они вместо этого сидят за Чертой в обнимку со своими секретами. Если, конечно, Каэрин прав.

Хотя сам он обожает повторять своё любимое «всё неоднозначно»… видно, чтоб вовсе меня запутать.

— Ты уверен, — обречённо спросила я, — что не за тем ребёнком Брэйвин охотился? При таких родителях ему стоит шагнуть из Тени, чтоб нашуметь в Поле. В Эвриле не случилось на днях ещё парочки пожаров?

— Он не ребёнок, — рассеянно отозвался мой магистр, глядя в окно. — Ему семнадцать лет. Нет, я не слышал. Впрочем, это ни о чём не говорит. Будь дар Рыцарей слышен в Поле, Тайны бы не было.

Я вздохнула. Ну любит человек изъясняться загадками, хоть бейся лбом об стенки, его не изменить.

А главное, я же понимаю: он ничегошеньки не рассказывает случайно. И его грустная история о любви Открытой и Рыцаря — не просто так. Это подсказка, намёк… вот и угадай, на что именно!

— Но что-то же Верховный заметил. Кого-то. Особенного. И ты заметил тоже.

— Но я не устраиваю охоты.

«Так ты и без неё знаешь!» — чуть не вырвалось у меня. Но даже мысль я затенила. Неразумно слишком испытывать на прочность его терпение. Зато другая опасная вещь вдруг взяла и сама собою сказалась:

— А закон о Сопротивлении, и теперь Призыв… вдруг Верховный хочет больше, чем новых знаний? Если ловил он Рыцаря, то сам говоришь: ради Великой Тайны. Ведь так можно потихоньку добраться и до полной власти в Сумраке… до трона короля. Вырвать зубы у Ордена и править всем Тефрианом.

Каэрин удивлённо поглядел на меня и рассмеялся.

— Власть над неслышащими? Это лишено смысла. Зачем она вэй-лорду, какая в том доблесть — а главное, какой прок? Птицы не правят деревьями и травами, биру не нужна власть среди рыб. Нет, Диш. Только безумный вэй-лорд мог бы желать такой власти. И трижды безумный — рискнуть это осуществить.