ГЛАВА XXVIII

МЕЛЬНИЧНАЯ ФЕРМА была последней в списке Вельзевула, а в канаве рядом с домом, но по другую сторону дороги ползли люди Короля, ведомые боцманом. Они вели себя тихо, как мыши, поскольку капитан отдал боцману строгий приказ на этот счет: однако, прикладывать усилия не было нужды, потому что из-за чрезмерной активности причетника Миппса контрабандисты прекрасно знали, где были матросы и куда они направлялись.

Как же противно закаленным воякам часами ползать в грязной и слякотной канаве, поджидая врага, превосходящего их числом! Ведь это простая истина: если на болотах занимались контрабандой, значит, у них было множество помощников, раз дело идет так гладко и хранится в секрете. Так что боцману пришлось нелегко, чтобы удержать людей от ворчания; пусть капитан Колльер и хотел восстановить закон в соответствии со своим долгом, но, было очевидно, что его людям удовольствия это не доставляло, и боцман всем сердцем желал, чтоб капитан не оставлял его командовать вместо себя. Его отсутствие плохо влияло на людей, и незадачливый боцман весьма опасался, что они не смогут достойно принять бой, когда наступит час. Одно дело — драться с врагом, но совсем другое — стрелять в собственных земляков, и хоть у всех до одного чесались руки добраться до французов, люди не испытывали восторга от ловли контрабандистов. Каждый, кто жил в сельской глубинке, наверняка бы принял сторону нарушителей закона, и кто знает, сколь многие из людей Короля сами бы не занимались столь выгодной торговлей незаконным товаром из Франции.

Вот такие чувства царили в сердцах людей Короля, лежавших в канаве напротив Мельничной Фермы, прислушивавшихся к шуму лошадиных копыт во дворе и готовых стрелять в любого, кто покажется.

Однако приказ «Никого не убивать, стрелять по ногам» еще больше понизил их дух; разве могли они выстоять против отчаянных ребят, не желавших засовывать голову в петлю, которые не станут колебаться и будут стрелять насмерть?

С большим трудом боцман мешал одному старому морскому волку, который лежал в канаве рядом с ним, высказывать свое мнение о происходящем своим гулким низким голосом, но, в конце концов, тот сделал одолжение и начал говорить шепотом, хотя и шепот вовсе не был таким уж тихим.

— Какой к черту в этом смысл, мистер боцман, посылать таких славных моряков, как мы, помирать, будто псы, в этой поганой канаве? Что, в Англии уже нет дела для моряков? Или эти парламентские послужат ей, когда дело дойдет до драки, как бы любезно они не мололи языком?

— Они не болтают так много, как ты, — прошипел в ответ боцман.

— Слушай ты, Джоб Маллет, — продолжил морской волк, — мы с тобой служим на одном корабле дольше, чем у меня памяти хватает, и ты здесь вроде как командуешь. Знаешь, я против твоей власти не выступаю, не думай, но я старше тебя, и хочу тебе высказать свое мнение, которое, кстати, разделяет каждый сукин сын в этой чертовой канаве. Почему бы нам не отряхнуться и не покончить с глупостями? Мы тебя уважаем, Джоб Маллет, вот что я скажу. Уважаем как боцмана, и ты хороший боцман. Мы думаем, да, думаем, что ты можешь прекратить делать из нас дураков. Мы хотим драться с французишками, а не с нашими земляками. Парламент делает большую ошибку, раз решил прищучить контрабандистов. Если б они поговорили с ними как надо, то тут же получили бы полк-другой контрабандистов, и это было бы кстати для борьбы с этим гнусными французишками. Я вот сам понять не могу, почему парламент за другие профессии не возьмется и не оставит контрабандистов в покое. Почему не взяться за законников, а? Им бы не помешала пара разоблачений! Поганые увальни! Или за докторов, которые продают подкрашенную воду против дурной болезни. Пф! Мерзкие, грязные обманщики! Но нет, всегда преследуют несчастных контрабандистов, которые вообще-то работают не покладая рук, да и бойцы из них отличные, как мы скоро сами увидим.

Все это время Джоб Маллет пытался заставить его замолчать, но угрозы, увещевания и убеждения — все было тщетно.

— Старик Заворот Кишок думает, как мы.

— Должен вам напомнить, — холодно прошептал боцман, — что я, как главный в этой самой канаве, понятия не имею, кого вы имеете в виду, когда говорите «Заворот Кишок». Никого с таким именем не знаю.

— О, да разве ты не поборник долга? — засмеялся морской волк. — Нет, я тебя за это уважаю… Но ты ведь, наверное, позволишь мне напомнить, что это именно ты на баке «Сопротивления» назвал уважаемого капитана королевского флота Говарда Колльера лестным прозвищем Заворот Кишок. Видимо, это сейчас вылетело у тебя из головы.

— Именно так, — ответил боцман.

— Вот и славно, что я тебе напомнил, как оно было, вот. Да и имя умно подобрано; ты ведь всегда был умницей, Джоб Маллет.

— Жаль, что я не так умен, чтобы заткнуть твой жирный рот, — пробормотал боцман.

— Ну, нет, Джоб Маллет, давай-ка без оскорблений. Я, знаешь, не хочу с тобой ссориться. Я тебя всегда уважал, всегда, и, наверное, если мы придержим язык пару минут, то не поссоримся, приятель. Но я тебе слово даю, мне вот не нравится быть застреленным, как кролик, и мне жаль, что именно ты тут главный. Был бы кто другой, я бы сейчас сказал, что встаю и иду домой спать.

— Бал бы здесь капитан Колльер, сам знаешь, ничего такого бы ты не сделал.

— Да разве он здесь? Вот это я хочу знать. Разрази меня гром! Легко послать бедных моряков на отстрел как кроликов, я тоже так могу. Но на это, знаешь, смелости не надо. Может, я, конечно, не прав, и, если не прав, то признаюсь в этом, потому что мне все равно, брать или нет эти слова на себя, когда я ошибаюсь.

— Ты показываешь дурной пример молодежи, вот что я думаю, — отозвался Джоб Маллет. — Ты — самый старший моряк среди всех, и ворчишь, и сплетничаешь, как старая мать семейства. Тебе б стоило себя презирать, старик.

— Ну что ж, — протянул собеседник. — Я и слова больше не вымолвлю, нет. Но если хочешь знать, что я об этом все думаю, так вот — это ад!

— Я не сказал, что не согласен с тобой, — возразил Джоб Маллет. — Но мы здесь и нам нужно сделать все, что мы можем. Ворчание тут не поможет. Мы хорошо сделаем грязную работу, и я надеюсь, что сам-то справлюсь со своими обязанностями, потому что мне они нравятся не больше, чем вам.

— Да чтоб я оглох, ослеп и онемел! — прогремел морской волк и хлопнул боцмана по спине. — Если б я был сопливой пороховой мартышкой, я бы не на шутку должен был устыдиться. Но раз я старший здесь, то стыд захлестнул меня с головой. Благодарю тебя, Джоб Маллет! Ты, мистер боцман, хороший нам пример, и я-то тебя поддержу. Покажи мне этих чертовых контрабандистов и жди, пока я не доберусь до них, вот и все.

— И тебе спасибо, — произнес боцман. — Но ты очень сильно меня обяжешь, если помолчишь, потому что, если я не ошибаюсь, контрабандисты уже здесь.

И точно, в тот самый миг с дороги донесся резкий звук быстрых шагов вьючных лошадей. Теперь их скрывал туман, густо накрывший эту часть болота, но моряки слышали не только лошадей, но и певший голос. Он монотонно завывал, и слова повторялись вновь и вновь. Они предназначались для несчастных моряков, ждавших в канаве атаки:

— О вы, славные люди Короля, которые ждут в сыром рву мига, чтобы застрелить нас. Ваш добрый капитан у нас, и к его затылку приставлен мушкетон. Если вы будете в нас стрелять, славные люди Короля, то мушкетон выстрелит в капитана, и тогда — «вся королевская конница, вся королевская рать вам капитана не сможет собрать».

Даже если слов морякам было недостаточно, чтобы понять положение дел, первые фигуры кавалькады все вполне прояснили. Из тумана выплыл ослик, которого сопровождали два огонька. На его спине сидел связанный человек с кляпом во рту, и с каждой стороны его поддерживал помощник дьявола. Не надо было убеждать, что несчастный был капитаном — в свете фонарей виднелся его мундир, а прямо ему в спину, действительно, целился мушкетон, который держал неопрятный дьявол-коротышка. Товарищи звали его Извергом, и он сидел, сгорбившись, верхом на никудышной лошадке. Они остановились на достаточном расстоянии от канавы с моряками, и Изверг еще раз повторил свою речь, опять закончив ее словами:

— Вся королевская конница, вся королевская рать вам капитана не сможет собрать.

Бедный боцман, бывший за главного, за всю жизнь так привык выполнять приказы других, что растерялся и не знал, как лучше поступить. Он любил капитана и не хотел видеть его убитым, хоть и прекрасно знал, что тот, должно быть, страдает в такой позорной ситуации. Он знал, что если б капитан мог говорить, то наверняка бы закричал: «Стреляйте и шлите их в ад!» Но речи капитан был лишен. Пугало и Изверг неплохо знали людей, чтобы предвидеть это, и, поскольку у них не было ни малейшего желания быть застреленными, они решили, что кляпа будет достаточно. Так что, в конце концов, не было ничего удивительного в том, что старый ворчливый морской волк, обладавший залежами жизнерадостного веселья, прыснул так, что покатился в грязи от смеха. Вид капитана и мертвого мог бы рассмешить, не то, что старого моряка. Остальные разделились на две группы: некоторые, как боцман, онемели от удивления и бессильного гнева, прочие присоединились к смеющемуся моряку в грязи и насмехались над глупым положением капитана, поскольку он был не того телосложения, чтобы сидеть на осле с достоинством, и вовсе не смахивал на левантийского еврея. Его морской мундир смотрелся здесь совершенно нелепо, и треуголка с кокардой налезла ему на нос.

Именно из-за этого внезапного явления моряки оказались совершенно не готовы к тому, что произошло дальше. Из тумана позади них вылетел огромный отряд всадников, и, когда моряки обернулись, то увидели, как в нескольких ярдах от них остановился лихой строй всадников. Так, моряки были отрезаны с двух сторон: позади — дьяволы с пылающими лицами на огромных лошадях, а перед ними — их капитан, который ждал, когда они начнут стрелять, чтобы встретить смерть от мушкетона коротышки-демона.

— Выстрели в дьявола, славный моряк, и капитана утащат во мрак!

— Так же, как и вас, добрые люди Короля! — закричали и завыли отвратительные демоны позади; каждый моряк во рву оказался под прицелом пистолета или мушкетона.

Затем появился еще один всадник. Он был высок, худ, неприглядного вида и сидел верхом на породистом соловом. Это и был Пугало; все дьяволы хором поприветствовали его, как только он появился. За ним шли вьючные лошади, всего шестьдесят или семьдесят, и всякая несла тюк с шерстью, каждый из которых отправил бы человека в руки палачу, если б Колльер мог исполнить свой долг. Пугало сошел с дороги и глядел, как длинная вереница лошадей идет к берегу. Как только все они прошли, он подал сигнал, и двери амбара на Мельничной ферме отворились, и еще десять тяжело нагруженных лошадок вышли и присоединились к длинной змее нелегального груза, что шла к морю по дуге. Затем, будто фельдмаршал на поле боя, Пугало медленно переехал через мостик и встал во главе своей кавалерии. Джерри Джерк услышал, как он отдал короткий приказ Вельзевулу, и увидел, как тот пришпорил коня и понесся следом за караваном.

И вот теперь настал час сурового испытания для людей Короля; они сидели, скрючившись, целых два часа или даже дольше. Глупостью было бежать, безумием было драться, и им — компании вояк, что, пожалуй, выглядели столь по-дурацки, — пришлось застыть на месте. Однако гораздо глупей им было бы сопротивляться, потому что противник превосходил их числом, оружием и умом. Впрочем, один раз боцман чуть было не потерял голову, в тот самый миг, когда Изверг опустил свой мушкетон, достал глиняную трубку и зажег ее. Боцман увидел в этом шанс, поплевал на руки, схватил свою абордажную саблю и полез прочь из канавы. Но немедленно послышался зловещий звук взводимых пистолетных замков, и старый морской волк схватил боцмана за ногу и затянул его, ругающегося на чем свет стоит, назад, в грязь. Изверг захихикал и затянулся трубкой; всадники наставили на каждого во рву заряженное оружие, и так незадачливые моряки провели еще один час. Внезапно над болотом послышался странный крик кулика и повторился семь раз. Изверг погасил трубку и пробормотал какой-то приказ двум дьяволам у ослика, а затем обратился к морякам.

— Теперь, славные моряки, нам нужно ваше оружие. Передайте его доброму Джобу Маллету, пусть он разомнет ножки и положит его у моих ног.

Но Джоб Маллет опять потерял голову. Он встал в канаве и храбро прокричал:

— Ты и прочие твои люди — драные трусы, раз заткнули рот нашему капитану. Был бы у него голос, сам знаешь, что он бы сказал: — «Стреляйте и рвитесь к ним!», и тебе это хорошо известно. Почему вы не хотите драться с нами, чертовы трусы, вместо своих дьявольских штучек?

— Потому что мы не настолько ослеплены кровью, как один славный боцман Короля, — ответил Изверг писклявым голосом, и дьяволы разразились хохотом.

Один из моряков, решивший, что все взгляды обращены к боцману, резко выпрыгнул из канавы и ринулся к Извергу, обнажив саблю. Пять или шесть пистолетов позади него выстрелили, и он упал ничком на дорогу. Каждый выстрел попал в цель; моряк был мертв.

— Ох, поберегите свои шейки, глупенькие люди Короля, — запричитал Изверг. — Поглядите, как мы испортили этого славного паренька. Теперь-то он не годится драться с французами, ох, совсем не годится! Жалость-то какая, неимовернейшая!

Опять послышался крик кулика и вновь он прозвучал семь раз.

— Итак, оружие сюда, — уже резко приказал Изверг. — А если они не отдадут его, то мы уволим этого капитана вместе с его командой со службы навсегда.

Им ничего не оставалось делать, только повиноваться. Они поняли, что контрабандисты были хорошими стрелками и что действовали они решительно. Нет, не было другого выхода, только передать оружие боцману, который неохотно положил его на дорогу. Оружие подняли демоны, державшие фонари, и отнесли его в амбар.

— Ну а теперь, мои добрые друзья, — сказал Изверг, — мы бросим этого вашего капитана на дорогу. Подберите его, если он вам нужен, и отведите домой, в постель. Рассвет уже скоро. А раз тюки с шерстью в безопасности и далеко отсюда, то и вам мы желаем хорошенько отдохнуть.

Капитана сняли с осла и положили на дорогу. Вокруг него согнали моряков и совершенно непочетно препроводили в амбар священника. Три дьявола, которых выбрали исполнить эту обязанность, унесли тело мертвого моряка, так что, прежде чем солнце поднялось над болотом, здесь не осталось ни единого следа, напоминавшего о контрабандистах. Джерри Джерка, после того, как он переоделся с остальными в гробовщицкой лавке, отвез домой Вельзевул, и здесь, не потревожив деда с бабкой, мальчик немедленно уснул и еще раз увидел все приключение во сне.

Как только забрезжил рассвет и Миппс возвращался от амбара священника, перед дверью которого оставил тюк с оружием, он увидел желтолицего человека, кравшегося по полю вдоль церковной ограды. Пока он глядел на него, фигурка исчезла в глубокой канаве, и Миппс пробормотал:

— Хотел бы я знать, живой он или нет. Хотел бы я знать, выбрался ли он с рифа в своем теле… Если да, то какой же чертов ад он пережил. Если нет… Что ж, тогда сохрани Господь одного из нас в этом чертовом месте!

И он поспешил в свою лавку, будто трусливая крыса.