Глава вторая

— И что же ты хотела мне сказать? — спустя несколько часов Фин нашел Литу у озера. Вода успокаивала девушку, придавала сил, позволяла не отвлекаясь поразмышлять под неспешный плеск волн.

— Ничего. Разве я имею на это право, ты ведь глашатай, — девушка пожала плечами.

— Имеешь. Каждый имеет это право. Закон…

— Закон? — Лита прервала парня, повысив голос и тут же сводя его на шепот. — Закон лишь провозглашает, но кто решится выступить против? Разве хотим мы, чтобы нашу деревню обложили двойным взысканием за непочитание воли звезд? Или сожгли? Или увели мужчин в армию?

— А разве хотите вы молча сносить увеличение поборов?

— О чем ты говоришь, глашатай? Подбиваешь нас к бунту, чтобы самому через нашу волю возвысится и первым донести на непокорных?.. — Лита набрала побольше воздуха в грудь, готовясь продолжить гневную тираду, но умолкла, не произнеся ни слова. Фин как-то вдруг помрачнел, взгляд голубых глаз потемнел, стал, как на мгновение показалось Лите, зеленым, плечи его опустились. — Что с тобой, глашатай? Или я тебя раскусила, и ты переживаешь о том, что не получишь долгожданной награды?

Лита злилась, злилась и не могла остановиться. Она верила в силу магистрата, видела своими глазами вереницы пленников из-за гор, но прав магистров она не принимала. Сто тридцать благих дел давно уже истерлись за веками. Список не пополнялся со времен учебников из бересты. Разве можно верить в то, что благость всё еще с магистрами, если благости с их народом не происходит. И этот наглый глашатай, вломившийся в их дом, сейчас каким-то странным образом заставлял её выплескивать давно затаенную обиду на несправедливость, которую никому прежде девушка не поверяла.

— И что? Что теперь? Достанешь печатку и отправишь меня к монашкам?!

— Сядь, — а Лита и не заметила, как подскочила. Холодный голос Фина несколько отрезвил ее, заставив на секунду прикусить язык, представив последствия подобной вспышки. — Сядь и послушай.

Лита обиделась. Сходу обиделась на то, как сумел осадить ее этот юнец. То, что сама она была всего на несколько лет старше, хотя точного возраста гонца девушка не знала, но на вид определяла без проблем, роли не играло. Почему-то одного голоса парня было достаточно, чтобы ей захотелось его послушать, забыв о странном его появлении, недомолвках, непонятных высказываниях о магистрах. Лита уставилась на воду, Фин заговорил, выждав несколько минут:

— Магистры несправедливы, но опасны. Даже то, что мы сейчас сидим здесь с тобой на одном камне, может быть для нас риском. Звезды давно уже умолкли для правителей, но они нашли другие уши, другие языки, которые куда ближе к ним, чем звезды. Поэтому мы должны быть осторожны, произнося слова, проникая в деревни, проскальзывая сквозь Сто тридцать благих дел в мысли людей…

— Кто это — мы? — Лита не отводила взгляд от волн, но непроизвольно наклонилась ближе к Фину.

— Мы — те, кто не желает такой участи для этого эфи… мира.

— И много… нас? — девушка прикусила губу. В голову прокралась мысль о том, что сумка с вещами давно уже припрятана для побега. Она сама не знала, зачем куда-то понадобилось бы бежать, но несколько недель назад сделала тайник в кустах невдалеке от просеки.

— Немного, но мы способны многое изменить, — Фин повернул голову, шепча Лите на ухо: — И каждый из нас знает, на что идет и ради чего. Ты знаешь?

— На смерть ради воли звезд.

— Как и гласит великий Закон.

Ранним утром они остановились посреди глухого леса. Вечерний разговор и один единственный взгляд решили всё для Литы. Её никто не стал бы искать: странная девушка постоянно шныряла в округе, а ночевать предпочитала на сеновале — до утра не хватятся. Сейчас она стояла рядом с Фином, тревожно вслушивающимся в голоса леса, поправляла ремень дорожной сумы и усердно помогала, не мешая глашатаю. Все вопросы оба решили оставить на потом, выбрав самым лучшим на данный момент как можно более дальний переход. Попытки отдышаться после долгой ходьбы и вовсе выбили из головы все мысли.

— Идем, нам туда, — Фин неопределенно махнул рукой на запад. Лита вздохнула и двинулась следом. Чего только она не передумала о странном глашатае за время их ночного перехода. Как оказалось, парень отлично видит в темноте, к тому же обладает огромной силой и выносливостью. Если девушка едва поспевала за ним, то у него даже дыхание не сбилось. Усталость тоже не была ему свойственна. Фин ловко обходил овраги, помогал Лите переходить речушки и неизменно улыбался. Он знал все броды, тропинки, непроходимые валежники в округе и, должно быть, во всей стране.

Солнце ползло за ними следом. К полудню Фин предложил устроить привал, переждав самое жаркое время. Лита не сопротивлялась. Она настолько вымоталась, что не чувствовала ног. Путники забрались под ветви высокой ели, разделили нехитрую трапезу и молча отдыхали.

— Послушай, — решилась прервать тишину Лита, — куда мы идем?

— В столицу.

— Но разве нет прямой дороги? Зачем нам пробираться по лесу, когда мы могли бы забраться в чью-то телегу и преспокойно доехать до места. Тебе с печатью никто не осмелился бы отказать.

— Никто. Да если я добавлю, что везу невесту венчаться в соборе, тем более… — глашатай улыбнулся, мечтательно прикрыв глаза.

— Какую невес… Ах ты! Ты, что, меня похитил?! Не-е-ет! Не может быть!

— Успокойся, иначе от твоего крика эта ель сбросит иглы до того, как у нее вырастут новые, — Фин рассмеялся. — Я всего лишь выдумывал возможную легенду. На самом деле, мы могли бы идти по дороге. Я даже думаю, что так было бы гораздо проще, быстрее и надежнее, но и в половину не так приятно, как сейчас.

— Что? — Лита искренне не понимала, что может быть приятного в подобном путешествии.

— Что-что, разве мы могли бы отдыхать под елью, сколько нам вздумается, если бы ехали в повозке? Могли бы мы вот так спокойно разговаривать, не опасаясь того, что услышит нас кто-то, кроме птиц? Могли бы мы вдыхать лесной аромат…

— Так, — девушка приложила ко лбу парня ладонь, — у тебя жар? Ты бредишь? К чему все эти красоты, когда у нас важное дело? Разглагольствования об ароматах могут и подождать до той поры, когда мы уничтожим…

— Так, теперь у тебя жар, — Фин осторожно снял ладонь Литы со своего лба. — Нет ничего важнее жизни и удовольствия от нее.

Лита недоуменно уставилась на глашатая. Если он скажет еще что-нибудь в таком духе, то она вполне может счесть его сбежавшим из юдоли Грусти. Как он может вот так спокойно говорить об удовольствии от жизни, когда над их страной повисло мрачное облако, когда каждый может быть уничтожен волей магистров?! И разве не он сам говорил о том, что несправедливость должна быть наказана? Фин словно бы прочел упрек в ее глазах — или мыслях: эту удивительную способность парня Лита заметила сразу, но предпочитала не задумываться над таким колдовством.

— Послушай, Лита, всё, что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились, направлено на то, чтобы нам жилось хорошо и спокойно, так почему во время продвижения к нашей цели, мы не можем выкроить себе минутку на наслаждение?

— Это может подождать!

— Я слышал, но я не хочу ждать. Я и так долго ждал…

Лита помолчала немного. Она совершенно не понимала этого человека. Отказывалась понимать.

— Но подумай сам, ведь переход по лесу утомителен, деревья, болота, реки… Всё это может нас затормозить… А ведь еще идти и идти…

— Если бы ты была вполовину меньше загружена мыслями о трудностях, то заметила бы, что за деревьями, к которым мы так близки, виден просвет, а это значит, мы выходим из леса. А если бы ты была чуть меньше погружена в свой гнев, то поняла бы, что мы прошли очень большое расстояние, избегнув остановок и окольных дорог, приблизившись к городу настолько, что дойдем до его стен к закату.

Лита открыла рот, закрыла, открыла снова — и рассмеялась.

— То, что ты торопишься куда-то, не должно затмевать для тебя сам твой путь.

Девушка встретилась взглядом с Фином. Голубые глаза глашатая были полны безмятежности и улыбчивости. Невольно Лита сравнила его со звездой, которая точно знает, кому должна осветить дорогу.

— Господин, люди с севера доносят, что бунтовщики продолжают плести сети, — старикашка омерзительно улыбнулся. То ли ему доставляла удовольствие новость, то ли выражение лица господина, то ли последствия, которые оно неминуемо вызовет.

— Сколько раз я предупреждал их, Карат?

— Сотни раз, мой господин, сотни раз вы говорили им о том, что воля звезд на вашей стороне.

— И не только, — господин скрывался за высокой спинкой кресла. Он не считал нужным поворачиваться, двигаться или хотя бы открывать глаза. — Прикажи выпустить Ворона.

Старик-слуга расплылся в ухмылке. Он давно уже ждал этого момента. Каждый день. Клацая гнилыми зубами на каждого, кто посмел надеяться на милость господина Верховного магистра.

— Да, господин. Да.

Черные перья усеивали огромную клетку. Под ногами хрустели кости, кое-где покрытые остатками плоти. Стража боязливо жалась к прутьям, выуживая среди хлама и остатков еды человеческие черепа. Никто из этих троих не желал подобной работы. Каждый проклинал день, когда уверовал в правду магистров. Ни один из них никогда не расскажет об этом, потому что видел, к чему приводит неповиновение.

— Лита! Лита!

Женщина уже третий день кряду выходила на крыльцо в час ужина и звала дочь. Селяне не смеялись, не искали девочку, только молча опускали головы, когда видели её мать. Конечно, что может быть проще: сбежала с глашатаем магистров, отправилась искать легкой жизни под боком у владетельных особ. Никто за такое не осудит. Только вот мать жалко. Никак не втолковать женщине, что сбежала девчонка, влюбилась, чего уж теперь. Ведь не случайно же пропали вместе и глашатай, и Лита. Не дикие звери пожрали, не разбойники напали. Отец был бедокур, да и дочь вся в него. Однако сердце матери тревожно сжималось всякий раз, как она выходила на крыльцо звать Литу. Знала, что не откликнется, не прибежит запыхавшаяся, но словно бы призывала для дочери удачу, произнося ее имя.

Так и сегодня. Как и вчера. Только вот небо стало непривычно низким, звуки — глухими, и эхо не отзывалось многократно. Селяне то и дело поднимали головы к небу, ждали грозы, града, снега, — но пришел Ворон. Вызванный из небытия, позабытый демон, прожорливый и страшный, как сама смерть, раб Грусти и меч магистров, Ворон сбрасывал перья, но не имел оперения, бесшумно вился над порушенными домами и трупами, черной тенью сбивал с неба звезды, сбрасывая их в озера, замершие в ужасе. От деревни к деревне, по всем восточным и северным землям рассыпался грай его прислужников, созванных на небывалый пир погибели и страха.

— Скольких ты оставил сегодня сиротами? — магистр смотрел в черный глаз, как в бездну. Ворон не отвечал, клюв лязгнул о прутья решетки. Магистр отступил, улыбаясь. — Ты не оставил даже сирот, я должен был догадаться. Ты хорошо поработал, надеюсь, что теперь ты сыт.

Чувство собственного величия затопляло грудную клетку жаром. Верховный магистр спускался по лестнице, осознавая себя почти богом. Звездой. Значит, недаром он так старался, выворачивая отражения ночных светил, постигая иную сторону магии, безвестную и чудовищную. Недаром открывал запыленные книги одну за одной, заглядывая в давно забытое. Теперь он силен как никто иной. Теперь он — властелин Ворона, властелин всего мира. Кучка недовольных — ему не указ. Никто не указ. Невольно магистр рассмеялся, но тут же принял серьезное и скорбное выражение лица: он вступал в покои брата Фарка.

— Как твоё здоровье, брат? — выражение лица Верховного пронизывало сочувствие. — Не стало ли легче после приёма лекарств?

— Нет. Кажется, пришел и мой черед отправиться в звездную обитель, — брат Фарк приподнялся с подушек. Каждое движение давалось ему с неимоверным трудом. Как и слова. — Пройду по Млечному пути вслед за нашими братьями.

— Готов ли ты к этому? Ты же так молод! — сочувствие уже затопило всю комнату, мешая брату Фарку дышать. — Если брат Гриммель был стар, если брат Карт был с детства болен, если брат Варат поддался греху плоти, то ты… ты… Ты не можешь так скоро отправиться к пути!

— Не поминай ушедших братьев, на всё воля звезд, — брат Фарк закашлялся, капли крови упали на рукав его халата. — Лучше подбери нам достойную замену.

— Вне сомнений, брат, вне сомнений. Мне помогут наши братья, — верховный магистр отвернулся к столику, уставленному флакончиками лекарств, наполнил крохотный бокальчик рубиновым тягучим отваром и улыбнулся. Если кто и брат ему, то только он сам. Больше никто. И досадное недоразумение с оставшимися двумя он решит так же споро, как и с предыдущими. Заботливо суетясь вокруг постели Фарка, магистр считал минуты до того, как Четвертый магистр отойдет к звездам. Одна. Две. Брат Фарк закашлялся, воздух отказывался проходить в опухшее горло — несколько вдохов, судорога. Верховный со всей серьезностью закрыл веки еще одному препятствию на своем пути к власти.

— Братья! — он распахнул двери в соседнюю комнату. — Еще один наш брат отправился постигать путь звезд. Не знак ли это? Не знак ли это, что нам нужно действовать активнее, приближая к звездам всех неверных?

Магистры переглянулись, задумались, брат Гарольд даже кивнул. Верховный магистр прятал торжество во взгляде. Всё было слишком просто, а значит, на то воля звезд. Они благоволят ему. Защищают. Указуют путь. Если для достижения цели потребуется оставить вдовами нескольких женщин, сиротами десяток детей, он согласен, согласен, ведь это самая малая цена, которую он готов заплатить за то, чтобы стать не просто Верховным, но Великим, а там — и Вечным. Как звезда.