Глава 6. Тень

Было совсем раннее утро — сероватое, туманное; типичное утро поздней осени. И конечно, у Черты никто меня не остановил. Я вообще никого не заметил — если доблестные охранители тут и обретались, то, вероятно, спали крепким сном в какой-нибудь сторожке.

А ведь я непохож на Рыцаря сейчас… без плаща, оставленного Вилу, без знака Посвящения на запястье, зато с флейтой за пазухой. Я иронично усмехнулся: типичная картина «пробравшийся в Тень менестрель».

Сумасшедший менестрель, стоит прибавить. Поскольку, зная о законе Черты, нормальный менестрель сюда не пойдёт. А менестрелей, которые бы этого закона не знали, мне за два года не встретилось.

Я поспешно шёл через пастбище, где сейчас от прежнего зелёного буйства трав остались лишь немногие упорные стебельки, которым не была помехой даже подступающая зима. «Холодная зима». Я поёжился: резкий ветер продувал тонкую рубашку насквозь. Кожаную куртку я тоже оставил: тёплая прочная одёжка лишней в пути не бывает, если и не надеть, так укрыться промозглой ночью… После того, что случилось, ребята не выйдут из лесу на проезжую дорогу: не осмелятся. И тем более, не сунутся в трактир. Что бы ни означало происшедшее, кого бы ни ловили — Вил в опасности уже потому, что разбитое лицо и следы ремней от вейлинов не скроешь. А лечиться с помощью Чар ему сейчас тоже нельзя.

Неужели мы попались? Неужели всё это было из-за нас?

Но если искали именно нас, именно Вила — то почему попросту не пришли? Если бы они пришли, я вряд ли мог бы его защитить.

Только если они не знают, кто я. Не уловили каким-то образом присутствие Рыцаря с ним рядом. Но как это можно определить?

Может ли быть, что не только я чувствую Вэй, но и они чувствуют меня? Во мне есть нечто, что они отличают — что присуще лишь Рыцарям?

Ну да, и это не Чар, как думает Вил; это совсем иное, особое свойство Ордена… то самое свойство, что когда-то позволило Ордену предотвратить всевластье Вэй, то свойство, из-за которого они до сих пор боятся Ордена, и мы, бесполезные, по сути, для Тефриана, не просто имеем вес в Совете, но и вольны запретить любой новый закон — не только Лорды Круга, но и детишки, едва посвящённые… впрочем, едва посвящённых детишек крайне редко отправляют на королевские Советы.

Но я всегда думал, что это свойство как-то связано с Посвящением — не первым, а посвящением Круга, для которого нужно не просто знать что-то, а быть кем-то… Или мне так казалось.

Казалось? То есть, сейчас мне так не кажется?

Я запутался. Хватит об этом размышлять. Пока я знаю слишком мало, чтобы делать выводы. Но когда вернусь, я узнаю. Вил был прав: мне необходимо прочесть Книгу. Не ради тайн Чар — но я должен узнать, что такое «Эдариэл».

Я должен понять, что означает «Звезда Ордена».

Раскрыть Книгу лишь раз — и тотчас наткнуться на странное слово, то ли название, то ли прозвище, а может, и нечто куда более сложное и непонятное… и с большой вероятностью — опасное. Я ощутил опасность столь ясно, что захлопнул Книгу и от беды подальше запихал на самое дно сумки Вила. А через несколько минут достал и принялся листать — но напрасно. Слово не попадалось. Как бы упорно и — против всех привычек — медленно я ни скользил взглядом по страницам. А ведь я его видел точно, моя особая «буквенная» память ни разу в жизни меня не подводила: раз я прочёл, то уж запомнил навсегда. Слово здесь было. Ну не выдумал же я его?

А услышал бы раньше, увидел не в этой книге — сроду бы не забыл. Такое забудешь.

Я перекатывал в памяти «эдариэл» и все эти мысли, как тяжёлые гладкие камушки, отполированные водой, какие мы находили на берегу океана… лучше думать о странном слове, да о чём угодно, лишь бы не возвращаться в недавнее прошлое: бьющийся в моих объятиях Вил, кровь повсюду, его страшные безумные крики, проклятия и мольбы, а потом — обвинения Аль.

Справедливые.

Я не имел права уходить.

Не уйти в тот момент было попросту невозможно.

Пусть она права, но сперва я должен вернуться один, приготовить всё к их появлению, а главное — сказать остальным… И звучит это жалко и неубедительно. Что я скажу — и кому? Мейджису? Милорд, скоро придут мои друзья-менестрели и останутся на зиму, да одного вы уже знаете…

Смешно.

Если бы грустно не было.

Выбранный мною путь по полям, ведущий мимо мастерских и зернохранилищ к задворкам Замка, был не очень-то людным даже среди дня, а сейчас, до рассвета, тут и вовсе никого быть не могло. Чего я и добивался. Я не хотел вот так, с ходу, встречаться с кем-то из знакомых и отвечать на незаданные вопросы — главным из которых, разумеется, будет мой внешний вид. Само собой, с Пути немногие приходят в новеньком с иголочки облачении (хотя и таких я встречал, и всегда меня тянуло спросить, каким же образом их нарядам удалось избежать тягот пешего странствия). Но я ни разу не видел Рыцаря, вернувшегося мало того, что в лохмотьях, но ещё и в следах жестокой драки — причём сам бы я из этих следов сделал безошибочный вывод, что победил явно не Рыцарь.

И хотя прямо о таком спрашивать не принято, но взгляды — на меня и между собою — будут достаточно красноречивы. А потом, никакое «не принято» не остановит Кера. Раньше-то никогда не останавливало. «Друзья должны всем делиться!» — и поди возрази. Уж точно — не вслух.

А если не расскажешь сам, додумают за тебя. И обсудят, и такого насочиняют, сто раз пожалеешь, что промолчал!

Но как, интересно, можно не промолчать о том, что это была за драка? «Меня едва не убил мой лучший друг, когда я пытался не пустить его на зов Чар, потому что он Открытый и прячется от Звезды». И значит, от закона, а я — Рыцарь, Совесть Тефриана — всячески помогаю закон нарушать. Вместе с девушкой из непонятно каких краёв, которая за полтора года странствий не вспомнила ни родных мест, ни имени — и опять же я, сын Ордена, обязанного защищать жителей страны от недобрых намерений Вэй, эту девушку год назад в Замок не привёл. И сейчас не привёл тоже. Потому что Вил, и Чар, и моя Заповедь, и Аль стала бы лгать, и кстати, я бы тогда тоже правду не кинулся выкладывать…

Я не могу рассказать почти ничего. Хуже того, не могу придумать, как рассказа грамотно избежать. Я всегда был мастером в обходе острых углов, но сейчас острые углы буквально повсюду — куда ни ткнись.

Остаётся одно. Пробраться в свою комнату тихонько, благо народ ещё досматривает сны, привести себя в относительный порядок и пойти к Керу. Утренний сюрприз. У него я сумею создать нужное впечатление, не прибегая к фальши, но и не выкладывая подробностей. А уж Кер мигом создаст это впечатление у всего Замка.

Никогда бы не подумал, что буду радоваться его болтливости.

— Энтис?

Трясины Тьмы.

Не повезло мне куда сильнее, чем если бы я нарвался на кого-то из парней и даже на патрульного Лорда Круга. И чему удивляться. Кому ещё, кроме Мейджиса, в такую рань вздумается пойти погулять.

— Милорд, — кивнул я и непринуждённо улыбнулся. Умеренная, но радость.

Мейджис меня осмотрел. Неторопливо и очень внимательно. Все выражения его лица я выучил с детства и сейчас сразу определил: температура холодной зимы. Ну очень холодной. А если точнее, то холодная зима и разгорающийся пожар. Но голос был ровным и (на неподготовленный слух) вполне дружеским:

— Многие будут рады видеть тебя после столь долгого отсутствия. Впрочем, судя по дневникам, Крис-Талены никогда не возвращались скоро с Пути Круга.

— Да, милорд.

— Вероятно, тебе есть что рассказать, — снова изучающий и более чем скептический взгляд. — Осмелюсь предположить, твой Путь был… необычным.

— Как и каждый Путь Круга, — с безупречной вежливостью согласился я. — Хорошего утра и приятной прогулки, милорд. Я был бы рад разделить её с вами, но сейчас, боюсь, мне подходит лишь одна прогулка, прямиком к ванне.

Попытка сбежать была далеко не лучшая. Я и сам это понимал. И конечно, ничего из неё не получилось.

— Ванна подождёт.

Он положил руку мне на плечо. Несильное принуждение — но если учесть, что он Лорд Трона, а я прямо высказал желание уйти…

— Пойдём со мной.

___

В своём кабинете Мейджис сразу перестал казаться доброжелательным — никаких тебе улыбок и совершенно морозный взгляд.

— Хотелось бы знать, о чём ты думал, вытворяя такое.

— Какое именно? — уточнил я, глядя ему прямо в глаза. Как и следовало ожидать, это ему не понравилось.

— Такое поразительное безобразие, — отрезал он. — Тебе не стыдно было носить при этом белый плащ? И кстати, где он?

— Порвался.

Начинается. Знакомый с детства танец: на волосок от неправды.

— Прекрасно, — язвительно кивнул он. — Есть некая надежда, что не весь Тефриан любовался Рыцарем, который клянчит подачки по трактирам. Впрочем, если это — твой обычный вид на Пути, то Рыцаря в тебе никак не могли распознать.

— Я не клянчил подачки по трактирам, — ровным голосом произнёс я.

— То есть, я лгу? — растягивая слова, осведомился Мейджис.

— Вероятно, до вас дошли слухи, рисующие неверную картину.

— Ты не занимался тем же, чем менестрели?

— Я пел и играл, как они. Но это не выпрашивание подачек. Это работа.

— Позорище, — с отвращением процедил он.

— Зарабатывать на жизнь более позорно, чем просто брать чужое, прикрываясь белым плащом?

— Я был прав, когда сомневался, что тебе можно идти на Путь.

Он был уже в ярости, я это видел. То, что он не повышал голос, не ругался и вообще выглядел спокойным, ничего не значило. Кстати, я тоже был в ярости.

— На Путь идти можно любому, кто этого хочет.

— И очень жаль, если вместе с тем кто-то хочет навлекать позор на свой Замок и весь Орден, изображая менестреля для развлечения любовника.

— Мне казалось, лишь трактирные сплетники ищут правды или её подобия, роясь в чужих постелях.

Я забыл о некоторых особенностях бесед с Мейджисом, и потому увернуться от пощёчины не успел. Если бы не стол рядом, за который удалось ухватиться, я наверняка бы упал: ударил он сильно.

Я смотрел ему в глаза, задыхаясь от гнева. И едва сдерживаясь, чтобы не сказать вслух: теперь я понимаю, от кого перенял милую привычку отвечать на неприятные слова ударом.

— Я не просил вас делать это, милорд.

— А должен бы попросить. Но такие просьбы подразумевают ответственность и стыд. И очень грустно не наблюдать ни то, ни другое у того, кто носит — и позорит — имя Крис-Тален.

— Позор не в том, чтобы быть менестрелем, а быть Лордом Трона, поступающим не как Рыцарь.

На сей раз я уже был готов и вовремя от него отпрыгнул.

— Стиль жизни дешёвки без чести самым печальным образом сказался на твоих манерах. Впрочем, тебе он, кажется, подходит как нельзя лучше. Там, где другой говорил бы об эллине, ты имеешь наглость дерзить Лорду Трона.

— Я пойду в эллин.

Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша — и в этот миг искренне желая друг другу если не смерти, то уж сильной боли наверняка.

«Я дурак. А он высокомерный, наглый…»

— Значит, есть и нарушенная Заповедь? И почему я не удивлён. Какая?

— Я не намерен ничего вам говорить. Эллин. Двадцать.

Он явно был в бешенстве. И в растерянности. Хоть какое-то удовольствие.

— Что за бред? Скажи мне, что именно ты сделал, и не устраивай неприличных представлений. Мы разберёмся с этим без зрелищ. Ты ничего не украл, полагаю, а с остальным…

— Я сказал, что решил. Эллин, завтра. И никаких пояснений в таком случае Рыцарь давать не обязан. Это личное — между Рыцарем и его честью. Если вам это слово о чём-то говорит.

И едва успел вылететь из кабинета прежде, чем он всё-таки до меня дотянулся. У него была отличная реакция. Один из лучших мечников Замка, как-никак.

К счастью, поблизости никого не было. Не хватало нарваться на другого Лорда… или хуже: на кого-то из ребят, ожидающих беседы с Мейджисом. После моего выступления не позавидовал бы бедолаге, попавшему сейчас в этот кабинет.

Я стремительно прошёл по знакомому лабиринту коридоров, выбирая самый безлюдный путь. Впрочем, осенним ранним утром толпы в Замке в любом случае быть не могло: все, кто уже встал, сразу отправлялись во двор, на обязательную первую тренировку.

Мои покои выглядели странно чужими: знакомые с детства предметы словно перестали принадлежать мне, потеряли какую-то неуловимую связь с существом по имени Энтис Крис-Тален. Или существо стало другим? Я вымылся, надел чистые штаны и рубашку, бесцельно побродил по комнатам, лёг и принялся смотреть в потолок. Из всех мыслимых глупостей…

Я ведь мог передумать. Мейджис, уж конечно, хотел бы этого: за пятнадцать лет моей жизни в эллин не вставал никто. Ни разу. Первым я увидел там Вила.

Мысли одуванчиковым пухом разлетались в стороны, оседая на незначащих мелочах: одежда стала мне слегка мала, хотя неудивительно, и это ещё я медленно расту; в спальне чисто, нет пыли, и покрывало на кровати свежее, словно меня кто-то ждал именно сегодня, но это не так, просто в Замке крайне дотошные уборщики… Эллин казался нереальным. Не я. Не со мною.

В дверь постучали.

— Крис?

«Вот почему всё тут чужое. Это мир Криса, Рыцаря… а его то ли нет больше, то ли он спрятался за спину Энта, менестреля?..»

Я молчал, но Талин всё равно вошёл. Последний (и кажется, любимый) воспитанник отца. Наверное, мне следовало бы ощущать нас братьями, но такого никогда не было. Я-то не отказался бы от брата, но Талин всегда оставался вдалеке. Лорд Ахрэйниэн. Чужой. Посторонний.

— Крис, тебя ждёт Внутренний Круг. — Я было привстал, но он сам сел на кровать возле меня. — И ещё подождёт. Крис, что ты делаешь?

— Меня об этом уже спрашивали, — пробормотал я.

— Знаю, и ты не ответил.

— Так я иду к Кругу?

Я всё-таки встал, мимолётно радуясь, что успел переодеться: делать это при ком-то из них, показывая следы нашей схватки с Вилом, мне совсем не хотелось.

«Из них? А сам-то ты кто же?»

— Как я понимаю, объяснять что-либо ты не намерен.

— Нет.

Он собирался сказать что-то ещё, но я быстро прошёл мимо него к двери, и ему пришлось молча следовать за мной.

Внутренний Круг состоял из двадцати Рыцарей разного возраста — от Талина, лишь вдвое старше меня, до восьмидесятилетнего лорда Нейтана. Число их иногда менялось: когда я впервые взял в руки стальной меч, во Внутренний Круг входили семнадцать, а отец говорил, что на его памяти бывало и сорок. Куда они оттуда девались, я не спрашивал, потому что отец сам не рассказал; но теперь, глядя на их крайне озабоченные лица, я подумал, что каждый из них наверняка сейчас жалеет, что в своё время согласился вступить в Круг, и с удовольствием покинул бы его немедленно. Было очевидно, что им надо меня отговорить. А я точно знал — во всяком случае, с этой минуты — что пустое дело меня отговаривать.

— Ты должен сообщить Кругу, какую нарушил Заповедь, — без предисловий заявил Мейджис.

— Я ничего не должен Кругу. Любой долг Рыцаря — лишь самому себе. Вот для себя я и выбрал эллин.

Ещё некоторое время они пытались вытянуть из меня подробности и одновременно убедить, что в эллине мне делать нечего. Но убедить меня получилось лишь в том, что даже признайся я в нарушении сразу всех Заповедей, кроме Первой, — они бы предпочли разобраться с этим не при всех в эллине, а потихоньку, прямо здесь.

Я ничего им не отвечал. Просто молчал. И надеялся, что даже в состоянии бешенства, которое, само собой, видели уже все лорды Круга и, вероятно, вообще все, кому сегодня повезло столкнуться с Мейджисом, — он не повторит того, что сказал о нас с Вилом.

Потому что если повторит, мне-то как быть — вызывать его на танец со сталью? После всех моих усилий прекратить среди ребят такие вызовы — то-то будет смотреться весело… особенно когда он в два счёта нарисует на мне мечом всё, на что хватит фантазии, а потом выбьет мой собственный меч, и хорошо, если быстро перед тем наиграется. Будто бы я не видал его в таких танцах.

— Лорд Энтис, — неторопливо проговорил Дэн Ситтин, математик и один из лучших партнёров в бою, какие мне доставались, — вы делаете это, чтобы что-то почувствовать, в чём-то разобраться или кому-то что-то доказать?

На этом месте я бы всё-таки отменил затеянную мною глупость. Потому что вопрос попал точно в цель, а я не знал ответа. Но тут Мейджис поглядел на меня в упор с торжествующей насмешливой улыбкой, и я понял, что ничего отменять не стану. Иначе он именно так будет смотреть на меня всегда, а этого я разрешить не могу. Никому. Даже лучшему другу отца и Лорду Трона. Меньше всего — ему.

— Я делаю то, что хочу, — холодно сообщил я. И сейчас уже не мог отступить — потому что Заповедь была нарушена. Потому что это было ложью. Первой настоящей ложью на моём незаконченном Пути.

Они говорили что-то ещё; Ситтин хмурился, Мейджис рычал, Талин злился — я понимал их, ведь предыдущий Крис-Тален был не только Лорд Трона, но и их близкий друг. Отец, который ни при каких условиях не мог бы оказаться в эллине. Отец, который прятал Книгу Семи Дорог, а потом покончил с собой. Я всегда думал, что его убила смерть мамы — из-за меня. Но сейчас впервые засомневался в этом.

И когда кто-то из них не сдержался и ляпнул его имя, я просто развернулся и ушёл. Они возмущённо фырчали вслед, но меня это не впечатлило.

___

Я не стал запирать дверь — просто об этом не задумался. Задумываться о чём-либо вообще сейчас не хотелось. Валяться на постели и без единой связной мысли любоваться потолком не хотелось тоже, но это было проще всего. И в конце концов, что мне ещё оставалось. Сделать вид, что всё нормально, и пойти на тренировку?

Кстати, я бы и пошёл. Вот только найти местечко, где можно потанцевать с мечом в одиночестве. Тот зал наверху, где мы ночами сражались с Джером… И хотя недавний гневный протест и желание выкинуть всё это из памяти закопошились снова, но теперь я ощущал скорее грусть. И досаду, но уже на себя. Не так всё должно было получиться. И когда после тех ночных тренировок мы, вроде случайно, вставали в танец во дворе, при всех, то заканчивали чаще всего ничьей, потому что силы были равны — а главное, ну какие между нами победы и поражения… Что думал он — не знаю. А сейчас вдруг стало жаль, что не спрашивал. Кто мне мешал? Я всегда мог спросить что угодно у Вила, даже если стоило бы помолчать, а ведь Вила я поначалу боялся, да и теперь… ох, что будет, когда после этой дивной истории я к нему вернусь. Что я услышу, лучше не представлять. И хорошо, если к тому же не почувствую.

Джер… почему именно сейчас… не ври себе, а? Всё очевидно и понятно. От кого ты в тот день собирался убегать, даже прежде, чем появилось удобное прикрытие в виде раненого менестреля? Вил был прав, в шутку говоря, что я просто нашёл в нём предлог. Не нарочно, нет. Да и куда я убежал бы до Посвящения. Но три оставшихся дня носиться верхом где угодно, подальше от Замка, и наплевать, одобряется это или нет, — это я вполне мог. Этим бы и занимался. Всё, что не запрещено, — разрешено. А не дать Мейджису возможность запретить — запросто. Лишь на глаза не попадаться. А с Посвящения уйти сразу, прежде чем он меня поймает и всё-таки попробует запретить…

Уйти, чтобы не видеть Джера. Не забираться в уединённый уголок в саду, где он всю весну учил меня стрелять из лука, и попусту не ждать, потому что больше он не придёт — после того, что натворил… Только, может, натворил-то не он, а я?

Я закрыл глаза. Прекрати думать об этом. Прекрати. Думать. Так. Я ни в чём перед ним не виноват. Это не я первым бросил вызов. Не я затеял сражение с тем, кто не мог защититься. Всё это начал не я.

«Но ты мог не заканчивать».

Да какой трясины я должен!..

А если бы на его месте был Вил?

Это было столь неожиданно и непривычно, что я даже растерялся. Почему в моих мыслях эти двое вдруг соединились? Да ещё вот так… разве Вил бы мог вызвать более слабого у всех на глазах, когда тот не может достойным образом увернуться? Вил, который не выдал вора и лжеца в том трактире, принял за него расплату… да, только кто бы ему поверил. Не было смысла выдавать. А простить-то он не простил. И не будь этот несчастный менестрель уже избит до полусмерти, а попался бы нам живой-здоровый на пустой дороге — кто знает, чем бы дело закончилось. По правде говоря, Вил в ярости на многое способен, когда задета его гордость. В драки он ещё как лез. А ведь после наших с ним тренировок любому деревенскому «противнику» с ним не сравниться. И троим — тоже. Вот кучей — да, но кучей с палками и «подружками» и меня можно отделать, мало не покажется… в Миете мне просто повезло, что не сбежалась вся деревня, а уж начистоту, имя везению было — Альвин. При красивой девушке, которая с презрительной усмешкой говорит во весь голос о «храбрецах, нападающих всемером на безоружного», учинять расправу любой застыдится…

Но если бы Вил рос в Замке, Вил с его гордостью, его жёсткими правилами чести и неприятием любой, даже самой безобидной неправды… и кто-то сказал бы о нём нечто оскорбительное… задумался бы он о том, что противник слабее его? Или предоставил бы ему полностью расплачиваться за сказанное, без скидок на силу и слабость, в точности по канонам Рыцарей?

А если я понимаю, что тогда Джер всего лишь ответил на оскорбление, то почему я сам повёл себя так? Почему вместо влезания в чужую разборку я просто-напросто не поговорил с ним? Ведь я же умею говорить с Вилом…

Мне живо вспомнился наш давешний «разговор» о платье Альвин. Кто там был сильнее, а кто слабей? Я не прикусил язык, когда стоило, но пожалел сразу, — и разве он пощадил меня? Он не делает уступок тем, кого признаёт равными. Не прощает, не сдерживается: виноват, так плати. Да, Вил ведёт себя как типичный сын Ордена… как Джер.

Хватит. Я должен это прекратить! Пусть я совершенно не властен над своей судьбой в ближайшие дни, но хотя бы мои мысли и память ещё в моей власти! И ту историю я отказываюсь вспоминать. Я был вправе поступить так. Я защищал Кера!

— Крис! Крис, ты вернулся, ну почему же ты сразу ко мне не пошёл? Что ты натворил?! Ой, извини, я тебя не разбудил?

Кер во всей красе: сперва влететь в чужую дверь без стука и разрешения, а после думать, не разбудил ли.

— Я так скучал, Крис! Без тебя тут всё переменилось.

— Привет, — я улыбнулся, привставая, и когда он с разбегу кинулся меня обнимать, вдруг понял, что тоже, кажется, скучал по нему. Первый, кто встретил меня радостью — и за последние шесть лет в Замке только он был искренне рад мне всегда. На его симпатию я мог положиться — пусть и не на молчание, но он дорожил мною по-своему, в этом я никогда не сомневался.

— Я к тебе и хотел пойти, да Мейджис перехватил.

— Что у вас с ним вышло?! Послушай, он меня позвал, а там сидят они все, весь Внутренний Круг. И он говорит: ты согласен завтра в эллине выполнить искупление Энтиса Крис-Талена? Я… — он задохнулся. — Я, конечно, сказал: ни за что, я никогда не ударю кнутом моего друга! И ушёл. Но он же не мог заставить тебя!

— В эллин? Нет, он не заставлял. Я сам.

— Почему?!

Его широко раскрытые глаза были полны тревоги и полнейшего непонимания. И чего-то ещё… я не мог разобрать. Сомнение? Он чуть отстранился и оглядывал меня, ища что-то и теряясь оттого, что не находит.

— Потому что. — Этот вопрос в его взгляде неожиданно задел во мне какую-то не очень добрую струнку. — Разве не нормально для менестреля в Тени — сразу оказаться в эллине?

— Ты что! Крис, ты вообще о чём говоришь?! Ничего себе шуточки!

— А я и не шучу. Мейджис разве не сказал, что по Пути я шёл тропой менестреля?

Вид у него стал совершенно ошеломлённый.

— Зачем?!

— Почему нет?

— Крис, ну… — он тряхнул головой, словно пытаясь отбросить моё сомнительное чувство юмора или миг очевидного безумия, и убеждённым тоном выдал наверняка не свою фразу: — Они выбирают путь без чести.

— С чего ты взял?

— Да это все знают! — он помедлил. — Так Талин сказал.

— Значит, ты его спрашивал?

— Ну да… — он смущённо нахмурился, — после того случая… когда ты ушёл.

— А ему-то откуда знать? Он что, знаком с менестрелями? Ты бы хоть иногда думал сам, а не повторял за каждым.

— Талин не каждый, а мой учитель! — вспыхнул он. — И друг. И между прочим, Лорд Внутреннего Круга!

— Чудно. И зачем же ты отказался, когда Круг вместе с твоим Талином велел тебе войти со мной в эллин?

Я понимал, что сейчас уже его обижаю. Что к такой моей улыбке и едкому тону он не привык, да и сам я не привык к себе такому, потому что это не я, а Вил, ироничный холодный Вил первых дней нашего странствия — я чувствовал его смех на своих губах, и в испуганных глазах Кера, как в зеркале, видел ледяной огонь, таившийся во взгляде моего друга и часто поначалу обжигавший меня, — а теперь он поселился во мне и рвался наружу.

— Это совсем другое дело! — сердито заявил Кер и скрестил руки на груди, явно защищаясь. — И никто мне не велел. Как можно велеть Рыцарю!

— А запретить Рыцарю думать — можно? И поступать, как велит сердце и совесть?

Он смотрел озадаченно. А меня охватила такая безграничная усталость, что ни спорить не хотелось, ни злиться, только снова лечь, закрыть глаза и ждать. День, ночь, а завтра, он сказал, будет мой эллин.

— Иди, а, — попросил я. — Лучше мне побыть одному. Ещё не хватало поссориться.

— Я разве ссорюсь? — он внезапно протянул руку и осторожно провёл пальцами по моей разбитой скуле, по концам криво обрезанных волос: — Ты вроде похудел. Или это я позабыл. Кто тебя так?

— Случайно вышло. Считай, споткнулся не в ту сторону.

— И так раз десять, — хмыкнул он. — Я схожу за мазью? Вряд ли тебе надо вылезать к остальным этаким красавцем.

В первый миг мне очень захотелось согласиться. Потом, не менее сильно, послать эту идею в трясины. В итоге я сам не знал, чего хочу. В том числе — мешает он мне, или я едва удерживаюсь, чтоб не попросить его до завтра со мной остаться.

— Не надо. Какая разница.

Выражение его лица неуловимо изменилось. И хотя в умении читать лица мне до Вила было далеко, но я был почти уверен: он понял. Причём то, чего сам я толком не понимал.

— Я ребятам не скажу, Крис. Никому. Просто принесу мазь, еды и шина, ты же в кухню сам не пойдёшь.

— Спасибо.

Мы помедлили, глядя друг на друга. Такой странной смеси отчуждения, неприязни и тепла я никогда ещё ни к кому не испытывал. Да и было ли дело в нём? Или это чувство вызывал вообще весь Замок?

— Кер, они ведь эллин не отменят из-за твоего отказа. Если я сам не отменю.

Он сглотнул, будто ему стало трудно дышать.

— Так отмени. Они этого хотят. И я тоже.

— Нет.

— Ты правда нарушил Заповедь?

Он выплюнул вопрос, словно слишком острый соус, обжигающий рот, и весь напрягся, как перед ударом. А я не сразу понял, в чём дело: он неявно усомнился в правдивости Рыцаря. И конечно, ждал расплаты.

Какая прелесть. Кем же я был тут до Вила? К чему приучил их всех? К тому, чего сам приучился ожидать от Мейджиса?

— Правда. Две. Давай не будем об этом.

Он торопливо кивнул, выглядя совсем маленьким и потерянным, как в детстве, когда я прогонял его. Я накрыл ладонью его руку, безмолвно пробуя извиниться — и за прошлое, и за всё, что происходило теперь:

— Кер, а кого они дальше попросят? Не сказали?

Он передёрнул плечом, снова делаясь собою, безупречным Посвящённым Лордом в плаще, сияющем белизной:

— Джера, конечно. Услышал, когда уходил. Он-то не откажется. Ему что кнут в эллине, что шина выпить, ты же знаешь. Ещё, небось, порадуется. Спасибо скажет за такую честь. Он бы, небось, всех нас счастлив был там увидеть, а уж тебя первого.

Я чуть не зажмурился. Ещё труднее было сдержаться и не бросить нечто настолько грубое и злое, что даже привыкший к моему чудному характеру Кер, пожалуй, всерьёз бы обиделся. Да и с какой стати подобное ему говорить? Ведь разве он не прав? И не был прав насчёт Джера Ситтина всегда, с самого начала?

— Да, конечно, — едва слыша собственные слова, пробормотал я, только чтоб не молчать — или всё-таки не ляпнуть то, о чём оба мы немедленно пожалеем. — Конечно. Ты давай иди за мазью… я не стану запирать.

В коридоре раздались чьи-то сперва тихие, затем всё убыстряющиеся шаги. На миг я замер, представляя опять Талина или того хуже, Мейджиса, — но сразу напомнил себе, что те не стали бы мяться за дверью, и присутствие тут хоть десятка моих приятелей не помешало бы им войти, выгнать всех (очень вежливо и любезно, разумеется, — никто не вправе приказывать Рыцарю!) и продолжить приятный разговор о том, где и каким образом мне следует получать искупление. Нет, слава Мерцанию. Раз никто не вошёл, то это был уборщик, внезапно обнаруживший, что покои Крис-Таленов снова заняты, а значит, наведение чистоты придётся отложить.

Кер ушёл, а я попробовал выбросить из головы всё, связанное с Замком и особенно с эллином. Оставить в мыслях лишь Вила и Аль. Но вместо этого была только бескрайняя, изматывающая пустота. Аль на меня сердится, а теперь ещё сильнее наверняка — и правильно, каким мерзавцем надо быть, чтобы бросить её там без защиты, а когда придёт в себя Вил, я понятия не имею. И главное, кто сказал, что жуткая тянущая сила не появится снова? Они в опасности, им нужен я — а я валяюсь здесь и жалею себя, причём за то, что сам же и устроил. Молодец, Энт. Всё правильно сделал. Осталось поругаться с единственным, кому ты здесь не безразличен, и можно считать, что день прожит лучше некуда...

Вернулся он скоро — слишком, но я постарался этого не показать. Я так и не решил, лучше ждать с ним или без него, а значит, остаётся положиться на судьбу, и пусть всё идёт как идёт. А потом, попросить его уйти я всегда успею, а вот назад позвать уже не получится: он прав, до эллина я отсюда не выйду. Ни в кухню, ни тем более, на глаза к ребятам. И не в синяках дело, трясины с ними, что я, принцесса на свадьбе, но повторения беседы о Рыцарях и менестрелях я мирно не вынесу. Хватит с меня Кера и Мейджиса.

Он порывался обработать мои ссадины сам, но я отобрал баночку с мазью и ушёл в ванную — лучше ему не видеть, сколько на мне этих ссадин и в каких местах. Вил бил, не жалея. Правда, завтра в эллине меня и так все увидят… но то завтра. А если повезёт, то за оставшиеся полдня и ночь мазь подействует.

Когда я вернулся, то первое, что обнаружил, — задвинутый засов на двери. И в ответ на мой вопросительный взгляд — полное раскаяния лицо Кера.

Так. Ясно. А я чего ожидал-то. Я что, в первый раз имею дело с явлением «Кер Арайн и мои секреты»…

— Крис, — несчастным голосом сказал он, — ну пожалуйста, прости. Я никому слова не сказал, честно! Но Нел сам спросил, правда ли, что ты вернулся… ну и я же не мог ответить, что нет или не знаю… Прости!

Я глубоко вдохнул. Он не виноват. В самом деле не виноват, ни капельки. Ну не умеет человек искусно уходить от правды — так его пожалеть надо, а не винить, таким уж он уродился. За честность не наказывают.

— Всё нормально. Сюда-то хоть не придут?

— Я сказал, не надо! — поспешно заверил он. — Сказал, ты устал и отдыхаешь. А если кто постучит, открывать не станем. Да они ведь не маленькие, понимают!

Много ты сам-то понимаешь, «совсем не маленький» лорд Арайн… то-то и смотришь на меня странно, словно взгляд отвести хочется, но боязно: вдруг замечу и догадаюсь. Да всё я вижу, Кер. Но если скажу: не мучайся, уходи, раз тебе со мной рядом не по себе, — ты же огорчишься до небес, того гляди, за мною полезешь в эллин…

— Поешь, — предложил он. — Я пирог прямо с противня взял, горячий. С грибами и сыром, твой любимый.

У меня вполне вышло улыбнуться. Тем более, и вправду приятно, когда о тебе заботятся. И даже помнят, какие ты любишь начинки у пирогов…

— Спасибо. Давай пополам? Жуй, а я шин попью, есть мне пока не хочется.

Предложение его явно обрадовало. А я невольно соврал снова, потому что на самом деле я хотел, но не мог. Чувствовал: не получится. Даже глотать шин приходилось с усилием, будто в горло засунули колючую частую решётку. Ещё меня всё сильнее клонило в сон, но поддаться ему я боялся. По-моему, в глубине души я был совершенно уверен: приснится мне нечто настолько страшное, что видеть это, наяву или нет, я просто не должен — никогда.

— Крис, — осторожно позвал Кер, глядя на меня искоса из-за чашки с шином, — может, всё-таки не надо? Ну ты подумай сам. Ты ещё не Посвящён. По-хорошему, ты и клятву-то насчёт Заповедей не давал. И я же тебя знаю, не мог ты всерьёз их нарушить. Четвёртую с Пятой — точно нет. А если ты с кем подрался или чуточку уклонился от истины, как здесь бывало, ну там сказал «всё хорошо», когда хорошо вовсе не было, — это же ничего, Крис. Я слышал, на Пути всякое бывает. Это не страшно. И если тебе надо за это заплатить, то тебе и без эллина помогут… только не Мейджис, конечно. Хочешь, попросим Талина? Он не откажется.

У него был такой умоляющий и полный надежды взгляд, что спорить было стыдно — как пнуть котёнка.

А вот интересно. По его словам, Внутренний Круг отмены моего эллина «тоже хочет». Догадка — или…

— Тебя в Круге попросили меня уговорить?

Он густо покраснел, от шеи до корней волос, и спрятался за чашкой.

— Талин. Когда я мазь выбирал. Он догадался, кому… он же тебя видел… но он не расспрашивал, только сказал: объясни ему, что сыну Крис-Талена в эллине делать нечего, хорошего из этого ничего не получится.

— А когда там стоит кто-то другой, то хорошего получается прямо не сосчитать.

— Крис, ну не надо! — жалобно воззвал он. — Ты же понимаешь! Не притворяйся. Все помнят, кем был твой отец, и Крис-Талены почти все становились Лордами Трона или по-иному отличались. Но не так. Это неправильно — Золотой Сокол в эллине. Такого быть не должно.

— Ну, извините. Всё бывает в первый раз.

Я очень, очень аккуратно поставил чашку на стол, откинулся на подушки, закрыл глаза. Вот сейчас я бы с огромным удовольствием его выставил, но после всего, что он сделал — и как был мне рад, и как искренне переживал — это было бы таким запредельным свинством, что оправдало бы эллин даже и без Заповедей.

— Сердишься? — грустно сказал он. — Но за что? Я тебе разве зла желаю? Ты не хуже своего отца! И как ни поступишь, не станешь хуже. Просто ты… особенный. Всегда был таким. Примером для всех. Ребята на тебя смотрели и старались быть как ты, дотянуться. Даже малыши. Они… могут не понять. Нельзя забирать у людей тех, кто помогает стать лучше.

Я мог только на него смотреть. Растеряв все слова, все мысли, даже минутная злость испарилась, оставив лишь безграничное изумление. Чтобы Кер действительно думал так… и ещё кто-то… это было попросту невозможно.

— Кер, тебя чем стукнули на тренировке? Или ты на башне слишком долго вниз головой провисел? Приди в себя, а? Что за бред?

— Никакой не бред. Чистая правда. Ты не замечал, а я-то знаю. Думаешь, отчего тебя Мейджис тогда без Посвящения на Путь отпустил? Ещё и плащ отдал. Обычно он не особо любит правила нарушать.

Решётка в горле выросла, и каждый глоток воздуха проходил сквозь неё с трудом, причиняя боль.

— Он ведь друг отца. Больше, чем друг. Все это знают. Он присматривал за мной… в память о нём…

— Но разве он тебя до этого выделял?

Да, вертелось на языке. Ещё как. Кого ещё он так усердно воспитывал, обучая скромности — отцовским мечом на нашей любимой площадке, уходу за лошадью — на конюшне хлыстом… Выделял, Кер. Поверь.

— Он, конечно, не самый добрый наставник в Ордене, но не слепой же. Он видит, как к тебе относятся. И ты этого заслуживаешь. Он верно сказал тогда: тебе не обязателен ритуал, и так ясно, что ты пройдёшь. И сейчас он понимает, как все растеряются, увидев тебя в эллине. Такие, как ты, Заповедей не нарушают.

Я засмеялся. Сквозь решётку смех вырывался хриплыми резкими клочьями, опасно похожими на всхлипы, но сдержаться я не мог.

— Кер, ну что ты несёшь. Это же полная ерунда. Равняются на героев. На сильных и безупречных. Отец — да, он был такой. А я нет. Я ощущаю себя чужим здесь, и раньше ощущал, но не так ясно… я даже не Посвящённый, ты прав. Я менестрель, который пересёк Черту Ордена. И Мейджис со мной обошёлся в точности как с менестрелем… Ну, отпустил он меня тогда, так я бы ушёл всё равно. А плащ отдал — наверно, рассудил, что возле Тени могут узнать сына Крис-Талена и удивятся, чего это он без плаща пешком по дорогам шастает…

— Ты не менестрель!

Глаза моего лучшего — или попросту единственного — в Замке друга гневно свернули.

— Не смей так о себе говорить!

Вот только Кера негодующего мне не хватало. На печального и несущего чушь я уже насмотрелся… впрочем, чушь не закончилась. У неё лишь изменилась тональность. Я с тоской подумал, что лучше было поверить голосу интуиции, сиречь здравого смысла, и вежливо попросить его оставить меня одного. Потому что теперь, кажется, придётся делать это вовсе не вежливо.

— Кер, вот просил же: уйди. Кто тебя заставлял оставаться? По-твоему, раз я на Пути соврал, то разучился отличать правду от неправды? Ты сам-то кого видишь, глядя на меня? Лорда? Рыцаря?

— Это только внешность! Душа твоя была и осталась в Ордене!

— Душа моя — на дорогах Тефриана! — вырвалось у меня. И наверное, это было самым честным, что я сказал за всё время, проведённое в Тени Замка Эврил. — И я всё равно уйду. В плаще или без него.

— Ты совсем перестал быть собой из-за этого менестреля!

— Да я никогда, ни единого дня до него, собою не был!

Он сжимал кулаки, и насколько я знал Кера, только воспитание удерживало его от более решительных способов выразить ярость. А ярости здесь хватало. Она меня буквально захлёстывала с головой.

— Тебе что, на всё тут наплевать? На дом своего отца, деда и их предков, на честь Ордена? На друзей?

— У меня тут друзей не было.

Вот теперь я бы не удивился, если бы он ударил меня. Я бы даже не потребовал искупления.

Он сильно закусил губу и смотрел на меня в упор, сузив глаза. Крылья его носа нервно раздувались.

— Ты просто…

Я усмехнулся. Равнодушно, насколько мог.

— Просто менестрель?

— Просто бесчувственный, умеющий любить только себя эгоист, без совести и без сердца! — раздельно отчеканил он. Сорвался с места, пару секунд отчаянно дёргал засов — у него тряслись руки, — наконец почти вырвал его из паза и, шарахнув дверью, выскочил наружу. Я встал, снова задвинул засов и лёг прямо на пол. Идти к кровати не было ни сил, ни смысла. Может, я так ослабел от голода? Или от сражения с Вилом…

Но я ведь удержал его. Самое главное, за что стоило цепляться — даже сейчас. Я его удержал.

___

Круг распорядился начать действо на рассвете — вероятно, в надежде, что бо́льшая часть детишек проспит это безобразие. Но конечно, все они были тут. Вообще-то не существовало правила, что все до единого жители Тени обязаны любоваться сумасшедшим, выбравшим эллин. Однако случалось это столь редко — вернее сказать, практически никогда, — что сбежался, казалось, весь Замок.

— Энтис Крис-Тален, желаете ли вы…

Почти все слова пролетели мимо меня, не застряв в сознании. Нет, я не желаю, но зачем-то делаю, и неужели здесь и сейчас я стану всё это объяснять?

Я видел Кера, до серости бледного: на меня он старался не смотреть. Впрочем, остальные наши ребята выглядели не лучше. Интересно, отстранённо подумал я, им страшно за меня — или так неприятна мысль, что их драгоценный Крис мог, представьте, взять и нарушить Заповедь?

Джерин стоял прямо, как на параде, и казался совсем далёким — и от эллина, где оба мы находились, и от меня, раздетого и в цепях, и от кнута в своей руке. Джер. Я никогда не умел улавливать его настроения. Но с момента, как узнал, кто будет здесь со мною, — жалел о том, что Кер отказался.

— Джер, — очень тихо, едва размыкая губы, внезапно позвал я. — Извини.

Теперь он на меня посмотрел. И я чуть не зажмурился, потому что его взгляд был полон чего-то, слишком похожего на ненависть. И тут он ударил. А я уже готов был остановить его — кричать во весь голос, что это ошибка… или просто кричать. Но нет. Вил не кричал. И я сам… я…

В какой-то миг посреди сплошного пожара боли я выдохнул:

— Джер, хватит!

Но он уже меня не слышал. Наверное, он не слышал и не видел никого — у него были совершенно пустые, безумные глаза. А толпа окружающих идиотов не понимала, что он меня убивает. Как и с Вилом не понимали тогда. Я поднимал веки, но они упорно опускались… и держаться на ногах я почти не мог, удачно, что есть цепи… Боль переплавлялась в пламя, багровые ожоги, только глаза Джера были холодные. Это помогало.

Я пытался думать об этом, сохранять сознание ясным, чтобы не терять контроль, терпеть молча. Как Вил. И представлял его лицо, когда кнут меня касался, — заслоняясь им, делая лишь его сейчас настоящим: его голос, усмешку, имя. А потом чёрный лёд надвинулся и окружил меня, сковал прочнее цепей, и я не мог смотреть, издавать звуки, дышать, ощущать боль — ощущать хоть что-нибудь — всё стало льдом, и уже не было мальчика, с которым мы тайком фехтовали, чьи руки лежали на моих, сгибая лук и наводя стрелу на мишень… тот мальчик давно обратился в лёд. Я сам это сделал. И всё, что осталось, — тени на стенах, память о тепле рук на моих руках, о лёгком звенящем молчании. И тогда я просто шагнул в него — в то молчание, назад и вглубь, как можно дальше от всего, что рушилось, причиняло боль, было таким невыносимым. Тишина островка давнего лета. Солнце косыми изломами золота меж ветвей. Сонное гудение пчёл. Я и сам уже почти спал… Смутно знакомый зовущий голос на миг поймал меня, но тишина звала куда сильнее, и в ней было хорошо, спокойно, светло. И не один. Две тени в густой траве сливаются вместе, вместо двух — биение общего сердца, его дыхание у виска согревает меня. Его… кто за спиной всегда, опора и центр моего равновесия, родник той силы, что позволяет жить. Тот, кто поймает, не давая упасть. К кому я всегда смогу прислониться. Мягкий слой тишины мешал повернуться, я не видел лица, не знал имени, но это было уже совершенно неважно.