31. Педро де Альварадо

Педро де Альварадо с тяжелым сердцем смотрел вслед уходящему отряду. С ним в столице осталось чуть больше ста человек. Да еще несколько сотен тлашкаланцев. На союзников он не слишком полагался, сомневаясь не в их отваге или преданности, а скорее в дисциплине. Как не крути, но туземцам было очень далеко до настоящих солдат. Они чересчур ценили личную славу, порой ставя ее выше приказов командира. Из-за этого индейцы могли, нарушив приказ, ввязаться в сражение раньше времени или же не отступить достаточно быстро. Да и в целом, тлашкаланцы безнадежно отставали от конкистадоров выучкой и стойкостью. Испанцы тоже были подавлены. Они понимали, что их слишком мало, чтобы отбиться в случае нападения ацтеков.

Педро с десятком человек обходил периметр стен дворцового комплекса. Слишком большая территория! Придется сократить охраняемую площадь, иначе ему просто не хватит солдат для караулов. Альварадо не собирался терять время. Тут же посыпались приказы.

— Родриго, бери с собой два десятка тлашкаланцев и опустошите этот склад с продуктами. Припасы тащите в пристройку с левой стороны дворца. Там за ними проще будет присматривать. Франсиско, бери полсотни индейцев и выкорчуйте эти заросли, которые мешают обзору и тянутся до самого канала. Ацтеки под их прикрытием смогут подобраться к нашему лагерю практически вплотную. Гарсия, снимай дальние посты. Нам на них не хватит людей. Охранять будем только дворец и несколько ближайших пристроек. Диего, бери индейцев, сколько потребуется, и до вечера соорудите земляной вал поперек заднего двора. Живее, сеньоры! Дикари не станут ждать, пока мы тут соберемся с мыслями!

Утешало его лишь одно. Эрнан Кортес, уходя, оставил в столице всю артиллерию. Сам генерал-капитан собирался двигаться налегке и надеялся, что удачу ему принесет маневренность и неожиданность нападения на Нарваэса. Поэтому тяжелые и неуклюжие пушки остались охранять дворец. Через несколько минут Меса, главный артиллерист, уже отчитывался перед Альварадо и уверял, что все орудия проверены и готовы к бою.

Сам Педро без устали кружился по вверенной ему территории. Он находил время и проконтролировать кипящую работу, и подбодрить конкистадоров шуткой, и лично помочь то одному отряду, то другому. Альварадо старался выглядеть лихо и беззаботно. У его подчиненных и без того хватало причин для тревог. Нужно, чтобы они хотя бы в своем капитане были уверены. И план его сработал. Испанцы, увидев, что командир верит в себя и явно знает, что нужно делать, приободрились.

Лишь к вечеру, обойдя территорию еще несколько раз, Педро немного повеселел. Продукты теперь под рукой, чересчур обширный задний двор пересекает глубокий ров, да еще и земляной вал, через который не так и просто перебраться. По углам вала две пушки. Даже если ацтеки и пойдут на приступ или же попробуют освободить Монтесуму, то вряд ли им это удастся. Однако тревога не желала расставаться с Педро. Она витала над головой, таилась в каждой тени и настойчиво шептала в оба уха. И беспокоился он теперь уже не за себя.

«Сумеет ли Эрнан одолеть Нарваэса? У него всего двести пятьдесят солдат. Вражеская армия в три раза больше. Да и кто знает, что сейчас происходит на побережье? А вдруг за последние дни с Кубы прибыли еще корабли с подкреплением? Губернатор нам все планы спутал! А что мне делать, если Кортес проиграет? В моем гарнизоне люди не самые надежные. Они сразу же захотят переметнуться на сторону Нарваэса»

С трудом отбросив эти мысли, Альварадо пришел повидать Монтесуму. Уэй-тлатоани встречал его радушно.

— Тонатиу, ты был так занят делами, что с утра и почти до самой ночи не успел посетить меня. Садись и раздели со мной трапезу.

Педро уже привык, что его, за золотисто-рыжие волосы и привлекательную внешность, называют именем местного бога солнца. Такое сравнение с божеством, пусть и языческим, даже ему, ревностному католику, немало льстило. Он с благодарностью поклонился. Да и само приглашение на совместный обед было немалой честью.

В прежние времена Монтесума ел в одиночестве, окруженный слугами и отгороженный от придворных золотыми ширмами. Лишь иногда он во время еды прерывался и велел слуге отнести одному из приближенных какое-то из блюд. Такое внимание уэй-тлатоани очень ценилось. После того, как император стал пленником конкистадоров, он часто приглашал одного из капитанов на обед или ужин, стараясь расположить его к себе.

Альварадо учтиво поблагодарил и сел на циновку. Разговор, как это часто и бывало среди воинов, зашел о подвигах минувших дней. Педро поведал об одной из экспедиций в глубину Кубы. Затем Монтесума вспомнил о военном походе, в котором он участвовал в далекие времена, когда еще не стал уэй-тлатоани.

— Я был совсем молод, но уже успел снискать славу военачальника. И вел армию в бой. Поход оказался тяжелым. Один из влиятельных вождей ацтеков решился восстать против уэй-тлатоани, моего предшественника и дяди Ауисотля. У мятежника были справедливые причины для обиды. Его обделили почестями. До начала мятежа я дружил с этим вождем. И во время похода продолжал считать его несправедливо оскорбленным…

Альварадо слушал с интересом. Мало того, что Монтесума умел говорить увлекательно, так этот рассказ еще и мог дать испанцу важную информацию о том, как воюют ацтеки.

А уэй-тлатоани продолжал:

— Я был молод, так молод! Юность прекрасна и наивна. Но уже тогда я понимал, что народ, разделенный внутренней враждой, слаб перед лицом неприятелей. И хотя я считал, что вождь прав в своих претензиях, но я не сомневался, что его следует покарать. Как он, в погоне за личной славой, осмелился выступить против уэй-тлатоани Ауисотля? Разве не понимал, что наши воинственные соседи Мичоакан и Тлашкала только и ждут подходящего момента? Стоит ацтекам увязнуть в междоусобице, как враги уничтожат нас!

Педро с досадой понял, что о тонкостях ведения военных действий Монтесума особо не распространяется, все больше говоря о личности взбунтовавшегося касика.

— Мы победили, — продолжал император. — Я лично пленил вождя на поле боя и он был казнен в Теночтитлане по приказу Ауисотля. Ты бы видел эту церемонию! Мятежника окурили ароматической смолой, нарядили в дорогие одежды, украсили драгоценностями. А на шею возложили пеструю гирлянду из свежих цветов. Внутри нее скрывалась удавка, которая вскоре перехватила ему горло. Славная смерть! Как раз для вождя. Можно сказать, что он удостоился при казни тех почестей, на которые претендовал при жизни. Власть ацтеков осталась несокрушимой. Жаль, что среди твоего народа нет единства, — со вздохом закончил он.

Альварадо застыл, не донеся кубок с какао до рта. Так вот к чему был весь этот разговор! Монтесума, разумеется, обрадовался, узнав, что Кортес и Нарваэс собираются воевать. Нужно любой ценой убедить императора в том, что разногласия среди испанцев не делают их слабее. Пока в голове он пытался состряпать хоть какой-то уверенный ответ, Монтесума продолжил:

— Слуги сказали мне, что ты приказал сократить размер охраняемой территории. И это понятно, ведь солдат у тебя осталось совсем мало. Я разделяю твою обеспокоенность. Помнишь, жрецы предсказали, что боги разгневаются, если вы не уйдете из города? Если горожане вздумают бунтовать, то твоему отряду будет сложно удержать дворец.

— Это преувеличение, уэй-тлатоани. Не забывай, что любой испанец стоит сотни врагов. К тому же у меня остались все пушки. Я думаю, ты представляешь себе, на что способны двенадцать орудий?

Альварадо совладал с собой и говорил вполне уверенно. Голос его звучал спокойно, в серо-голубых глазах не мелькнуло даже тени. Но в голове творился хаос.

«Чертов змей уже практически прямым текстом говорит мне, что дворец нашему отряду не удержать! — думал испанец. — Ему-то чего радоваться?! Неужели не понимает, что если ацтеки пойдут на приступ, то мы будем драться до последнего человека, а сам он точно до нашего поражения не доживет!»

— Я хотел предложить тебе помощь, Тонатиу. Давай я прикажу прибыть во дворец сотне лучших воинов-орлов. Они поступят под твое командование и укрепят отряд испанцев. Если кто-то из моих беспокойных или слишком религиозных подданных задумает нападение на твою резиденцию, то ты сможешь дать отпор.

Слова звучали с самой искренней заботой. Альварадо насмешила столь простецкая хитрость. Неужели Монтесума верит, что он может попасться на такую уловку и впустить во дворец сотню отборных воинов-орлов? Индеец надеется, что Педро де Альварадо совсем дурак? Потом испанец вспомнил о том, как Хуан Веласкес был обласкан императором. Причем до такой степени, что со временем попал под арест. Да уж, Монтесума умеет расставлять сети.

— Уэй-тлатоани, я очень тебе благодарен. Если бы мне не хватало солдат, то я бы с радостью принял это предложение. Но сотни конкистадоров хватит для обеспечения твоей безопасности.

— Тебе виднее, Тонатиу, ты опытный военачальник, — безмятежно ответил Монтесума.

С этого дня, как по мановению волшебной палочки, Альварадо начал получать ежедневные подтверждения того, что сотни конкистадоров ему явно не хватает. Ацтеки сновали в окрестностях испанского лагеря во все больших количествах.

То мимо дворца шла огромная, шумная, пестрая процессия, в которой пара тысяч молодых здоровых мужчин размахивали жезлами с перьями и флагами, во все горло распевая гимны. Шли на удивление стройно и дисциплинированно. Как будто и не обычные горожане, а военный отряд. Уследить за такой толпой было невозможно. Испанцы только и ждали момента, когда эта орава сбросит мишуру с жезлов и окажется, что это замаскированные макуауитли — мечи с обсидиановыми вставками. После чего все две тысячи кинутся на штурм дворца. Монтесума вел себя невозмутимо и объяснял, что это всего лишь праздничное шествие, традиционное для Теночтитлана.

В другой раз на прием к уэй-тлатоани пришло около ста человек. По словам императора, это были охотники, смотрители его угодий, которые ежегодно навещают своего повелителя перед началом лета, чтобы отчитаться о своей работе и получить подарки. Охотники желали пройти все вместе, напирая на то, что они каждый год так делают и что нельзя нарушать традицию. Альварадо, у которого полсотни солдат стояло в караулах по периметру, тридцать человек отсыпалось и только два десятка могли сейчас собраться возле Монтесумы, воспротивился. Он понимал, что ацтеков слишком много. И если они захотят освободить императора, то он вряд ли сумеет им помешать.

В итоге, охотников он впускал в зал по пять человек. Остальные злились, ждали своей очереди и старались разбрестись по территории. Испанцы нервничали, отгоняли их, грозили оружием самым настырным. Ацтеки, оскорбленные таким неласковым приемом, в ответ и сами принялись угрожать. Дело чуть не дошло до схватки.

Десятки и сотни местных жителей каждый день крутились вокруг дворца под самыми невинными и благовидными предлогами. Жрецы желали провести какой-то ритуал с песнями и танцами, причем обязательно в святилище, которое находилось на территории испанского лагеря. Купцы с караванами носильщиков настойчиво ломились в двери, то предлагая испанцам товары, то прося допустить их пред очи Монтесумы для решения каких-то торговых вопросов. Простолюдины приходили, чтобы полюбоваться дворцом. Это считалось обычным делом в Теночтитлане. Чиновники из провинций с многочисленными свитами хотели отчитаться перед уэй-тлатоани о проделанной работе.

Конкистадоры как будто оказались в эпицентре огромного человеческого водоворота, который вращался, все больше набирая скорость, вокруг Монтесумы. Индейцы мелькали тысячами лиц, приходили под сотнями предлогов, просили, требовали, предлагали, грозили. У Альварадо голова шла кругом. Он пытался понять, был ли и раньше поток вокруг императора столь же стремительным. Может, он этого просто не замечал, поскольку и конкистадоров было больше, и они успевали отдыхать, а не только стоять в бесконечных караулах? Но Педро подозревал, что это попытка Монтесумы отвлечь своих тюремщиков.

Испанцы, издерганные, замученные вечным недосыпанием и постоянной подозрительностью, с трудом уже контролировали себя. Несколько раз дело чуть не дошло до стычек, когда они с оружием в руках старались отогнать самых настырных индейцев. Случалось конкистадорам, слишком раздраженным этим постоянным гнетом, уже и между собой ссориться. Альварадо с беспокойством видел, что пожар, который погубит столичный гарнизон, может сейчас зажечь любая ничтожная искра.

Тлашкаланцы и ацтеки, издавна ненавидя друг друга, успели несколько раз весьма серьезно подраться. Дело пока обходилось без убийств, но ранений хватало и крови пролилось немало. В итоге солдат Тлашкалы пришлось снять со стражи и оставить на охране внутренних покоев дворца. Иначе вскоре дошло бы до полноценной битвы между ними и ацтеками.

С момента ухода Кортеса прошло всего пять дней, а Альварадо уже не мог дождаться его возвращения. Педро чувствовал себя капитаном тонущего корабля, где стоит залатать дыру в одном месте, так тут же обнаруживаешь две новые в других местах. Да хоть узнать бы, как там дела на побережье! В эти дни Альварадо обрадовался бы, наверное, даже Нарваэсу. Только бы тот пришел и усилил маленький испанский гарнизон, который океан ацтеков грозил затопить в любой момент.

За эти дни он всего лишь трижды заглянул к своей жене. Донна Луиза, дочь одного из вождей Тлашкалы, встречала его радостно. Как будто каждый раз сомневалась в том, что Педро вообще вернется к ней живым. В глазах ее плескалась такая безграничная тревога, что Альварадо и не знал, чем ее утешить. Луиза почти все время проводила в компании Эльвиры, жены Хуана Веласкеса. Девушки, окруженные служанками и солдатами-тлашкаланцами, с беспокойством ждали хоть каких-то хороших новостей. Испанец с горечью понимал, что ему нечем обрадовать их. Выкроив буквально несколько минут для общения с женой, Альварадо вынужден был почти сразу же прощаться и возвращаться к командованию гарнизоном.

Педро в очередной раз обходил посты. Он делал это по несколько десятков раз за день, еле находя время для еды, сна и встреч с Монтесумой. Ни в коем случае нельзя показывать императору, что он слишком устал и измучен для совместной трапезы или беседы. Пускай этот коварный дикарь думает, что испанцы по-прежнему полны сил! Господи, хоть бы Кортес скорее вернулся!

В этот момент он заметил, что очередной часовой, опершись на землю древком алебарды, второй рукой обнимает за плечи какую-то девушку из местных. Та была совсем молодой, в легком и коротком цветастом платье, с волосами, заплетенными в косы и уложенными на голове в виде короны. Лицо умело подкрашено косметикой, на шее изящное ожерелье из бусин и ракушек. Альварадо таких здесь уже немало видел. Ауианиме — местная проститутка из тех, что сопровождает солдат.

Солдат что-то пытался ей втолковать, чудовищно коверкая слова чужого для него языка. Ладонь его скользнула вниз по спине, затем обхватила бедра девушки. Правая рука в этот момент прислонила алебарду к стене и полезла в кошель. Наверняка за какой-то золотой побрякушкой. И в этот момент солдат увидел подходящего сбоку, пылающего от гнева Альварадо.

— Убирайся! — рыкнул Педро девушке.

Та, хоть и ни слова не понимала на испанском, приказ отлично уловила. Ее как будто ветром сдуло. А Альварадо напустился на часового.

— Ты что, Мигель, совсем разума лишился?! Тебя в караул зачем вывели? Чтобы ты местных шлюх лапал?

— Да она сама подошла, сеньор капитан… — бормотал обескураженный солдат.

— Разумеется, сама! Не догадываешься, зачем она пришла?

По лицу Мигеля начала расплываться слегка смущенная, но самодовольная улыбка.

— Нет, не за этим, — ледяным голосом осадил его Альварадо. — Дикари изо всех сил стараются ослабить нашу бдительность. Им бы только отвлечь часового. Эту гарпию наверняка подослали заговорщики, которые хотят освободить Монтесуму. Пока генерал-капитан не вернулся, приказываю к любому ацтеку относиться настороженно! Даже к шлюхам.

— Слушаюсь, сеньор капитан! — Мигель вытянулся по струнке, а затем, видимо, желая оправдаться, добавил. — Да я бы в жизни не оставил пост. Я хотел договориться с ней о встрече после своего дежурства.

— И что? Ушел бы к ней из лагеря? Там бы тебя и прирезали! Или ты сюда ее собирался привести? Мало мне тут шпионов и соглядатаев. Еще раз увижу тебя с девушкой, будешь стоять в карауле бессменно! До самого возвращения Эрнана Кортеса!

Педро только-только обошел посты, как ему на голову свалилась новая напасть. К дворцу шагала делегация жрецов. Невероятно торжественная и многолюдная. Два десятка одних только слуг, которые несли над своими господами балдахины и обмахивали их веерами на длинных рукоятях. Священнослужители рангом пониже покачивали глиняными курильницами на веревках, откуда доносился раздражающий сладкий запах ароматических смол.

Сказать по правде, Педро сейчас практически все раздражало. Слишком уж явно ацтеки окружали испанский лагерь, подбираясь с каждым днем все ближе. Как голодные волки к ослабевшей жертве. Альварадо ждал удара в любой момент и понимал, что, скорее всего, ему не хватит людей, чтобы отбиться.

Несколько высших жрецов шли невозмутимо и молча. Один держал в руках деревянный жезл с мишурой, еще несколько несли таблички с намалеванными чудовищами, а кто-то сжимал в ладонях местную книгу с иероглифами. Украшены они все были сверх меры. Высокие тюрбаны из пестрой ткани с плюмажами наверху, у каждого на плечах минимум по три плаща, браслеты, серьги, ожерелья… В хвосте процессии шагали певцы и музыканты, оглашая окрестности голосами и ревом раковин. Педро подумал, что, наверное, и сам Папа Римский не окружает себя большей помпезностью.

Он собрал эскорт из пяти солдат и вышел навстречу делегации. Слуги-ацтеки тут же подбежали с поклонами, поставили с двух сторон от испанцев пузатые глиняные курильницы, бросили в каждую по пригоршне застывшей смолы. Курильницы грозно зашипели и охотно изрыгнули по клубу сладковатого серого дыма. Педро закашлялся.

Жрецы рангом пониже подходили, кланялись, касались пальцами земли, затем подносили их к устам. Высшие жрецы ограничились лишь поклонами. Конкистадоры ответили тем же.

— Приближается великий праздник, Тонатиу, — торжественно произнес самый богато украшенный из гостей. — Вся столица с нетерпением ждала этого дня. Такого вам еще не доводилось видеть. Представь несколько сотен самых благородных людей нашей земли, украшенных, подобно священной птице кецаль. В бирюзовых, зеленых, розовых, алых плащах они собираются вместе. Над головами реют плюмажи из перьев и знамена. Шеи их украшены ожерельями из нефрита, золота и раковин. В ушах и губах сверкают серьги. Прекрасные браслеты сияют на руках. Над огромными, пестрыми курильницами поднимается дым драгоценной смолы. Грозно и единодушно ревут трубы. И вот с заходом солнца начинается танец. Факелоносцы снуют по площади, освещая танцующих, подобно светлячкам. Огонь играет отблесками на веерах и накидках, отражается в золоте и драгоценных камнях. И мир преображается. Как будто радуга спускается с небес на землю и обнимает танцоров. Как будто сами боги нисходят в наш мир и веселятся вместе с нами.

Педро слушал внимательно, стараясь ничем не выказать нетерпения. Красноречие ацтека откровенно выводило его из себя. У Альварадо сейчас было с полчаса свободного времени, чтобы хоть немного отдохнуть. Вместо этого приходилось внимать языческому жрецу, у которого, похоже, и дел больше нет, кроме как языком трепать! К тому же, Педро не так уж хорошо знал ацтекский язык, поэтому часть этих великолепных метафор он просто не понимал.

— Хорошо, что ты остался в столице, и сможешь своими глазами увидеть эту церемонию, Тонатиу.

— Я благодарю тебя за приглашение, но я человек военный и мало смыслю в церемониях. К тому же, мой командир, которого вы называете Малинче, строго приказал мне не покидать пост. Я вынужден оставаться на территории дворца, в нашем лагере.

— Разумеется, — с энтузиазмом ответил жрец. — Именно поэтому я и говорю, что рад твоему присутствию в городе. Ты сможешь полюбоваться праздником. Ведь этот танец мы должны провести именно здесь, на центральной площади дворцового комплекса нашего легендарного уэй-тлатоани Ашаякатля, где вы и живете.

«Этот бессовестный дикарь совсем уже обнаглел! — возмутился Альварадо. — Распоряжается здесь, как у себя дома. Неужели действительно надеется, что я впущу сюда сотни одних только танцоров. Не считая слуг, факельщиков и еще черт знает кого!»

Педро в этот момент ничего так не хотелось, как дать жрецу хорошую оплеуху. Однако он сдержался. Капитан обезоруживающе улыбнулся и постарался сохранить любезный тон.

— Во дворце расположен испанский военный лагерь, и я не могу впустить сюда так много людей. Теночтитлан ведь столь велик. Неужели в столице не найдется другого подходящего места, где можно потанцевать?

— Это особенный танец, который обязательно нужно исполнять перед взором уэй-тлатоани, — снисходительно ответил жрец. — Если ты не можешь позволить нам праздновать перед дворцом Ашаякатля, то выпусти нашего повелителя Монтесуму в город. Мы проведем церемонию перед центральным храмом. Вас тоже приглашаем посмотреть.

— Танцуйте лучше на какой-нибудь большой площади неподалеку. Я лично сопровожу Монтесуму на крышу нашего дворца. С такой высоты открывается хороший обзор и он сможет полюбоваться церемонией. Да и я вместе с ним.

Жрец лишь коротко поклонился, опустив глаза. Он явно обдумывал предложение испанца и пытался найти подходящий ответ. Через несколько секунд он выпрямился. Во взгляде светилось неприкрытое торжество.

— Боюсь, Тонатиу, что ты не совсем понимаешь важность этого праздника. В Теночтитлане двести тысяч жителей и все они с нетерпением ждут нашего танца. Из ближайших городов также придут бесчисленные толпы людей. Это священная церемония. Если горожане узнают, что Монтесума не присутствует на празднике лично, то они могут возмутиться. Это надругательство над нашими богами! Вы и так слишком часто выказывали им свое неуважение. Если горожане, оскорбленные такой выходкой, устроят беспорядки, то с ними вряд ли кто-то справится. Малинче будет недоволен, если за время его отсутствия ты поставишь Теночтитлан на грань войны.

— Послушай, жрец, ты же знаешь, что между моим народом и твоим сейчас крепнут дружеские отношения. Неужели ты позволишь произойти расколу в нашем союзе? Пойми, если начнутся беспорядки, то на это уже нельзя будет закрыть глаза. Я командую лишь гарнизоном, а ты имеешь влияние в городе. Малинче будет очень недоволен тем, что жители столицы вышли из-под контроля. Подавляя бунт, он вынужден будет принять самые суровые меры. Я верю, что тебе хватит авторитета для того, чтобы усмирить горожан и не допустить волнений. Монтесума останется в нашем лагере, а праздник вам придется провести где-нибудь в другом месте.

— Я сожалею, что нам не удалось договориться, — нахмурился жрец. — Впереди еще несколько дней. Надеюсь, ты передумаешь, Тонатиу. До встречи.

«Ну да, как же, великий праздник! — мрачно думал Альварадо, еще раз обходя укрепления. Мысли о кратком отдыхе моментально выветрились у него из головы. — Великий праздник освобождения Монтесумы! Пускай дикари не надеются пробраться в наш лагерь!»

Буквально через пару часов возле дворца стали собираться индейцы. Недовольные горожане стекались сотнями. Они что-то бурно обсуждали между собой, сдабривая речь активной жестикуляцией. Разобраться в их криках было нелегко, но главное испанцы уловили — жители столицы возмущены решением Альварадо.

Сам Педро, спешно вызванный часовыми, смотрел на это собрание со стены. Гомон сотен людей напоминал ему угрожающий шум прибоя перед бурей. И теперь Альварадо угрюмо ждал, когда же это море вздыбится волнами и накроет испанский лагерь.

— Коварная тварь! — выругался Педро. — Жрец сразу после разговора со мной наверняка разослал глашатаев по всему Теночтитлану. Теперь каждый дикарь в столице знает, что Тонатиу в очередной раз оскорбляет богов, и за это индейцев постигнут всевозможные кары. Меса, если они пойдут на приступ, пали по ним изо всех пушек.

— Да, сеньор капитан, — кивнул главный артиллерист. — Но, боюсь, это индейцев вряд ли остановит. Я смогу сделать всего один залп. Перезарядка займет много времени. Враги успеют добраться до стен.

— Если до этого дойдет, то забаррикадируемся во дворце. Пока что приказываю в разговоры с дикарями не вступать, на провокации не обращать внимания. Если будут кричать, угрожать или бросать камни, то ни в коем случае не отвечать. Даст бог, они не решатся пойти на приступ.

Альварадо, постаравшись принять беззаботный вид, пошел проведать Монтесуму.

— Я рад тебя видеть, Тонатиу, — сказал император. — Присоединяйся к моей трапезе.

Пока император и капитан конкистадоров ужинали, гул на улице нарастал.

— Что там за крики? — с невинным видом поинтересовался Монтесума. — Они доносятся даже сюда. У меня сегодня были сборщики налогов из Тлателолько и они сказали, что народ в столице неспокоен.

— Это преувеличение, уэй-тлатоани. Горожане возбуждены из-за предстоящего праздника.

Произнося эти слова, Альварадо лихорадочно пытался сообразить, не имеет ли смысла обратиться к Монтесуме за помощью. А если император согласится выйти сейчас на парапет дворцовой стены и прикажет индейцам разойтись? Вряд ли горожане ослушаются своего уэй-тлатоани. Испанцы видели, с каким истинно благоговейным трепетом относились подданные к своему повелителю. Но стоит ли показывать Монтесуме то, в насколько бедственном положении находятся осажденные конкистадоры? Он ведь только и ждет проявления слабости с их стороны.

Император умело тянул время. Он старался увлечь Альварадо беседой, дотошно расспрашивал собеседника о жизни в Европе, пытался вести полемику и о религии. Педро сидел как на иголках. Ему казалось, что гомон на улице превратился в настоящий рев, а индейцев в окрестностях лагеря собралось уже несколько тысяч. Хотелось поскорее выйти отсюда, чтобы своими глазами увидеть масштаб угрозы и понять, не пора ли командовать отступление во дворец. Хорошо, хоть пушки пока молчат! Значит, штурм еще не начался…

Монтесума понимал, что собеседнику не по себе, но виду не подавал. Уэй-тлатоани вел себя, как и обычно, дружелюбно. После еды он предложил сыграть капитану партию в местную азартную игру. Тут уж Альварадо не выдержал. Извинившись и сославшись на дела, он покинул повелителя ацтеков.

Педро вышел на улицу. Уже стемнело. Вокруг лагеря пылали сотни костров. В Теночтитлане и без того по ночам хватало огней. Они горели во дворцах и храмах, да и просто возле домов. Но сегодня это было похоже на настоящую стену пламени, которая старалась окружить ненавистных чужаков, лишив их шанса на отступление.

«А куда тут можно отступить? — думал Альварадо. — Из этого гигантского лабиринта, состоящего из сотен каналов и мостиков, невозможно выбраться против воли местных жителей. Да и разве для того Кортес оставлял меня в Теночтитлане, чтобы я покинул город при первых признаках опасности? Нет, дворец нужно удержать…»

Всю ночь испанцы и тлашкаланцы провели на стенах, вглядываясь в темноту, нарушаемую неверным дрожащим пламенем костров. Ацтеки вели себя вызывающе. Что-то кричали, размахивали руками, спорили между собой, указывая на дворец, в котором засели конкистадоры. Но на штурм не решались. Педро вспомнил дни, когда испанцы оказались перед угрозой полнейшего истощения во время войны с Тлашкалой. Теперь перед ним встала та же проблема. Он утешал себя тем, что даст солдатам отоспаться днем, когда хотя бы обзор будет нормальный. Сейчас же ему нужны все люди, способные стоять в карауле.

Утром во дворец прибыла все та же делегация жрецов. Ацтеки строго соблюдали пышность церемониала. Снова начались поклоны и воскурения благовоний. Альварадо, обычно утонченный, самоуверенный и приветливый, был уже мало похож на себя самого. Злой, подозрительный и не выспавшийся, он еле сдерживался, чтобы не применить силу.

«Какой смысл от всей этой дипломатии? Все-таки зря Кортес так нежничает с дикарями. Язык силы они понимают куда лучше! Приказать, что ли, пленить всех этих расфуфыренных негодяев?! Чем больше ценных заложников, тем лучше!»

Все же Педро удержался от этого шага, надеясь, что разгорающийся конфликт еще можно решить мирным путем. Хорошо брать в плен вождей Семпоалы во время свержения идолов, когда под рукой пятьсот конкистадоров. Совсем другое дело, если испанцев всего сотня, а ацтеков в тысячу раз больше, чем тотонаков.

— Тонатиу, прояви благоразумие, — сказал главный жрец. — Пойми возмущение паломников. Тысячи людей из окрестных городов пришли в Теночтитлан ради предстоящего праздника, а теперь они встревожены и ждут проявления гнева богов. Вчера вечером мне едва удалось утихомирить самых буйных, которые уже хотели ворваться во дворец.

— Когда ваш праздник? — хмуро спросил Альварадо.

— Через три дня.

— Передай людям, что я разрешаю провести эту вашу чертову церемонию на площади перед нашим дворцом. Монтесума, разумеется, будет смотреть на ваш танец, раз уж вам без этого и жизнь не в радость. А теперь сделай так, чтобы толпа, окружившая наш лагерь, убралась ко всем чертям! Не нужно доводить меня до крайностей. Если индейцы не разойдутся, то я прикажу стрелять из пушек!

— Я постараюсь утихомирить горожан, — с подчеркнутым смирением поклонился главный жрец.

— Да, еще одно. Чтобы никаких жертвоприношений.

Жрец, уже развернувшийся и собиравшийся уходить, застыл, как будто натолкнулся на стену. Потом медленно оглянулся и смерил испанца удивленным взглядом. Как будто не понимал, как человек, окруженный многотысячной толпой врагов, осмеливается еще и условия ставить.

— Тонатиу, в мире царит определенный порядок. И ни я, ни ты не имеем права его нарушать. Вы и так грубо и настырно вмешиваетесь во все аспекты бытия этого мира. Человеческая жизнь — это великий дар и я не могу отказать в нем богам.

За неполный год, проведенный испанцами в Теночтитлане, здесь сотни людей были принесены в жертву. Конкистадоры понимали, что им не хватит сил принудить ацтеков отказаться от этой традиции. И потому терпели. Но здесь для Альварадо существовала четкая грань. Одно дело — не выступить против жуткой церемонии из-за невозможности ее прекратить. И совсем другое — допустить проведение такого ритуала на территории, на которой считаешь себя хозяином. Педро, как ревностному католику, разрешение на человеческое жертвоприношение в испанском лагере казалось настоящим соучастием в этом дьявольском культе. После такого его душе прямая дорога в ад.

Альварадо выпрямился во весь свой немалый рост, сдерживая гнев. Только в глазах он плескался, грозя вырваться наружу и выжечь все вокруг. Кто смог бы выдержать взгляд разъяренного Педро де Альварадо? Наверное, Кортес. Возможно, Монтесума. Но уж точно не этот жрец. До самой столицы докатились слухи из Табаско и Тлашкалы, в которых говорилось, сколь свиреп в ярости золотоволосый Тонатиу. Индеец понял, что перегнул палку и потупился.

— Жрец, я не буду с тобой спорить. Ацтеки за последние дни уже много раз показывали свое недружелюбие по отношению к нам. Но ты еще не знаешь, как конкистадоры могут ответить тем же. Это когда-то в полной мере ощутила на себе Чолула. Я запрещаю во время праздника жертвоприношения! Если ослушаешься, то пощады не жди! Здесь начнется такая битва, что и сам Теночтитлан уйдет под воду!

Ацтек лишь поклонился и дал команду своей свите уходить. Делегация покинула лагерь. Жрецы, растворившись в бескрайнем море горожан, видимо, передали им весть о том, что праздник состоится. Толпа действительно постепенно начала рассасываться. Глядя на то, как индейцы расходятся, Альварадо вздохнул с облегчением. Как бы то ни было, но три дня он выиграл. По крайней мере, можно немного отоспаться и собраться с силами. А там, чего доброго, и от генерал-капитана добрые вести придут.