ГЛАВА XXXVI

В СТАРОЙ непримечательной церкви еще никогда не собиралось так много прихожан, как в этот вечер. Весть, что сразу после окончания службы доктор Син собирается немедленно уезжать, привлекла всех, чтобы попрощаться с ним, и Миппсу пришлось попотеть, чтобы разместить всех на старых церковных скамьях. По правде говоря, уже за полчаса до открывающей проповедь молитвы, скамьи были полностью забиты, и опоздавшие начали приседать на высокие дубовые спинки. Пришлось даже поставить в проходах скамеечки, а мальчишки залезли на подоконники. Положа руку на сердце, любое свободное место в церкви, могло оно выдержать человека или нет, было занято. Джерри Джерк бесцеремонно устроился в купели, к вящему негодованию причетника, который безуспешно пытался согнать его жестами, исполняя свой долг священнослужителя. Но Джерк прекрасно знал, что Миппс не доберется до него через скамейки, заполонившие проходы, и потому не двинулся с места. Прямо у кафедры, непосредственно напротив места сквайра, сидел капитан Колльер, а за ним, заняв две скамьи, с полдюжины моряков под зорким взглядом боцмана неловко листали книжечки с церковными гимнами. Единожды капитан обернулся, чтобы посмотреть, здесь ли его люди, и Джерк заметил, что из его кармана торчит уголок синей бумаги. Доктор Син вел службу с самого верха «трехпалубной» кафедры, и Миппс внизу тщательно следил за текстом в толстом молитвеннике, водя по словам туда и сюда перепачканным большим пальцем. Прихожанам казалось, что доктор Син душой и телом погрузился в прощальную службу, однако священник умудрился заметить две вещи: синюю бумагу в кармане капитана и раскачивающиеся фонари за стенами церкви. Только он один мог это видеть, потому что с высоты третьей палубы ему открывался прекрасный вид за окном; огни фонарей открыли ему одну важную вещь: их несли люди, одетые в красные мундиры солдат. Церковь была окружена солдатами, они загородили всякий выход и всякое окно находилось под наблюдением, а на лице капитана Колльера отражалась радость победы. Но ничто из этого не послужило помехой для службы, и она продолжалась с величайшим воодушевлением. Морские волки ревели гимны громче, чем обычно, хотя больше не было школьного учителя, который бы наигрывал им мотив на скрипке.

Гимн перед проповедью как раз заканчивался. Доктор Син закрыл огромную Библию, лежавшую на красной подушечке, и поставил ее на шкаф позади себя. Прозвучало заключительное «Аминь», и прихожане загудели, зашевелились на своих местах. Затем священник наклонился над кафедрой и в последний раз обратился к своей пастве.

— Друзья мои, — начал он, — — разумеется, это не тот случай, чтобы начинать богословские разговоры. Я покидаю вас этим вечером, покидаю внезапно, и я не хотел бы долго задерживаться на прощаниях, потому что прощания всегда столь тяжелы. Хоть я и размышлял над этим горьким шагом уже несколько месяцев, но изо всех сил хранил свое намерение в тайне, чтобы вы не поняли причины, по которым я уезжаю, превратно, и не рассматривали бы мой отъезд как бегство. Как я объявил этим утром, я собираюсь нести святое слово в далекие страны, к нашим бедным несведущим черным братьям. Мало есть на свете людей, которые могут пожертовать всем ради такой работы. Большинство моих соратников привязаны к своим приходам, потому что там их дом. Я же, как одинокий старик, у которого нет родственников, которые зависели бы от моего дохода, способен предложить свои услуги для этой святой службы, ибо я хорошо знаю, что в моем приходе может появиться человек лучше меня. Именно поэтому я захотел оборвать те узы привязанности, которые держат меня в Даймчерче, хотя я прекрасно знаю, что они никогда не ослабнут в моем сердце. Я верю, что хоть когда-то я мог поступить нехорошо, но вы порой будете вспоминать того человека, который любил вас всех.

По случаю такого рода, вероятно, вы ждете, что я должен подвести невеселые итоги моей работы среди вас. Честное слово, я никак не могу приступить к этому. Вы все видели и знаете, что я сделал, как бы мало и малоценно это ни было. Как ваш священник, я старался выполнить свой долг, и я боюсь, что сильно подвел вас. Потому позвольте мне промолчать об этой части моей работы и поговорить о других вещах, которые живо вас заинтересуют. Когда я пришел к вам, среди вас царила бедность и нищета. Я верю, что ныне положение улучшилось, но человек, который действительно добился этого, вовсе не ваш священник, как вы все наверняка подумали по своей доброте душевной. Нет, это сделал другой человек, человек, о котором я буду говорить, о котором буду взывать к вашему великодушию. Кажждый из вас знает, что некий человек однажды рискул своей жизнью и репутацией, чтобы осуществить прекрасный план обогащения жителей болот. Вы все знаете, о каком плане я говорю, однако разве что единицы догадываются, перед кем вы в долгу. Вы в долгу перед человеком, которого повесили в городе Рай, и его звали Клегг.

— Клегга никогда не вешали в Рае!

Толстая Библия скользнула на край кафедры и ударила капитана по руке, прежде чем он успел вымолвить еще хоть одно слово. На скамью с бряцаньем упал пистолет и свалился на каменный пол. Это случилось столь неожиданно, что прихожане едва услышали заминку и заметили стремительный полет Библии, как вдруг у доктора Сина, стоявшего на кафедре, в руках появились два длинных пистолета, отделанных медью. И мистер Миппс наклонился над кафедрой и прицелился капитану в голову из огромного мушкетона.

— Я прошу вас, сэр, не вырывайте слова Божия из моего рта! — эти слова доктор проговорил тем же тоном, как и всю проповедь, а затем — будто ничего не произошло — мягким голосом продолжил вести службу, и лишь два пистолета опасно щерились над кафедрой с красной подушечкой.

— Это был человек, которого повесили в городе Рай. Его имя было Клегг. Вот что никогда не подвергали сомнению. Но подлинный Клегг никогда не был повешен. Всю свою жизнь Клегг насмехался над властями, и, конечно, он оставил их в дураках, когда его вешали, потому что так и не попал на виселицу, хотя он был там, чтобы проследить за тем, что процесс проходит по правилам. О да, конечно, он был там, чтобы прочесть молитвы над человеком, с которым поменялся местами. Видите ли, мои дорогие братья, это получилось очень просто. Человек, приговоренный за убийство в таверне, был одним из людей Клегга, и, к счастью для последнего, у этого мерзавца была дочь, которую тот любил — все ее любили. У этой девочки не осталось бы защитника, если б убийца предал своего могущественного капитана, и вот как капитан спас себе жизнь: он навестил приговоренного в тюрьме и выторговал себе жизнь. Убийца признался священнику, что Клегг — это он, и потому получил повешение на публике, достаточно громкое дело, а его похоронам позавидовал бы даже лорд. Так что, как видите, ему щедро заплатили за то, что он взял на себя похождения Клегга. Пока он шагал среди красных мундиров на эшафот, то военные осыпали его проклятьями, а простые люди восхищались им. А шутка была в том, что священник с мрачным взором, который увещевал несчастного раскаяться вплоть до того мига, когда тело затрепетало в цепях, этот священник едва мог сдержать смешок, потому что никому, разумеется, и в голову не могла прийти мысль, что знаменитый пират Клегг стал приходским священником. О да, это, несомненно, было очень забавно, пускай даже всего лишь двое могли оценить эту шутку — я и мой друг на виселице. В тот раз все закончилось смешно, но в этот раз закончится еще забавней: ведь наш добрый друг, капитан Колльер, который явился сюда, чтобы найти главаря контрабандистов, привез с собой человека, отвратительного убийцу, которого много лет назад оставили умирать на коралловом рифе. Я оставил его там за смуту и мятеж. Он был кубинским священником и занимался опасной черной магией. Я не желал дьявольских трюков на моем богобоязненном корабле, моей Имоджен, и оставил его на рифе. Как он выбрался оттуда, понятия не имею, потому что это невозможно. Но он смог и наверняка прибегнул к дъявольской помощи, чтобы спастись. Чтобы поймать его, я заставил нашего обожаемого мистера Рэша, которым все вы восхищаетесь за его дела среди контрабандистов, убить Сеннахириба Пеппера, который видел на болотах больше, чем ему следовало, чтобы прожить долгую и спокойную жизнь. Однако, когда мой верный убийца начал подумывать сдать всех властям в обмен на собственную жизнь, мне пришлось проследить, чтобы болотные ведьмы позаботились о нем, и с ним было покончено. Мне нравится рассказывать вам об этом, потому что я несколько хвастливый малый. Я терпеть не могу, когда люди смеются надо мной, и потому, мой драгоценный друг, капитан Колльер, побудьте хорошим и разумным человеком и подайте-ка мне ту голубую бумагу, которая торчит из вашего кармана и на которой написана моя смерть.

— Нет, будь я прокл…

— Если вы откажетесь, то мистеру Миппсу придется попотеть, отмывая эту скамью!

Из хора выступил человек, выхватил бумагу у капитана и отдал ее священнику.

— Благодарю, друг мой, — сказал священник, принимая ее. — А теперь, что до моего прощания. Все вы, кто присутствует в этой церкви, подвергаетесь ужасной опасности. Церковь окружена солдатами, которые рискуют получить тяжелые ранения, когда начнется стычка, а вы рискуете, что они меня поймают, и мне придется прибегнуть к чистосердечному признанию, чтобы оговорить вас всех и спасти себе жизнь. Я содрогаюсь при мысли, что мне придется воспользоваться такой грязной лазейкой, поэтому вам стоит уговорить нашего друга капитана, чтобы он отпустил меня с миром.

Доктор Син предусмотрительно спрятал пистолеты под черным платьем; капитан в тот же миг запрыгнул на кафедру, но тут же упал назад, получив сильный удар медным подсвечником, который доктор Син схватил из паза кафедры. Моряки принялись вылезать со скамьи, но на них обрушился ураган из молитвенников и подушечек, которыми их забросал хор морских волков. Раздался один-два выстрела, и в следующий миг вся церковь превратилась в клубок сцепившихся мужчин. Какая-то женщина завопила, и ее тут же смяли ворвашиеся через западную дверь солдаты, они прокладывали себе дорогу через перевернутые скамеечки в проходах. Над паствой пролился град из всевозможных снарядов: подушечки, книги, шляпы, трости — все, что можно было схватить, взлетало в воздух, и доктор Син, спрыгнув с кафедры, приземлился прямо на бурлящую, дерущуюся толпу.

Солдаты потратили четверть часа на то, чтобы навести порядок в церкви, но доктор Син и мистер Миппс исчезли.

Капитан Колльер был сильно порезан и избит, но он источал уверенность, что злодеи не могли никуда деться, ведь церковь окружена. Вскоре из ризницы послышался крик: «Помогите!», и это был голос мистера Миппса. Капитан ринулся к двери, сопровождаемый несколькими людьми. Оставшимся снаружи солдатам, которые следили за церковью, было приказано зайти внутрь, чтобы помочь с арестом. Они закричали, что через окно видели священника в ризнице, и всякий из них был готов в заключительные минуты быть на месте.

Посреди ризницы стоял причетник Миппс, приставив мушкетон к голове доктора Сина, который в ужасе заполз под старый дубовый стол.

— Вот он! Хватайте его! Дьявол! Убийца! Держите!

— Значит, вы все-таки собираетесь обвиить своих сообщников в обмен на жизнь, не так ли, мистер Причетник?

Но Миппс только вновь завопил:

— Да вот же он! Вы, что, не собираетесь его ловить?

Капитан Колльер повиновался и громко обратился к священнику:

— Именем Короля, я беру тебя под арест, Клегг!

Капитан приблизился к нему и положил руку на плечо доктора. Тот, однако, не шевельнулся. Капитан потряс его, но доктор не шевелился. Затем он положил руку на его седые волосы, и его ладонь испачкалась в чем-то белом.

— Боже мой! — проревел он. — Его прибили к столу! Это не Син! Это Морган Уолтерс! Где этот чертов причетник?

Но причетник исчез, и не осталось ни единого следа доктора Сина, только лишь на полу лежало неестественно изогнутое, прибитое тремя гвоздями прямо к столу — один прошел сквозь шею, а два других пронзали руки насквозь, — тело Моргана Уолтерса, так во всем похожего на доктора.