Глава седьмая

И светила луна, и плыли по реке корабли, и рассыпанные веслами брызги мерцали земными звездами, и тишина не прерывалась ничем, кроме плеска волн, бьющихся о деревяный борт. Лодьи плыли скоро, взрезая лунные дороги, пролитые на воду, не останавливаясь у берегов, не замедляясь в стремнинах. По бортам каждой из пятнадцати черной вязью орнамента пробивались древние руны, оживающие в неверном свете факелов и луны. Превращаясь в менестрелей, руны пели о битвах и богах, о девах гордых и прекрасных, о песне соловья, приветствующей новое рождение, о великом богатстве и великом подвиге.

Он обогнал идущие суда еще утром. Туман надежно скрыл скакуна и наездника, а шумный ночной дождь, пропитавший землю, сделал галоп неслышным. Какое-то время он оглядывался, ожидая свиста, улюлюканья или мечущихся по палубам огней, но весла поднимались и опускались ровно, и тишина, сковавшая корабли, осталась неизменной. Всадник почти летел, ветви хлестали его по лицу, плащ был изодран, а конь всё рвался вперед, словно утратив всякий страх, всякое сомнение. Время от времени всадник наклонялся к шее жеребца, что-то тихо и быстро шептал тому на ухо — и бег только ускорялся. Мшистые камни и поваленные деревья, мрак ночи и холод — не препятствие для несущего вести.

Кажется, его заметили — или почуяли? — еще до того, как он появился из леса. Обычно мрачные, затянутые облаками горы вселяли уныние, граничащее с истерикой: должно быть, только боги могли проникнуть сюда в приподнятом настроении, но никак не смертные. Теперь же утесы вселяли чувство защищенности и словно бы расступались приветственно. На мгновение закрылась в голову мысль: «Не стал ли я подобен богам?» Крамола тут же была вырвана из души с корнем, несущий вести осадил скакуна, почтительно возвел глаза к горным пикам, вздохнул и рванулся к замку.

Он знал, что корабли еще несколько дней не появятся в долине, но всё равно спешил. Река огибала скалы, лишь с севера неглубоким потоком проникая сквозь горные отроги. Судам еще нужно было миновать Северные ворота, что требовало долгого магического ритуала, поднять паруса и приветственные флаги — медленное их следование по долине должно быть поистине величественным зрелищем. Всадник миновал уже половину долинного пути до замка. Заснеженное пространство словно втягивало в себя, засасывало, неумолимо приближая глыбу замковой скалы и высокие стены дворца. Низкорослые деревца, растущие вдоль дороги, скручивали ветви в замысловатое кружево, повторяющее облачный узор неба. «Это было бы прекрасно», — думал наездник, — «прекрасно, если бы не вечный холод».

— Несущий вести Аврит! — провозгласил всадник, останавливаясь у высоких ворот, вырубленных в камне. — Несущий вести Автрит прибыл к Владыке Саосса!

Долгое время сохранялась тишина, затем огромные створки бесшумно отворились, подобно пасти гигантской глубоководной рыбы и поглотили Аврита.

Некоторое время взгляд его привыкал к полумраку, царящему здесь. Тоннель, в котором оказался всадник, больше напоминал застенки тюрьмы, нежели вход во дворец. Голые, но идеально гладкие высокие стены украшены были лишь факелами, ни стражников, ни приветствующих — только ровный цокот копыт. За очередным поворотом Автрит спешился и оставил коня на попечение вышедшего навстречу из темноты боковой ниши мальчишки-грума. Жеребец не упрямился: то ли устал, то ли был испуган каменными сводами, то ли испытывал то же почтение к этому месту, что и Аврит.

Коридор со временем расширялся, петляя всё сильнее. Фонари в резных подставках сменили коптящие факелы. На стенах появлялись гобелены, изображающие сцены охоты и давно позабытых войн. Время от времени Автрит останавливался и рассматривал работу мастеров, никто не торопил его, и знание о том, что нужно поспешить куда-то исчезло, будто давая несущему вести возможность отдохнуть в этих старинных коридорах. Аврит знал, что южный вход, которым он воспользовался, не расчитан на то, что им будут пользоваться важные персоны. Для того существовали Северные ворота и Главный вход, к которому вскоре прибудут корабли: там стены покрыты лазурью, а золотые подсвечники горько плачут восковыми слезами, там пол сделан из мрамора, а потолок украшен дивной росписью. Здесь же правили тишина, уверенность и не прикрытое мишурой величие. Аврит слышал, что есть и еще один способ попасть в замок — тайный подземный ход, превращающийся в лабиринт, куда не рискует заходить и сам Владыка. Несущий вести не мог представить, чтобы что-то могло страшить Мидара, потому каждый раз при этой мысли пожимал плечами.

— Расскажешь мне что-то, чего я еще не знаю?

Голос за спиной заставил Аврита вздрогнуть и резко повернуться. Опасность в этих стенах ему не грозила, но он всё же опустил руку на эфес шпаги — и тут же отдернул ладонь. Напротив стоял сам Мидар, высокий, статный, сероглазый и темноволосый Владыка Саосса.

— Владыка…

Аврит склонился в глубоком почтительном поклоне. Мидар кивнул, некое подобие снисходительной улыбки скользнуло по его губам, он сделал шаг навстречу вестнику. Если бы Аврит был чуть слабее духом, то непременно сделал бы шаг назад, однако если бы Аврит был чуть слабее духом, он никогда не оказался бы в этом месте. Потому Аврит только вытянулся в струнку, расправил плечи и прямо посмотрел в глаза правителю.

— У меня есть вести для вас, Владыка.

— Говори.

— Пятнадцать кораблей уже несколько дней идут по устью Реки. Я обогнал их сутки назад, когда они огибали мыс Стражи. Думаю, что спустя еще десяток часов они подойдут к Северным воротам. Идут очень быстро, и обогнуть долину им помогают, кажется, все ветра.

— Чтож, ты принес добрую весть. Мы ускорим приготовления. Что-нибудь еще?

— Весь Запад скорбит.

Мидар вздернул бровь, вопрос подразумевался.

— Глава дома Мечей, Хранитель Чести, Первый учитель наследников считается погибшим.

— Он сослан.

— Жители Диораса слишком суеверны и болтливы. Фирлита в городе больше нет. Кое-кто видел его по дороге на юг и считает, что Хранитель Чести вновь призван во владения Мидара, — Аврит отвесил еще один поклон повелителю. — Однако большинство склоняется к тому, что он погиб или, как говорят некоторые матросы в тавернах, ушел в лучшие миры. Всем была известна его ученость. Чем не повод поверить в волшебство, доступное уму?

— Дела в портовых городах настолько плохи, что люди готовы поверить в нового святого?

— Нет, Владыка, торговля преуспевает. Вот только холод…

— Ничего не имею против холода, — Мидар сохранял внешнее спокойствие, но вопросов задавал всё больше. — Он якшался с матросами?

— Однажды он предпринял попытку, удачную, к слову, пересечь Океан. С тех пор моряки уважают его. Говорят, он проявил героизм в борьбе с пиратами и северными ветрами.

— Что он говорил о своих планах?

— Насколько мне известно, он планировал завершить некую книгу и вновь отправиться в море. О его попытках прервать ссылку, выразить непокорность или увеличить свою силу мне ничего не известно.

— Слухи. Мне нужна та книга, что он писал.

— Разумеется, Владыка.

Аврит высвободил из заплечной сумки увесистый сверток и с очередным поклоном передал его Мидару.

— Здесь всё?

— Меня уверили, что никто не посещал дома Фирлита до меня. Здесь всё, что мне удалось найти в его кабинете и спальне.

— Ты читал эти строки?

— Нет, Владыка.

Мидар благосклонно кивнул.

— Чем еще порадуешь меня, несущий вести?

— Как я уже говорил, Запад скорбит об утрате. Жители портовых городов считали присутствие Фирлита благодатью.

— Он снискал любовь народа?

— Да, повелитель. Он лечил детей и стариков, помогал управе, разрешал пользоваться своей библиотекой, а слава его как храброго морехода заставляет улыбнуться даже самых суровых офицеров флота.

— Есть ли достоверные сведения о том, куда он мог бежать?

— Я осмелился подключить к розыску техников и агентов нашей сети. Пока ни в одном из городов Саосса Фирлит замечен не был. Правда, один из торговцев — ему можно доверять — клянется, что видел его на той дороге, которой я прибыл сюда.

— А что происходит на юге?

— В остальных ваших владениях, как и на юге, царит мир.

Мидар кивнул. На мгновение Авриту показалось, что пальцы повелителя сильнее сжались на свертке с бумагами Хранителя Чести, кажется, от Владыки не ускользнул взгляд вестника.

— Ты принес много важных вестей, но главная твоя удача — увидеть корабли. Ты заслужил отдых и вознаграждение. Я позволяю тебе присуствовать на церемонии приветствия.

Слова благодарности были бы излишни. Только глубокий поклон передал ту степень восхищения, которую испытывал вестник к своему правителю. Обычно на церемониях такого рода присутствуют только члены семьи, особо приближенные персоны и дворцовая стража с частью войск. Конечно, сейчас совсем особый случай, совсем особые гости, однако… Когда Аврит поднял взгляд, Мидара уже не было.

Несущий вести еще некоторое время бродил по темным переходам. Несмотря на долгую скачку, волнение и встречу с Владыкой, он не чувствовал усталости. Возможности, открытые перед ним благодарственным жестом Мидара, были слишком велики, чтобы забыть о них на время сна: Аврит увидит принцев, знатных вельмож и воинов, с кем-то из них он сможет поговорить, обратить на себя внимание услужливостью или ценной информацией, конечно, нельзя забывать о том, что далеко не каждому позволено оказаться в приветственном зале, да вообще в покоях семьи Владыки. Однажды он сможет рассказать об этом. Быть может, ему не поверят, быть может, сочтут за красивую сказку, а быть может… оплатят. Аврит одернул себя. Не для того ли правитель пригласил вестника, чтобы проверить его верность правящей семье? Как вообще можно осмелиться предать её? Да и кому нужна легенда о прекрасном замке для целей иных, нежели любование?

За этими размышлениями, изрядно подпортившими Авриту эйфорическое состояние души, несущий вести пропустил поворот, ведущий в помещения техников и охраны, и добрел до первых этажей кухни. Здесь царили холод, запахи сырого мяса и овощей, снующие туда-сюда поварята. Подозвав одного из них, Аврит приказал подать ему обед. Устроившись прямо на полу у двери, он принялся ждать мальчика и обещанный поднос. Эмблема вестников — чиж, рвущий паутину — давала ему право находится в любой точке нижних этажей и отдавать приказы служкам; нашитая на левый рукав рубахи, она так же позволяла проникать в любой дом, проезжать любой пост, и могла разговорить того, кто не очень стремился молчать.

Обед был действительно вкусным, возможно, мясное рагу было остатком с господского стола, но это нисколько не волновало Аврита. Только позволив себе ненадолго присесть, он понял, насколько устал. Кажется, даже на то, чтобы пошевелиться, сил уже не было. Однако вестник совладал с собой, кряхтя поднялся с пола и покинул кухню, направляясь к отведенной комнате. По пути он встретил приятеля, служащего в каком-то дальнем пределе, но не нашел в себе решимости выслушивать его новости и отвечать на вопросы. Коротко взмахнув рукой, мол, потом, Аврит открыл дверь и свалился на постель, почти мгновенно забывшись крепким сном без сновидений.

Анта плела косу. Серебро ее волос украшала лишь черная бархатная лента. Мидар невольно замедлил шаг, проходя мимо комнаты супруги. Обычно закрытая дверь теперь была распахнута настежь. То и дело служанки вбегали и выбегали, резко останавливаясь перед Владыкой для поклона и исчезая в неизвестном направлении. Мидар не замечал их, он видел лишь мягкий изгиб шеи, прямую спину и длинные пальцы, перебирающие пряди волос. Анта не видела мужа или не желала показывать, что заметила. Еще несколько секунд он оставался на месте, а затем быстрым шагом удалился в кабинет.

Там Мидар позволил себе на минуту расслабиться, откинувшись в кресле и медленно стирая все волнующие его мысли. Лишь несколько минут потребовалось Владыке, чтобы полностью сосредоточиться на свертке, лежащем на столе. Бумаги, сложенные ровной стопкой, были сплошь, почти без отступов от краев, покрыты мелким почерком Фирлита. Мидар долго смотрел на верхний лист, не вникая в смысл, но стараясь представить, как Хранитель Чести склонялся над тонкой бумагой, обмакивал перо в чернила, задумывался, выводил первую букву… Что чувствовал он тогда? Владыка поглаживал уголки страниц: его пальцы начали едва ощутимо мерзнуть, в желудке сладко заныло от нетерпения, где-то вдалеке слышен был шум северного моря, щеки коснулась колкая снежинка. Мидар сморгнул наваждение и погрузился в чтение.

«Однажды я встретил во сне женщину. С её пальцев ссыпался золотой песок, её руки были унизаны браслетами, в её глазах плескалось море, отражающее цвет грозовых облаков, её одежды были тонки, а волосы были покрыты платком из легкой ткани цвета листа миндаля на рассвете. Женщина шла по безликой пустыне и смотрела вдаль, за высокие горы. Что она видела за снежными вершинами? Куда она шла? Я не знал. Я только двигался за ней следом, оставаясь незамеченным среди бескрайних барханов, почему — я тоже не знал. Но я не был единственным возле нее. Рядом скользил в воздухе демон, нашептывающий женщине, насколько она красива, насколько она горда, насколько она сильна, говорящий, что она настолько далеко зашла от дома, что давно пора возвратиться назад — там, на изрезанном каменной вязью балконе, её ждет тишина. Но женщина улыбалась. Её губы пахли кофе и вином, настоянным на ветрах, целующихся с высочайшим пиком далеких гор. Слушала ли она демона, верила ли ему, я не знал, я просто шел за ней к горам, а она шла к реке, чтобы испить её вод и очистить своё сердце от золотого иссушенного песка, который ранящей паутиной сжимал её душу. Женщина остановилась, словно усомнившись в себе. Я испугался. Страх, что она развернется и позволит снегу смотреть ей в спину, объял меня, но она вздохнула, взмахом кисти, словно выточенной из ветви персикового дерева, она отогнала демона — и пошла вперед. Я готов был целовать её стопы. Я был её тенью. Я был счастлив. Я мог с ней не расставаться...»

Что это? Лирика? Любовное послание? Сказка? Мидар отбросил лист в сторону. За ним еще один, и еще, и еще… Каждая страница была частью романа, выдумки, легенды, но никак не научным трудом, не руководством по магии, не пламенным призывом изменника, даже не завуалированным рассказом о тайнах Саосса. Владыка окинул взглядом разрозненные листы и принялся за повторное изучение, но и оно не дало никакого шанса уловить хоть что-то опасное в написанном Фирлитом. Романтические бредни, красиво выложенные плитки слов — ничего более.

— Владыка, — Ицца остановился, как всегда, за дверью. — Не желаешь ли взглянуть на подготовку к церемонии?

— Войди, — Мидар уже сложил бумаги в ровную стопку, провел над ними рукой, стирая написанное, и взглянул на вошедшего советника. — Подготовка еще не завершена?

— Произошел небольшой казус с флагами, но уже всё улажено.

— Видны ли корабли со стен?

— Еще нет, Владыка, но гонцы докладывают, что суда только начали огибать долину.

— Прекрасно, прекрасно… — Мидар помедлил, прежде чем продолжить. — Что ты думаешь об исчезновении Фирлита?

Ицца не выразил удивления.

— Хранитель Чести сделал всё, что мог, и был удален от двора для заслуженного отдыха.

— Я говорил о том, что он исчез из Диораса…

— Хранитель чести не мог исчезнуть оттуда.

— Однако он сделал это.

— Это совершенно невозможно.

— Почему?

— Только приказ Владыки мог вернуть его. Как я понимаю, ты, повелитель, его не давал. Столь откровенного неповиновения власти нельзя представить. Слово твое — закон. Разве что кто-то из семьи дал Фирлиту разрешение покинуть Диорас.

— Этого не может быть.

— В таком случае он всё еще там, — Ицца спрятал усмешку в усы.

— В доме его никого нет, а весь Запад оплакивает его, как ушедшего в лучшие миры.

— Вполне может статься, что он туда и отправился. Испросив сначала позволения у тех, кто мог его дать.

— Фирлит не вел переписки.

— … Но получал вести.

— Откуда тебе известно?

— Мне известно достаточно для того, чтобы быть достойным советником своего властелина.

— И что еще скрыл от меня до поры мой достойный советник?

— Разве что факт уже озвученный мной. Никто не останавливал вестников, посланных к Фирлиту, просто потому что не каждый может поймать птицу…

Мидар хмуро взглянул на советника, Ицца склонил голову в поклоне еще до того, как завершил фразу, — только чтобы не пересекаться взглядом с Владыкой.

— Ты свободен. У нас есть несколько часов для того, чтобы отдохнуть перед встречей или чтобы поразмыслить.

— Владыка, позволь…

— Нет, после. Всё — после.

Ицца, не поднимая взора, скрылся за дверью.

Несколько часов сна, и Владыка вошел в покои Анты. Супруга была готова к церемонии: простое черное платье подчеркнуто лишь ниткой жемчуга, волосы сплетены в косу, а взгляд спокоен. Мидар остался доволен. Он так же был облачен в черное. Молча подав жене руку, он вывел её из комнат в зал для церемоний.

Огромное помещение, ослепительно белый мрамор, колоннады вдоль стен — всё призвано было для того, чтобы покорить воображение и саму волю попавшего сюда. Зал долгой лестницей уходил к площадке у причала. Река с тихим плеском широким полукругом уходила под скалистое основание замковых стен, у края водопада образуя заводь причала. Не так часто через Северные ворота кто-то прибывал во дворец. Залом пользовались редко, здесь много лет никто не бывал, но сейчас помещение преобразилось: флаги украшали лестницу, восторженно раздавая аплодисменты ветру, колонны обвились диковинными растениями, листья которых блестели глянцем в свете тысяч и тысяч свечей, сумерки увешивали стены изысканнейшими гобеленами багрово-алых тонов.

Сотню шагов от массивных дверей зала до первой ступени Мидар и Анта прошли в полном молчании. Вдоль стен выстроились несколько десятков придворных, главные техники, бесшумными тенями скользили слуги. Отряд замковой стражи застыл у причала. Краем глаза Мидар заметил Иццу и Аврита, стоящего поодаль, словно скрывающегося в тени колонны. Владыка всё сокращал и сокращал список тех, кому позволено будет оказаться на этой встрече, но сейчас ему всё еще казалось, что людей слишком много. Довольно было бы его и Анты. Взгляды царапали, мешали, назойливыми мухами вились вокруг головы. Мидар вздохнул, расправил плечи и устремил взгляд к горизонту. Там заходящее солнце выхватывало из темноты гор силуэты пятнадцати кораблей, приближающихся к причалу быстрее, чем Владыке хотелось бы.

Одна за другой ладьи подплывали к причалу и растворялись в воздухе, оставляя слабое всплывающее к небу серебристое свечение. Приглашенные старались не вздыхать взволнованно и удивленно, стражники сохраняли каменные выражения лиц. Анта сильнее сжала пальцы супруга, когда пятнадцатый борт мягко ударился о камень причала. Весла взмыли вверх и замерли. Черные руны соскользнули с борта, свиваясь в канатные перила трапа.

Первый шаг можно считать самым сложным, но не тогда, когда сжимаешь ладонью мудрость древних. Она не оставит следов на коже, но впитается в душу и не позволит испытывать страх. Шаг. Камень. В мгновение остановившийся поток ветра.

— Мы дома, Тилл.