Глава XII

Джерк следовал за капитаном, поднявшись по старой лестнице в зал суда, и гадал, почему его позвали, что капитан знал о произошедшем прошлой ночью и что бы посоветовал ему доктор Син, если его будут допрашивать. Его юной натуре эти беды казались пустяшными, и хоть он и был немного обеспокоен, но все же он был полностью охвачен предвкушением грядущего веселья.

Заседание определенно требовало присутствия капитана, поскольку, как только он занял свое место за столом для почетных гостей, тут же поднялся сквайр и в нескольких изящно подобранных словах объявил, что следственный совет собрался и заседание может быть открыто. Капитан, казалось, позабыл о присутствии Джерка, который остался стоять в дверном проеме, разглядывая августейшую компанию.

Здесь были присяжный поверенный и доктор медицины из Хайта, а также присяжный поверенный и доктор из Ромни. За столом для почетных гостей эти четверо джентльменов сидели лицом к сквайру, который устроился посередине, и доктор Син был по правую руку от него. Слева стоял стул, на который только что опустился капитан, а вокруг, на дубовых скамьях, крепко приделанных к полу, сидел весь цвет Даймчерча: главный чиновник береговой охраны, три или четыре богатых фермера, два владельца рыболовных люгеров, Деннис Кобтри, миссис Уоггеттс, школьный учитель и еще двое-трое деревенских. Никто особо не обратил внимания на Джерка, когда он вошел, поскольку все глядели на капитана. Только доктор Син не только посмотрел на него, но и побеспокоился указать на пустое место на одной из скамеек.

— Все ли, созванные на дознание, здесь? — спросил капитан, оглядывая собравшихся.

— Все, кроме мистера Миппса, — ответил сквайр, сверившись со списком имен, лежавшим перед ним. — Пока мы вас ждали, он воспользовался случаем и пошел осмотреть тело в соседней комнате.

Капитан сделал знак одному из двух моряков, которые охраняли дверь прилегающей комнаты, и он немедленно позвал гробовщика, который деловито измерял труп. Одним глазком Джерку удалось это заметить, когда отворилась дверь, и еще он заметил тело Сеннахириба Пеппере, лежавшее на столе. Гробовщик, не выпуская из рук линейку длиной один фут, сел на одну из скамей. Явление Миппса будто немного развеяло мрачное настроение, царившее среди людей, поскольку все ждали, когда сквайр скажет вступительную речь. Первым, однако, заговорил капитан. Он встал и, к изумлению всех присутствующих, взял и зажег трубку, которая лежала перед ним на столе.

— Сэр Энтони Кобтри, джентльмены, — сказал он своим сильным и хриплым голосом, которым, должно быть, отдавал приказы на палубе, вдохнул дым сквозь длинный глиняный чубук и тут же выпустил его клуб, похожий на облако после пушечного залпа, сквозь упрямо сжатые губы. — Мы встретились здесь для обсуждения — как уже сказал сэр Энтони Кобтри, причем лучше, чем мог бы сказать я — для обсуждения печальной и внезапной смерти доктора Сеннахириба Пеппера, жестоко убитого вчера на болоте Ромни-марш. Вести это дознание я оставляю стряпчим, которые занимаются этим всю свою жизнь, но прежде чем они приступят, я должен сказать и скажу о тех вещах, о которых до сих пор молчал. Умения хитро молоть языком у меня нет. Репутация моя среди товарищей такова, что они считают меня самым бестактным человеком на флоте. Но, кроме того, я считаюсь бойцом, и, когда я вступаю в бой, биться со мной тяжело — я дерусь прямо и открыто. Итак. То, что я хочу сказать, почти наверняка нанесет оскорбление всякому человеку в этой комнате, начиная с сэра Энтони Кобтри. Стратегия мне дается плохо, как я уже заметил, я дерусь открыто, и, когда я что-то подозреваю, мне этого не скрыть. Я прямо говорю об этом, рискуя навлечь на себя негодования. Так вот: мне это дело — дело доктора Сеннахириба Пеппера — вовсе не нравится… — здесь капитан прервался, чтобы выпустить огромный клуб дыма под потолок.

Сквайр воспользовался паузой и спросил:

— Если это все, капитан, то скажите — кому из нас оно может нравится?

Капитан на миг задумался и добавил:

— Если тому, кто совершил это убийство, оно не по душе, то почему, разрази меня гром, он это сделал?

— Вам лучше знать, — пылко возразил сквайр. — Очевидно же, что убийца был под вашим началом.

— Вы говорите о моряке-мулате, — подытожил капитан. — Во-первых, я считаю, что вы должны были спросить моего разрешения, прежде чем вешать на церковную дверь то объявление. Пока мулат не найден и не допрошен, я не признаю ни вашего права, ни права другого человека называть его убийцей.

— Вы только что заметили, сэр, — воскликнул сквайр, — что предпочитаете оставить дела стряпчих стряпчим. Прошу, последуйте собственному совету и помните, что раз я глава судебного ведомства в Ромни-марш, то не собираюсь слушать никаких приказов от людей, подчиненных адмиралтейству. Нет, сэр, и даже от Первого Лорда адмиралтейства, не то, что от тех, кто ниже его рангом.

— Ну, ну, джентльмены, — вмешался доктор Син, побарабанив по столу пальцами. — Я думаю, здесь не место и не время для пререканий. Капитана преследует какая-то мысль, и чем быстрей мы избавим его от нее, тем лучше. Давайте послушаем, сэр, о чем ему нужно выговориться.

Сквайр резко кивнул и молча сел, пока все остальные ждали, когда капитан продолжит, что он немедленно и сделал, все еще яростно пыхая трубкой.

— Затем мне не нравится сам Даймчерч, — продолжил он. — Мне не нравятся болота за ним, и мне не нравится этот плоский, открытый берег. Он выглядит совершенно невинным с первого взгляда, и, поскольку я не стратег, он мне не нравится.

Сквайр еле сдерживал раздражение.

— Уверен, сэр, — с сарказмом заметил он, — что, если б Господу доложили о ваших возражениях, пока он создавал мир, он бы позаботился, чтобы протянуть Дуврские холмы до Данженесс.

Но капитан будто не заметил, что его перебили.

— Следующее. Мне не нравятся здешние люди, исключая только доктора Сина — он священник, а я никогда ничего не понимал в священниках. Скажу так, все из вас, начиная со сквайра, что-то скрывают. Сэр Энтони Кобтри вчера из кожи вон лез, чтобы чрезмерно развлечь меня. Мне нравятся развлечения и беседы с остроумными и мудрыми людьми, но не ценой запертой двери.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал сквайр, наливаясь яростью.

— Разве, сэр? — поинтересовался капитан Колльер. — Зато я знаю, поскольку мне пришлось рисковать своей шеей, пока я спускался из окна по иве.

— Вам стоило лишь поведать мне о ваших причудливых привычках, — сказал сквайр, — и я бы поставил лестницу у вашего окна, на случай, если дверь заклинит.

— Дверь была заперта, и вам прекрасно об этом известно, сэр, — воскликнул капитан, резко оборачиваясь к сквайру. — Поскольку через полчаса после того, как я залез назад в окно — если быть точным, было полпятого утра — я услышал, как кто-то крадется в коридоре и отпирает замок. И потому я понял, что вы желали быть уверенным, что это время я провел у себя. Затем я расспросил слуг и узнал, что я первый из гостей, кто когда-либо спал в этой самой комнате, и что мебель в нее перенесли из другой свободной комнаты. Я начал понимать ваш замысел, потому что именно из этой комнаты не видно ни дороги, ни болота, ни моря.

— Боже! Сэр, вы первый человек, который усомнился в моем гостеприимстве! Вероятно, вы ожидали, что я предоставлю вам свою собственную комнату?

— Ничего подобного, — отрезал капитан. — Но я ожидал, что дела со мной будут вести честно. На этом мои жалобы кончаются, но позвольте вам сказать вот что: прошлой ночью на болотах я видел достаточно, чтобы палачу пришлось с часок потрудиться. Джентльмены, я предостерегаю вас. Вы будете не первыми, кого я отправлю в суд с берега, и не последними. Я предупреждаю всех и каждого, что вскоре я нанесу удар. Ваших сказок о болотных дьяволах и демонах-всадников я не боюсь. Я выслежу их и посмотрю, как они будут выглядеть при свете солнца. У меня есть люди, которым я могу доверять, и каждый из них — отличный боец. Если ваши всадники принадлежат потустороннему миру, то они не причинят нашей доброй стали никакого вреда. Но если они обычные люди, которые дурачат простаков с болот, что ж, тогда вот, что у меня есть им сказать. Если им по вкусу британская сабля в собственных кишках, то пусть продолжают свои шутки, подобную которым сыграли с бедным Пеппером. Они получат свое за Пеппера и будут прокляты.

Бросив таким образом вызов собранию, капитан положил трубку на стол и сел.

Вы можете себе представить, какой поразительный эффект эта ошеломляющая речь оказала на собрание! Она была столь внезапна, столь яростна, столь неуместна, что прошла почти минута, прежде чем кто-нибудь пошевелился. В конце концов, поднялся сквайр и тихим, но ясным голосом, который в Даймчерче знал и уважал каждый, сказал:

— Джентльмены, по своему обыкновению доктор Син говорил очень мудро, когда журил нас за пререкания, поскольку, как он сказал, ни место, ни время для них не подходят. За все мое долгое пребывание в Ромни-марш меня еще никогда так не оскорбляли, и я рад, что это случилось в присутствии моих друзей и арендаторов из Даймчерча. Вы все хорошо меня знаете и отдаете мне должное по собственному разумению, и никогда, ни на мгновение не позволите вашим чувствам исказиться из-за едких и несправедливых упреков незнакомца, которого я принял так хорошо, как только мог, и осыпал его знаками дружбы. С другой стороны, я могу с открытым сердцем утверждать, что капитан Говард Колльер оскорбил меня в лицо. В его защиту я скажу, что Адмиралтейство выбрало негодного человека, чтобы он разыскивал контрабандистов, и, когда я говорю «негодного», я имею в виду, что он не годится для этого дела. Я знаю капитана, как храброго и славного моряка. Та чудесная, хоть и совершенно бестактная трепка, которую он задал французскому военному кораблю «Золотой Лев» в устье реки Святого Лаврентия, полностью отражает характер Колльера, и если бы адмиралтейство оставило его командовать «Стойкостью», то мы бы уже давно воевали с гнусными французами. Сейчас я отдаю Адмиралтейству должное, за то, что они держат нос по ветру, как моряки и как дипломаты, и думаю, что они поступили проницательно, лишив капитана «командования». Теперь же, отдав противнику должное, я хочу ответить ему в вашем присутствии, что его слова, сказанные здесь этим утром, были глупы, смешны и нелепы. Ни моей чести, ни чести общества не пристало отвечать на эти ничем не подкрепленные обвинения этого капитана. Как я уже сказал, я здесь судья, и пока я занимаю сию почетнейшую должность магистрата Ромни-марш, я отказываюсь выслушивать какие-либо инсинуации, поскольку если я вдруг сочту, что меня справедливо обвинили в том, что я преступил закон, то я немедленно подам в отставку, заботясь о чистоте своего имени и о благополучии жителей Ромни-Марш. Сейчас я не намерен этого делать, ибо считаю, что моей непреложной обязанностью является разобрать дело моего бедного друга Сеннахириба Пеппера и воздать за него по заслугам, и ради этого я отбрасываю утверждения капитана Колльера как мелкие и несуразные. Вы, джентльмены, присутствующие здесь, вы все — добрые жители болот, и каждый из вас знает меня лучше, чем я сам. Когда вы сочтете меня недостойным творить правосудие, тогда я уйду, но не раньше.

Гром аплодисментов прокатился по залу, как только сквайр сел, но их прервал доктор Син, который вновь напомнил собранию, по какому печальному поводу они собрались здесь, и попросил уважить мертвого джентльмена, лежавшего в соседней комнате, и воздержаться от бурного одобрения.