Глава вторая

Фин не направлялся в какую-либо конкретную точку, он просто позволил свету забрать себя. Сейчас пришло настоящее время для странствий, так он чувствовал, так понимал то, к чему шел. Дом не манил его, не звал, словно Саосс перестал существовать, будто освободил от неких оков, как только Фин принял свое прошлое, осознал и отпустил. Отпустил ли? Он всё еще учился чувствовать боль настоящей утраты — и учился бороться с ней. Возможно, потому что чувствовал всё словно бы впервые, Фин только закрыл глаза, вздохнул — и растворился в волнах полотна.

Когда оказываешься там, всею силой сути должен стремиться куда-либо, иначе полотно обернет мягкой тканью и утянет на самое дно. Что там — на дне — никто не знал, оттуда никто не возвращался, чтобы поведать о мраке, свете или искаженном пространстве. Каждый проходящий сквозь него должен быть предельно осторожен и сосредоточен на цели, но Фин ее не видел — да и не желал. После стольких переходов он с усмешкой спрашивал себя, что за дурак назвал Полотно полотном. Оно вовсе не было таковым, даже не походило ни по каким ощущениям. Скорее, это свет, теплый свет, но вязкий, будто настолько медлителен, что попав в одну точку больше не желает куда бы то ни было стремиться. Порой этот свет жжет. Так, как сейчас. Фин чувствовал, что проваливается в ткань, попытался выбраться, но тут же понял тщетность своих попыток. На мгновение им овладела паника, но он понял, что даже она его не спасет теперь. Новая вспышка света слегка опалила ему ресницы, перекрыла дыхание, еще сильнее вдавила в теплое светящееся месиво. Фин протянул вверх руки, тут же понимая, что и они увязли: он был распят в дрожащем молочном свете — и улыбался, пока очередная волна не поглотила его полностью, оставив лишь слабую вибрацию Полотна и крупицу саосского блеска.

Дно оглушило Фина мгновенно. Столько шума он не слышал еще никогда и непроизвольно закрыл уши, пригнувшись.

— Да, — старческий голос раздался за его спиной, — когда рядом аэропорт, шум мешает, но к нему быстро привыкаешь!

— Аэропорт?

Фин обернулся. Старик в кресле-качалке улыбался, глядя на озадаченного молодого человека, и указывал пальцем вверх. Фин поднял голову. Огромная туша самолета набирала высоту, взмывая в небо…

— Как птица…

Фин долго не мог оторваться от удивительного зрелища. Всё, что он читал об эфирах, не шло в сравнение с тем, что он видел сейчас. Пожалуй, только то, что когда-то краем уха он слышал об изобретателях Фатерники и их удивительных творениях, позволило ему не убежать в страхе. Он знал, с чем столкнулся. Выходит…

— Дедушка, это Фатерника?

— Э-э-э, нет, сынок, ты что?!

Пришла пора Фина удивляться. Он не был самым внимательным учеником, но готов был поклясться, что не знает эфира с таким названием.

— И… что это за место?

Похоже, дедок получал невероятное удовольствие от абсурдного разговора:

— Это город. Большой город, — широкий размах рук, очевидно, должен был символизировать размеры поселения. — Здесь живут люди.

— Живут? То есть… И это не Дно?

— Ну-у-у, не знаю, как посмотреть, мальчик…

Фин окончательно запутался:

— А как нужно смотреть?

— Смотреть нужно вперед! Откуда ты свалился такой? Я только стал засыпать, а тут ты! И как подкрался?..

— Я не крался… Я просто… Меня зовут Фин.

— Фин! Хорошая кличка. Садись, Фин, потолкуем, — старик указал на плетеный стул рядом с собой.

Только теперь Фин огляделся. Он находился в саду, над ним привычно простиралось небо, затянутое тучами, но, по всей видимости, голубое, скорее всего, стояла ранняя осень, когда еще тепло, но яблоки уже наливаются соком и тянут ветви к земле. Где-то за стволами деревьев виднелся край деревянного дома, скорее всего двухэтажного или с очень высокой крышей. Фин осторожно опустился на предложенный стул.

— Ты вор?

— Нет.

— А как ты сюда попал? У меня высокие заборы, а ворота заперты…

— Я… ловкий.

— А зачем ты пришел ко мне?

— Я, по сути, не к вам, я вообще…

— Но в этом доме живу только я. Иногда заходит сосед, мы играем в шахматы, а больше никто и не приходит…

Старик, казалось, совершенно не боялся Фина, он выглядел больше заинтересованным, нежели испуганным, а Фин впервые не знал, что ответить, потому что проницательный взгляд никак не позволял солгать, да и обстоятельства появления не давали возможности хоть как-то вывернуться.

— Я прибыл из полотна, что связывает миры.

— О-о-о, — дед подался вперед, подслеповато щурясь. — Рассказывай!

И Фин рассказал, не отдавая себе отчета в том, что о некоторых вещах лучше было бы умолчать, какие-то выразить иначе: он захлебывался словами и отчаянно жестикулировал, сам удивляясь тому, откуда взялось почти безграничное доверие к неизвестному старику. С другой стороны, что разбитый артритом человек мог бы ему сделать?

Долгие несколько минут после завершения повествования старик молчал, затем пожевал губами воздух и произнес:

— Ты актер?

— Нет, — Фин удивился подобной реакции, потому пребывал в некотором замешательстве. — Правда несколько раз я позволил себе не быть тем, кто я есть на самом деле. Вы помните, я рассказывал…

— Да-а-а, помню. Странный ты. Зачем с братом не пошел? У тебя был бы почет, уважение…

— Или смерть. Я до сих пор не знаю точно, что с ним.

— Да всё с ним в порядке, — дед с такой уверенностью махнул рукой, словно точно знал, что происходит по ту сторону полотна, о котором и узнал-то несколько минут назад. Фин списал подобное поведение на старческое понимание бренности и волнений.

— Быть может, но, как бы то ни было, теперь я здесь. И совершенно не представляю, что это за эфир.

— Не хуже да и не лучше других… — так же спокойно заявил старик, помолчал и добавил: — Надо думать, что не хуже и не лучше.

— Расскажете мне?

Фин понял, что никто в этом дворе не будет смеяться над его историей, не сочтет сумасшедшим, хотя по реакции собеседника ясно видно, что ни о каком Саоссе, Владыке и Полотне здесь слыхом не слыхивали. Здесь даже и магии-то особой нет, только чье-то неуловимое вмешательство. Впрочем, об этом он подумает позже. Слишком уж многое произошло с ним за последние… сутки? несколько часов? недель? Между тем, старик, внимательно глядящий на Фина, набил трубку, закурил и прокашлялся:

— Я-то расскажу, вот только говорить придется долго, — и он рассказал о войнах, убийствах, политике, о далеких горах, о цветущей вишне, о больницах и школах, о государствах и полетах за пределы планеты. — … И там точно нет никакого полотна, одни лишь звезды.

— Странное место. Вполне может быть, что Дно именно такое и есть. Эфир без Полотна, вне Полотна, за чертой привычного нам, но как же он держится, на чем стоит?!

— Это к физикам, а я об этом и знать не хочу.

— А кем ты был?

— Я-то? — старик словно замешкался с ответом, подбирая слова. — Да кем я только не был! Меня Максом зови. А большего и не нужно знать. Тебе есть куда идти, блуждающая душа?

Только сейчас Фин осознал, что приближается ночь: двор заволокло постоянно удлиняющимися тенями, яблони гнулись под порывами уже холодного ветра, солнце как-то уж очень быстро скрывалось за горизонтом. На мгновение Фину стало страшно, а Макс только сидел и смотрел на него угольно-черными глазами, ничего не выражающими, словно не глядящими на мир, а отражающими его. Фин поежился, страх отступил.

— Нет, но я что-нибудь придумаю.

— Ага, придумаешь, а потом упекут тебя в психушку, и что мне прикажешь делать?!

Фин не стал спрашивать, что такое «психушка», только пожал плечами. Непривычно было видеть человека, который готов взять на себя ответственность за странника в чужой стране, тем более, неудобно было пользоваться первым же знакомством, однако выбора у него не оставалось.

— То-то же! Поживешь у меня. Дом у меня хоть и не большой, но свой, никто сюда не ходит, так что тихо тут.

Кряхтя Макс поднялся и поковылял к дому, скрытому в мрачной тени сада. Когда входная дверь открылась, Фин невольно поморщился: большего хаоса он никогда еще не видел. Сломанная мебель поскрипывала ветхостью, ковровые дорожки утопали в слое пыли и земли, в стойке для тростей и зонтов странным букетом расположились лопаты и грабли, из-за двери, ведущей предположительно в кухню, тянуло запахом прелых яблок и гнилого мяса. Не обращая внимания на остановившегося у порога гостя, Макс поднялся по лестнице, остановился в пролете и обернулся:

— Никаких роскошеств тут, конечно, нет, но располагайся. Моя спальня наверху, есть там еще комната, есть чердак, есть еще внизу диван, — Фин покосился на кривобокую кушетку. — В общем, чем богаты. Устал я, пойду полежу. Сплю я мало, а вот полежать люблю. Ты спи, если найдешь чего в холодильнике, то угощай себя сам, а меня не тревожь пока.

И он, тяжело дыша, отправился дальше по лестнице, оставляя Фина в одиночестве. Какое-то время тот постоял у входа, затем неуверенно прошествовал по скрипящим половицам к кушетке, недоверчиво присел, опасаясь тут же рассыпать «диван» в прах, затем прилег и провалился в черную мглу сна.

Несколько недель прошли незаметно. Фин порадовался, что сутки здесь измерялись точно так же, как на его родине, точно так же билось с жизнью время, даже люди не столь отличались от тех, кого ему приходилось встречать прежде. Фин занимался ремонтом дома, Макс курил в саду трубку, а в полночь неизменно поднимался в свою комнату, куда никогда не пускал соседа. Фин же не пытался вмешиваться в и так разрушенный нежданным вторжением постояльца мир старика. Поначалу они много разговаривали, а затем Макс махнул рукой на шкатулку на каминной полке:

— Там деньги, езжай в город и сам смотри, чего хочешь…

Фин не отказался от предложения, и теперь почти каждый день пропадал на улицах. Ему нравились парки, шумные магистрали, бурлящий центр. Иногда он бродил по пригородам, иногда часами просиживал на скамейке у какого-нибудь торгового центра. Он знакомился с людьми, хотя те и не подозревали об этом. Их мысли были открыты ему. Чего раньше Фин не знал, то легко мог прочесть в книгах и размышлениях тех, кто проходил мимо. Но однажды…

Женская туфелька просто упала прямо перед ним на тротуар, за ней — вторая. Фин поднял голову вверх и улыбнулся. Ему необязательно было видеть то, что происходило на крыше, бурю эмоций он чувствовал и без того, вот только так ясно и жадно захотелось посмотреть на женщину, которая способна столько чувствовать в одно мгновенье. Он едва сдержался от того, чтобы сразу же войти в здание, но затем решил подождать немного, всего один день. Зачем? Он не мог объяснить.

— И дались тебе эти туфли? — Макс явно был недоволен тем, что собирался сделать Фин. — Пусть бы и валялись они там хоть до скончания века!

— Я должен ее увидеть, понимаешь?

— Не понимаю. И понимать не хочу. Дура какая-то швыряется обувью, а он уже как влюбленный сосунок!

— Чего ты разворчался, Макс, я всего лишь…

— Всего лишь, всего лишь… Вот увидишь, женщины не доводят до добра, ни одна из них. Знаешь, сколько войн велось ради продолжения рода, ради простого акта соития?

— Причем здесь…

— Да ни при чем. Тоже мне, Золушка!

Фин растерянно пожал плечами, но все же аккуратно уложил находку в коробку, твердо решив завтра же встретиться с той, что так неосмотрительно дала ему для этого повод. Фин не очень понимал, почему его так тянет к ней, что в ней или около нее так привлекает его. Он почти чувствовал флёр опасности, тянущийся за ней, но никак не мог определить его природу. Это интриговало. И после долгих дней молчания Фин впервые был готов заговорить с кем-то, кроме Макса, и не собирался отказывать себе в этом удовольствии.

Тревога, нахлынувшая, как только он вошел в стеклянные двери, неприятно удивила Фина. Он постарался отделаться от незваного чувства и подошел к стойке справочной. Имя девушки не было для него тайной, вместе с ее растерянными мыслями, которые, казалось, преследовали его предшествующие сутки. Понять, что так волновало ее, Фин не мог, но эмоции перекинулись и на него тоже. Вот и сейчас, ожидая доктора, он внимательно смотрел вглубь широкого коридора. Настроения Александры, ее озабоченность, удивление, опасения тянулись подрагивающими, полупрозрачными желтыми нитями прямо к нему. Фин хотел бы погладить их, ему казалось, что они должны быть мягкими, словно плюшевыми, на ощупь, и леденяще холодными, но он не рискнул, а когда оторвался от рассматривания их, то увидел Александру. Губы женщины приоткрылись, взгляд ошарашенный и испуганный безошибочно нашел в толпе снующих посетителей, врачей и медсестер того, кто искал ее… Того, кто приснился ей: тот же прямой тонкий нос, темные волосы, насмешливый взгляд голубых глаз.

— Кто вы?

— Фин.

— И как вы?..

— Ваши туфельки рассказали мне, что очень хотели бы вернуться к хозяйке, — Фин улыбнулся и протянул коробку.

Александра помедлила, приподняла крышку и ахнула. Как же он узнал?!

— Это какой-то фокус?

— Никаких фокусов, Александра…

— Но как вы узнали?!

— Считайте, что это маленький секрет, однажды я расскажу его вам…

Он всё еще улыбался, но волнение захлестнуло его с головой. Что-то в этом здании было настолько пугающим, что заставляло даже его мысленно содрогаться. Быть может, поэтому Александра чувствует скрытую неправильность происходящего? Фин сосредоточенно вглядывался в коридор за спиной женщины:

— Скажите, почему… Что? — Алекс обернулась вслед за взглядом Фина.

— Нам нужно подняться наверх.

— Но зачем? Да кто вы такой?!

— Наверх!

И он уже тащил ее за собой к лифту. Наугад нажав кнопку, он нервно сжал руку Алекс. Его неумолимо тянула к себе какая-то сила, затягивая в эпицентр мрачного торнадо; Фин не понимал, почему никто не видит того же, что и он. Двери лифта разъехались в стороны.

— Где мы?

— Детское отделение… Педиатрия, — Алекс была так поражена странным поведением незнакомца, что никак не могла взять себя в руки. Что-то в нем отталкивало, что-то чужеродное, непонятное, далекое — и страшное. Она вздрогнула под его взглядом. — Но дальше вы не пойдете! Спасибо за то, что вернули мне туфли, но на этом, я думаю, стоит прекратить наше знакомство… Да куда же вы?!

Не обращая внимания на слова Александры, Фин пошел вдоль коридора. Его рассеянный взгляд отмечал то, как странно смотрят на него медсестры, как затихают плачущие дети, стоило ему только пройти мимо их палат, но нечто влекло его вперед со все большей тягой.

— Я позову охрану!

— Не позовете, — Фин резко остановился, повернувшись к Алекс. — Вы ничего не понимаете и не поймете, если не позволите мне идти туда, куда я направляюсь. Я должен. Я объясню.

И было что-то в его тоне, что не позволило Алекс открыть рот в возражении, она только молча последовала за Фином, бросая умоляющие взгляды на безмолвствующие стены коридора. Фин остановился так же резко, как и сорвался с места. Палата была самой обыкновенной на первый взгляд. Приоткрытая дверь выливала в коридор приглушенные звуки приборов — и волны энергии, которая и привлекла Фина сюда. Он толкнул дверь, не решаясь переступить порог.

— Сегодня он не в настроении, — проговорила Алекс из-за плеча Фина.

— Что это? Кто он?

— Фауст. Мальчик. Он в коме уже несколько лет.

— Но как он?..

— Я не знаю… Просто порой он не хочет, чтобы кто-то к нему входил. Словно выталкивает. Я это чувствую… Думала уже, что помешалась, но если и вы…

— И я.

— Может быть, вы все же объясните?

— Вы говорили, что чувствуете, вот и я чувствую. И что-то привело меня к этому мальчику.

Алекс задумчиво кивала. Если бы Фин остановился у какой угодно палаты и начал бы говорить такие вещи, то Александра попросту решила бы, что он сумасшедший, но он выбрал именно ту комнату, что пугала ее порой до дрожи в пальцах, и он говорил то, о чем она думала так долго — и совершенно безуспешно.

— Вы экстрасенс или что-то вроде того?

— Я не знаю, о чем вы, я просто чувствую, что должен побыть с этим ребенком. Вы позволите?

— Вы его узнали? Вы его родственник?

— Может быть, я не знаю…

Фин чувствовал некую связь между собой и худым телом на белоснежных простынях. В чем она заключалась, он не мог объяснить, но ленты настроений Алекс, Первоначальное Фина и непроглядная мгла ярко освещенной комнаты сливались в нечто единое, глубокое, тянущее.

— Я должна вызвать охрану, вам нельзя находиться здесь, — Александра пыталась прийти в себя.

— Вы же знаете, что я не причиню ему вреда.

— Я не знаю. Я вообще вас не знаю, — она сделала шаг назад.

— Но я знаю вас, Алекс, позвольте мне побыть с ним.

— Вы… вы можете помочь?

— Я не уверен.

Алекс сделала еще один шаг назад, Фин смотрел на нее, и взгляд его улыбался так ровно и спокойно, словно внушал ей что-то, недоступное никому из тех, кто шумел в коридорах отделения. И Александра кивнула, вынула из рук Фина коробку с туфлями и, развернувшись, зашагала по коридору. Она ни разу не обернулась, лишь на мгновение замешкалась у поста охраны, а затем скрылась в дверях ординаторской. Когда она вышла оттуда спустя два часа, заполненных попытками выполнять бумажную работу, и подошла к палате Фауста, Фина там уже не было. Мирно жужжали приборы, мигали мониторы, мальчик по-прежнему был неподвижен.

Александра подошла к постели, присела на стул и опустила голову на переплетенные пальцы. Несколько минут она просто молчала, закрыв глаза и не двигаясь, затем шепотом спросила:

— Ты знаешь, кто он такой, Фауст? Знаешь? Я думаю, что да.

Она открыла глаза и наткнулась на ответный взгляд льдистых глаз мальчика. Круги под глазами делали их похожими на морские впадины, черные и безжизненные. Страх парализовал Алекс, она не могла даже распрямить спину, только смотрела и смотрела на мальчика, пока измученная улыбка старика не тронула губы Фауста:

— Не спрашивай.

Тьма сдвинулась, просочилась из-под кровати, залила всю комнату, затопила сознание Александры… Она с криком проснулась. Мальчик не двигался, пульс его отбивал однообразную мелодию в механическом брюхе монитора, искусственный свет лился с потолка, отделение кипело снаружи.

Еще несколько минут Алекс вжималась в спинку стула, боясь моргнуть, вдохнуть слишком громко, пошевелиться. Сон был слишком ярким, сон был совершенно реальным, сон… Это всего лишь сон. С трудом поднявшись, Алекс еще раз сверилась с показателями, избегая смотреть на Фауста, и вышла.