ГЛАВА XXII

Глава XXII

КУРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР ЗА ЗАВТРАКОМ

ЗА ЗАВТРАКОМ Джерри хорошенько пригляделся к священнику и к капитану. Капитан вел себя мрачно и угрюмо. Он обдумывал то, что никак не мог разрешить, то, что лежало вне его кругозора. Напротив, доктор Син, казалось, был готов обсуждать все эти прелюбопытнейшие события, но под его тихой, интересной и вежливой беседой тлел безымянный ужас, который то и дело вспыхивал пламенем фанатичной ярости — ярости против видимого бездействия капитана, который не делал ничего, чтобы найти и пленить таинственного мулата. Но священник никогда не заходил чересчур далеко и никогда не говорил ничего, чего не смог бы смягчить его такт; на самом деле он изо всех старался не рассориться с капитаном, как уже сделал сквайр, поскольку за грубой внешностью капитана таилась крайняя чувствительность, которую он выказал, когда не стал ничего делать, чтобы залатать ссору со сквайром.

Итак, Джерри наблюдал за ними, пока они завтракали в зале таверны, засыпанным песком; он старался держать под рукой все, что мог, и больше всего страшился, что его отпустят.

Вскоре капитан обернулся к нему и поинтересовался, завтракал ли он. Джерри ответил, что, конечно же, он съел кусочек-другой, но эта жареная рыба всегда так вкусна вместе с хлебом, и маслом, и молоком… Он поспешно принял приглашение капитана взять стул и угоститься с ними.

Капитан встал, набил трубку и зажег ее; доктор сделал тоже самое. Затем они оба отодвинули тарелки к центру стола и поставили локти на расчищенное место, а Джерри, точь-в-точь судья в какой-то странной игре, глядел на противников, пока они демонстративно посасывали свои трубки, время от времени выпуская предупреждающие клубы дыма над столом, прежде чем началась всамделишная схватка — да-да, истинная борьба умов, где каждый желал убедиться, как много знает (или только догадывается) другой об этих странных событиях, но в то же время боялся выдать, что знает сам. Итак, Джерри глядел на них, уверенный в том, что борьбы не избежать, и гадал, на чьей стороне его позовут биться и чем это все закончится. Однако он не забывал и есть, и ел усердно, потому что одна из его максим гласила: «Ешь, когда можешь, а думай, только когда приходится».

Капитан заговорил первым.

— Доктор Син, вы ведь слышали, как я вчера говорил на дознании, что я — не стратег, а только боец?

— Слышал, — подтвердил священник.

— Я знаю всякий корабль изнутри, снаружи и вокруг, но, помимо этого, не так уж много о чем имею представление, и, конечно, если честно, почти ни о чем не знаю досконально. Но в свое время я повидал всякое… Любой путешественник обречен видеть многое, и как всякий, кто путешествует, я запомнил лишь несколько вещей, которые не касались моего дела; прочее я позабыл. Вы — человек другого толка, вы ученый и тоже много путешествовали. Тот, кто может использовать книжные знания, когда встречается с чем-то новым, — тот, наверное, может объяснить, что беспокоит меня сейчас. Я дремуч, а вы — нет.

— И что беспокоит вас, капитан? Наверняка что-то, что имеет отношение к этим убийствам, которые полностью захватили наши мысли?

— Осмелюсь сказать, именно что-то, — медленно промолвил капитан, взвешивая каждой слово. — Хотя, может быть, и ничего. Я не могу связать две вещи воедино, но все же у меня есть чувство, что я должен бы смочь. Нет, я пытался и пытался упорно, пытался сейчас во время завтрака, и это меня беспокоит. Я ведь человек действия, и раздумья всегда заставляют меня сильно встревожиться. Вы можете посмеяться над тем, что я собираюсь вам рассказать, и если так, то я не обижусь. Я сам бы именно так и поступил, если б кто-то рассказал мне то, что я хочу вам поведать, — капитан замолк, будто хотел помолчать, опасаясь, что ему не поверят. — Что-то… Ладно, первым делом я скажу, что на первый взгляд это звучит смешно, но это что-то… Я видел это сам.

— Рассказывайте же, — попросил священник, наклонившись над столом.

Капитан сел на стуле прямо, вынул трубку изо рта и заговорил так, будто повторял заученный урок, который он не понимал.

— Однажды на Кубе, в кубинском городке — не помню точной широты и долготы, но это не важно. Я и названия города не припомню, и что я там вообще делал, однако к истории это не имеет никакого отношения.

— Продолжайте.

— Итак, в этом кубинском городке я видел, как умирает старый священник. Знаете, он был мертв, как этот стол, и доктор это подтвердил, и я это понимал. Так вот, представьте мой ужас, когда через полчаса после смерти старик встал, зашел в соседнюю хижину, а затем жестоко и холодно заколол спящего ребенка.

Доктор никак не отозвался и лишь глядел на капитана. Джерри оторвался от еды и уставился на доктора Сина. Тот был бледен, очень бледен.

Затем капитан навис над столом и продолжил говорить, но уже не как заученный урок, потому что в его голосе звучал ужас и вина, и потому Джерри перевел на него взгляд.

— Позже я узнал, что мертвец питал долгую неприязнь к соседу. Месть, которую он не исполнил при жизни, свершилась после смерти. Это было дьявольски необъяснимо.

— Дьявольский трюк, — пояснил доктор. — Этот человек притворился мертвым нарочно, — а именно, чтобы заставить соседа потерять осторожность. Конечно, он не был мертв. Это было бы против всех законов природы — человек не может встать, пойти и совершить жестокое убийство через полчаса после кончины! Чушь, невообразимая чушь!

— Я допускаю, что это против законов природы, — продолжил капитан, будто так и думал, что его истории не поверят. — Я прошу прощения за мои слова, но кто вы, доктор Син, и, если уж на то пошло, кто я, чтобы утверждать, каковы эти законы, или осмеливаться утверждать, где и как они действуют? Со своей стороны, я бы скорее задался вопросом о собственном невежестве, чем подвергал бы сомнению законы природы.

— Но каким образом вы хотите намекнуть на связь между этой историей и нашей нынешней бедой в деревне, которую принес этот моряк, жадный до убийств?

— Да только то, — выделил голосом капитан, — что когда вы увидели этого самого моряка, жадного до убийств… Помните, в ту ночь у амбара? Тогда я заметил, что вы внезапно замерзли, вас била дрожь.

— Болотная лихорадка, — быстро вставил священник. — Она часто меня мучает. Бедный старый Пеппер обыкновенно говорил, что это из-за малярии, которую я тяжело перенес в Чарльстоне, в Каролине. Тогда я чуть не умер. Яд комара подарил мне жесткую болезнь. Осмелюсь сказать, что Пеппер был прав: приступы часто повторяются. Как только на болотах поднимается туман, меня бьет дрожь.

— О, тогда один из моих доводов разбит в пух и прах. Однако у меня есть другой. Предположим, что ваш приступ лихорадки не имеет никакого отношения к случайной встрече с тем моряком.

— Разумеется, — пробормотал доктор. — Это же чепуха!

— Допустим. Тогда скажите, заметили ли вы, что канонир Билл Спайкер нес всю бочку с ромом в одиночку?

— Нет. Этого я не видел.

— Как и сам Билл Спайкер, можете быть уверены, иначе бы он сильно возражал. Но заметил я, потому что мой долг следить, кто из моих людей работает усердней. Вы же понимаете, что, когда речь идет о повышении, я должен составить собственное мнение.

— Не вижу, как это связано с той историей, — заметил доктор. — Человек, увиливающий от работы, — весьма обычное дело.

— Не в том случае, когда этот человек зарекомендовал себя, как деятельный и усердный помощник. Вот что удивляет меня больше всего. Сейчас я пришел к заключению, что всякий раз, когда мулату приказывали работать в одиночку — одному, понимаете, без помощи других моряков — о, тогда он мог выполнить все, что угодно. Но когда он работал с кем-то, казалось, что он, вопреки всему, становится совершенно бесполезным.

— Вы назвали себя дремучим и утверждаете, будто я не такой, но, похоже, вы видите неявные и скрытые вещи, гораздо лучше, чем я, и мне даже сложно уследить за вашей мыслью.

— Через мгновение вы все поймете, — робко отозвался капитан. — Боюсь, я выбрал плохой способ подойти к делу. Но я говорю как привык; нечасто мне приходилось произносить речи.

— Тогда продолжайте, как вам привычно, — попросил священник.

— Тогда я вспомнил, что за все мое короткое знакомство с мулатом я никогда не видел, чтобы он действительно общался с кем-то или чем-то. И еще я припоминаю, что люди усердно старались его избегать — а именно, держаться от него подальше.

— Это вполне нормально, — пояснил священник. — Обычная неприязнь белого человека к туземцу. Совершенно естественно.

— Да, совершенно естественно, — согласился капитан Колльер. — И я думаю, к этому можно добавить неприязнь англичан ко всему необычному и таинственному.

— Осмелюсь согласиться.

— В этом я уверен, — продолжил капитан. — На самом деле я зашел так далеко, что спросил у боцмана, кто чаще всего имел дело с этим парнем и трогал ли он его.

— Трогал? Что вы имеете в виду? — спросил священник, который начал смутно понимать, к чему клонит капитан.

— Трогал, дотрагивался, — с нажимом повторил капитан. — Боцман ответил «нет», и что он не обращал на это внимания, потому что думал, будто этот чудной парень — я сейчас точно передам его слова — «этот чудной парень с мордой мертвеца, который и не пьет, и не жрет, как мне известно, не из тех парней, до которых почтенный моряк готов дотронуться».

Джерри опять посмотрел на доктора. Тот был бел, как белоснежная скатерть на столе. И все же он притворялся, что не вполне понимает намеков капитана.

— А теперь, — поинтересовался капитан, — как бы безумно это не звучало, видите ли вы связь между этими двумя случаями? Любому путешественнику или тому, кто читал книги о путешествиях, ясно, что некоторые из этих заморских мерзавцев, особенно священники, обладают странными и жуткими дарами, которых мозг белого человека понять не может, и я хочу знать, видите ли вы между этими случаями связь.

Рука доктора Сина так дрожала, что черенок трубки, зажатой между его большим и указательным пальцем, треснул. Казалось, никто этого не заметил, несмотря на то, что из трубки на скатерть выпали раскаленные угольки и прожгли в ней множество дыр, прежде чем погаснуть.

— Так видите ли вы связь, доктор Син? — еще раз спросил капитан, наклонившись над столом так, что их лица почти соприкасались.

Доктор Син не ответил.

Капитан еще раз повторил свой вопрос — сделав на нем особой упор и вложив всю силу, которую только мог придать своему убедительному голосу:

— Связь между священником с Кубы, который смог совершить преднамеренное убийство после смерти, собрав в кулак свою огромную волю отомстить тому человеку? Я спрашиваю, видите ли вы связь между ним и человеком, которого бросили умирать на коралловом рифе в южной части Тихого океана, и он смог пройти полсвета за своим убийцей в звероподобном остове мертвого себя? Я не могу этого понять, равно как и вы, но я воображаю, что вижу, будто они подобны друг другу, и я хочу знать только одно — видите ли это вы?

И тут доктор Син сделал удивительную вещь: он медленно поднял голову так, что его лицо оказалось на одном уровне с капитанским, встретился с ним взглядом, а затем, растянув губы и обнажив зубы, он медленно выдавил, как показалось, из самых глубин своей души улыбку — замерзшую улыбку, которая сияла на его лице по меньшей мере четверть минуты, прежде чем он заговорил.

— Вы поистине потрясающий человек! Капитан короля, да? Клянусь, вы ошиблись с делом.

И священник нарочито похлопал капитана своей белой рукой по грубой щеке, будто капитан был ждущим похвалы ребенком или щенком, которого раздразнили.

— Разрази меня гром, что вы имеете в виду под делом? — прорычал взбешенный капитан. — Ошибся с делом?

— Вашу профессию, — спокойно ответил доктор Син, надев плащ и шляпу.

— За кого же вы меня тогда принимаете?!

— За того, кто вы есть, сэр, — ответил доктор Син, положив пальцы на дверную щеколду. — За совершенно занятнейшего и слегка забавного старого морского волка, загоревшего до цвета сервировочного столика из красного дерева, и у которого за спиной так много фантазий, что еще чуть-чуть — и его позвоночник надломится.

Капитан был так ошарашен внезапным поведением доктора, что только глядел на него и хватал ртом воздух. Доктор Син совершенно непринужденно отворил дверь.

— Интересно… — заметил он тихо, почти нежно, как показалось Джерри.

Капитан, сделав над собой титаническое усилие, смог выплюнуть:

— Что?

— Почему ваша мать послала вас в море? Ведь мир потерял в вашем лице, сэр, аптекаря, да-да, сэр, — аптекаря, и какого поистине аптекаря! С великолепным вдумчивым умом!

К изумлению капитана и удивлению Джерри, священник вышел вон, прикрыв за собой дверь.

Капитан лишь неподвижно глазел на закрывшуюся дверь, в то время как Джерри, который не нашел в ней ничего интересного, уставился на капитана, который неожиданно взорвался, и его гулкий морской голос загремел:

— Аптекаря! Со вдумчивым умом! Какого дьявола он этим имел в виду?

Джерри не сводил взгляда с капитана. Разумеется, ему никогда не доводилось видеть никого, кто был бы меньше похож на аптекаря, чем капитан. Даже в самых буйных фантазиях он не мог представить себе капитана смешивающего лекарства или проводящего эксперименты.

— Мне кажется… — начал он, но осекся.

— Что? — прогремел капитан с кажущейся готовностью принять любое мнение.

— Мне кажется, сэр, что доктор Син немножко на голову того… Безумен.

— А мне кажется, мальчик на побегушках, — ответил капитан, будто ценил мнение Джерри Джерка не меньше своего, — мне кажется, что ничего подобного. Он только притворяется безумным. Он должен был сделать что-нибудь, чтобы выйти отсюда, и потому назвал меня тем словом, которое, он был уверен, на мгновение ошеломит меня. Он ведь знает, что я необразован, и ему это удалось. Если и есть на свете человек, который не годен быть аптекарем, так это я. Аптекарь со вдумчивым умом!

Затем капитан сел назад в кресло и принялся смеяться до тех пор, пока по щекам у него не потекли слезы, и Джерри ничего не оставалось, кроме как присоединиться к нему, хотя он понятия не имел, над чем смеется капитан. Наконец, капитан остановился и тут же внезапно помрачнел. Он встал и взял Джерри за плечи.

— Послушай, мальчик, — сказал он. — У нас с тобой есть тайны, о которых мне известно. Мне неизвестно, какого дьявола ты делал на болотах позапрошлой ночью, но я прекрасно знаю, что ты видел, как школьный учитель убил Пеппера.

— Знаете? — воскликнул Джерри, откровенно изумленный. — Доктор Син, должно быть, рассказал вам, потому что я-то молчал как рыба.

— Я все знаю, мой мальчик, потому что прятался в той же канаве рядом с тобой. Теперь послушай-ка. Я наблюдал за тобой и думаю, что тебе можно довериться. Мы вырвем лист из книги приходского священника. Мы раскроем эту тайну. Мы разгоним всю таинственную пелену над этим чертовым болотом, а что до аптекарей, то, разрази меня гром, мы ими станем. Мы поймаем его на слове.

— Станем аптекарями, сэр? — спросил Джерри, еще больше сбитый с толку.

— Да! — воскликнул капитан и потрепал своими ручищами Джерри по плечам. — Разве аптекари не проводят эксперименты?

— Осмелюсь сказать, что да, сэр, — отозвался Джерк.

— И мы их проведем, мой мальчик, — беззаботно сказал капитан. — Мы расставим ловушку, чтобы заманить в нее эту тайну. О, это будет большая ловушка! Настолько большая, чтобы удержать всех убийц и мулатов на этих болотах, и демонов-всадников, и, конечно, нельзя забывать о гробах в лавке Миппса и о эльзас-лорренском вине в здешнем погребе. Мы всех поймаем, мальчуган, и вдумчиво изучим. Да, черт возьми! Мы изучим их снаружи и изнутри, при свете дня и ночи. А когда мы покончим с этим, что ж, мы отдадим их палачу — старому, опытному палачу, который повесит их подсушиться. Никому ни слова, мой мальчик, ни слова. Вот тебе четверть гинеи, чтоб попридержать язык, и жди от меня весточки до конца сегодняшнего дня, потому что завтра вечером мне будет нужна твоя помощь.

И с этими словами капитан ушел. Он буквально выбежал из дверей, оставив Джерри в смятении.

— Что ж, — сказал он сам себе, — если кто-нибудь когда-нибудь заслуживал позавтракать в третий раз, так это я, а завтрак как раз здесь. Они оба в бешенстве, сошли с ума, но как же чудесна та дорога, по которой они, кажется, решили меня провести.

И, опустив в карман прелестную четвертушку гинеи, Джерк вновь яростно напал на еду.