Глава вторая

Они шли по изогнутому дугой мосту, словно вросшему в строения. Множество таких мостов, не считая навесных, подобно ветвям лиан, соединяли административные и жилые здания. Здесь были только воздух и небо.

— Влюбленные предпочитают навесные мосты. Говорят, что пару благословляет ветер, шумящий в нитях.

Фин улыбнулся. Почему-то он представил Исиантарин, стоящей на подвесном мосту звездной ночью, ветер колокольчиками звенит в проводах, играет светлыми прядями волос девушки, щекочет чуть вздернутый нос, но…

— Ты не любишь навесные мосты?

— Я вообще не люблю мосты. Уже ночь. Пора бы устроить тебя на отдых. Завтра можешь отсыпаться, гулять и есть…

— Не забыв на рассвете почитать стихи?

— И для стихов найдется время, — она бросила на него взгляд. — А вечером мы найдем занятие, которое придется тебе по душе. Праздность не доводит до добра, айрими.

— Слушаюсь, мой капитан!

На сей раз взгляд девушки пригвоздил его к месту.

— Ты мне не подчиняешься.

— Конечно… Это всего лишь такой оборот речи… — Фин растерялся.

— Пустословие?

— Предпочитаю называть это игрой в слова.

— Как ни называй…

— Вы всё понимаете буквально?

— Так проще. В свое время из-за «игры в слова» пострадали многие.

— Расскажи.

— Не теперь. Еще придет время слушать и говорить. Сейчас же тебе стоит отдохнуть.

— Хорошо, как скажешь, но объясни хотя бы, что плохого в том, что кто-то может быть подчинен тебе?

— Ничего плохого. Любому человеку это пойдет на пользу. Вот только подчинение достойно службы, а ты не служишь мне. Если не служишь, то не стоит ограничивать свои ветры.

— А почему ты ограничила свои?

— У всего есть причины.

Исиантарин замолчала. Звезды слабо поблескивали на далеком небе. Фин вспомнил о девочке, которую оставил в одном из эфиров. Там чтили звезды, но забыли в своем почтении о свободе.

— Ты грустишь, айрими?

— Нет. Думал о звездах.

— Ты действительно поэт.

Они прошли в арку одного из зданий, поднялись по лестнице, в пролетах которой находилось множество дверей, до верхнего этажа.

— Здесь я живу.

Дверь приветливо распахнулась сама. Фин перестал удивляться этому факту. Коридор был так же изломан выступающими углами, как и кабинет ритана. Стены его от пола до потолка были так же покрыты надписями. Исиантарин спокойно прошла в комнаты, Фин же задержался, останавливаясь у каждого угла, вглядываясь в угольную вязь.

— Что не так? — девушка выглянула в прихожую.

— Эти надписи…

— Защита от проклятья.

— Какого проклятья?

— Мы не говорим о нем.

Комната ударила по глазам синевой. Фин ожидал искрящегося снега, а окунулся с головой в небо. Исиантарин победно улыбнулась и указала рукой на дверь.

— Ты будешь жить там. Есть кровать, окно, вода. Всё, что сверх, проси.

— Спасибо. Пока я не уверен, что хочу чего-либо, кроме сна.

— Тем лучше.

Фин в нерешительности остановился у двери. Она тут же открылась. Фин обернулся. Исиантарин обернулась у открытой двери напротив. Между ними лежало голубое небо, вшитое в пространство проходной комнаты.

— Прозрачных снов тебе, айрими.

— Прозрачных снов.

— Мне следует желать штормовых, дабы штормы мне только снились, — Исиантарин улыбнулась и скрылась в своей комнате. Фин тут же поклялся, что выучит назубок все эти приветствия и пожелания, а потом напишет парочку новых, чтобы сложный этикет этих привыкших всё воспринимать буквально людей обогатился еще несколькими метафорами.

В комнате не было лампы, но стены, как и везде, излучали слабый свет. Минимализм, похоже, здесь приветствовался. Низкая кровать, письменный стол у окна, не украшенного шторами. Фин распахнул створки. Ненавязчивый, но ощутимый запах роз примешивался к соли океанского ветра, звезды выкладывались в неизвестные сложные созвездия, горизонт был смазан непроглядной тьмой. Если звезды смотрят на эти порты, наверное, тоже считают их некими светящимися созвездиями…

Фин прошел в небольшую ванную комнату. Некоторое время исследуя рычажки, разобрался с системой подачи воды и приятно поразился её мягкости — как, интересно, её очищают? — и нисколько не удивился, обнаружив, что его ждет чистая, пошитая уже по местной моде одежда, однако в постель забрался нагишом. Матрас был жестким, но удобным, почти идеальным. Накрывшись с головой легким одеялом, тут же нагревшимся, Фин провалился в сон.

Красотка в маске, скрывающей разрез глаз, поцеловала его в висок посреди людной площади. Хохочущий и кричащий праздник разворачивался в ночном городе. Краски его — багрово-алые, ярко-синие, взрывающе-зеленые, ядовито-желтые — резали глаза, заставляя подслеповато щуриться. Факелы взмывали в воздух, падали, со змеиным шипением тухли в воде каналов. Самые немыслимые маски окружали его. Перья, клювы, когти, накладные носы, кружево, драгоценные камни терзали сознание. Поцелуй путеводной нитью потянул его, заблудившегося в сумасшедшем карнавале, прочь. Шаг за шагом в темноту и пустоту. Шлейф духов оставлял в воздухе ускользающий аромат роз. Фин тянулся к нему всем естеством, настолько сильно, что ему начало казаться, будто сам растворяется в ночи, становится этим запахом, а когда-то давным-давно был лепестком розы, безжалостно раздавленным ради капли масла. Он почти ощущал ту боль, которая позволяла неизвестной манить его за собой, боль, уничтожающую прекрасное — ради прекрасного. Где-то за невидимым углом послышался смех, звонкий, тонкий, взрезающий вены своей искренностью. Фин рванул туда — и оказался в комнате с белыми стенами, испещренными неясными знаками. Ни дверей, ни окна, ни незнакомки, только иероглифы-буквы, потрясающие красотой своего исполнения и гнетущие силой, в них укрытой. Как только Фину показалось, что он может их прочесть, что понимает каждый нюанс, каждый оборот, буквы начали отрываться от стен, собираясь в огромный молчаливый рой над его головой. Страх, неконтролируемый и всеобъемлющий, уже охватил Фина. Бежать, бежать сквозь стены, вырываясь из клубка жалящих букв, бежать так быстро и долго, чтобы даже собственное дыхание оказалось позади. Внезапно он врезался грудью в металлическую сеть, распятый, подобно бабочке, на гигантской паутине, удерживающей белоснежные здания города-флотилии вместе. Невозможность пошевелиться, закричать, порвать стальные нити, уже вздрагивающие под лапами огромного паука, приводили Фина в бешенство — и ужас. Тишина, коконом окутавшая, оглушающая, разорвалась вороним граем. Черная птица приближалась. Взмахи её крыльев тяжелыми ударами приминали воздух.

— Отпусти!

Птица взвилась спиралью ввысь, чтобы опрокинуться на паутину.

— Отпусти!

Взгляд её молил, когти рвали металл в клочья.

— Отпусти!

А Фин уже летел в пустоту, не удерживаемый, не преследуемый никем и ничем, кроме хриплого крика о помощи.

Он проснулся не сразу. Волны сна никак не желали отпускать, укачивая на белом лепестке, плывущем в темноте. Ни звука, ни мысли, только теплый ветер, пахнущий солью и розами, слабо поглаживал дрожащие веки. Фин слушал сердце, понимал, что спит, но не торопился открыть глаза. Нужно было сперва унять дыхание и понять…

Из бесконечного покачивания его вырвало осторожное прикосновение теплой руки к плечу. Исиантарин. Имя бальзамом растеклось по венам. Фин ухватился за прочную нить тепла, подтянулся, потом еще немного — и открыл глаза. Девушка тут же отняла руку. Он улыбнулся и получил ответную улыбку, со сна всё никак не понимая, почему взгляд девушки столь изучающий. Спустя несколько долгих секунд Фин осознал, что во сне одеяло сбилось на пол, и теперь все особенности строения его тела предоставлены для детального изучения. Кто-то иной смутился бы, но Фин вальяжно подтянул ткань к себе, набрасывая одеяло на бедра.

— Давно будишь меня? — спросил он, потирая глаза.

— Несколько минут. Мне начало казаться, что тебя забирает дно.

— Забирает дно?

— Да. Это когда люди засыпают и не могут проснуться. Они видят сны, понимают, что спят, но не могут открыть глаз — и умереть тоже не могут…

— Хорошо, что до дна я не дотянулся, — Фин сел, пытаясь представить каково это — вечно спать. Слишком гнетущие мысли для начала дня. — У вас принято завтракать?

— А так же обедать и ужинать. Приводи себя в порядок. Я буду ждать за дверью.

После невольного обнажения Фин не возражал бы, если бы девушка осталась здесь и дальше, но она, скорее всего, сочла упавшее на пол одеяло недостаточным аргументом для того, чтобы не выходить из комнаты.

Струи ледяной воды обожгли кожу и в мгновение прояснили сознание.

Фин слышал от учителя, что сны саоссцев часто являются гораздо большим, нежели простой игрой подсознания. Тем более, если это кошмары. Они снятся очень редко, почти никогда, потому относиться к ним нужно с особым вниманием, стараясь раскрыть каждый штрих сказанного Первоначальным. Если бы здесь был Сид, можно было бы всё рассказать ему, он непременно бы всё понял и объяснил: и паутину, и запах роз, и женщину, и проклятья, и птицу. Вот только Сида здесь нет. Значит, придется разбираться самому, раз за разом погружаясь во мрак, чтобы понять.

Фин сплел еще влажные волосы в косу, неотрывно глядя на отражение своих глаз в маленьком зеркале ванной, окончательно принимая для себя тот факт, что сон развивается, ведет куда-то, чего-то требует от него. Раз так, то стоит прислушаться к настояниям, а пока — завтрак.

В синей комнате был накрыт стол. Минимум приборов, графин и две чаши.

— Мы предпочитаем не нагружать себя едой, но ты, я вижу, голоден. Поэтому выпей.

— Что это?

— Торговцы называют этот напиток глотком жизни, очень бодрит и насыщает.

Фин сделал глоток и благословил создателя столь дивной жизни: тепло и живость тут же наполнило тело, ощущение голода значительно притупилось, а настроение улучшилось.

— Туда добавляют мозг рыб, — продолжала Исиантарин, надкусывая фрукт, напоминающий яблоко, только продолговатой формы. — На той глубине, где они обитают, им зачастую нечем питаться, потому организм вырабатывает особое вещество, наркотик, создающий те самые ощущения, что испытываешь и ты сейчас.

Фин поперхнулся:

— Это не запрещено?!

— Нет, такой прекрасный эффект! Зачем запрещать то, что несет его?

— А опасность есть?

— Если бы она была, ты не пил бы это, — Исиантарин посмотрела на Фина как на непонятливого ребенка.

Ребенок опасливо сделал еще один глоток, потом окончательно смирился с мозгом глубоководной рыбы и допил содержимое бокала залпом. Девушка одобрительно кивнула.

— Ты плохо спал, Фин.

— Всегда плохо сплю на новом месте, — он пожал плечами.

— И только?

— Да.

— А что ты видел во сне?

— Паутину и ворона.

— Жаль, что мы не толкуем сны. Я слышала, что небесные скитальцы умели это делать когда-то и учили наших мудрецов, но они утратили навык после того, как опустилось проклятье.

— Проклятье?

— Не лучший разговор для утреннего часа. Солнце проснулось совсем недавно.

Девушка протянула руку, беря с маленького столика у окна небольшую металлическую табличку. Демонстративно медленно она провела над ней рукой, пластинка развернулась подобно бутону цветка. Лепестки не срывались, а осторожно вынимались.

— Наши книги требуют особого к себе отношения. Будь внимателен, и они одарят тебя даже свыше необходимого. Ты ведь умеешь читать? — она протянула лепесток Фину.

— Умею. — Он прочел вслух:

«Среди океанской печали

И радости бури небесной,

Я свой корабль направляю

К тебе и только к тебе,

Повинуясь лишь компасу сердца...»

— Нравится?

— Очень.

— Мы любим поэтов… — Исиантарин секунду помолчала. — Итак…

— Итак?

— Сейчас я должна уйти. Ты волен остаться и познакомиться с нашей мудростью, — она указала на полки, полные книг. — Можешь пойти на прогулку по порту, теперь ты выглядишь достойно и никого не испугаешь. Я вернусь раньше закатного часа.

Исиантарин уже поднялась из-за стола.

— Что я должен тебе пожелать?

— Ветра в спину.

— Ветра в спину, Исиантарин.

— Не бойся ветров, айрими.