Глава 7. Эллин

Низкие облака плыли, как дым, запутываясь в верхушках деревьев; багровый закат казался надвигающимся на них пожаром. Объятый огнём Тефриан из его снов всё меньше представлялся кошмаром, обретая пугающую, неотвратимую реальность.

Вил не знал, что делать, и потому положился на Альвин. Она, по крайней мере, выглядела уверенной. Он послушно переоделся, как она велела, позволил ей заплести и уложить в затейливую девичью причёску его длинные волосы. Аль несколько раз подносила ему зеркало, и юноша кивал, понимая, что она ждёт одобрения и заслуживает его; но в действительности он почти ничего не видел — лишь этот густой клубящийся дым, росчерки багряного пламени… эллин и Энта. Энта, которого он не мог оттуда вытащить, не смог остановить.

«Не ты, но она может».

«Кто… Хет?»

Молчание. Но он был уверен, что странный мысленный шёпот не почудился ему.

«Почему ты прячешься? Кто ты?»

Бесполезно. Похоже, именно этого Хет не собирался ему открывать.

— Если я заговорю, каждый догадается.

— Так молчи, — она была собранной и спокойной. — Говорить буду я.

— Надо где-то оставить Лили, или мы всё равно будем менестрелями, идущими в Тень.

— Мы будем парой красоток, идущих в Тень, а это совсем другое дело. — Аль с озабоченным видом размазала по его щеке нечто с запахом фиалок и нахмурилась: — Нет, синяки всё равно видно. Ты уже в силах легонько коснуться Чар?

— Зачем?

— Вил, проснись. Хорошенькая девушка с лицом в следах драки — это немножко более подозрительно, чем минела.

— С твоим лицом всё в порядке, — с недоумением возразил он.

— О Мерцание.

Она стёрла с него мазь так резко, что он поморщился: исцеление Чар и впрямь не помешало бы.

— Кого, по-твоему, я из тебя делаю? Они увидят волшебную красавицу с косами цвета ночи, и им будет абсолютно наплевать, есть ли у неё минела. Тем более, она будет у меня. И хотела бы я посмотреть на того, кто меня с нею остановит.

— Красавицу? — бездумно повторил Вил. В его сознании плясали вихри огня. Энт в эллине. Мёртвый.

— Очнись, — Аль встряхнула его за плечи. — Да что с тобой? Ты хочешь туда пойти? Или нет?

— Нет, конечно. Кто захотел бы? Но какая разница.

— Тогда лечись, — потребовала она. И кивнула, наблюдая, как напоминание об их невольной схватке бледнеет и исчезает. — И всё-таки мне не нравится идея идти вместе. Лучше пусть Хет постережёт тебя.

Вот тут он проснулся — во всяком случае, теперь она была уверена, что её слова услышаны.

— Нет! Аль, это не смешно. Ты веришь мне? Веришь Чар? Я должен быть там, где он. Я не могу иначе!

— И этот невнятный лепет должен меня убедить? — пробормотала она. — Вот что. Ты будешь молчать. Всё время. Ты не полезешь ни к кому с заявлением, что во всём виноват ты и вместо него хочешь в эллин. Судя по их законам, это ему не поможет. Только навредит. И спасибо он тебе после не скажет.

— Я знаю.

— Отлично. Значит, ни звука. Даже если увидишь его в эллине.

Рот юноши нервно сжался. Она ощутила мгновенную и уже привычную боль, словно от укола раскалённой иглой, — потому что больно ему… и даже сейчас не могла не думать, как он красив. И как… чуждо выглядит эта ошеломляющая дикая красота. Как тревожно. Энт, я в самом деле не хотела этого.

— Минелу нам и правда не стоит туда тащить. Хет, тебе придётся её для нас поберечь.

«Я не пойду с вами?»

— А ты хочешь? — вырвалось у Вила. Ему и прежде казалось, что он ловит обрывки чужой мысленной речи, но всякий раз это было так похоже на сны… и никогда не звучало столь ясно.

Лежащий на его куртке Хет закрыл глаза и зевнул. Ну да. Просто пёс, а собаки не разговаривают.

Поняла ли Аль, кому именно адресован вопрос, Вил не рискнул уточнять. Если сама она ничего такого не слышала — решит, что он спятил всерьёз, и тогда Хету предстоит стеречь тут не только минелу.

___

До Черты мы добрались на рассвете, и с каждым шагом я ощущал всё острее, что уже поздно. Впрочем, поздно было с самого начала. Я не знал, что Аль намерена делать, когда мы попадём в Тень, и совершенно не представлял, что делать мне. Молчать… ведь она права, Орден не простит нарушения Заповеди ради дружбы с менестрелем, и любые мои слова сделают Энту лишь хуже.

Но он ведь не обязательно рассказал им. Он мог уйти попросту от нас. Не ради искупления. А потому, что всё стало слишком сложно: холодная зима, и Призыв, и я всерьёз поранил его, а мог вообще-то и убить, да ещё Аль на него накричала, а его дом совсем рядом, и это ведь нормально — когда странствия больше не радуют, захотеть вернуться домой?

Я чувствую, что он в беде. Я знаю, что он в эллине. Ещё немного, и я смогу ощутить, как он умирает. Вот только я понятия не имею, как буду его спасать. Ну разве не чудесно быть вейлином.

Мы подошли к воротам, возле которых скучала пара юных стражников — Рыцари или просто парни из Тени, по виду было не разобрать. Хотя за два года в обществе Рыцаря я успел поневоле приобрести немалый опыт по части оружия, а их мечи казались вполне настоящими.

«Ненастоящими» Энт звал практически все, выкованные не в Ордене. О чём я думаю? Кто станет останавливать с оружием, любого качества и выделки, двух обычных девчонок?

Перед тем, как отправиться сюда, Аль заставила меня разглядеть в зеркале то, что вышло при помощи её мастерства заплетать волосы, краски для губ и длинной юбки, и несколько секунд я удивлённо смотрел на незнакомую девушку с моими испуганными глазами на бледном лице.

— Никаких прямых взглядов, — сказала Аль. — И улыбайся. Это просто выступление. Ты это умеешь.

Поэтому сейчас я лишь глянул на стражей искоса и уставился под ноги. Насколько я знал, девушки обычно ведут себя иначе, но ведь я никогда не видел ни одной, пересекающей Черту, и возможно, тут подобное робкое поведение — дело нормальное. Однако Аль робкой не казалась и, поймав их взгляды, ослепительно просияла улыбкой — и парни, ясно, вовсю заулыбались в ответ. И глядели, я заметил, на нас обоих. На Аль — радостно и с надеждой на знакомство. На меня — заинтересованно.

— Привет, — промурлыкала она, — доблестным Рыцарям, — и изящным жестом накрутила на палец прядь волос, вьющуюся по щеке. Я невольно улыбнулся без притворства: стражи восхищённо следили за тонким пальчиком, едва касавшимся нежных смеющихся губ. Они уже были в её власти, эти двое.

— Доброго утречка, сьерина… и сьерина, — парень изобразил не очень изысканный поклон, и вопрос о его рыцарстве со всей очевидностью отпал. — А только мы не из Замка, мы из селенья, Черту стережём. От всяких разных, кого в Тени не заждались.

— Бродяг там, — помог второй, явно жалеющий, что позволил приятелю перехватить начало беседы. — Менестрелей. С ними разговор простой: гуляй, откуда взялся, а то вот, — он угрожающе махнул мечом.

Аль прянула в сторону на шажок, высоко подхватив юбку, из-под которой соблазнительно мелькнули белоснежные стройные ножки.

— Ой! Да вы, верно, драться обучены не хуже Рыцарей?

На лицах стражей отразилась забавная смесь гордости и смущения. Похвалиться перед красотками явно хотелось, но и приврать было нельзя: в Тени по Заповедям жил каждый, даже не будучи Рыцарем.

Смех Аль рассыпался пригоршней стеклянных колокольчиков.

— А если я — менестрель? Остановишь меня этой своей длинной штуковиной?

Я прикусил губу: парни залились краской от шеи до волос. Угу, ребята. Наивная девушка знать не знает, что сказала и что вашим далеко не наивным умишкам сейчас представляется. А ей и невдомёк.

— Да ладно, — едва не заикаясь, выдавил более храбрый из двоих. — Какие ж вы менестрели, и вообще, мужчины только друг с дружкой дерутся… Вы к нам надолго? К родичам в гости? А как вас звать?

На миг я похолодел, вдруг отчётливо осознав, что открыть рот всё же придётся, а значит, меня мигом раскроют, и конец хитрому плану, а Энт наверняка уже в эллине… и тут Аль совершенно спокойно произнесла:

— Я Альвин Рэй, а это Вилла, моя сестра, она у нас скромница, так что не пугайте её, она впервые из дому выбралась, я её насилу уговорила — одной-то к тётушке в Замок идти страшновато и не так весело.

— Ваша тётушка в Замке живёт? — уважительно спросил стражник. — С Рыцарем, да? А кто она?

— Леди Мирелла, — невозмутимо поведала Аль. — У неё будет ребёночек. Так мы ей в помощь.

Услышав о таких абсолютно женских загадочных делах, парни смутились ещё сильнее, и было ясно, что слишком пристально приглядываться к тихоне-сестричке они не станут — чтобы не обидеть одну из нежданно заявившихся в Тень красавиц, и того хуже, не рассердить вторую, которая явно обидчика не простит, и на близкую дружбу тот может не рассчитывать. А на дружбу эту пока у них больше шансов, чем у прочих обитателей Тени — как-никак, они первыми с симпатичными сестрёнками познакомились!

Аль мило улыбнулась, взяла меня за руку и преспокойно повела вглубь Тени — по утоптанной широкой тропе прямиком к белоснежным шпилям Замка Эврил, возносящимся над зеленью кустов и деревьев в небеса, словно стремясь нанизать на себя облака и достигнуть скрытого за ними солнца.

Вокруг располагались фермы — аккуратные дома в один-два этажа, загоны для скота и просторы полей, сады, цветники и распространяющие терпкий медовый запах и негромкий монотонный гул ульи. Швейные, гончарные и кожевенные мастерские обходились тут без символов гильдий, но опознать их было несложно: как и повсюду, их двери украшали рисунки, указывающие на род занятий хозяев. Впрочем, звуки и запахи были и без того достаточно красноречивы. В отличие от деревень за Чертой, люди здесь явно предпочитали проводить время в уединении своих жилищ, а не болтаться по улицам, высматривая незнакомцев: мы почти никого не встретили. Хотя мне казалось, что из окон на нас смотрят очень даже внимательно. И я покорно шёл возле Аль, склонив голову и стараясь в точности копировать её походку — это было несложно, потому что её туфли, к счастью, на меня не налезли. Изобразить её лёгкий танцующий шаг босиком я мог без труда, но в тесной обуви не потанцуешь.

Я думал об этом, заставляя себя сосредоточиться на пустяках: на тропе и изучающих взорах, невидимых за стёклами и занавесями окон, на тёплой руке Аль, крепко сжимающей мою руку, — она как будто не доверяла мне и боялась, что я вот-вот могу вырваться… И я всеми силами заставлял себя не вырываться.

Не думать о том, что делают с ним. Что он сам с собой уже успел наделать. Мне ему не помочь.

— Вил? Куда идти?

Я прислушался. Что бы ни говорили о волшебной способности Рыцарей ловить мелодии Чар, но слушал-то я беззвучно — уж коли вся Звезда за год с лишним меня не заметила. Когда много людей специально собираются вместе, они шумят всегда — даже если не разговаривают. И сейчас такой мысленный шум слышался очень ясно.

Аль непринуждённым движением сдёрнула меня с тропы в сад, под прикрытие увешанных плодами яблонь.

— Что-то происходит, — сказал я.

— Где?

Я молча кивнул в направлении шума.

— Далеко?

— Минут пять.

Она прижала меня спиной к стволу, ладонями уперевшись мне в плечи:

— Что ты слышишь?

— Просто люди. Тревога. Волнение. Кто-то сердится. Много всего.

— Что такое эллин?

Ах, ну да. Я сам проговорился вчера. А она ничего не упускает.

— Место для наказаний.

— В помещении?

— Нет. На какой-то площади… под ногами там белый камень. В стороне башня, вокруг строения, но нежилые — типа мастерских.

— Можно подобраться незаметно?

— К открытому месту посреди площади? — у меня вырвался смешок. — Там на столбах цепи. Схватить и убежать не получится.

Она презрительно фыркнула, на миг становясь знакомой, привычной Альвин — совсем не этой натянутой, как струна, серьёзной и мрачной девушкой, которую я почти не знал… но быть может, понимал даже лучше.

— Не к самому эллину подобраться. К месту, откуда всё видно, а до эллина пара шагов.

Я попытался вспомнить всё, что в тот день наплывало на меня обрывками яви из сна и густого тумана.

— Там есть деревья. Высокие, довольно старые. Сможем влезть и укрыться в листве.

— Разорвёшь юбку, с возвращением будут проблемы, — отстранённо предупредила она, думая явно не о том.

— Что ты хочешь сделать? — с тревогой спросил я. Эта её погружённость в себя ничего хорошего не обещала. А Хета поблизости нет. Я впервые осознал, что кажется, мне стоит сейчас бояться не только за Энта.

— Пока не знаю. Он там?

— Да.

Я не знал, откуда эта уверенность. Я не различал именно его чувств и мыслей, не мог выделить его из множества прочих, сливающихся в плотный тревожный гул, наподобие гудения пчёл. Но в то же время… глубоко внутри, в сплетении собственных кружев, в самой их сути, где рождались и пели все мои мелодии, — я ощущал. Он был словно во мне, в этой глубине, куда и сам я едва мог проникнуть, и там его сердце билось отчаянно и дыхание было рваным, и я чувствовал, что ему страшно. И горечь. Она захлёстывала меня волнами жгучего яда, оглушая и не давая добраться до источника этих ощущений, отделить его от меня и хоть что-то понять.

«Энт, ты меня слышишь? Я совсем рядом. Дотерпи до меня. Не дай им… убить тебя. Нас обоих».

Я словно бился в плотную, тёмную, непроницаемую пустоту. Он не реагировал, не отзывался.

— Вил, что с тобой?

— Ничего, — я зажмурился и мотнул головой, отгоняя видение стены, куда я только что ударился с такой силой, что, кажется, едва не рухнул возле неё сам — в виде кучки разодранных в клочья моих кружев.

— Что бы ты ни делал, прекрати, — жёстко потребовала она, словно видела и стену, и мои тщетные усилия не хуже меня. — Ты помнишь, что обещал мне?

Я не помнил. Я вообще едва мог вспомнить что-то, начиная с первых секунд Призыва… и понимания, что Энта больше нет.

— Не пытайся его спасать, — раздельно отчеканила она. — Ясно?

— Да.

Я помедлил. Что я делаю? Нет, что делаем мы?

— Нет. Аль, нет. Ну как я могу?!

Это вырвалось почти криком. Она сузила глаза и притиснула меня к яблоне сильнее.

— Не сходи с ума. И доверься мне. Трясины, Вил, ты когда-нибудь научишься кому-то доверять?!

— Я тебе верю.

— Веришь, вот только с доверием у тебя плохо получается. Это ведь вещи разные.

— Аль, — тихо сказал я, — давай не сейчас. Ты, наверно, права. Ты всегда права. Но я не могу даже думать о чём-то, кроме него… я ощущаю его, понимаешь? Он боится. Сожалеет. Его душе больно… кто-то ранил его…

— Может, я?

Голос у неё был странный. И я не мог поймать её взгляд. Ради Мерцания, почему я такой идиот? Она и Энт… ведь она же его… я совсем не думаю о ней, застрял в собственных чувствах — а что должна чувствовать она?!

— Прости. Это не ты, нет! Что-то далёкое от нас с тобой — там, в Ордене… Пожалуйста, пойдём туда поскорее.

Дальше мы молчали. В счастью, люди Тени разделяли нелюбовь Рыцарей к влезанию в чужие дела: никто к нам не подходил и ни о чём не спрашивал. А мы шли с таким видом, словно в точности знаем, куда держим путь и кто ждёт нас, — как любой менестрель в коридорах сьерина. Уж это мы умели отлично. А в общем, людям было попросту не до нас — пусть не толпой, но направлялись туда многие. И хоть я едва помнил тот день, но что-то во мне просыпалось, узнавало… я шёл уже здесь. Шёл к эллину.

И с деревьями я не промахнулся — их и вправду тут было множество, огромные раскидистые буки, медвянки и тополя окружали эллин зелёной стеной, словно стремясь отделить его от жилищ и мастерских, спрятать с глаз. В чём Орден не упрекнуть, так это в излишней открытости… будь то мысли, чувства или расплата — добровольная или нет.

Хотя о чём я. Разве в отношении Рыцаря может Орден учинить что-либо, не вполне добровольное? Сколько раз — и как страстно — ты убеждал меня, что нет, ни в коем случае, что это совершенно невозможно?

И почему я никогда не мог до конца поверить?

Ты не полностью Рыцарь ещё. Не прошедший загадочный (и весьма болезненный, если я верно понял) обряд, называемый Посвящением. Я ни на миг этого не забывал. Я чуть не гнал тебя в Замок, а ты отшучивался, иной раз злился — на свой лад, отстраняясь, замыкаясь в себе, делаясь далёким и каменным… и я за два года так и не решился пойти до конца, надавить, силой склонить тебя к откровенности. Ну и куда мы таким манером пришли, с этими шутками, отговорками и молчанием? Правильно, в эллин.

Охотников наблюдать действо с деревьев и без нас было немало — с десяток ребятишек совсем нерыцарского вида уже расселись по веткам, ещё несколько к ним усердно пробиралось. Но им явно хотелось наслаждаться зрелищем в компании — в отличие от нас. Нужное дерево мы с Аль приметили одновременно: его нижние ветки располагались выше от земли, чем у прочих, так что его пока никто не занял. Мы переглянулись.

— Поднимешь меня?

— В платье? Аль, ты как это представляешь?

— Легонько подтолкни своей Чар.

— В Тени?! Когда кругом сплошь Рыцари?! — я глубоко вдохнул. Тихо. Спокойно. — Они чувствуют Чар. Ты вроде запретила мне раскрываться, или я что-то упустил?

Она выглядела так, словно лишь чужие глаза и уши вокруг мешают ей честно высказать всё, что она думает о моей способности понимать её слова, и вообще любые слова и явления сумрачного мира.

— Ты здесь уже её использовал. Хет говорит: когда тебя били, ты смог не закричать. И никто не заметил.

Ответить мне было и нечего, и не ко времени, и не хотелось. Я сложил лодочкой ладони и слегка наклонился, окружая нас тончайшей пеленой тумана — совсем неощутимо, только чтобы взгляды, случайно на нас упавшие, скользнули мимо без всякого интереса. Тень. Мы в тени, обман зрения, блики солнца в листве и ветер играет ветвями, нас не видно. Сапожок Аль оттолкнулся от моих ладоней, а через миг она уже ухватилась за ветку, ловко подтянулась и встала, в своём зелёном одеянии и впрямь сливаясь с зеленью листьев. Я приник к стволу, ища опору пальцами рук и ног и радуясь, что догадался разуться: в сапогах влезть было бы потруднее. Впрочем, чудес ловкости я и так не показал. Но забрался, и ладно.

— Давай наверх, — шепнула она. — Тут не видно.

В конце концов мы устроились довольно высоко, она на удобной толстой ветке, я — стоя — чуть ниже; наши лица едва не касались друг друга. И да, отсюда эллин был виден ясно. И Энтис внутри.

Я это ненавидел. Всё это. И белые камни, и цепи на его широко разведённых руках, и своё непоколебимое давнее знание, что именно так и будет. И мужчину, нет, мальчишку с кнутом с ним рядом — на вид он был ровесником Энта, и его я ненавидел с такой страстью, как никого в мире Сумрака, как вообще не чувствовал прежде… даже моя любовь к Аль сейчас казалась не столь сильной, неистовой, втягивающей всего меня, как воронка урагана; я бы не удивился, выплеснись она наружу чистым огнём. И сдерживал себя что есть сил. Мне вообще ничего нельзя тут выплёскивать. Если истории о Рыцарях — хоть на сотую долю правда, то даже легчайшее касание Чар, когда я закидывал Аль на ветку, могло нас выдать и погубить.

Похоже, пришли мы вовремя: развлечение только начиналось. Людей было немало, и вообще-то смотрелось это странно: они стояли вокруг и молчали. И я ощущал испуг. Не только Энт, все эти Рыцари отчего-то были испуганы тоже. Я заметил знакомое лицо: парень, который тогда помогал надевать на меня цепи; он и вовсе едва не плакал, судя по исходящим от него страху и отчаянию. Если бы я не видел собственными глазами, кто находится в эллине, то запросто бы решил, что наказывать собираются именно его.

А ещё я узнал Мейджиса. Вот он-то испуган не был. Злился — да. По злости я его и отличил сразу, в Кружевах она так и пылала всеми оттенками яда. Он стоял к эллину близко, но несколько в стороне, вскинув голову и скрестив руки на груди, словно отделяясь от прочих, подчёркивая свою непричастность к происходящему, и лицо у него было ледяным и бесстрастным, и я не верил ему ни на волос. Сама эта бесстрастность напоказ — даже не будь внутри злости — говорила против него. Это сделал он. И хотя действо ему по какой-то причине очень не нравилось, но я ощущал: он и желает этого тоже. И рад. Странной, едкой, недоброй радостью.

Пальцы Аль сжали моё плечо. Я никогда не видел, чтобы они у неё так дрожали, разве только от холода. Она смотрела туда неотрывно, и её облик внезапно показался мне точно таким, как у Мейджиса: камень и лёд, а в Мерцании — пламя.

Мальчишка поднял кнут, и я зажмурился невольно… и едва успел стиснуть зубы, чтобы не закричать. Так было и в тот раз — ожог, рассекающий кожу и плоть под ней, — но только сейчас-то я не в эллине! Я втиснулся плечом в ствол и что есть силы вцепился в ветку. Аль, не глядя на меня, бросила:

— Ты обещал.

Я молча кивнул, молясь добрым богам, чтобы она не увидела моё лицо. А ведь миг назад я хотел просить её не смотреть туда, отвернуться… но если она и впрямь отвернётся, я не смогу скрыть… по подбородку потекла кровь. Там, на площади, кнут взлетал и опускался, а я словно сам стоял там, ловя собою каждый удар, не крича лишь потому, что напугать Аль и выдать нас обоих было бы куда хуже, чем в первый раз, когда потерять я мог лишь самолюбие и Лили.

Ничего. Я умею переносить такое. Выдох. Вдох. На спине будто разожгли костёр и подбрасывали поленья. И я слышал, всё время слышал его… но не наяву, в Сумраке он не издавал ни звука; это было в глубине, росчерком алой боли прорезая ткань моих кружев — Вил!… Только моё имя, снова и снова.

Всё тише и тише.

Я видел его отчётливо, словно стоял в шаге — совсем как тогда. Опущенные веки. Кровь из прокушенных губ.

«Вил…»

Я тут, совсем рядом… не умирай. Пожалуйста. Умоляю. Отдай мне всё. Я не могу заменить тебя там, но в Мерцании я сделаю это, я встану между кнутом и тобой, я возьму твою боль, только не умирай. Не бросай меня...

— Вил!

Я открыл глаза: перед ними плавали чёрно-багровые пятна. И свежая чистая зелень, прохлада лесного ручья — её взгляд.

— Что с тобой?

Врать уже не имело смысла: она меня видела. Вот только говорить я не мог.

— Что это?! — она провела ладонью по моей спине, и я резко вдохнул — казалось, там вообще не осталось кожи. И ошеломлённо уставился на пальцы Аль, окрашенные вполне настоящей кровью.

— Это… ты делаешь? — я совершенно не понимал выражение её лица. — Чтобы ему не было больно?

— Ему больно. Очень. — Я судорожно глотнул воздух; он прошёл в горло горстью стеклянных осколков. — Это не я. Просто чувствую…

— То же, что он?

Я молчал. На слова сил не осталось.

— Жди тут. Не смей хоть кому-то показаться. Я разберусь.

И прежде, чем я успел осознать, о чём она, — скользнула вниз. Кажется, я испуганно охнул: она подняла лицо, очень бледное и спокойное. Губы шевельнулись, повторив властное: «Жди!» — и она бегом устремилась туда.

Прямиком к эллину.

Наверно, это просто затянувшийся сон. И я ещё отлёживаюсь в лесу после Призыва. Добрые боги, ну пожалуйста, дайте мне проснуться.

Аль стремительно вошла внутрь белого каменного круга, приблизилась к мальчишке, оттолкнула так, что он покачнулся и едва не упал, вырвала у него кнут и швырнула ему под ноги. Он не пробовал ей мешать. Да и вообще никто. Лишь стояли и смотрели на неё так поражённо, словно увидели не девушку, а привидение.

— Вы хотите его убить, или просто слепые? Вы же Рыцари! — её голос разнёсся так звонко, что его, наверное, услышали все обитатели Тени, включая оставшихся на фермах и в Замке. — И он сам просил сделать с ним это?! Бить до крови, пока не умрёт? Он говорил, что искупление — не пытка, и братья не причиняют боли друг другу!

Она дёрнула шнуры на блузке, резким движением сорвала её, встала перед Энтом и обняла, стараясь не касаться ран; его лоб безвольно ткнулся в её плечо. Аль чуть повернулась, искоса оглядывая застывших людей:

— Тогда остальное делайте со мной. Я от него не отойду, и больше его никто не ударит. Сыновья Ордена попробуют вытащить меня отсюда силой?

Один из мужчин наконец вспомнил, что он не статуя, и двинулся к ней. Я уже собрался плюнуть на обещание и мчаться её спасать, но Рыцарь её не тронул. И вид у него (впрочем, как и у других) был растерянный и виноватый.

— Сьерина, прошу… — он наклонился за блузкой и набросил её на застывшие плечи девушки, а через миг всю её фигурку укрыл его белый плащ. — Не считайте нас чудовищами. Вы правы, это зашло слишком далеко. И не вам, а Ордену следовало это прекратить. Но конечно, никто не причинит боли вам. Умоляю, отойдите.

— Чтобы вы позволили дальше мучить его? Нет.

— Сьерина, — он беспомощно протянул к ней руку: — Рыцарь и вправду может выбрать эллин только сам. Это не наше решение, а его. Плата за нарушенную Заповедь. Всё уже почти закончилось.

— Всё уже совсем закончилось! — отрезала она. — Что непонятно в словах: больше никто не тронет его? Плата? — её смешок прозвучал хлёстко, как удар кнута, Рыцарь даже поморщился. — Вы знаете, за что он платит? Если кто-то и виноват, то я. Мы поссорились. Я сказала, что не хочу его видеть больше. Велела убираться в Замок. И он ушёл. Вероятно, мужчин Ордена не учат, что не всегда надо верить тому, что в гневе говорит женщина. А он когда-то обещал, что не вернётся в Тень без меня. Вот какую он нарушил Заповедь. И за это надо наказывать?

Она медленно обвела их таким надменным взглядом, словно стоять перед множеством незнакомых мужчин почти обнажённой было совершенно нормально. Лица Энта я не видел — судя по тому, как на цепях обвисло его тело, едва ли он был в сознании; зато лица прочих пылали, выражая все возможные оттенки смущения. Кроме Мейджиса. Он абсолютно точно был в ярости, хотя очень неплохо скрывал это.

— Я знал, что тут какая-то ошибка, — расстроенно сказал рыжеволосый Рыцарь — довольно молодой, но заметно привыкший к решениям и власти. — Мы просили его рассказать, но с его отношением к Заповедям… Всё это — ужасное недоразумение. Вы можете отойти, сьерина, искупление окончено. Не надо нас бояться.

— Я не боюсь, — презрительно заявила она. — А ему плохо. Немедленно отнесите его в постель. В комнату, где есть горячая вода, а ещё мне понадобится чистая мягкая ткань, медвянка и сладкое вино. И я хочу, чтобы нас оставили вдвоём. Ему нужен покой. И вряд ли чья-то компания, кроме моей, его сейчас порадует.

Я видел, как губы Энта шевельнулись, но что он сказал ей, даже мой вэйский слух не смог уловить. Да я и не вслушивался — меня затопило такое облегчение, что он всё-таки не в обмороке и может говорить, а вместе с ним дикая злость на всех вообще: на него, Рыцарей, Мейджиса — без него наверняка не обошлось… и конечно, на Аль, выкинувшую такое и преспокойно стоящую среди них… а я сижу на дереве, как идиот, и ничего не могу сделать, только скрипеть зубами и ругаться. Я должен быть там. С ним рядом. В трясины, я просто слезу отсюда и пойду к ней, раз уж мы играем в двух сестрёнок…

— Я Альвин, — сообщила она примерно таким тоном, будто принадлежала к королевской семье, не меньше. И искреннее почтение, с которым все на неё глядели, никуда не делось, когда она прибавила: — Он шёл со мной по пути менестрелей. Вы уверены, — она смотрела на Рыцаря в упор, — что мне не надо сменить его в вашем эллине?

— Разумеется, нет! — в ужасе воскликнул он. — Да и ему тут было вовсе не место. Если вам понадобится помощь, попросите позвать меня — я Талин, лорд Внутреннего Круга. По-моему, Орден перед вами в долгу, леди Альвин.

«Вил».

Голос Хета остановил меня, когда я уже хотел спрыгнуть. Голос, которого — как и его обладателя — в Сумраке тут не было. И всё-таки я ощутил его совсем рядом, а когда выскользнул в Кружева, то и увидел: неясную тень, лазурный мерцающий силуэт… не собачий, а человеческий. И в то же время — нет. Он был и пёс, и кто-то ещё, похожий на юношу, мальчика, младше меня, но почему чувствую его так, я не знал. Просто такой он был, и всё.

«Хочешь к нему?»

«Да, конечно. Хет, замолчи! Голоса в Кружевах звучат. Нас услышат».

«Нет. Мы на другой ноте… высоте… за пределами их слухов».

«Вот бы мне быть и за пределами зрения», — подумал я — не для Хета, просто для себя… и совсем не ожидал, что он ответит.

«Можем сделать так. Я покажу. Станешь неразличим для взглядов, как я сейчас. Готов?»

«Ты тут?!»

В его мысленном голосе зазвучало недоумение:

«Да, ты же со мной говоришь. И видишь меня отчасти».

«Я думал, это твои мысли… мы же оставили тебя в лесу, стеречь Лили!»

Недоумение сменилось чем-то другим, и я не сразу понял, на что это похоже: смущение.

«Я в лесу. И ещё с тобой. Трудно объяснить, не знаю слов. Проще показать тебе и отнести к нему. Хочешь?»

«Да».

Я даже не обдумывал. Всё равно на это не было ни сил, ни времени. Сейчас было неважно, что мне предлагают сделать нечто странное — и возможно, опасное. Что мне предлагают сделать это в Тени Ордена, где опасно в принципе любое касание Чар. Что предлагает это мне существо, само по себе достаточно странное, чтоб забеспокоиться, пусть не из-за его намерений, Хету я верю — верю? — но всё-таки он наш друг, и всё же…

Но какая разница. Я должен быть возле Энта. Немедленно.

«Давай».

«Потянись ко мне — дай руку. Раскройся. Почувствуй меня. Стань как я».

Передать было невозможно. Вихрь ощущений — нет, океан… глубина, бездонное и нескончаемое, новое… и пугающее. И прекрасное. И… запредельное… вне места и времени, лишь малая часть меня знала, что прошёл лишь миг, хотя это длилось так долго, невероятно долго… даже чтобы до него дотянуться, я как будто потратил годы. То, что мне противостояло, было неощутимым и невидимым — и совершенно непреодолимым. Как я могу, если даже в самых тонких, высоких, чистых гармониках Кружев я не вижу барьера, который надо преодолеть?!

«Ты можешь. Раскройся весь, не надо думать и бояться. Они не услышат тебя».

По-моему, я не боялся. Просто не умел. Он был… чем-то вне привычного мне мира, не из Сумрака — и как ни дико это звучало, не из Мерцания. Или не из того Мерцания, которое я более-менее выучился понимать.

«Не мешай себе. Не рассуждай. Отдайся».

Легче не стало. Нет, я догадывался, хотя бы отчасти, о чём именно он говорит. Но всё, что мне было известно о Чар — и по опыту, и из Книги — на все лады предостерегало от этого. Открыться полностью и «замерцать», раствориться в узорах Кружев — означало потерять себя. Утратить цельность, разорвать связь с Сумраком, навсегда заблудиться в Мерцании. Вечно кружиться в переливах мелодий, помня, кем был, но утратив волю, голос, тело, не имея сил изменить что-либо, позвать и даже заплакать… Участь намного страшнее смерти.

«Всё иначе. Не совсем. Не со мною. Доверься мне».

Энтис. Его уже уносил с площади тот рыжеволосый лорд; Аль с видом принцессы шествовала следом. Но я ощущал, насколько на самом деле она растеряна, потому что с ним было что-то не так, сильно не так; она едва сдерживала желание обернуться. Но она-то доверяла мне — достаточно, чтобы знать: я поймаю её мысленный зов и найду способ прийти. Быть с теми, кому я нужен.

«Хет, я потом соберусь обратно? Я смогу им помочь?»

Мне ответил неслышный весёлый смех.

«Ну да. Конечно».

«Ладно. Лови».

Это напоминало лёгкость полётов во сне — и в высоте Мерцания… и в самом деле отдать всего себя странной призрачной сущности, на пределе зрения и слуха колеблющейся передо мною, протянуть руку — и душу, и суть, и отбросить всё, что удерживало здесь, останавливало и волновало… представлять только Энта. И Аль.

Но её я мог лишь вообразить, потянуться вслепую; а вот его… я не мог это понять, и даже что «это», но с ним я был и так — неразрывно. Или в нём. Только лучше бы не был: там я тонул в сплошной мягкой и вязкой тьме, пропитанной горечью, а он — я — закутывался в тьму всё плотнее, и я — уже я сам — знал, что иначе и нельзя, потому что снаружи этого кокона тьмы — одни зазубренные осколки, одна неизвестность и боль. Не та, которую чувствует его тело, а другая, боль души, боль… предательства? Я не мог разобрать. А ещё он боялся, и частью этого страха был я.

А ещё я видел мальчика, которым был Хет, но сейчас лазурный туман рассеялся и не прятал его. Маленький, но в то же время и почти взрослый, старше всех нас. Ясные сиреневые глаза, взъерошенные волосы в искорках синего света и не по-детски сильная хватка — он словно сжал меня в крохотный комочек и легко мог раздавить в ладонях, если бы не старался нести очень бережно, как чашку из хрупкого фарфора. И хоть на нырок это было вовсе не похоже, да и ни на что, испытанное мною прежде, и что творится, я не понимал — но тела моего на дереве больше не было.

И нигде. Одно мгновение. Меньше вздоха. Целую вечность.

Наши взгляды соединились — вообще-то взглядом он и держал меня. Нет… песней. Неясной мелодией из сна, которую я совершенно точно слышал не раз, но никогда не смог бы воспроизвести. И знал, что буду пытаться.

«Видишь? Всё просто. Ты умеешь, только не пробовал. Потом сможешь сам».

«Ты здесь — и в лесу с Лили? А где тогда я?»

«Всюду. С ним. Со мной. Не знаю слов. Сейчас тебе пора назад. Отпусти меня и держись за Энта. Будет больно».

Не то слово. Меня тянуло в стороны сотнями крючьев, воткнутых прямо в кружево, рвало на части; я ничего не соображал от боли, кроме того, что нельзя кричать — об этом я ни на миг не забывал. Не кричать. Ни вслух, ни в Поле. Меня не должны услышать. Ни эти Рыцари, ни Вэй-лорды. Я подведу Энта, если они услышат. Подведу нас всех.

И тут всё прекратилось. Вообще всякая боль. И эти странные чувства в Мерцании, тьма и водопад новых звуков, человеческий облик Хета — и само его присутствие рядом… хотя он по-прежнему был тут, только притих, потому что… испугался? Или нет, не страх. Растерянность. Что-то пошло не так, как он ожидал.

А я уже не был фарфоровым клубочком мелодий в темноте, я снова был собою и в Сумраке, но не на дереве. Я лежал на чём-то шершавом, с запахом пыли, шерсти, незнакомой краски; прямо надо мною цветком из световых кристаллов поблёскивала люстра — не их тех, что видишь в трактирах. Да и не в каждом сьерине. Необычная форма кристаллов, не капли, а лепестки, причудливо изогнутые пластинки… роза Дешелета. Я не уловил, понял ли сам или неслышный голос Хета подсказал мне, или… я просто бывал уже в этом месте. Жил здесь. В этой комнате. И лежу на ковре… хотя лежу на кровати, и мне… так остро… темнота.

— Вил?

Голо Аль звучал испуганно. Это словно встряхнуло меня, привело в чувство: я был собою, вэй и менестрелем, и лежал на полу в незнакомом доме… и я знал, чей это дом. Замок.

Я сидел на дереве и смотрел, как бьют Энта. Потом Аль защитила его — самым безумным образом, но вполне в её духе, а потом… случилось что-то настолько странное, что я едва мог думать об этом: появился Хет, в то же время находящийся совсем в другом месте, и предложил… помог мне… стать частью Кружев? Нырнуть, как делают Вэй? Нет. Я не прошёл через Поле, или я бы знал — и знали бы все Магистры края, а вокруг уже толпились бы Рыцари, жаждущие выкинуть меня отсюда и отдать на расправу Звезде. А в комнате находилась только очень взволнованная Аль, чем-то смущённый Хет, которого тут, впрочем, не было, и Энтис. Но был ли он тут по-настоящему, я пока не понимал. Его тело лежало на кровати, возле которой мы с Аль сидели на ковре; а его самого, тень его кружев, его душу я не ощущал вовсе — лишь мягкую, плотную, беззвучную темноту.