Глава 16. Правила игры

Я задвинул засов, а когда обернулся, вздрогнул, едва сдержав вскрик: Вил стоял прямо за спиной. Подойдя столь бесшумно, что я даже не заподозрил, что он уже не в тайнике, а здесь.

Он усмехнулся.

— Вот это называется — влететь по полной. Не расскажет?

— Не должен. Пока надеется пойти с нами… — мой голос по собственной воле угас, не заботясь о моём желании.

— Так согласился бы, — спокойно заметил он. — Было бы надёжней.

Я растерянно на него уставился. Его глаза смеялись.

— А что? Он бы радостно ждал и помалкивал, а потом всегда можно сказать, что Аль в спутниках не нуждается. Да она сама ему скажет, ей запросто. Тем более, это наверняка правда. А жаль… зимой компания Рыцаря — штука приятная.

— Ты бы не возражал?

— Я-то нет. С какой стати. Не мне за ним каждый миг приглядывать. Он хоть разок из Тени выбирался?

— На моей памяти — нет. Ты это серьёзно?

Вил пожал плечами:

— Почему нет. Если ты не против. Это твой друг, ты решаешь. Штука-то в том, что здесь ты можешь его выгнать в любой момент, а в дороге — нет. Что бы он ни ляпнул и ни выкинул. Он будет с нами до конца.

— До какого? — пробормотал я, чувствуя себя как-то совсем неуютно.

— Пока не вернём его в Замок. Не бросать же на дороге. Если уж выбрали спутником.

— Как некоторые, — хмыкнул я.

Он вздохнул. Смешинки в его глазах погасли.

— Некоторые вернулись. И вели себя краше некуда. Ты-то не из тех, кто сбегает, предавая того, кто верит тебе.

Меня передёрнуло. Хотя чего только я ни наслушался, особенно от перепивших ариты моряков Ахейрида...

— Не надо таких слов. Ты этого не делал.

— То-то ты до сих пор припоминаешь.

Я встрепенулся, но вовремя понял, что он всё-таки смеётся: не губами и даже не взглядом, но я ощущал его смех.

— Я не уверен, — признался я. — Кер вообще-то ничего, хотя иногда и несёт чушь. Но у нас Книга… и наша Чар. Одно дело — Аль. Она такая, как мы. А ему я бы точно не стал о нас рассказывать. Ты слышал эти речи о честности.

— И о том, чем люди отличаются от менестрелей… которым ты неведомо зачем притворяешься. Я впечатлён.

От его шуточек мне было всё больше не по себе, хотя я и понимал, что он просто меня дразнит. Но в то же время он говорил всерьёз. И это я понимал тоже.

— Энт, что он сказал про Мейджиса? Он станет с тобой сражаться на испытании? Чем? Ведь не сталью?

Шутки кончились. Он смотрел на меня в упор, не давая ни шанса увернуться.

— На Посвящении игрушками не сражаются.

— Ты можешь не соглашаться? Выбрать другого противника?

— Нет.

Вил подошёл к окну и оперся обеими ладонями о широкий подоконник. Он редко выглядел так — настолько подавленным, полным такого отчаяния… я привык к тому, что он сильнее меня. И отвыкать мне не хотелось.

— Перестань, — я сел на подоконник рядом с ним и попытался заглянуть ему в лицо: — Ты что? Всё нормально.

— Не надо врать.

— Не надо придумывать ужасы. Это формальный танец, с ним справляются дети. Кер прошёл его в пятнадцать.

— В паре с Мейджисом?

Я невольно улыбнулся, представив Кера в танце с Лордом Трона. Хотя если бы это невероятное действо и впрямь могло случиться, мне бы было не до улыбок.

— Можешь дать слово, что он до тебя ни разу не дотянется?

Проклятые Трясины Тьмы.

— Что ты там говорил насчёт «краше некуда» и доверия? По-твоему, это честно?

— Нет, — он поднял голову и взглянул мне в глаза. — Но ты обещай. Тогда у тебя получится. Я знаю.

У меня вырвался вздох.

— Получится ещё одна нарушенная Заповедь. Он самый лучший. Но это ведь просто короткий танец, несколько основных фигур. Выпады, манёвры, блоки, уклонения. Я это покажу, пять минут, и всё кончится. Он меня не убьёт.

— А поранить может.

Я придвинулся к нему вплотную, моя рука и его плечо соприкасались, вызывая очень странное чувство: будто по коже полоснули острым лезвием, едва снятым с кузнечного горна, но я никогда не ощущал ничего столь приятного.

— Не сильно. Никто не умер от пары царапин. Узор на запястье выкалывать наверняка больнее.

— Спасибо. Утешил.

Он покосился на меня сердито и просяще одновременно:

— Обещай, Энт. Когда ты просишь о важном, я ведь делаю. А это самое важное… для меня.

«Я же не смогу, Вил. Это попросту невозможно. Я два года толком не тренировался… такое бывает в сказках…»

— Клянусь честью Ордена, что на Посвящении Пути оружие Мейджиса Сатсела не коснётся меня.

По сути, мне уже стоило готовиться к новому визиту в эллин: эту клятву я заведомо не был способен сдержать.

Глаза моего друга блестели в предвечерних сумерках, как у кота или бира. Или как у нашего Хета — золотом.

— Стел за твои мысли, — бросил я, надеясь случайно не выдать ему собственных.

— У тебя всё равно нету.

— Да ладно, мы же не потратили мой выигрыш в шэн. Там было даже два.

— Так они у меня, — Вил усмехнулся краем губ. — Тебе нельзя доверять деньги, ты даже не помнишь, куда их дел. Ну ясно: благородные сыновья Ордена, совершенно иные, чем обычные жалкие людишки, о деньгах не тревожатся.

— Я могу и встревожиться, — пригрозил я, напрягая мускулы. По крайней мере, в сумрачных схватках я всё ещё побеждал его, хотя в последние знаки это давалось мне нелегко. Выиграть битву слов мне никогда не удавалось.

— Ты ведь не веришь, что сдержишь слово. А я верю. Ты отлично умеешь ускользать. Уж если я с Чар почти никогда тебя не задевал.

— Ты со мной танцевал с Чар?!

Его смешок был лёгким и ироничным, совсем как слышалось мне во время недавнего спора с Кером.

— Иногда. Тебе надо было упражняться по-настоящему. А без Чар я тебе не соперник.

— А я ещё недавно думал, что ты владеешь моим мечом лучше меня, — пробормотал я, не вполне осознавая, как я отношусь к известию, что мой друг втайне применял силу Чар в наших сражениях. Мне полагалось бы злиться, но кажется, новость меня скорее обрадовала. Но только… почему же я не заметил? Раньше я всегда чувствовал Чар…

— Я никогда этого не делал с твоим мечом, — резко сказал Вил. — Ты меня кем считаешь? Мейджисом? Я боялся тебя ранить даже деревяшкой.

Я растерянно кивнул. Его гнев был настоящим — выходит, он не обманывал. Моё умение ощущать Чар исчезло?

— Но здесь мы так не сможем.

Вил мрачно уставился в окно. В золотом блеске его глаз явственно виднелись багряные блики, как отсвет костра.

— Не сможем. Лекарь тебе и правда не помешает. Потом я уберу твои раны, и все решат, что это он тебя вылечил. И будешь тренироваться с настоящими Рыцарями, как положено. Через знак ты не только уклонишься от него запросто, а сам сумеешь его зацепить. Ты тоже Вэй, между прочим. У нас тела быстрее и сильнее. И выносливей.

«Поэтому я сумел без крика выдержать эллин. Уйти в то далёкое лето, где Джер ещё не хотел убить меня…»

— Поэтому я так рано начал выигрывать бои? Вил, но тогда разве это честно? И потом… они ведь могут заметить.

— Твою Чар?

Он перестал прожигать стекло взглядом и уселся на подоконнике с ногами, обхватив руками колени.

— Не думаю. Аль права: будь так, нас уже бы заметили. Мы с нею будили тебя не очень-то осторожно. А насчёт честности — ерунда. Ты такой, каким родился. И без Чар все различаются по силе и ловкости. Лучшие побеждают. Жизнь вообще устроена не очень-то честно… к слову о менестрелях.

«С настоящими Рыцарями». Интересно, сам он понял, что именно сказал? Идея сбежать из Эврила сегодня же и верхом добраться до Нэша, где он сможет принести обет верности Ордену, казалась мне всё более привлекательной.

Я вспомнил о кувшине — в основном, из-за плывущего по комнате аромата, — и неохотно встал.

— Кер принёс терн, хочешь? Его надо пить, пока горячий, потом будет не так вкусно.

— А я и не знаю, что это, — фыркнул Вил. — Пахнет аритой. И шином. И кучей специй.

— Ну да, там всё это намешано. Вообще считается, что это лечебный напиток, от простуды и не только. Ещё его зовут зимним шином. Не знаю, как Кер его выпросил — его готовят не каждый день. Приправы там особые. Дорогие.

— Раз лечебный, так и пей. Я-то не болею.

— Ещё скажи — много чести для менестреля! — внезапно вспылил я. И причину понял не сразу: странное чувство возле него, радость, которая была болью… когда я от него отошёл, что-то натянулось, дёргая меня назад, будто я был к нему привязан, и радость ушла, но боль осталась. Он глядел на меня, озабоченно хмурясь, и явно не понимал, какой трясины я сорвался. А я не знал, надо ли объяснять. Что он обо мне подумает… и правда захочет сбежать…

— Да я вовсе не об этом. Просто тебе нужнее. Кстати да, — по его губам скользнула улыбка, — чести много для нас обоих, уж если для менестреля специально варят особый напиток из ариты!

Я с облегчением рассмеялся, едва не расплескав чашки. Невидимый повод больше не тянул, но я ощущал, что никуда он не делся. И почему-то это не пугало, а наоборот. И если подумать, тут-то как раз и стоило испугаться.

— Вкусно. — Он покрутил чашку в пальцах. — Знаешь, мне будет этого не хватать. К красивым вещам привыкаешь.

— Отвыкать не обязательно.

Он перевёл взгляд с чашки на меня, ожидая продолжения, и мне казалось, он волнуется не меньше. Или боится?

— Кер был прав насчёт тебя… и пряток. Но если мы уедем в Нэш, там не придётся прятаться. Больше никогда. Я пройду Посвящение позже, ну и пусть. Зато без Мейджиса. И с тобой. Эллина не будет, Вил, для обета верности он не нужен, если ты не нарушал Заповеди вовсю, а ты их не нарушал, и я сам поклянусь в этом, ведь нет запрета, чтоб в Орден вступали менестрели…

Он залпом допил терн и встал.

— Тихо. Там кто-то есть. За дверью. Не злой, но очень тревожится. Если спросит прямо, не вздумай лгать. Я тут был, но сейчас нет — ты отлично сумеешь сказать не правду, но и не ложь. Надеюсь, никто не разузнал о тайнике.

И исчез в проёме за шкафом. Я стиснул зубы: повод сильно рванул меня следом, горячая жидкость во рту приообрела солоноватый оттенок крови. Я с усилием проглотил её, стараясь не замечать вкус, и направился к двери.

— Крис, привет. Я зайду? Есть время поговорить?

Я растерянно кивнул: вот уж кого не ждал, так это Дейсина Рэйда. Старше меня на три года, он был совсем из другой компании: даже ребята с разницей лет в пять-шесть бывали ближе, поскольку тренировали младших и часто становились их полноценными наставниками. А два-три года — для детишек пропасть почти непреодолимая: нам-то к ним хочется, всякому лестно всерьёз потанцевать со старшим, а вот им с нами скучно и опасно: из такого «всерьёз» и получаются самые неприятные раны, потому что одни ещё не научены сдерживать себя, а другие — грамотно защищаться.

Конечно, я знал Дейса. И он меня знал, как наверняка и весь Замок: пожар и гибель жены Лорда Трона, а затем его самоубийство — из тех событий, что известны каждому. И его сын поневоле стал тоже персоной известной. Трясины бы утопили эту известность, вместе с моей не очень-то неприметной внешностью… А потом я начал делать такие успехи в боях, что на меня приходили смотреть и старшие, и совсем уж взрослые Лорды, и с ровесниками Дейса мне частенько доводилось танцевать.

А вот с ним — как-то не пришлось. То ли он сам не хотел, то ли попросту не совпадали расписания — он вовсю изучал тонкости создания сельских машин, вечно пропадал в мастерских, среди грохота инструментов и резкого запаха каких-то масел, иногда выбирался весь грязный, в ссадинах и пятнах смазки, и когда он ухитрялся тренироваться, я не понимал. Вероятно, рано утром, когда я крепко спал (особенно после ночных верховых вылазок и ночных же незаконных танцев с Джером). Но я слышал, что его фехтовальные успехи хвалят, хотя без бурных восторгов. Видимо, занятий для обретения подлинного воинского мастерства ему всё-таки не хватало. Но машины тоже были делом важным — и сильно подозреваю, поважнее фехтования, которое неведомо когда станет нужным, да и станет ли, а техника нужна постоянно, прямо сейчас.

В общем, мы знали имена и лица друг друга и здоровались при редких встречах. И всё. И о чём он мог бы пожелать со мною поговорить, я не представлял.

— Пожалуйста, садись, — я вежливо кивнул на кресло и взялся за кувшин: — Будешь терн с мятой? Ещё горячий.

— Спасибо, — он отрицательно мотнул головой. Выглядел он смущённым. И я с тревогой подумал, что скорее всего, меня ждёт очередной раунд беседы об эллине и что в нём вообще-то приключилось. А без этого я бы отлично обошёлся.

— Крис, я тут слышал… ты странствовал на Пути вместе с тем менестрелем? Ну, с которым ушёл тогда?

Я ощутил, как губы жёстко сжимаются, а сердце начинает биться неровными злыми рывками — или мне кажется? Я медленно наполнил чашку и почти церемонным жестом поднял, как на большом приёме в честь Провозглашения.

— Да, а что?

— С ним всё в порядке?

Я ощущал напряжённое внимание Вила за тайной дверью, его обжигающе острый взгляд.

— В порядке, насколько я могу судить. Если не считать холодной зимы и особых… радостей пути менестреля.

Иронизировать я не собирался. Но в последнее время это выходило само, помимо моего желания.

— Он твой друг?

Я сделал крохотный глоток обжигающего терна, подержал во рту, осторожно проглотил. Здорово Кер догадался захватить на кухне кувшин — что бы я сейчас делал, не будь повода потянуть с ответами на такие милые вопросы.

— А так говорят?

— Крис, я вовсе не пытаюсь тебя подловить!

А он и впрямь нервничал всерьёз: у нас было не принято замечать манёвры собеседника, направленные на изящное уклонение от ответа, — если, конечно, беседа шла не с наставником или другом. Но он-то и знакомым мог зваться весьма условно: за всю жизнь я с ним и парой слов не обменялся, кроме приветствий.

— О, ну конечно, — неопределённо обронил я.

— Мне надо кое-что ему сказать.

Я едва не подавился горячим напитком. Вил за стеной — я знал — замер, как натянутая за миг до разрыва струна.

— Ты пойдёшь за Черту снова, если тебя ожидает друг. Я пошёл бы. Или позвал сюда, но вряд ли он согласился бы. После… всего. — Дейс быстро поморщился. Я уже видел такое выражение… совсем недавно. В зеркале. Чувствуешь боль, но не рвёшься показывать её всему миру — и стыдишься того, что всё-таки показал.

— Крис, пожалуйста, передай ему, что я хочу извиниться. По-настоящему. Если бы он был здесь, я сказал бы в лицо. Я виноват. И просил бы искупления.

— У менестреля?

Я готов был поклясться, что хотя слова произнёс я, но мысленно они прозвучали двумя голосами. Ирония — мой. И Вила — откровенное изумление.

— Не надо смеяться. Если ты можешь дружить с менестрелем, то и другой может желать попросить у него прощения. Хотя бы попробовать. Объяснить. Ты согласен выслушать меня? И передать?

— Говори.

Конечно же, он — сын Тени, прекрасно знакомый с нюансами необязательных слов и не данных обещаний, — понял именно то, что я на самом деле сказал: я выслушаю, но и только. Но он кивнул, не пытаясь уточнять.

— Я не осознавал тогда, что мог его убить.

Молчание стало тонким, ломким, звенящим. Молчание Вила — полное вопросов за дверью из книг. Моё… я не хотел быть злым. Быть настолько далёким от доверия — к словам, как-никак, Рыцаря. Но поверить не получалось.

— Я до того раза никого нарочно не ударил. На тренировках случалось, но и то я жалел, потому и сражаться не выучился толком. На троечку, — он криво улыбнулся. — А теперь и вовсе забросил. Хорошо, что не гонят. С техникой проще: ты с ней по-доброму и с умом, а она работает, и никого не надо бить. И отношения выяснять тоже.

— Ты что, на Круг не собираешься?

Вообще это было бестактней некуда. Такие вещи у всех, кроме самых близких, спрашивать не полагалось: всё равно как о том, часто ли занимается собеседник любовью, и если да, то с кем. Подобный вопрос вполне мог стать причиной ссоры и поводом просить искупления. Но Дейс просто кивнул:

— Не хочу. Посвящение Круга для тех, кто собой гордится. А я с того дня всё гадаю: я Рыцарем-то имею право себя считать, если из-за меня человек мог умереть? Если я делал то, что не считал верным — и не спорил, будто у меня нет воли, нет власти выбирать… не особенно хороший из меня Рыцарь. Вот техник — да… в Тени ведь живут и не Рыцари.

— Не считал верным? — медленно повторил я.

— Конечно, — удивлённо сказал он. — А ты разве нет? Ты его спас. Подружился. Говорят, сам был менестрелем.

— Правильно говорят.

Вил смотрел на меня из тайника, Вил слышал каждое слово. И слова эти никто из меня не тянул — и я прекрасно знал, как увильнуть от ответов, даже пусть вопросы прозвучали. Но вместо этого зачем-то сказал чистую правду:

— Вначале я не сомневался. Радовался, что не я дежурный, а то как бы я смог отказаться — закон-то нарушен, правила есть правила… думать об этом не хотел. Его спасти его я как раз не успел. Только Лили.

— Минелу?

Я кивнул и вновь укрылся за спасительной чашкой с терном.

— Знаешь, чего я не мог понять? Даже злился… как человек, пусть невзрослый, мог поступить так глупо. Знать, что тебя в Тени выпорют, и всё равно прийти. Страшно хотелось спросить, просто чтобы понять, разобраться. В машинах я рано или поздно всегда разбираюсь. А тут — осталось, как камень в шестерёнке. Он что, не знал? Как такое возможно, чтоб за Чертой не знали законов Ордена?

— Никак. Этот закон знают все. Особенно менестрели.

Я помедлил, напрасно пытаясь уловить настроение Вила и оценить, не далеко ли заведёт эта внезапная вспышка доверия. Говорить всё, что думаю, я попросту не привык. Тем более, тому, кто совсем не был другом. С Кером я порой откровенничал, и чем это кончалось?

— Он знал тоже.

— Тогда зачем?

— Случайно. Он не понимал, куда идёт. Болел. И на ходу проваливался в сон наяву.

Дейс смотрел на меня с ужасом. Наверно, как и я на Вила, когда он рассказал мне.

— Но он же мог объяснить! Должен был! Я бы сам вместо эллина его отвёл к лекарю!

— А он думал, причина значения не имеет. Да и не поверят в Ордене словам менестреля.

Он закрыл лицо руками. Я вернул чашку на стол и молча смотрел на неё и фигурную тень на резной столешнице мраморного дуба. Вил за стеной тоже молчал, так громко и выразительно, что я почти боялся, не услышит ли Дейс, а если да, то хватит ли сожаления и чувства вины, чтобы сохранить нашу тайну. Или так думал Вил? Я уже совсем не понимал его и себя… а главное, я вовсе не был уверен, как они с Аль, что в Замке нет тех, кто ощущает Чар.

Кроме Кера, который уж точно не вариант, сюда пришёл только Дейсин. Знает про Вила… пусть вроде лишь то, что знают многие — как всегда, спасибо не закрывающемуся рту Кера, — но подумать о совпадениях и случайностях не помешает.

— Сначала, на первых десяти ударах, — Дейс говорил с трудом, будто у него болело горло, — я не хотел бить сильно. То есть, я вообще не хотел. Естественно. И сразу почувствовал, что не могу рассчитать. Я старался, замахивался едва-едва. А всё равно выходило… слишком. Но он не кричал, а потом двигался легко… ты же видел.

Я кивнул. Или попробовал. Движения, даже вздохи — всё стало таким сложным, словно речь шла о моём эллине, и я сам снова стоял в нём, в толще тёмного льда, в холодном тёмном ничто, средоточии пустоты.

— А когда Мейджис затеял этот спор насчёт минелы… не знаю. Не могу понять.

— Мейджиса?

— И себя. Мальчик-то не изменился. Кнут не изменился. И я, взявший его в руки впервые и не умеющий с ним управляться. Всё вроде осталось прежним. Но что-то — нет. Потому что это стало, не знаю… танцем? Состязанием? Я продолжал бить не со всей силы, но по-моему, уже не так. Словно Мейджис мне разрешил не сдерживаться. Или даже велел. Словно мы сражались, и твой друг был на одной стороне, а Мейджис — и я, и все мы, Орден — на другой.

— Но он победил.

— Да. К счастью. Только ведь это неправильно. Он не враг, даже если бы пришёл нарочно. За что ему платить? Откуда взялся этот закон? Я порылся в книжках, но ответы там просто нелепые. Когда-то, семь веков назад, после войны… Да это же смешно. Мало ли что после войны было. Тогда, например, оружие за Чертой делали и продавали в страшном количестве, потому что люди стали пуганые и злые. И налоги были куда больше. И за воровство сразу всё добро забирали — и в слуги туда, где погрязнее, а не как сейчас: заплатил штраф, знак отработал и свободен.

— Ну, допустим, не знак, а год, — я невольно поморщился, вспомнив Крэвина: — И на деле всё выглядит иначе.

— Ну пусть, я не о том. То было давно, Крис. О тех временах и книг-то мало осталось. Этот старый закон не имеет смысла теперь, да и тогда… если уж шпионов Звезды боялись, так вообще нельзя было пускать незнакомцев, но ведь смысл Ордена именно в том, что прийти к нам имеет право любой, а то какая же мы Совесть Тефриана!

— Такая вот — за Чертой. Хорошо спрятанная, чтоб не затрепалась.

— Нас снаружи не очень-то любят?

— Сходи посмотри. Без плаща только. И послушай разговоры.

— Ты ходил так?

— В основном да.

— Я не хотел всерьёз ранить твоего друга, Крис. Ты же понимаешь. Я Рыцарь, я чту Заповедь Пути. Да и не будь её — с какой стати мне хотеть?! Он мне ничего плохого не сделал. Он вёл себя смело. Достойно. Но мне кажется, тогда я… стал другим. Как будто это всё стало игрой. А кровь — ненастоящей. И важным был не он сам, не живой человек, которому больно, а сумеет ли он выполнить условие Мейджиса и промолчать. И я мог, не нарочно, но… мог бить сильнее. Я не уверен, Крис. Я просто до сих пор вижу как наяву, какие следы на нём остались от кнута. И мне это отвратительно. Я сам себе противен. Будто из меня тогда наружу вылезло нечто, играющее в чужую боль, будто в камушки шэна. А я — я сам — стоял в сторонке и не мешал этому существу. Будто оно всё делает правильно.

— Кидает камушки в нужные ямки? Или поднимает ставку?

Он глянул с внезапным интересом.

— А ты разбираешься. За Чертой играют на деньги?

— Часто.

— Выигрывал?

— Да.

Он прищурился, высматривая что-то в моём лице. Лучше бы увидел поменьше…

— Азарт, да? Впрочем, ты же постоянно побеждал в танцах. Ты-то знаешь. Получше меня.

Танец… красивое слово для сражения. Отец не очень его любил — я это слово услышал от ребят, не от него. И мне понравилось — куда лучше танцевать, чем биться с соперниками… врагами. Всерьёз. До конца. Но… какого?

В пустом зале ночами мы с Джером — танцевали. Наслаждаясь тайной, танцем, точностью выпадов и изяществом уклонений. Но в тот день, на площадке в главном дворе, при всех, мы сражались по-настоящему.

И кто победил там, знают все. Но кто на самом деле выиграл? Вернее, кто проиграл?

Судя по тому, что случилось в эллине, — оба. И да, в таких битвах всё происходит всерьёз. И кончается смертью.

Как только происходит подмена… танца — сражением, закона — игрой… Как только нами начинает править не справедливость, не разум, не совесть и честь, а азарт игрока. Вил был прав. Он смотрел в самую суть, сравнивая азарт с дрёмой и впервые за два года дружбы решаясь что-то мне запретить. Он просто понимал. А я — нет.

Не уверен, что полностью понимаю и сейчас — но я хотя бы знаю теперь, куда именно смотреть в поисках ответа.

Разве отец не говорил мне, что и в законах Ордена главное — не фразы, а суть? Не белый плащ, а то, что значит он для того, кто его носит, — и для всех вокруг. Фразы, правила, клятвы… красивые слова, за которыми так легко не увидеть смысла. И когда он меняется, а слово остаётся… жди большой беды. Потому что мост через реку может оказаться хлипкой досточкой над ревущим потоком, танец — боем, где нет победителей, а азартная игра — поркой кнутом, оставляющим раны, от которых игрок просто умрёт. А второй — станет убийцей. Вместе со всеми, кто делал ставки, позабыв, что главная из них — жизнь.

— Ты не думал, что от такого наказания умирают?

Дейс медленно покачал головой.

— Не тогда. На тренировках всем достаётся, и в Канонах сплошь и рядом встречается искупление — понятно, что не в щёчку поцеловать… и от старших мне самому влетало ремнём, не умер же. Но главное, эллин — он ведь для Рыцарей. Я и не помнил, что туда положено вести менестрелей. Эллин — место для платы за нарушение Заповедей, для Очищения. Не для того он придуман, чтобы кого-то в нём убивать!

«Расскажи это Джерину».

И себе, кстати. Заодно. Ты помнишь, как выглядели его раны, — а я помню, как их лечил. Как он пытался встать, а по его спине текла кровь. Как никакие мази и повязки не помогали. Как он украдкой плакал от боли и бессилия, когда считал, что я смотрю в другую сторону… а ведь он — Чар-Вэй. Их раны заживают куда скорее.

А ещё я помню, как он отдал мне Лили, думая, что умирает. И вообще-то я в тот миг думал то же самое.

— Кнут и ремень — вещи разные.

— Я знаю. Теперь.

— А я понимал, — вырвалось у меня. — Я видел его лицо. Может, дело в том, что я уже встречался со смертью.

Дейс широко раскрыл глаза и тотчас отвёл взгляд. А я и жалел, и радовался, что не слышу сейчас мыслей Вила.

Да и в трясины. Я договорю.

— Я понимал, но не верил. Не хотел. Иначе надо ведь было не стоять, а к тебе кидаться, вырывать кнут… как Аль сделала для меня. Но ей-то плевать было на смысл Ордена, Заповеди, на всех Рыцарей в мире, кроме одного. А мне в тот миг надо было или вообще во всё в моём мире перестать верить — или не поверить самому себе. Я мальчишка. А вокруг много старших и взрослых, куда умнее меня. И вообще тут Лорд Трона. Раз он позволяет, то всё нормально. А что мне кажется, будто один Рыцарь по приказу другого Рыцаря кого-то вот-вот убьёт — так это бред, быть того не может, и мало ли всякой ерунды мне кажется.

— И всё-таки ты понимал.

— Да. А ты понимал, что он не заслуживает порки, и не помешал тоже. Дейс, я… не могу сказать, что прощаю. Я бы соврал. Но я и себя не простил. Хотя он, по-моему, на нас и не злился. На Мейджиса — да. Но ведь там полно было народу. И Вила не ты в эллин привёл, а Гран. И минелу он разбил бы — запросто. А остальные не возражали.

— Гран переживал, — тихо возразил он. — Я потом слышал, как он с Мейджисом спорил. И на меня глядел злобно.

— На себя бы поглядел. Кому от его «потом» стало легче? Он стоял рядом. Он — Смотритель. Мог всё прекратить.

— Так он и хотел. Но главный-то Мейджис. А Гран, конечно, ему в отцы годится, он уж лет сорок Смотритель, но не лезть же в спор с Лордом Трона у всех на виду. Так не делают. А он-то знает в точности, что и когда говорить.

— Ну да. И кого наказывать. И главное, за что. Ты сам сказал: это было неправильно. А теперь его защищаешь?

— Я не знаю! — у него дрогнул голос. Ничего себе, а он ведь старше меня… только я уже совершенно не чувствовал разницы. Или я на пути менестрелей повзрослел, или его двадцать — такая же мелочь, как семнадцать с половиной моих, неполные шестнадцать Вила… и все мы, по сути, ещё дети — и ровесники.

— Крис, я не могу решать за Грана или Мейджиса. В конце концов, каждый выбирает сам. Это суть Канонов. Да, я не считаю их выбор верным, но для меня главное — мой собственный. Надо мной-то с кнутом не стояли, заставляя бить твоего друга до крови. И я не чувствовал жалости. Звучит погано. Но так и есть. Я пытался не сделать больно, но не для него, а для самого себя. Я не люблю причинять боль. Не люблю драк и наказаний. И не люблю делать то, в чём не вижу пользы и смысла. Иначе бы время проводил не в мастерских, а на тренировках. Но он не был для меня тем, кого попросту жалко. Как друзей… как тебя.

Я вскинул голову, но вовремя прикусил язык. Мейджис. Кер. Я ругаюсь с каждым, кто пробует здесь со мной поговорить. По-моему, даже Талина я ухитрился оскорбить, хоть и почти без слов. А Дейс не сказал ничего, за что стоит на него бросаться. Жалко? А ты и был жалким зрелищем в эллине, а на правду не обижаются.

А ещё, негромко подсказал во мне менестрель, он может быть тем, кто слышит мелодии Чар. И привели его сюда кружева Вила и Аль. И если ты будешь на него тявкать, то кто знает, чем эта мирная и виноватая беседа закончится.

— То, что я сделал с ним после решения Мейджиса, — непростительно. И я не оправдываюсь. Просто сам пытаюсь понять. Но мне не было жаль и тогда. Я хотел, чтобы он выиграл. Да. Не Мейджис, не мы, а он. Но какая-то часть меня — не хотела. Он же всего лишь менестрель. И я из-за него вынужден делать всё это. Именно я — перед всеми. Я злился. Чувствовал себя дураком. Хотел всё отменить, но не мог. Хотел, чтобы это поскорее закончилось. И наверно, я чувствовал, хотя и не понимал… если я буду и теперь его едва касаться, то Мейджис просто не поверит. Не засчитает. И всё начнётся заново… Помнишь, как он на тренировках не засчитывал, когда сам отдаёшь бой?

Я помнил. Да, он и со мной пытался проделать такое, только мне всегда было наплевать. Те, кто считал меня азартным в бою, ошибались: я попросту всегда старался выбрать то, что лучше. Если нападают — не дать поранить себя, но и не особо трепать соперника. Не только увернуться, но и отнять оружие. Быстро и без потерь победить.

Если соперник оказывался сильнее, я спокойно выбирал тактику уклонения, поиска слабых мест и рискованного броска, когда тот хотя бы на миг открывался. Точнее, когда я его к тому вынуждал. Подвести к такому моменту можно любого, надо лишь проявить терпение и пойти на некоторые жертвы, прощупывая и прикидываясь слабее, чем ты есть. Но когда мне приходилось самому быть в роли сильного рядом с откровенно слабым — я не видел в этом ни толку, ни интереса. Преподать урок — это одно. А мучить того, кто уже достиг своего потолка и лучше не станет, — спасибо, нет. И я легко отдавал такие бои, не особо переживая, какими глазами на меня смотрит Мейджис.

Но других, я знал, его презрительная усмешка задевала. Он искренне считал, что победу сдают слабаки, и прямо это высказывал. А я не менее прямо давал понять, что не согласен, а если кто сомневается, то могу станцевать с кем-то ещё, и посмотрим, у кого есть смелость и мастерство, а у кого нету.

В итоге после нескольких таких вызовов меня и не трогали. А когда я стал звать на танец не одного противника, а парочку, а потом звали уже меня — ровесники Дейса Рэйда и постарше, совсем взрослые, как Талин, — после этого вопрос о том, является ли моя привычка иной раз сдавать бой признаком слабости или нет, вовсе не обсуждался.

Мейджис продолжал кривить губы и хмуриться, в очередной раз наблюдая такое отклонение от неведомо где им взятых правил чести, но меня это не волновало. Что не запрещено — разрешено. Рыцарь делает то, что хочет. Точка.

Но в чём-то Дейс был прав. Не в случае именно Вила в эллине, не в споре о судьбе минелы — но вообще в том, как Мейджис Сатсел оценивает честную и нечестную игру. Да. Он знал Мейджиса дольше, танцевал с ним, часто слышал его суждения на состязаниях — и это знание могло подтолкнуть к неосознанной попытке сделать игру Вила более «честной». Не из жалости — и хоть симпатии к нему это не добавляло, но зато было правдой, причём той, которую я хорошо понимал, — но из искреннего желания ему достойной победы. Преодолеть боль — так настоящую.

Очень по-рыцарски, иронично заявил мысленный голос, очень похожий на Аль.

Очень глупо, сердито отрезал я сам, но звучал и ещё один голос, и я уже не был уверен, что мой, — глубоко и в то же время извне, лёгким касанием, догадкой, открытием… или тем, что Вил звал моим Даром: слышать мысли других людей… и этот голос, выдуманный или реальный, говорил, что понимает Дейса, понимает такую честность, и тут нет причин обижаться — гордиться, скорее. Ведь это означает признание силы, уважение и доверие.

Полный бред, решительно сказал я. Но Рыцарь во мне — или всё-таки снаружи? — упорно не соглашался.

Когда за Дейсом закрылась дверь, я осторожно запер её и несколько минут ждал, уткнувшись в неё лбом и прислушиваясь, нет ли ещё чьих-то шагов снаружи. Теперь нам предстоит ещё лекарь… и вот-вот вернётся Аль…

Вил не спешил выйти, и мне пришлось заныривать в тайник самому. С тяжёлым сердцем, потому что он слышал всё это, а я не сдерживался, но главное — что значит на самом деле визит Дейса? Неужели Кер всё-таки выдал нас?

Мой друг лежал на постели, закинув руки за голову, и мечтательно смотрел в потолок, и его глаза сияли.

— Ты мог бы ему сказать, что я здесь… вышло бы забавно…

— Да уж забавнее некуда.

— Энт, разве он бы разболтал? После такого-то?

Я присел рядом, тщетно пытаясь вновь нащупать путь к его мыслям, поймать настроение или хотя бы взгляд.

— Понятия не имею, и рисковать уж точно не стал бы.

— А я бы стал, — промурлыкал Вил. И усмехнулся ярко и торжествующе, как после встречи с семейкой биров. — Энт, это здорово. Как твоя Книга, мой Исход… моё выступление после степи, когда все хлопали и кричали от восторга...

— Не вижу причин для счастья. Для тебя новость, что дети Ордена не любят чужой боли? Я сто раз говорил это!

— Ты не видишь, — тем же бархатным тоном протянул он. — Да, ты говорил, но это — ты. Не Орден. А ты иной, как верно подметил твой комнатный Рыцарь, ты менестрель, и этим всё сказано… Ради Мерцания, Энт, лорд Ордена вслух признал, что я выиграл бой, но он сожалеет о цене и готов просить прощения — у меня! А ты дуешься. Нет бы принести терн и выпить за такой праздник. Энт… — его смех был тихим и лживым, как в первые дни, когда я постоянно слышал в нём слёзы. — А может, рассказать? Ну правда. Что твой Мейджис нам сделает?

Я закрыл глаза. Чёрт бы побрал Кера. Нет, меня — когда идиотское самолюбие погнало меня от них в Эврил!

— Ты что? Я шучу. Не обращай внимания. Я понимаю. Просто… ты не представляешь… я не ожидал. Не готов.

— К чему? — не выдержал я. — Узнать, что мы не чудовища?! Что не один я вижу в тебе не вещь, а человека?! О, ну конечно, ты ведь никогда не верил, что Орден вообще-то основан для служения — и ценит людей! И у нас не принято каждый день кого-то избивать до полусмерти, наслаждаясь видом крови! И я лишь то, чем меня воспитали!

— Уверен? Похоже, тебя и Кера воспитывали по-разному. Ты помнишь слова отца, а чьи повторял он? Мейджиса?

— Не Мейджис был его наставником. А Талин Ахрэйниэн… последний ученик отца.

Я выдавил это сквозь зубы: горло вдруг едко сжалось, и хорошо, что я опустил веки, и он не видит… ничего.

— Не твой?

«Заткнись. Пожалуйста».

Он со вздохом положил руку мне на плечо.

— Да перестань ты. Будто ты в этом виноват. Не думаю, что в девять лет Рыцарь выбирает себе учителя сам.

Мне не хотелось ни объяснять, ни быть здесь. И с ним, и вообще в Замке. Но я обещал не уходить от ответов…

«И трепет звёзд, и смех огня», — всплыло в памяти внезапно; его прикосновение и было огнём — полным смеха, и требования, и обещаний… и обжигало. Даже сквозь ткань рубашки. Я поднял ресницы, и трепет звёзд сиял совсем рядом, в глубине его чёрных глаз. Если он отпустит меня, перестанет смотреть, я попросту разрыдаюсь.

— Энт, ну в чём дело? Чем каменеть и молчать, обругал бы или ударил, я дам сдачи, и мы быстренько помиримся.

— Мы не ссорились, — выдавил я.

— Угу. И ты в полном порядке. А я слепой, глухой и не Вэй. И тебя не знаю.

— Или я не знаю тебя.

Я прикусил губу изнутри и задержал дыхание: уж этого я вовсе не собирался говорить. А всё Кер… и Дейсин…

— Может, да, отчасти. Я ведь прячусь, — он улыбнулся. — Как и ты. Видел бы ты себя с этим парнем, Рэйдом. И верно, камень, твой Кер был прав. И глаза ледяные. Я бы на его месте не решился тебе всё это выложить.

— На месте Кера?

— Дейсина. Ему было нелегко. Энт, почему тебя злит, что его слова обо мне и эллине… меня радуют? А тебя нет?

У меня вырвался судорожный вздох. Какой трясины, в самом деле, я словно… боюсь, но чего же?

— Не знаю. Чему тут радоваться?

— Тому, что я наконец-то понял. Вообще всё. И могу больше не думать. Не вспоминать. Не… чувствовать, будто это повторяется, я стою там и выгляжу смешно, и все меня презирают. — Его губы дёрнулись, будто от боли, и я ощутил, как повторяю его гримасу, стискивая зубы и морщась, потому что больно всерьёз, вот только ему или мне?

— Ты-то привык, ты с этим вырос. А я на дорогах, под взглядами всех вокруг… а, да кому я говорю. Ты знаешь.

Я сглотнул. Ты, эджейан, всегда меня переоценивал.

— Но только… я ведь тоже не ожидал. Что он станет извиняться. Что ему важно. И потом он сказал, что жаль ему было не тебя, а себя. Это о себе он все эти годы беспокоился.

— Да какая разница. Кому нужна жалость. В том-то и дело, Энт. Он не наказывал. Мейджиса я видел насквозь, такие смотрят сверху вниз всегда, хоть во дворце, хоть в трактире. Но Дейсин был на моей стороне. А я не понимал. Он хотел не причинить боль, а дать мне сразиться — и победить. И я же победил тогда, Энт. Я, а не Мейджис.

Я молча кивнул. Всё ещё не осознавая, к чему он ведёт, но отчего-то не испытывая никакого желания узнавать.

— Ведь так? — он привычно накрутил на палец прядь волос, заметил и с усмешкой позволил пряди соскользнуть. — Я думал, он относится ко мне как к вещи — ты прав. К тому, чья боль неважна. Жизнь неважна. И убить — не значит нарушить Заповедь, я же не человек. Потому что менестрель, потому что где я — и где Орден. Да, да, ты говорил мне другое, но другим-то всегда был ты сам, и сейчас ты это прекрасно понимаешь, признаешься или нет. Но это не мы другие. Ни черта твой Кер не соображает. Ты — Рыцарь настоящий. Ты всегда был прав. С самого начала. И Дейсин — точно такой же. Я слышал в его словах тебя, давнишнего, из первых наших знаков. Я вполне мог выйти, рассказать ему, что я был тут всё время, и он бы не стал шарахаться, глядеть свысока и читать нам нотации, он бы просто извинился. Я уверен. И поэтому, Энт, только погоди, не спорь, именно поэтому я всё-таки ухожу.

Не знаю, что он увидел. Или почувствовал. Сам я падал и падал, парил между темнотой и темнотой, и в этом подобии полёта не было свободы, ветра в лицо, не было выхода. И да, спорить я не мог. Потому что понимал его.

— Я хочу прийти с тобой в Нэш. Верно. Хочу белый плащ. Хотел всегда. А понял недавно. Зря я тут ляпнул, ты-то знаешь меня — лучше меня самого. Но мне надо сыграть честно. Без тайн, которые нельзя открыть в Замке Эврил. И тем более, не тащить их в Нэш. Чар и Книга — да, о них мы не скажем, эти секреты сильнее нас. Но ты придёшь туда — Посвящённым. А я дождусь тебя за Чертой. После эллина — что нам стоит потерпеть крохотные полтора знака?