Глава первая

Там, откуда нет возврата

Александра озабоченно следила за показателями. Сердце билось слабо, но уверенно. Быть может, пора? Она в который раз за последние полчаса вздохнула, взглянув на мальчика. Бледный, худенький, почти прозрачный ребенок в отделении реанимации был одним из самых сложных пациентов педиатрии больницы.

Александра прикусила губу, сдерживая слезы отчаяния. Он не просто спал, маленький организм боролся — боролся ли? — с комой. Уже не один год. Уже не один год Александра приходила сюда каждый день в надежде увидеть симптомы улучшения состояния. И ничего. Словно не проводилось лечения, словно не вводились препарат за препаратом, словно операция, проводимая лучшими хирургами, не изменила вообще ничего. Учебник сказал бы ей, что это невозможно: всё сделано верно, чисто, быстро, на совесть. Только она больше не верила учебникам. С тех самых пор, как мальчик с черепно-мозговой травмой поступил в её отделение.

Иногда она даже представляла себе, как это произошло. Бездомный мальчишка бредет вдоль улицы, а сытые его ровесники издеваются над ним, вертят педали блестящих велосипедиков и гнусаво смеются. Ему всё равно, что они говорят, он только хочет, чтобы они поскорее упустили его из виду. Наверное, ему казалось, что есть некое колдовство, позволяющее видеть его только детям: взрослые не желали обращать внимание на бродяжку. А дети… Он боялся их. Убегал. Слишком слаб, чтобы драться. А может, и боль ему безразлична, а нужен только мир и чашка чая в мороз? Александра не знала, но каждый раз ее начинало лихорадить, когда она представляла свалку из злобных подростков, избивающих того, кто просто на них не похож… Несколько часов мальчик без имени, страховки, даты рождения пролежал в переулке, прежде чем его заметила полиция и доставила в больницу. Позднее продавец магазина неподалеку рассказал о том, что случилось, но тогда всё внимание и силы врачей были направлены на то, чтобы спасти и без травм покалеченную жизнь.

Трубки, трубки, трубки, уже давно заменившие ребенку вены и артерии, силу глубокого вдоха, глоток свежей воды. Изможденное тело словно молило: «Оставьте меня в покое!» Вот только Александра не хотела верить, что мальчик хочет уйти. Он — не хочет. Потому она боролась в совете за каждый день, доказывая, что мозг не умер, функционирует, шлет слабые сигналы… Только вот куда? В какую пустоту? Ей говорили, что он бездомный, что его едва вылечили от пучка тех хворей, что он подцепил на улицах мегаполиса, что не имеет смысла… Она кричала о том, что спасать жизни — их долг, и сама мысль о смысле или бессмыслии абсурдна для врача. Она настояла на дорогостоящей операции — и безрезультатной. Однажды ее спросили, почему она так прикипела к мальчику, которого даже не знает, а она пожала плечами. Просто что-то чувствовала…

Порой она останавливалась в дверях палаты и не решалась войти. В пустой комнате в некоторые дни зависало что-то настолько зловещее, что Александра не смела нарушить барьер. Временами же она приходила сюда отдохнуть: палата наполнялась неизвестными ей запахами, свежестью и покоем, странным покоем неизведанного. Александра списывала свои ощущения на усталость, нервное напряжение, но принимала их вполне осознанно. И говорила с ребенком, почему-то прозвав его Фаустом. Иногда говорила о том, что с ним происходит, иногда о том, что происходит вокруг него. Ей казалось, что мальчик слышит ее, только не выдает этого. По каким-то своим причинам. Однажды он непременно расскажет ей о них. В это доктор верила, с почти остервенелым отчаянием вслушиваясь в монотонный писк оборудования.

Каждое ее сегодня ничем не отличалось от вчера, но один из дней выдался настолько тяжелым, что Александра едва сдерживала рыдания, взбегая по пожарной лестнице на крышу больницы. Ночное дежурство не принесло ничего хорошего: брошенные младенцы, больные туберкулезом, обострение болезни у пятилетней малышки из семьсот пятнадцатой, очередной спор с главой больницы о Фаусте, утренний обход так же не порадовал, а в холле взбешенная мать отчитала ее за то, что дочери вместо малинового пудинга подали вишневый…

Холодный ветер в лицо остужал разбушевавшуюся кровь, бьющуюся в висках. Александра оперлась о перила, приподнялась на цыпочки, вглядываясь в мелькающие на дне высотной пропасти машины, и уронила туфлю. Темно-синий лак блеснул в лучах солнца и исчез. Она взглянула на солнце — и смогла спокойно дышать. Отправив вслед за упавшей туфелькой и ее пару.

Что-то произошло там, на крыше, чего Александра не понимала. Как будто мгновение сняло всё накопившееся раздражение, всю усталость, всю боль за каждого ребенка в этой больнице. Но так не бывает. Женщина остановилась прямо на лестнице. А как бывает? Зачем-то взгляд метнулся к потолку, словно там, наверху, можно было увидеть ответ. Конечно же, ответа не было; но такая решимость рождалась в сердце, какой Александра еще не чувствовала в себе.

— Спасибо, — пробормотала она и спешным шагом отправилась в ординаторскую.

— И что ты делаешь здесь, позволь спросить? — Мария сбрасывала туфли, обуваясь в более удобные для постоянной беготни по коридорам больницы кроссовки. — Ты уже должна быть на полпути к кровати и блаженному отдыху…

— Да, я была… на полпути, — Александра нервно вышагивала по комнате. Босиком.

— Ты так торопилась, что потеряла туфельки, Золушка? А принц где? Или мачеха тебя подловила? — Мария рассмеялась, но пристально посмотрела на подругу и коллегу.

— Нет, нет. Туфли упали… это потом. Может, подберет кто. Дело не в этом.

— Да что с тобой? Успокойся. Ты что-то забыла?

— Забыла, да, забыла… Сходи к Фаусту вечером. Сходишь?

Мария изогнула бровь. Такого лихорадочного румянца от всегда сдержанной Александры ожидать было нельзя, она всё продолжала ходить и грызла губы, будто обдумывая что-то.

— Схожу… Я всегда к нему захожу. Он наш пациент, если ты помнишь. Он нуждается в лечении. А я врач. У меня есть диплом. Помнишь, что такое диплом?

— Не дурачься! — Александра уставилась на подругу и будто впервые ее увидела. — Прости. Я потом расскажу тебе. Но к Фаусту сходи. Посиди с ним. Просто немного посиди. Мне кажется, ему сегодня будет очень грустно. Я не знаю почему. Как думаешь, можно мне остаться здесь? Я сама хочу побыть с ним…

— Алекс… Ты в своем уме? Ты не спала сутки, ты работала, ты лечила всех этих маленьких человечков, ты — устала. Тебе нужно пойти домой, принять ванну и выспаться, потом встретиться со своим принцем…

— Да нет у меня никакого принца!

— Нет, значит нужно встретиться с ним, вкусно поужинать… За мальчиком хороший уход. Ты сама настояла на этом. И я не позволю, чтобы он съел твою жизнь. Так нельзя, Алекс…

— Да, ты права, права… Но меня не оставляет чувство тревоги, сначала было так спокойно-спокойно, а теперь…

— Ты устала. Ответ один. Езжай домой.

Мария покачала головой, захлопывая за Александрой дверцу такси: слишком много работает, слишком жарко горит, недаром рыжая, нужно ей жениха найти, а лучше мужа… Работа таких проглатывает, жадно, а потом похрустывает косточками и отплевывается нервными клетками. Медицина либо лечит, либо убивает. Александра была, похоже, на грани второго.

Эта девушка всего добивалась с боем, а жизнь охотно открывала для нее всё новые и новые двери, скорее нехотя, чем в пику, выставляя у них гарнизоны женоненавистников, снобов, обманщиков, попросту глупцов. Александра встряхивала копну рыжих кудрей, использовала только водостойкую тушь и только победную улыбку и стучала в двери до тех пор, пока их не открывали, либо пока она не открывала их. Отмычек у нее было более чем достаточно: ум, характер, упрямство и, зачем же гнушаться столь действенным средством, красота. Однако она всегда очень четко понимала грань между достойным поведением и гибкостью и никогда ее не переступала.

Сначала колледж, затем университет, затем сменившиеся одна за другой три больницы — и ни разу она не сдалась обстоятельствам. И ни разу не пожалела о том, что однажды решила лечить детей. Крохотные ладошки, сжимающие ее палец, счастливые лица родителей, удивленные взгляды всё видящие впервые окупали всю ту жестокость, которую обрушивал мир на своих маленьких обитателей. Александра улыбалась в те минуты, когда удавалось ненадолго сохранить это чувство наполненности. Потом его непременно сбивали суматоха отделения, сварливые медсестры, ожидающие и нервничающие пациенты приемного покоя, сложности работы, споры с начальством, редкие вспышки осознания собственного одиночества.

Когда она бывала в больнице, то редко чувствовала пустоту, но стоило ей оказаться в стенах своей квартирки, как накатывала тоска. Здесь было тепло и уютно, окна выходили на оживленную улицу, но шум не мешал, а скорее позволял отдохнуть, не давая ни на чем сосредотачиваться; стены были увешаны детскими рисунками в рамках, а диван покрыт мексиканским ковром, книги давно уже завалили все горизонтальные поверхности в квартире, но Александре это нисколько не мешало, напротив, она всегда находила то, что ей необходимо.

Вот и сейчас она сбросила с плеча сумку и протянула руку, разыскивая в стопке писем карандаш. Ловко собрав волосы в пучок и заколов им непослушные пряди, Алекс прошла вглубь квартиры и опустилась на диван.

Что же с ней такое произошло сегодня, что никак не успокоится сердце? Позволив сознанию немного поплавать в свободных ассоциациях, Алекс поймала видение заснеженной долины с величественным замком, возвышающимся на скальном пне прямо посреди нее, потом мелькнуло крыло полупрозрачной птицы, почему-то лиловое… и еще чье-то лицо, будто знакомое, но и никогда не виденное прежде. Она поймала себя на мысли о том, что в жизни таких лиц не бывает: слишком ровная и бледная кожа, слишком яркие голубые глаза, слишком четкие и верные пропорции, слишком темные волосы; всего было в этом лице слишком, но в то же время оно было прекрасно. На него можно просто смотреть… и отдыхать. И Александра смотрела, закрыв глаза и не думая ни о чем, на мгновение ей даже показалось, что незнакомец ей улыбнулся, но потом еще один взмах лилового крыла вспорол видение, — и она проснулась.

В комнату уже прокрался вечер и нервно замер в углу, когда Алекс зажгла лампу и отправилась в ванную. Отчего-то она улыбалась, и ни одной тревожной мысли не витало даже рядом.

— Это как-то странно, — бубнила она, заваривая чай. Привычка говорить сама с собой появилась у нее еще в юношестве, и Алекс вовсе не собиралась от нее избавляться, считая, что внутренние диалоги куда хуже, чем простая болтовня вслух. — Всё это очень странно. С утра ты бесилась, как лабораторная мышь, а теперь ходишь счастливая, словно вылечила всех детей Ганалулу. Хм…

Она забралась с ногами в кресло, грея руки о чашку с чаем, бесцельно ткнула кнопку телевизионного пульта. Алекс не любила новости, слишком много лишнего лилось на нее с экрана, но мелькающие картинки завораживали порой. Несколько минут она смотрела на блестящие лезвия рекламируемых ножей, а затем выключила телевизор.

Глоток чая, и осмелевший вечер выбрался из-за дивана, окутываю комнату теплым черным покрывалом подступающей ночи. Алекс вновь поймала себя на том, что улыбается.

— Пятнадцать лет ты билась за то, чтобы тебя считали серьезным специалистом и разумным человеком, а не очередной истеричкой с идеалами, которая падает в обморок при виде прыща, и теперь ты сидишь и ухмыляешься какому-то парню, который тебе приснился?! Александра, возьми себя в руки!

Протестуя против собственной расхлябанности, она сделала еще один глоток чая и едва не поперхнулась, настолько смешным показался ей собственный монолог. Она сидела в кресле и хохотала до тех пор, пока из глаз не покатились слезы.

— Александра, возьми себя в руки!.. Александра…

Отсмеявшись, она, все еще хихикая, поднялась и отправилась на кухню. Там, на столе, расположился ноутбук и около сотни журналов и книг, посвященных медицинским вопросам. Стоило всё же еще раз взглянуть, быть может, она что-то упустила в лечении, может быть, не заметила какой-то симптом или попросту чего-то не понимает. Наверное, пора обратиться за консультацией к кому-нибудь с большим опытом работы с такими больными. Алекс набрала адрес электронной почты, составила послание и нажала на «Enter». Есть время быть лучшей, а есть время быть умной. Сейчас лучше всего действовать во благо Фауста, а не во благо собственного эго.

— Интересно, что сказала бы обо всем этом Мария? — Алекс рассеяно вытащила карандаш из волос, автоматически погрызла его кончик и сделала пометку на полях журнала. — Непонятное волнение, непонятные видения и припадки хохота. Я просто устала, всего лишь… устала.

Она еще долго сидела за столом, пролистывая страницы, поправляя очки, постоянно съезжающие к кончику вздернутого носа, выпивая одну чашку чая за другой в поисках ответа на вопрос, почему же никак не вернется сознание к мальчику, у которого есть только кличка.

Уже под утро Алекс забралась под одеяло. Ей приснились птицы, полупрозрачные, с лиловым оперением, разлетающиеся щебечущими стаями из-под её босых ног.

— А что было потом? Он выбежал тебе на встречу, а ты побежала к нему сквозь ромашки?.. — Мария старалась быть серьезной, но никак не получалось.

— Нет. Просто птицы и всё, — Алекс переодевалась, приступая к дежурству и отпуская со смены подругу.

— Ну хоть выспалась, тоже хорошо, — Мария смотрела строго, и Алекс поспешила кивнуть. — Вообще странно, конечно, не ждала от тебя таких фантазий…

— Каких «таких»?

— Про замки, мужчин с голубыми глазами и птичками…

— А о чем я должна фантазировать? О клерке из Лондона, кругосветном путешествии класса «люкс» и личном обувном магазине?

— Я бы не отказалась от личного обувного магазина, — Мария перебросила лямку рюкзака через плечо. — Фауст в порядке. Вчера несколько часов провела у него. Все показатели в норме, но никаких изменений.

— Ты ничего не почувствовала… странного?

— М-м-м, нет, разве что кто-то слишком много стал думать о пернатых…

Давясь смехом, Мария сбежала из ординаторской. Несколько секунд Алекс улыбалась, а затем поправила лацканы халата, стянула волосы заколкой, выдохнула, прежде чем открыть дверь в коридор, и отправилась на обход.

Несколько часов вопросов, измерений, путаных ответов, заполнений карт и постоянного движения сквозь чихающих, плачущих, смеющихся, расстроенных, рассерженных — обычное начало рабочего дня. И стоило ей только подумать о том, что всё возвращается на круги своя, как ее окликнула одна из сестер:

— Александра, вас ждут в приёмном!

— Кто? — Алекс пыталась сообразить, кому она умудрилась назначить приём в такое время и почему забыла об этом.

— Я не знаю, мужчина, говорит, что принес туфли для Золушки.

— Туфли?..

— Ну да, — медсестра пожала плечами и прошла дальше по коридору, а Алекс поспешила к лифту.