12. Вторжение в империю

Кортес велел уничтожить лишь корпуса кораблей. На каждом из них было по одной пушке, которые, естественно, сняли. Теперь артиллерия конкистадоров насчитывала кроме четырех маленьких фальконетов, еще и десять более крупных корабельных орудий. Паруса, якоря, снасти и лодки тоже сохранили. В будущем все это еще могло пригодиться. Матросы, которые поначалу впали в уныние из-за гибели судов, постепенно приободрились, очарованные красноречием Кортеса. Тот не скупился на обещания, да и дары, некогда присланные Монтесумой, подтверждали, что распрощавшись с морем и углубившись в эти земли, можно достичь небывалого успеха.

Пришла пора прощаться с Веракрусом. Храброго Хуана да Эскаланте, человека решительного и всецело преданного генерал-капитану, назначили комендантом города. В гарнизоне у него оказалось около полутора сотен человек. Оставлять меньше было нельзя. Тотонаки всячески демонстрировали свое дружелюбие, но испанцы отлично понимали, что полностью надеяться они могут лишь на себя. К тому же Куба недалеко. Кто знает, не пошлет ли Веласкес вдогонку за беглецами новую экспедицию, чтобы покарать наглецов? Так что Веракрус, построенный по всем законам фортификации, мог отразить любую возможную агрессию.

Крепость сама по себе являлась огромной ценностью. Это был порт, удобный выход к морю. Здесь хранилось все оснащение для постройки будущего флота. Наконец, именно в этой цитадели, возможно, придется отсиживаться, если ацтеки одержат верх в войне и начнут теснить испанцев. Для усиления гарнизона Эрнан Кортес оставил в городе четыре тяжелые корабельные пушки и пару лошадей. Распрощавшись с Эскаланте, которого он представил в Семпоале как своего лучшего друга и великого вождя, генерал-капитан в середине августа повел отряд вглубь новой, неисследованной земли. У него оставалось всего четыреста пехотинцев, пятнадцать всадников, десяток пушек и четыре десятка стрелков — тридцать арбалетчиков и десять аркебузиров.

Тотонаки в помощь конкистадорам дали тысячу воинов и две сотни носильщиков, назначенных тащить снаряжение и провиант. Также Кортес настоял на том, чтобы его сопровождало полсотни самых знатных индейских вождей. Соратники и союзники, они должны были помогать командовать своими подданными, а также содействовать в переговорах во всех городах, которые попадутся по дороге. К тому же, генерал-капитан посчитал нелишним иметь ценных заложников. Кто знает, вдруг тотонакам дружба с испанцами покажется обременительной, и они пожелают переметнуться к ацтекам.

Теперь эти касики, блюдя собственное достоинство, ехали на носилках. Выглядели они столь живописно, что поневоле можно было залюбоваться. Сережки в виде золотых дисков оттягивали мочки ушей. Ожерелья из небесно-голубой бирюзы и зеленого нефрита украшали их шеи. Яркие накидки из перьев укрывали плечи, а над головами возвышались пышные плюмажи.

Идти решили через Тлашкалу. Это горное государство, небольшое, но крепкое и воинственное, оказалось единственным, которое сумело отстоять свою независимость от властного Монтесумы. Укрытые природными бастионами скал, тлашкаланцы являлись врагами ацтеков, но друзьями тотонаков. Кортес рассчитывал, что они радушно встретят конкистадоров.

Фернан шел в пешем строю рядом с Себастьяном. Это была отборная полусотня, следовавшая прямиком за Кортесом и еще четырьмя всадниками. Передвигаться приходилось осторожно. Союзники, это, конечно, хорошо, но насколько им можно доверять? Власть Монтесумы велика. Возможно, он найдет способ перетащить тотонаков снова на свою сторону. Достаточно носильщикам с провизией намеренно или даже нечаянно отстать и конкистадоры в течение нескольких дней умрут от голода. За провиантом приходилось присматривать, так же, как и за артиллерией. По ночам испанцы постоянно следили за тотонаками, остерегаясь возможных неприятностей.

Гонсалес дивился выносливости индейцев. Они с истинно муравьиным упорством тащили всю необходимую поклажу: приличных размеров тюки с мукой, фруктами и лепешками, а также катили на лафетах небольшие пушки. Одевались носильщики просто — в обычные набедренные повязки. Длинные волосы они убирали в высокий пучок на макушке. Воины выглядели более солидно. В плащах и хлопковых стеганках, с украшениями из ракушек и перьев, они несли раскрашенные щиты, копья, дротики, деревянные мечи с обсидиановыми лезвиями.

Удивительным образом испанцы вскоре стали походить на местных жителей, отличаясь скорее светлой кожей и оружием, чем одеждой. Почти на всех конкистадорах белели хлопковые стеганки, многие шагали в плетеных сандалиях — в кожаных башмаках оказалось слишком жарко. На плечах у каждого второго развевался пестрый плащ, один из тех, что подарили тотонаки или послы Монтесумы. Другими словами, европейцы оделись по местной моде.

Шлемов насчитывалось около двух сотен, но сейчас их никто не надевал — солнце жгло немилосердно. Испанцы предпочитали шляпы с небольшими полями или береты. Стальных доспехов на все войско набралось около трех десятков, да и то были это не полные латы, а лишь кирасы, иногда с наплечниками и набедренниками. Копья, стальные или деревянные щиты, но главное — у каждого на бедре висел отличный европейский меч. С такими силами Эрнан Кортес отправился на покорение империи ацтеков.

Первые три-четыре дня похода прошли великолепно. Города следовали буквально один за другим. Гостей встречали радушно, чему немало способствовали касики тотонаков, помогая в переговорах. Жители этих поселений платили дань Монтесуме, и мечтали избавиться от такой тяжкой повинности. Испанцы нигде не задерживались, пополняли запасы и шли дальше. Дорогу здесь проложили уже давно. По ней ходили купцы, путешественники, воины, а теперь и отряд конкистадоров.

Они продвигались через чудесные тропические леса. Птицы всех возможных расцветок сновали над головами, оглашая воздух то мелодичными, то резкими криками. На ветвях виднелись самые разные плоды, пополнявшие рацион путников. Мошкары тут оказалось куда меньше, чем на побережье. Лишь жара постепенно изматывала, медленно, по капле выпивая человеческую выносливость. Впрочем, зной вскоре отступил — горы, маячившие на горизонте, постепенно вырастали и вот, наконец-то, отряд достиг первых отрогов. Белоснежные шапки венчали далекие пики.

Местность вокруг обезлюдела. Земля стала более каменистой, на смену буйству красок тропических джунглей пришли строгие темные колонны сосен. Люди поднимались вверх с трудом. Вскоре жара сменилась прохладой, которая постепенно превращалась в ощутимый холод. Ходьба помогала согреться, а на привалах жарко горели смолистые костры. Но все стало куда хуже, когда хвойные леса закончились, уступив место голому камню. Вокруг расстилались серые, неровные потоки некогда застывшей лавы, извергнутой давным-давно погасшим вулканом. Здесь почти не росли деревья, которые могли дать укрытие от ветра и снабдить дровами. Пополнить запасы еды было также негде. Голая пустошь, лишенная каких-либо красок, отлично продуваемая и до крайности унылая. Единственное спасение заключалось в том, чтобы пересечь этот кряж как можно быстрее.

Фернан упорно шел вперед, наклонив пониже голову, чтобы уберечь глаза от резкого, порывистого ветра. Начался дождь с градом. Вода медленно, но неотвратимо пропитывала хлопковый панцирь, лилась за шиворот. На дороге, которая казалась почти сплошь каменной, каким-то чудом все же появились грязь и лужи. Ни испанцы, ни индейцы не были готовы к такой перемене климата. Понурые, продрогшие, уставшие, они продолжали свой путь. А впереди возвышались заснеженные вершины.

— Что будем делать, когда дойдем до границы снегов? — непослушными губами спросил Фернан. — Мы уже и здесь замерзаем.

— Индейцы говорят, что перевалив через горы, мы быстро доберемся до теплых долин по ту сторону, — поделился сведениями Себастьян. — Вон, впереди стоит какое-то строение. Там сделаем остановку.

Отряд добрался до большого храма. В нем не оказалось ни одного человека, но пустым его нельзя было назвать. Каменные изваяния местных богов во множестве стояли внутри. Но что еще более важно — здесь лежали большие запасы дров. Испанцы так устали и продрогли, что на идолов даже не обратили внимания. Разведя костры, люди принялись греться и сушить одежду. Здесь же решили заночевать.

Фернан сидел у огня, медленно жевал лепешку и апатично разглядывал расписанные стены. Фрески изображали жуткие сцены жертвоприношений. Людям вырезали сердца жрецы в чудовищных масках. Кровь стекала по ступеням пирамид. Внизу стояли восторженные зрители. Впрочем, его подобным было не удивить. Мало ли подобных картин видел он на Юкатане?

— Разве не странно, что мы нашли пристанище в этом мерзком языческом храме?

Слова Себастьяна вывели Гонсалеса из задумчивости.

— Странно, что нас тут как будто ждали, — ответил он. — Крыша над головой, дрова… Честно сказать, я раньше бы не подумал, что смогу уснуть под сенью такой живописи, но теперь мы все так измотаны, что будем спать…

— Как убитые, — подсказал Себастьян.

— Плохое сравнение, — поежился Фернан, еще раз окинув взглядом окружающие их рисунки. — Нужно выставить дозоры. Я не удивлюсь, если посреди ночи дикарские жрецы внезапно нападут на нас, хотя здесь и спрятаться-то негде.

В это время справа послышался звон клинков и бодрый голос. Оказалось, что Хуан Веласкес де Леон взялся обучать одного из солдат какому-то сложному приему.

— И откуда у него только силы берутся, — озадаченно качая головой, спросил Фернан.

Сам он все еще злился на Хуана за давнюю размолвку, когда тот выступал против уничтожения кораблей. Гонсалес твердо вознамерился при случае лично проверить, чего стоит Веласкес в поединке, но сейчас чувствовал себя слишком уставшим для того, чтобы даже просто взять меч в руки. В целом, люди, обогревшись и насытившись, заметно повеселели. Один из конкистадоров, не лишенный чувства юмора, принарядил высокую каменную статую, стоящую недалеко от огня. Он накинул ей на плечи свой хлопковый панцирь, на голову нацепил берет и утверждал, что так одежда куда быстрее просохнет. Лицо истукана, свирепое и угрюмое, выражало явное неудовольствие от такого непочтительного обращения.

На следующее утро все они вновь отправились в путь. К обеду сделали привал в еще одном храме, но ночь застала путников на открытой местности. Пришлось укладываться на ночлег. Дрова они тащили с собой еще с прошлой стоянки, но без теплой одежды на заснеженной поляне, продуваемой ледяным ветром, согреться было невозможно.

Фернан лежал, щурясь на пляшущее пламя костра и, засунув ладони подмышки, пытался их согреть. В эти минуты он радовался тому, что у него такой предусмотрительный друг. Ведь именно по совету Риоса он в свое время приобрел хлопковую стеганку. Теперь она хоть как-то защищала от холода. На голову он повязал большой кусок ткани, а поверх нее нацепил берет. Все это помогало мало. Горло и щеки мерзли. Зубы начали заметно стучать. Он закусил нижнюю губу, надеясь хоть так приглушить этот оглушительный, как ему казалось, лязг, но почти тут же прокусил ее до крови. Фернан привстал, чертыхнулся и непослушными пальцами принялся заматывать длинные хвосты своего платка вокруг шеи.

— Приободрись, Фернан, — прозвучал рядом голос Себастьяна. — Испанскому кабальеро не пристало душить себя удавкой из-за холода.

— Очень смешно, — пробормотал Гонсалес.

Себастьян же тем временем подал другу длинный плащ. Материя была тонкая, но сейчас радоваться приходилось и такому.

— Кортес приказал выдать. Не зря нам в свое время ацтеки, тотонаки и жители Табаско дарили так много этих накидок. Как будто чувствовали, что они еще ох как пригодятся.

Фернан благодарно кивнул и закутался в принесенную вещь. Свет огней несколько разгонял тьму. Отблески пламени играли на белом снежном покрове. Вокруг каждого костра теснились люди. Тяжело приходилось всем, но особенно тотонакам-носильщикам, которые отправились в дорогу лишь в набедренных повязках. Сейчас они заматывались в плащи, но те не могли уберечь от мороза. Царила тишина, почти никто не разговаривал. Лишь иногда слышалось недовольное фырканье лошадей. Над головами людей поднимались густые клубы пара от дыхания.

Как бы безлюдна не была эта местность, но часовых все же решили выставить. Менялись часто, чтобы никого сильно не изматывать недосыпанием. Впрочем, многие все равно не могли уснуть от холода. Фернан и Себастьян сидели у огня, выставив вперед ладони и испытывали ни с чем не сравнимое блаженство, чувствуя, как тепло от рук постепенно перетекает в тело. Мороз нельзя было считать крепким. Будь у них действительно хорошая одежда, то никто бы не мерз. Но предусмотреть всех сложностей невозможно. Экспедиция находилась в тропиках. Кто бы мог предположить, что бороться придется со снегом и холодом?

— Завтра мы обязаны любой ценой перевалить через кряж, — вполголоса делился своими соображениями Фернан. — Дров на эту ночь нам хватит, но следующую мы должны провести в тепле, если не хотим отправиться на тот свет.

— Меня местные храмы поначалу повергали в ужас, — ответил Себастьян. — Страшно даже представить, что люди по своей воле могут молиться таким кровожадным тварям. Но сейчас я бы радовался даже такому пристанищу. У меня в эти минуты лишь одно желание — проломить череп любому из наших проводников. Неужели они не знали, куда нас ведут?

— Да уж, — не сдержал смеха Гонсалес. — Как я удивлялся местному климату, когда только прибыл на Кубу. Солнце, тенистые деревья, яркие цветы, пестрые птицы. Да и здесь поначалу все было прекрасно. Видимо, другой дороги к столице ацтеков нет. Ты же не думал, что путь наш будет легок и приятен?

— Я о другом думаю, — проворчал Риос. — А вдруг тотонаки лишь кажутся нашими союзниками, а на самом деле выполняют приказ Монтесумы, который повелел завести нас сюда и погубить.

— И что, по-твоему, почти полторы тысячи индейцев готовы и сами умереть от холода и голода, лишь бы нас угробить? — с сомнением спросил Фернан.

— Да черт поймет этих дикарей! Ты же и сам видел, что на алтарь, под нож жреца, некоторые из них ложатся добровольно. Кто знает, может по верованиям местных племен смерть от мороза считается героической и почетной.

— Надеюсь, что ты ошибаешься. Кряж не так и далеко. Если завтра выложимся на полную, то перевалим через него. Знать бы только, что на той стороне. Проводники говорят, что там теплые и густозаселенные долины. Боже, пускай это будет правдой.

— После всех этих ливней порох наверняка отсырел. Кто знает, когда мы сможем опять рассчитывать на пушки. Да и лошади… Мороз, снег, каменистая почва, на которой скакуну так легко поранить ноги. Если не выберемся отсюда в ближайшие день-два, то останемся без кавалерии.

Себастьян сидел, кутаясь в хлопковую накидку, протянув к огню ноги. Нормальной обуви у него уже не было. Кожаные башмаки, в которых он исходил половину Юкатана, недавно пришли в негодность из-за каменистой почвы. Тогда он с радостью переобулся в плетеные сандалии. Теперь Риос с ностальгией вспоминал отличную обувную лавку в родной Кармоне. Хождение по снегу стало настоящей пыткой. Приходилось поверх сандалий обматывать стопы отрезами толстой хлопковой материи.

Следующее утро принесло неутешительные вести — за ночь четверо носильщиков замерзло насмерть. Конкистадоры тоже страдали, но все же они привыкли к более суровым условиям, чем индейцы, с самого рождения жившие в жарких тропиках. Кортес вел свое войско ускоренным маршем, не давая времени на отдых. Он понимал, что еще одна ночь в снегах окажется для его солдат страшнее любой битвы. Мороз и снег могли выкосить людей не хуже, чем эпидемия чумы.

Фернан однажды оглянулся назад. Пройденный путь петлял по ущельям, терялся в распадах. Далеко внизу зеленели гостеприимные долины, но вернуться к ним конкистадоры уже не могли. На обратную дорогу просто не хватило бы припасов. Ему тоже приходила в голову мысль, что индейцы заманивают их в западню. Что откроется взору испанцев, когда они достигнут вершины кряжа? Такие же теплые низины, как и на этой стороне? Или сплошная ледяная пустыня, бесконечная череда горных пиков, где не найти ни укрытия, ни пищи? А даже если впереди действительно плодородные лощины, то не ждет ли их там ацтекская армия в полной боевой готовности? Он раздосадованно закусил губу. Проклятие! Доверие к тотонакам может слишком дорого обойтись!

К полудню они миновали перевал. Взглядам обессилевших путников предстала отрадная картина. Если не останавливаться, то за несколько часов можно покинуть полосу снегов и дойти до каменистых предгорий. Сейчас даже голые скалы выглядели желанным пейзажем. А еще ниже по склону расстилались густые леса. Низменность терялась в тумане, но вдалеке виднелись обширные зеленые луга. Мирная картина, по крайней мере, отсюда. Пока никто не мог сказать, какой прием их там ожидает. Конкистадоры стали спускаться на другую сторону. К наступлению темноты отряд добрался до еще одного храма, который знаменовал собой спасение от смерти. Впереди ждали теплые долины. Горный кряж удалось преодолеть.

Вырвавшись из ловушки этой скупой, неприветливой земли, испанцы радовались как дети. Но в то же время в них росла настороженность. В каменистой пустыне можно было уж точно не бояться нападения врага. Однако теперь они вновь шли по землям вассалов Монтесумы. Войско двигалось в строю. Солдаты шагали в шлемах и держали оружие наготове. Окрестности пестрели холмами, вражеское войско знало местность куда лучше и вполне могло организовать засаду. Если буквально еще вчера стеганки защищали людей от холода, то теперь — от вполне возможной стрелы в грудь.

Но нападения не последовало. Конкистадоры вскоре достигли очередного города. Стены его домов, покрытые великолепной штукатуркой, блестели не хуже, чем снежные вершины гор. Здесь их никто не ждал. Появление крупного отряда солдат вызвало легкий переполох. Испанцы и тотонаки остановились на площади и чинно дождались спешно собранную делегацию. Касик с перепуганной свитой принял их с большими почестями, но держался несколько настороженно. Видимо, Монтесума уже сообщил своим подданным, что по его империи бродит вражеское войско.

Расселив нежданных гостей и позволив им утолить голод, вождь пришел для беседы. Не обошлось дело и без подарков. Они выглядели куда скромнее, чем те, что присылал Монтесума, но все же это были великолепные золотые украшения, а также ткани и даже несколько мелких драгоценных камней. Правитель оказался немолодым уже мужчиной, степенным, дородным, с умными проницательными глазами. Разговор велся, как и раньше, при помощи двух переводчиков. Агиляр переводил Марине с испанского на язык индейцев майя, а она доносила смысл до ацтеков. Так же и в обратном порядке.

— Кто является владыкой этих земель? — спросил Кортес.

— Воистину, разве могут быть другие ответы на этот очевидный вопрос! — неподдельно изумился касик. — Вся земля по эту сторону гор, равно, как и по ту, и так до самого бескрайнего моря, принадлежит Монтесуме Шокойоцину. Он — могучий кипарис, под чьей сенью рождается и умирает любой человек. Можно отправиться в странствия, идти много-много дней, плыть по озерам, пересекать реки, горы и пустыни, но так никогда и не покинуть пределов его владений.

— Я приплыл из-за великого моря с миссией от величайшего правителя на свете, — поведал Кортес. — Он велел мне повидаться с Монтесумой и завязать дружбу между нашими народами. Мне говорили, что столица вашего императора необыкновенно хороша.

— О, Теночтитлан, столица империи, истинное сердце этого мира! На свете нет места богаче и прекраснее. Ни один другой город не может сравниться с ним ни размерами, ни роскошью, ни лучшей защищенностью. Как великолепная лилия расстилается он на водах огромного озера, куда нет доступа врагу. Размеры его столь велики, что этого не описать словами и не окинуть взглядом.

Пошли многословные, красноречивые восхваления столицы. Вождь оказался разговорчив. Он изо всех сил стремился поразить воображение своих слушателей. По его словам, Теночтитлан совершенно неприступен. Озеро, его окружающее, можно пересечь лишь по дамбам, но эти насыпи снабжены рвами. Стоит обороняющимся убрать перекидные мосты и пройти в город будет невозможно. Каждый дом подобен мощной крепости. Дворцы его прекрасны, как сверкающие изумруды, а пирамиды возвышаются подобно настоящим горам.

— Но наибольшее удивление вызывает численность армий Монтесумы. Под его всемогущей рукой находится двадцать тысяч вождей, и каждый из них может привести двухсоттысячную армию.

— Что он врет! — не сдержал негодования Альварадо. — Агиляр, скажи этому дикарю, что он круглый дурак в математике! Он хоть пальцы-то свои сосчитать сумеет? Может, ему парочку отрезать, чтобы он уж точно справился?! Такого количества людей нет во всей Европе.

Херонимо де Агиляр, разумеется, не стал переводить эти резкие слова, но вождь по тону понял, что испанец рассержен. Он вопросительно посмотрел на Кортеса и тот пояснил:

— Мой друг и помощник гневается на касика Семпоалы, который не сообщил нам всего этого.

Агиляр перевел это Марине, а она — вождю индейцев. Тот удовлетворенно кивнул и заметил с пренебрежительным видом:

— Правитель Семпоалы сидит у себя на побережье, в жалкой глуши. Что он там вообще видит, кроме рыбы и волн? Возможно, он и не знает, насколько могуч наш повелитель. Монтесума ежедневно приносит в жертву несколько десятков человек. Собственноручно он вырезает им сердца и преподносит богам.

— А вот это, скорее всего, чистая правда, — пробормотал Фернан.

Глядя на шокированное лицо Гонсалеса, и неправильно толкуя причины его изумления, касик с гордым видом поведал:

— Никогда еще не было на свете такого хорошего и благочестивого правителя!

Разговор продолжался долго. Испанцы узнали немало. Похоже, что столица ацтеков представляла собой истинное чудо света, как с точки зрения размера, так и с точки зрения архитектуры. Описание Теночтитлана быстро разлетелось из уст в уста. Конкистадоры толковали между собой, пытаясь понять, сколько правды в этих россказнях. Альварадо присутствовал на переговорах и слышал все своими ушами. Теперь он стоял в окружении группы солдат и пересказывал описания касика.

— Такой армии у Монтесумы быть не может, — выразил общее мнение кто-то из испанцев. — Это уж явные сказки.

— Да, преувеличение, — согласился Альварадо. — Но и реальная цифра неисчислима. Сами видите, сколько городов — причем больших городов! — мы прошли, а ведь до столицы еще шагать и шагать. Про маленькие селения я и не говорю. Эта империя столь густо заселена, что войско она может выставить невиданных размеров. С такими силами можно было бы завоевать все Средиземноморье за какой-то год. Выбить оттуда турок, и алжирцев, и марокканцев. Усмирить Францию и Венецию.

— Думаю, Монтесуме под силу выставить армию в добрых сто, а то и двести тысяч солдат. Настоящих солдат, не говоря о народном ополчении, которого он соберет в несколько раз больше.

Эти слова произнес Себастьян, и у каждого из слушателей в голову закралась мысль о том, что трудно будет покорить такую империю силами четырех сотен испанцев.

Но чем больше трудностей возникало перед ними, тем большим азартом наполнялись сердца конкистадоров. Они провели в этом прекрасном, ослепительно-белом городе несколько дней. Фернан все больше дивился расстилавшемуся перед его взором миру. Лишь сейчас он понял, что блуждая по джунглям, они с Себастьяном лишь слегка приоткрыли полог этого удивительного Нового Света. Теперь же, с каждым днем, он представал перед испанцами во всем своем великолепии.

Когда Кристобаль Колон лишь открыл эти земли, он полагал, что это сказочный Восток: Индия, Китай или острова Сипанго. Он искал здесь владения Великого Хана, описанные некогда Марко Поло. Но не нашел. Отважный мореплаватель так и ушел в могилу, думая, что отыскал морской путь в Азию. Это оказалось ошибкой. Кто бы мог подумать, что именно на их долю выпадет открыть здесь другую империю, наверняка больше и могущественнее любой из азиатских! Вот еще хороший вопрос — а позволят ли им покинуть пределы этого государства живыми? Марко Поло было проще. Он все-таки не с оружием вторгся в чужие владения.

Себастьян нашел друга сидящим под деревом и размышляющим над их спорной удачей.

— Фернан, пойдем со мной. Клянусь, даже мы с тобой такого еще не видели!

Идти пришлось недалеко. Выйдя на просторную площадку, Фернан ахнул от изумления. Перед ним стояли огромные рамы, высотой в два раза превышающие рост человека. На них, параллельно земле, покоились длинные жерди, около дюжины шагов в длину. И на каждую, подобно кошмарным бусам на нить, были нанизаны многие десятки человеческих голов. Сплошная стена голов. На одном постаменте все останки давно уже превратились в белеющие черепа, злорадно скалившие зубы, вперившие пустые глазницы в двух застывших на месте испанцев. На других рамах, видимо более новых, головы все еще разлагались. С некоторых, самых свежих, до сих пор сочилась кровь. Запах стоял просто ужасающий. Фернан поразился тому, что раньше его не ощущал. Ему казалось, что почувствовать такой смрад все они должны были еще на вершине горного перевала.

Помимо воли его пробрала дрожь. Потом он рассердился сам на себя, мысленно обругал и приказал набраться мужества. Разве он только сегодня узнал, что индейцы приносят людей в жертву? Странно, что они хранят эту коллекцию, подобно зримому свидетельству своего зверства.

— Посмотри туда.

Слова Себастьяна вырвали его из оцепенения. Немного в стороне частокол огораживал большую площадку. Открытые ворота позволяли увидеть, что вся она завалена набросанными в беспорядке человеческими костями. Ребра, ключицы, позвоночники лежали целыми горами. Верхний край изгороди, окружавшей эту свалку костей, также украшали блестящие на солнце черепа.

— Жизнерадостные какие, — пробормотал Фернан.

Он бы и сам не смог сказать, о ком сейчас говорил. То ли о черепах, скаливших зубы, то ли об индейцах, придерживавшихся подобных традиций.

— На это место набрел Берналь Диас, — поделился Себастьян. — Вот уж на что неугомонный человек.

Это была чистейшая правда. Диаса они оба знали уже давно. Он участвовал в экспедиции Кордобы, и в походе Грихальвы и вот теперь отправился с Кортесом. Берналь славился совершенно неуемным любопытством. Он старался увидеть любую диковинку, заглянуть повсюду, куда только можно и даже туда, куда нельзя. И еще он вел записи. Когда большая часть конкистадоров предавалась отдыху, Диас доставал из своей сумки тетрадь и записывал все самое интересное, что произошло за день. Кое-что даже зарисовывал. У него, кстати, тоже обнаружились заметные способности к языкам, так что постепенно он осваивал местные наречия.

— Сам понимаешь, Берналь не мог пройти мимо такого зрелища, — продолжил Себастьян. — Ну и нашим тоже показал. Он даже принялся считать отрезанные головы, но так и не совладал. Сам видишь, сколько их здесь. Никто бы не справился. Утверждает, что черепов десятки тысяч. Это еще не все. Повернись налево.

Фернан послушно оглянулся. Там высилась пирамида, сложенная опять-таки из черепов. По периметру ее в землю были вкопаны доски, служившие бортами для конструкции, чтобы содержимое не раскатилось. Это хранилище немного походило на пирамиды, на вершинах которых красовались местные храмы. Четырехугольное в основании, оно сужалось кверху и превращалось в единый пик. Это не было беспорядочное нагромождение. Все черепа лежали ровными рядами, повернутые лицом наружу. Зубы верхней челюсти опирались на лбы нижнего ряда. И так слой за слоем пирамида вырастала, пялясь на окружающих сотнями черных глазниц. Что бы ни означал этот склад, но индейцы к его возведению подошли добросовестно и работали прилежно.

Фернан перевел взор на Себастьяна и, будучи не в силах что-то сказать, лишь покачал головой. После блужданий по джунглям, пленения у дикарей, после всего, что он тогда пережил, ему казалось, что его уже ничем нельзя удивить. Но чем дальше отряд Кортеса забирался вглубь владений Монтесумы, тем больше чудес видел. Как прекрасных, так и ужасных.

— Там, на Юкатане, все еще не так и страшно, — произнес Гонсалес. — Лишь сейчас понимаю, насколько умеренны индейцы майя в вопросах жертвоприношений. Империя Монтесумы действительно очень густо заселена, раз он позволяет резать людей тысячами. Похоже, он просто не знает, что ему делать с подданными. Точно так же, как и с золотом.

— Это настоящий край дьяволопоклонников, — ответил Себастьян. — Нужно любой ценой утвердить здесь христианство. Дивлюсь, как Господь еще не сжег это место небесным огнем. Ни Содом, ни Гоморра, ни Вавилон в библейских текстах не выглядят такими порочными. Почему Всевышний терпит?

— Разве он бездействует? Разве он не прислал сюда нас? Жители Табаско быстро отказались от своих ужасных привычек. Нужно разрушить это место, сжечь свалку останков дотла.

Однако этого им сделать не удалось. Не смотря на все увещевания Кортеса, местные жители к христианству склонности не проявили, от жертвоприношений отказаться не захотели и продолжали резать людей на алтарях. Фернан предложил действовать по старому плану, испытанному в Семпоале — разрушить капища, усмирить недовольство жрецов и вождей, и воздвигнуть здесь крест. Но даже сам падре де Ольмедо, сопровождавший экспедицию, не одобрил таких действий.

— Дикари эти погрязли в столь ужасных злодеяниях, что не откажутся от них так просто. Уверен, что они лишь осквернят наши символы веры, как только мы покинем их город.

Кортес, поначалу также желавший обратить местных индейцев в католичество, прислушался к мнению священника. Он нахмурил свои черные брови и сказал:

— Нет, Фернан. Если мы будем задерживаться в каждом поселении ради утверждения истинной веры, то до столицы никогда не доберемся. Именно там главный очаг этой адской религии, именно там рекой льется кровь жертв. Нужно нанести удар в самое сердце империи.

Через несколько дней отряд покинул великолепный нарядный город, который они между собой прозвали Кастиль-Бланко — Белая Крепость.