28. Хуан Веласкес де Леон

Монтесума, даже находясь в почетном плену, продолжал править страной. Чиновники из столицы и провинций посещали его ежедневно. Кроме них регулярно приходили жрецы самых разных богов, а также жены из гарема. Не говоря уж о слугах, которые во множестве окружали своего повелителя. Так что Монтесума отлично знал обо всем, что происходило в его государстве. Наверняка ему было известно о мелких вождях, которых Эрнан Кортес лестью и обещаниями переманивал на свою сторону. Возможно, он знал и о визите купцов, с которыми генерал-капитан надеялся заключить союз. Император не собирался покорно ждать, когда же Кортес войдет в силу.

Хуан Веласкес де Леон, по долгу службы находящийся во дворце почти постоянно, много времени проводил в обществе Монтесумы. Он каждое утро посещал императора вместе с Кортесом и другими капитанами. Хуан ежедневно назначал караулы, стоящие в тронном зале, иногда и сам командовал охраной императора во время наиболее торжественных приемов. Да и свободное время Веласкес часто проводил в компании уэй-тлатоани, то за настольными играми, которые индейцы очень любили, то просто коротая время беседой.

Привязанность императора к Хуану крепла с каждым днем. Монтесума обращался с командиром своей охраны как с любимым сыном. Племянниц в жены больше не предлагал, но подарками и вниманием баловал сверх меры. Титул уэй-тлатоани не зря переводился, как «Великий Оратор». Монтесума действительно блистал красноречием, превознося в беседах отвагу, ум и решительность Веласкеса де Леона. И чем больше он усердствовал на этом поприще, тем сильнее беспокоился Эрнан Кортес. Неужели император ацтеков надеется переманить Хуана на свою сторону?

В один из дней Монтесума пригласил Хуана для беседы. Придя в зал, Веласкес не нашел там ни слуг, ни Ортегилью — испанского юношу, которого Кортес назначил пажом при императоре. Кроме уэй-тлатоани в помещении находились два конкистадора-охранника, которые сидели возле входа и не могли слышать разговор. А рядом с Монтесумой замер лишь один слуга. Индеец из тех, кто когда-то приходил с посольством еще на побережье, когда Кортес даже не основал Веракрус. Этот ацтек уже сносно говорил на испанском языке. Сразу было видно, что беседа предстоит конфиденциальная и не для чужих ушей.

— Садись, мой дорогой друг, — обратился к Хуану Монтесума. — Ты ведь не откажешься выпить со мной какао?

Веласкес учтиво поздоровался и сел в плетеное кресло, примерно такое же, в котором восседал сам император. Тот подал гостю чашку с горячим какао, к которому конкистадоры успели уже пристраститься. Монтесума был, как и обычно, приветлив и радушен. Справился о здоровье, рассказал пару смешных историй. Как будто бы обычная дружеская беседа. Но отсутствие свиты настораживало испанца сильнее, чем звук взводимого арбалета. Что за новая ловушка ему уготована? Свидетелей убрали явно не просто так.

— Хуан, я уже не раз убеждался в том, что ты храбрейший и мудрейший из моих белолицых друзей…

Увидев по лицу Веласкеса, что он не согласен, Монтесума добавил:

— Ну, разве что после Малинче, которого вы называете Кортесом. Но у твоего командира хватает забот, так что я не решаюсь просить его о помощи в этом вопросе. Не мог бы ты оказать мне услугу? Ты знаешь, что мой племянник Какамацин, повелитель города Тескоко, был столь безрассуден, что организовал заговор против вас. Мне пришлось заключить его под стражу. И теперь в Тескоко правит его совсем не подходящий для такой роли младший брат…

Монтесума умолк, давая Хуану время переварить услышанное. Веласкес просто онемел от прозвучавшего намека. Это была великая честь. Ведь Тескоко, находящийся на восточном берегу одноименного озера, считался вторым по размерам, богатству и влиянию городом всей империи после самой столицы. А император продолжил:

— Мне безумно жаль отпускать тебя, но я утешаю себя тем, что оказываю тебе большую честь и даю возможность занять то место, которое ты действительно заслуживаешь. Да и потом, Тескоко ведь недалеко, а благодаря построенным вами быстрым кораблям мы могли бы часто навещать друг друга. Согласишься ли ты взять на себя почетную обязанность правителя Тескоко?

Хуан сделал вид, что обжегся какао и вполне правдоподобно закашлялся, пытаясь выиграть время. До последнего момента он надеялся, что его догадка ошибочна и предложение о правлении целым городом так и не прозвучит. Мысли плясали торопливым хороводом.

«В преподнесенном Монтесумой букете запросто может прятаться змея. Да практически наверняка прячется! Большая честь… Вроде бы и отказаться нельзя — оскорблять императора недопустимо. Еще неизвестно, кто от кого сейчас сильнее зависит. Но и согласиться… Монтесума наверняка имеет какой-то тайный умысел. К тому же мое столь резкое возвышение может взрастить зависть среди остальных капитанов. Если возникнет раскол среди наших сил, то он будет только на руку ацтекам»

Император терпеливо смотрел на сидящего напротив него Веласкеса. Лицо Монтесумы, строгое и величественное во время приема чиновников и вассалов, в разговорах с Хуаном всегда выражало лишь дружелюбие. В это мгновение испанец готов был отдать всю свою долю трофеев ради того, чтобы понять, что же на самом деле замыслил уэй-тлатоани.

— Если ты согласен, то можешь взять с собой свиту из самых преданных тебе людей, — произнес Монтесума. — Правителю не к лицу являться куда-либо без сопровождения. Пускай рядом будут те, на кого ты готов положиться. Разумеется, слуг и носильщиков я для тебя обеспечу. А также позабочусь, чтобы ты прибыл в Тескоко со всем великолепием, которое тебе полагается по новому статусу.

«Император хочет ослабить наш и без того небольшой отряд, отослав часть людей в Тескоко, — понял Хуан. — Нам не хватит сил, чтобы отбиться в случае нападения. Да и в Теночтитлане останется слишком мало солдат для того, чтобы удержать под контролем целый дворец!»

А правильный ответ все никак не возникал в голове. И Веласкес произнес:

— Я не ожидал такой чести. Воистину, ты относишься ко мне, как к родному сыну. И я постараюсь не разочаровать тебя, уэй-тлатоани. Как только генерал-капитан назначит мне преемника и я передам ему свою миссию, то сразу же отправлюсь в Тескоко.

Хуан покидал зал весьма обеспокоенным. Нужно было срочно переговорить с командиром. Возможно, тот найдет предлог не отпустить его в Тескоко. В эту минуту Веласкес де Леон осознал то, насколько сильно он стал доверять Эрнану Кортесу. Он не сомневался, что генерал-капитан найдет оптимальный выход из ситуации. Сейчас Хуану уже смешным казались былые разногласия и то, с каким упорством он сам когда-то пытался противостоять командиру и надеялся сорвать экспедицию. Если кто и сумеет добиться здесь успеха, то это только Кортес!

Он зашел в свои покои. Эльвира сидела в окружении нескольких служанок. Она, не выказывая тревоги, встала и шагнула навстречу мужу. Веласкес обнял жену за плечи и отослал прочих девушек, чтобы не слышали лишнего. Эльвира всегда беспокоилась, когда Хуан находился рядом с Монтесумой, но старалась этого не показывать. Особенно при посторонних. Ему пришло в голову, что тлашкаланка тоже может дать ему дельный совет.

— Монтесума предложил мне стать правителем Тескоко, — еле слышно сказал Хуан.

— Не верь этому человеку! — торопливо прошептала Эльвира. — О, Хуан, ты даже не представляешь себе его коварства.

Эльвира с самого детства знала, что ей предстоит выйти замуж за какого-нибудь знаменитого и великого воина. Как же иначе? Но даже в самых безумных девичьих мечтах перед ней не вставал образ того, кто в итоге стал ее мужем. Хуан и среди испанцев выделялся ростом, тонкими чертами лица, прекрасными манерами и горделивой осанкой. А уж среди индейцев он благодаря непривычно белой коже и мощной фигуре казался живым воплощением какого-то прекрасного бога. Не иначе, как сам Кецалькоатль вернулся на землю!

Этот брачный союз не только подарил ей такого мужа, но еще и помог укрепить договор Тлашкалы с чужеземцами, прекратить жестокую войну и найти союзников в войне с ацтеками. Эльвира была горда и счастлива. Она с благодарностью приняла крещение и испанское имя. Хуан был грозным воином на поле боя и строгим капитаном для своих солдат, но Эльвира знала его совсем с другой стороны. Надежного и мужественного человека, несокрушимого, как гранит, но прекрасного, как священное перо птицы кецаль и нежного, как весеннее солнце.

И вот теперь она попала в столицу ацтеков. Эльвире с малых лет Теночтитлан представлялся как нечто бесконечно пугающее. Все красоты и чудеса города не могли развеять того ужаса, который Теночтитлан внушал жителям Тлашкалы.

— Когда я только родилась, Монтесума уже правил, — прошептала девушка. — И моя родина постоянно испытывала на себе всю алчность уэй-тлатоани. Монтесума не будет знать покоя, пока не сокрушит Тлашкалу. И достигнув своей цели, он сотнями будет резать тлашкаланцев на алтарях, а оставшихся в живых низвергнет в ужасающее, беспросветное и унизительное рабство. А вас он терпит до тех пор, пока не выдумает, как же с вами расправиться.

Веласкес де Леон долго еще говорил с женой, но ничего не добился. Совсем еще молодая семнадцатилетняя Эльвира, неопытная и мало что повидавшая, не могла дать дельный совет. Дочь вождя, она старалась блюсти достоинство, но Хуан видел, что девушке страшно.

Каждый раз, когда он шел к Монтесуме, жена провожала его такими глазами, как будто он уходил на бой с драконом. Эльвира не могла унять тревогу. Веласкес начинал опасаться, что она в столице совсем зачахнет. Но и отослать девушку в Тлашкалу он не мог. Даже ненадолго. Ее отец и прочие вожди могут расценить это как признак охлаждения, а там и до разрыва союза недалеко.

Хуан пошел за советом к Кортесу. Генерал-капитан был удивлен предложением.

— Однако же Монтесума не перестает преподносить сюрпризы. Мы примем его предложение, Хуан.

— У нас слишком мало людей. Куда их еще делить?! Это ловушка!

— Разумеется! — рассмеялся Кортес. — Но разве мы пока что не избежали всех расставленных для нас ловушек? Монтесума думает, что он хитрее всех. Посмотрим… Ты не можешь покинуть Теночтитлан сразу. Тебя держит служба. Пока мы будем искать тебе преемника и передавать ему полномочия, я обдумаю наши дальнейшие шаги. В Тескоко тоже не все гладко для Монтесумы. Я тщательно собирал сведения через Марину и тлашкаланцев. Там на власть претендует несколько братьев. У правившего Какамацина была сильная оппозиция. Мы и в Тескоко найдем союзников и превратим город в надежную для испанцев цитадель.

Такая идея даже не приходила Хуану в голову. Да, разделять солдат было рискованно, но в замысле Кортеса таилось рациональное зерно. Веласкес лишь облегченно вздохнул и поклонился командиру. С души свалился камень. Хорошо все-таки, что рядом находится человек, способный найти выход из любой ситуации!

Монтесума и Кортес договорились, что Веласкес де Леон примет на себя управление Тескоко чуть позже, когда ему это позволит служба. Император принял такой ответ внешне совершенно спокойно. Но ловушка, расставленная Монтесумой, подстерегала Хуана совсем с другой стороны.

Веласкес, как начальник охраны уэй-тлатоани, подвергался самому пристальному вниманию со стороны индейских вельмож. Вожди и чиновники толпились во дворце десятками, но не каждому из них выпадала честь увидеть самого Монтесуму. Здесь, в Новом Свете, люди во многом вели себя практически так же, как и в Европе. Придворные отлично понимали, что есть особо приближенные к императору персоны и, если удастся их задобрить, то и на прием у правителя можно рассчитывать. Конечно же, одним из самых важных людей во дворце являлся командир стражи.

Жрецы, сановники, послы из провинций часто подходили к Веласкесу де Леону. И перед тем, как заговорить о делах, они обязательно подносили Хуану подарки, объясняя, что здесь так принято. Просили, как правило, об одном и том же — если у благородного воителя будет возможность, пусть поможет им предстать перед уэй-тлатоани. Слова Веласкеса о том, что он занимается только охраной и не вмешивается в дела управления империей, просители принимали безропотно. Но подарки все равно оставляли. Искали ли они на самом деле встречи с Монтесумой или же действовали по его тайному указу? Кортес предполагал последнее.

В скором времени Хуан стал уж слишком выделяться богатством среди прочих испанцев. Подаренное золото он, не придумав ничего лучшего, отдал местным ювелирам и приказал переплавить его в цепи, ожерелья и браслеты. Не отставал и сам Монтесума, продолжая преподносить Хуану то одну ювелирную безделушку, то другую. Император настойчиво просил, чтобы его молодой друг носил эти украшения постоянно. Ведь не к лицу человеку, который охраняет покой и безопасность самого уэй-тлатоани, являть пример бедности.

В экспедиции полагалось быть королевскому казначею, который следил бы, чтобы монарх получил положенную ему пятую часть богатств. Конкистадоры еще в самом начале похода выдвинули на эту должность солдата Гонсало де Мехия. Он, хоть и числился счетоводом, но по натуре был человеком действия. Гонсало никогда не бегал от опасности и отважно сражался с табасками, тлашкаланцами и жителями Чолулы. Но и о своих новых обязанностях не забывал — занимался описью и подсчетом подарков, присланных Монтесумой и прочими индейскими вождями, следил за тем, чтобы королю выделяли долю.

И вот однажды Гонсало де Мехия пригласил Веласкеса для разговора с глазу на глаз.

— Хуан, ты просто расцвел. Раньше у нас Альварадо считался самым ярким и солнечным, хотя бы из-за шевелюры. А теперь ты блистаешь как алмаз. Никто не сможет с тобой сравниться. Золото сверкает так, что смотреть больно. Не тяжело ли носить на себе такую ношу?

С этими словами Мехия указал на массивную цепь, в несколько петель обвивающую шею Веласкеса. Красивое лицо Хуану омрачилось. Намек ему не понравился.

— Не тяжело, — сухо ответил он. — Мне сил не занимать. Любой подтвердит.

— Не так давно мы снова вскрыли сокровищницу, найденную в стене дворца. Я, как королевский казначей, должен строго вести учет. Мне кажется, что та гора сокровищ стала постепенно таять, как будто она сделана из снега. Ты не знаешь, что послужило причиной этого удивительного события? Ведь ты же начальник охраны и должен знать обо всем, что происходит в дворцовом комплексе.

— Послушай, казначей, ты меня в чем-то обвиняешь? — спросил Веласкес.

Он давал собеседнику последнюю возможность отказаться от своих претензий. Угроза сквозила отовсюду. Из голоса, в котором стал слышен гнев, из темных глаз Хуана, из напряженных рук, готовых схватиться за оружие. Но Мехия был человеком не робкого десятка.

— Не нужно менять пугать! — резко бросил он. — Это Монтесума когда-то сник, когда ты пригрозил ему мечом. А я и сам клинком не хуже тебя владею. Я требую, чтобы ты отчитался, откуда у тебя каждое песо золота! Иначе мне придется выдвинуть против тебя обвинение. Закончишь жизнь как вор!

Взбешенный оскорбительным обвинением, Хуан тут же схватился за оружие. Мехия не отстал от него даже на долю секунды. Зазвенела сталь. Веласкес считался одним из лучших фехтовальщиков в отряде, но казначей и вправду ловко управлялся с мечом. Он даже успел первым задеть своего противника, но и сам почти сразу же получил легкое ранение.

К сражающимся уже бежали с разных сторон. Неистово ругаясь, подлетел Альварадо.

— Хуан, что ты делаешь?! Кортес вас повесит!

С этими словами могучий Педро схватил Веласкеса сзади за одежду и дернул что было сил. Другие солдаты оттащили и обезоружили Гонсало де Мехию. Кто-то вцепился в правую руку Хуана, выворачивая из нее рукоять меча.

Альварадо стоял, запустив пальцы в буйную золотистую шевелюру, и растерянно переводил взгляд с одного дуэлянта на другого. Он был весьма рад, что окончательное решение о судьбе Веласкеса и Мехии должен принимать Эрнан Кортес.

— Вы что — разума лишились?! Ей-богу, вокруг тысячи ацтеков, которые только и ждут шанса нас перерезать. Вам, видать, зазорно погибнуть от рук дикарей! Захотелось отведать стали! Взять их под арест. Да, раны обоим не забудьте перевязать. Чтобы на виселицах выглядели прилично, как и подобает испанским кабальеро… — не удержался Педро под конец от мрачной шутки.

Через полчаса Эрнан Кортес, который очень быстро узнал об инциденте, пришел в комнату, где с видом оскорбленной невинности сидел под стражей Веласкес де Леон.

— Как ты мог так подвести меня, Хуан?

— Простите, сеньор генерал, но есть оскорбления, которые настоящий дворянин может смыть только кровью…

Слова Веласкеса были полны угрюмой решительности. Он искренне верил, что истинному кабальеро не пристало пропускать подобные обвинения мимо ушей. За последние полчаса Хуан успел уже неоднократно примерить на себя и роль прощенного, и роль висельника, а теперь гадал, какой же из сюжетов окажется ближе к истине.

— А, все о чести беспокоишься?! — укоризненно воскликнул Кортес. — А честь тебе не подсказала, что дворянину непростительно бросать братьев по оружию в трудную минуту? Ты посчитал себя в праве влезть в глупую ссору и оставить отряд без начальника стражи! А если сейчас твой преемник, не обладающий пока опытом, допустит какую-нибудь ошибку и ацтеки пойдут на приступ? Ты на все наплевал: на нашу экспедицию, на жизни товарищей, на славу Испании, даже на свою молодую жену, которая в тебе души не чает! Думаешь, донну Эльвиру ацтеки пощадят, если сумеют взять дворец штурмом?! Она дочь вождя враждебной Тлашкалы! Ее смерть станет неописуемо ужасной.

Упреки Кортеса сумели поколебать Веласкеса. Он-то надеялся, что сумеет сохранить гордый и невозмутимый вид, даже если генерал-капитан сейчас озвучит ему смертный приговор. Лишь теперь Хуан понял, что Эрнан Кортес во многом прав. Командир назначил его на одну из самых ответственных должностей, а он не оправдал доверия. Имел ли он право выходить из себя, подводя всех соотечественников? А что если и впрямь новый начальник охраны дворца допустит где-нибудь оплошность, из-за которой все погибнут?

— Ты же знал о запрете дуэлей! Вот и что я сейчас должен, по твоему мнению, сделать? Повесить тебя и Мехию, лишившись одновременно одного из лучших капитанов и казначея? Или же простить вас, навсегда подорвав дисциплину в отряде, что обязательно со временем выйдет боком?

Веласкес, не находя слов для оправдания, лишь сокрушенно пожал плечами.

Так прошел день, затем еще один. Вешать нарушителей дисциплины Кортес, похоже, не собирался. Но и освобождать не спешил. Хуан, закованный в виде наказания в цепи, томился от безделья в отдельной комнате. Еду доставляли сюда же. Время текло безумно медленно.

На второй день к нему пустили Эльвиру. Девушка влетела в комнату с корзиной в руках, оставила ее у входа, а сама кинулась на шею Веласкесу. Он, досадуя на цепь, сковавшую запястья, даже обнять жену не сумел, лишь обхватил ладонями тонкую талию.

— Хуан, я так рада тебя видеть! — на странной смеси испанского и индейского произнесла Эльвира. — Малинче слишком строг к тебе. Я слышала, что ты схватился за оружие из-за оскорбления! Любой мужчина поступил бы так же.

Веласкес де Леон, успевший уже понять, что обвинения Кортеса во многом справедливы, лишь сокрушенно покачал головой. Девушка же продолжала беззаботно болтать, рассказывая последние новости. По всему видно было, что она пытается отвлечь мужа от мрачных мыслей.

— Меня раньше к тебе не пускали. Малинче сердился. Но я все же сумела его упросить. Не так и просто отказать в чем-то дочери вождя. Ему же нужен союз с Тлашкалой. Так что я его уговорила. Командовать стражей Монтесумы пока что поставили… — Эльвира скорчила осуждающую гримаску и старательно, по слогам выговорила. — Кри-сто-ба-ля де О-ли-да.

Слово для индейского уха было сложным, так что она с трудом его произнесла. Хотя, возможно, ее неодобрение вызвал сам тот факт, что почетное место ее мужа занял кто-то другой.

— Хорошо, что мое имя гораздо проще, — заметил Хуан. — И тебе не приходится так мучиться.

Эльвира рассмеялась и произнесла:

— Я тебе какао принесла, — и с гордостью уточнила. — Я сама сварила. Ацтеки его совершенно не умеют готовить.

Хуан еле удержался от смеха. Тлашкала, окруженная вассалами Монтесумы, годами находилась в торговой блокаде. И какао — дар жарких южных провинций, считался у тлашкаланцев огромной редкостью. Веласкес сомневался, что Эльвира вообще хотя бы раз пила его до того, как сама попала в Теночтитлан. Где уж ей было стать мастером в изготовлении этого напитка? Но забота жены казалась бесценной, дороже всего золота и всего какао на свете.

Эльвира достала из корзинки кувшин, венчик с золотыми лопастями и два глиняных кубка. Она старательно перемешала жидкость и налила Хуану. Он, не сводя глаз с жены, попробовал. Напиток оказался и в самом деле превосходным. Веласкес похвалил девушку и она слегка порозовела от удовольствия.

— Малинче несправедлив к тебе, — еще раз сказала Эльвира. — Я слышала, как твои солдаты жалели, что тебя посадили сюда. Они все очень ждут, когда ты вернешься.

Веласкес, слушая жену, лишь молча пил какао. Стыд и раскаяние жгли его изнутри, грозя свести с ума.

«А ведь Кортес абсолютно прав! Как можно было вот так срываться и устраивать схватку с Мехией?! Теперь ацтеки знают, что среди испанцев нет единства, да еще и на мое место поставили Олида. А вдруг он допустит какую-нибудь ошибку?»

Он смотрел на совсем еще юное, прекрасное, почти детское лицо Эльвиры, которая ни на секунду не усомнилась в муже и поспешила его поддержать и утешить. И вела себя так беззаботно, что, казалось, она ни о чем не беспокоится. Хотя Хуан и знал, что враждебный тлашкаланцам Теночтитлан, город посреди озера, из которого невозможно вырваться, внушал девушке ужас. Мужество Эльвиры вызывало восхищение, переходящее всякие рамки.

Они посидели еще немного, болтая обо всем по чуть-чуть.

— У меня в кувшине еще много какао, но я тебе больше не налью, — с лукавой улыбкой сказала девушка. — Ты, наверное, знаешь, что этот напиток утоляет обычную жажду, но будит любовную. Я не хочу, чтобы ты плохо спал ночами.

Веласкес захохотал, попытался обнять жену. Цепь на запястьях мешала. Она заливисто рассмеялась, сжала его ладони в своих, положила их себе на грудь. Потом приподнялась на носки, игриво укусила его за ухо и прошептала:

— Потерпи немного. Скоро ты вернешься ко мне. И тогда у нас будет море какао и море времени, чтобы утолить любовную жажду.

— Я подожду, — покладисто произнес Хуан.

Он зарылся лицом в ее иссиня-черные волосы, потом немного отстранился. Темные миндалевидные глаза девушки смотрели с лукавством.

«Господи, а ведь Эльвире тут и в самом деле очень опасно находиться! Дочь вождя Тлашкалы, она испытает все муки ада еще при жизни, если мы не сумеем удержать Теночтитлан под контролем и попадем в плен. Может, отослать ее домой, пока это еще возможно?»

Девушка увидела тень, набежавшую на лицо Хуана, но неправильно расценила его беспокойство. Внезапно посерьезнев, она пристально посмотрела мужу в глаза и произнесла:

— Твой командир ни за что не решится тебя казнить. Твоя жена — дочь вождя Тлашкалы, самого Машишкацина. У меня дома тебя очень любят. Малинче не захочет ссориться с союзниками. Но, если случится так, что он тебя прогонит, то Тлашкала примет тебя с почетом. Там ты будешь окружен таким уважением, которого заслуживаешь. Сейчас мне пора идти, — со вздохом призналась она. — Надеюсь, что скоро ты вернешься ко мне.

Хуан снова остался в одиночестве. Раскаяние еще больше донимало испанца. Эльвира так беззаветно верна ему. А ведь пока он сидит здесь, ацтеки могут попытаться освободить Монтесуму. Тогда всем конкистадорам грозит гибель. И такая же страшная участь ждет и Эльвиру. Она же достойна всего наилучшего. Странно. Вожди Тлашкалы отдали ее Веласкесу для укрепления союза с испанцами. Поначалу это был просто политический шаг…

Но теперь Хуан понимал, какое сокровище он нашел в лице этой девушки. Сокровище, более ценное, чем золотой клад, спрятанный во дворце Монтесумы. Нужно будет провести с ней обряд настоящего бракосочетания, как только он отсюда выйдет. Ничто этому не препятствует. Девушка крещена. Падре Ольмедо ему не откажет. Это будет равный и справедливый союз двух благородных любящих людей. И он укрепит согласие испанцев и тлашкаланцев. Но на смену этим упоительным мыслям вскоре пришли другие, куда более тревожные.

Кристобаль де Олид… Сумеет ли он совладать с Монтесумой? Кристобаль побывал некогда в плену у мусульман. Там он хлебнул лиха, попав гребцом на галеру. Однако сумел выжить и со временем получить свободу. Олид, после каторжной работы у иноверцев, отличался совершенно невероятной силой и был несомненным храбрецом. Но слыл человеком слишком прямолинейным и лишенным дипломатического таланта. Хватит ли ему бдительности, чтобы не попасться на уловки ацтеков? Монтесума хитер… Хуан знал это как никто другой. С другой стороны, ему ли сомневаться в Кристобале, когда он сам так глупо себя повел, ввязавшись в ссору с Мехией?

Веласкес де Леон встал и принялся бродить из угла в угол. Тяжелая длинная цепь, сковывающая ему руки, звенела на каждом шагу. Ноша была нелегкая, но Хуан и сам отличался большой силой.

«Вот к моим украшениям и еще одно добавилось, — хмуро подумал Хуан. — Я о таком подарке уж точно не мечтал. Зато ни один казначей не потребует у меня отчет о его весе или происхождении!»

Просидев взаперти несколько дней, Веласкес утвердился в мысли, что был неправ и дал себе слово не ссориться больше ни с одним испанцем. По крайней мере, до тех пор, пока ситуация не стабилизируется. Нельзя из-за своей гордости подвергать опасности жизни соотечественников и судьбу всей экспедиции.

Монтесума в это же время, весьма удивленный тем, что Хуан больше не показывается на глаза, пригласил к себе Кортеса.

— Мой доблестный брат Малинче, я надеюсь, что с моим другом Хуаном Веласкесом не случилось никакой беды? Успокой мою душу и расскажи мне, куда он пропал?

Кортесу совсем не хотелось рассказывать во всех подробностях о ссоре между двумя испанцами, равно как и о том, что Веласкес де Леон нарушил дисциплину. Слухи и так уже поползли.

— Разум Хуана помутился из-за непривычной жары, — отшутился генерал-капитан. — Он впал в буйство и принялся сверх меры размахивать мечом. Во всем виновато золото!

— Позволь мне поговорить с ним. Я уверен, что смогу смирить его буйство.

Отказывать императору Эрнан Кортес не захотел. Так Монтесума снова получил доступ к своему «лучшему другу». Уэй-тлатоани, желая подчеркнуть привязанность к Веласкесу, отправил его с делегацией ацтеков в Чолулу для сбора дани. Разумеется, каждый из послов императора, кроме должных налогов для казны, получил там столь богатые подарки от сановников, что Хуан вернулся богатым, как сказочный принц. Эрнан Кортес с тревогой ждал внезапного всплеска зависти от кого-либо из испанцев. Похоже, Монтесума твердо вознамерился перессорить конкистадоров.

Однако беда пришла совсем не с той стороны, откуда ее ждали…