Глава XXV

ПОХОРОНЫ можно разделить на три вида: торжественные, ужасные и забавные. Самые смешные похороны, которые я когда-либо видел, прошли в Китае. Знаете ли вы, капитан, что они очень редко закапывают людей? Они оставляют чертовы гробы на земле. Вся страна ими набита. Если говорить о нечистых похоронах, то Китай держит здесь первенство, и у них там есть забавные похоронные обычаи. Когда кто-нибудь приезжает туда и помирает, это оборачивается чертовой уймой забот, через которые этому кому-то надо пройти, прежде чем он наконец упокоится. У каждой тамошней семьи есть собственный священник, понимаете, да? И этот самый собственный священник всегда хитер, как дьявол. Мертвеца кладут в гроб, затем семья платит своему хитрецу внушительную сумму в обмен на самые усердные молитвы, которые прохиндей возносит для них своим богам. Он уезжает и неделями напролет молится, спрашивая богов, где именно семья должна похоронить своего мертвеца, чтобы тот попал на небо самым быстрым путем. И поскольку прохиндей получает деньги за все время, пока молится, можете съесть свой парик, что он обязательно притворится, будто молитвы несколько затягиваются. Могу вам сказать, что у этих китайских священников была парочка-другая хитроумных уловок. Я расскажу вам о неком человеке по имени Лин Фу Цюань. Ну, если б я не вывел одного священника на чистую воду, то уверен, Лин Фу Цюань до сих пор бы платил за одного человека, который помер примерно лет сорок назад. Понимаете, это произошло так: у меня были дела с одним чопорным китайским купцом, который торговал в Шанхае. И вот, когда я уже собирался возвращаться домой, старый гордец Лин Фу Цюань явился сказать, как ему жаль, что мне приходится уезжать, и что он надеется, что еще испытает удовольствие работать со мной, когда я вернусь. Итак, мы начали говорить, и я обронил, что очень был бы рад увидеть китайские похороны, и старый гордец ответил, что он с удовольствием готов мне угодить, потому что его старый дядюшка как раз помер, и вскоре должны быть его похороны. В конце концов он пригласил меня подняться вверх по реке на его лодке в Сучжоу, где он жил и где умер его дядька. Это город находился примерно в шестидесяти милях от Шанхая. Ну и я поехал. Вы когда-нибудь поднимались на борт огромного сампана, капитан? Нет? Тогда скажу, что это длинная лодка, снаряженная с умом, и по каждому ее борту стелются цветы, и все сделано так, будто это старая усадьба крейсирует по реке. После крайне приятной поездки — и, благослови вас Господь, я заставил старого китайца хохотать, рассказывая ему всякую всячину, потому что, видите ли, знаю их язык очень хорошо… Так вот, после очень приятной поездки мы добрались до Сучжоу, и чуднОе же это место! Городок стоит у самого истока реки, и старые стены уходят прямо в мутную воду. Это крепкий и важный город, город воинов и богатых купцов. Так вот, все они были очень рады видеть меня и приняли со всем подобающим уважением. Многие выглядывали из стены и махали мне флажками, а те, у кого не было флажков, — своими косичками. Я, наверное, был для них важным ханом, раз они устроили такую суматоху. И, конечно, знаете, я нажил себе врагов. Был один человек, кто-то вроде лорда-мэра этого города, и он, как я видел, не очень-то одобрял, что я привлек к себе столько внимания. Но он был из тех людей, которые считают, что вокруг них вертится солнце, и терпеть не могут, когда все внимание уходит другим. Но мне было все равно, поскольку, пусть я и был всего лишь коротышкой, но у меня был взгляд стервятника и нос, как у рыбы-пилы, а, когда меня раздражали, я был похож на тигра, который бьет хвостом, и местные этого пугались. Конечно, знаете, не очень-то приятно было сознавать, что я был единственным англичанином среди миллионов желтолицых ребят. Но англичанин остается англичанином в любом месте, не так ли, капитан? И мы всегда хотим немножко побороться. Это-то и пришлось узнать лорд-мэру, потому что как-то раз я подошел прямо к нему и так громко клацнул зубами перед его лицом, что он убежал домой и больше не донимал меня…

Но я собирался рассказать вам о похоронах. Так вот, когда мы подошли к парадному входу дома моего гордого купца, то увидели, что гроб его дядюшки мирно покоится на крыльце, но, чтобы попасть в дом или выйти из него, нужно было проползти под этой чертовой штукой.

«Благослови вас Господь, мой драгоценнейший Миппс, — воскликнул мой чопорный купец, когда увидел это. — о, такого еще не бывало, ведь мой горячо оплакиваемый дядя…» — я забыл его имя, но оно звучало как Лин-Что-то-Там — «…мой горячо оплакиваемый дядя взаправду перегораживает вход!»

«Лин Фу Цюань, — ответил я, — вы попали в точку! Если всякий раз, как мы хотим выйти из дома и подышать воздухом, нам нужно будет перескакивать через это препятствие, то мы, конечно, быстро утомимся».

И так как мой старый гордец со мной соглпсился, он тут же послал за их семейным прохиндеем, то есть, я имею в виду, за священником. Он прибыл, и, скажу вам, из всех толстых и самодовольных хвастунов, которых я только видел, этот занимает первое место. Легко было заметить, что он получает прибыль от своей работы. Так вот, мой друг-гордец начал рассказывать ему, как странно, когда гроб перегораживает входную дверь, а старый хитрец ответил, что ему очень жаль, но боги сказали ему поставить гроб именно сюда.

«Как вы думаете, если мы предложим богам священное печенье, они могут счесть, что ошиблись?» — предположил мой гордец.

«О, мой обездоленный друг, я могу попробовать», — ответил прохиндей и потер свои жирные руки, будто мыл их невидимым мылом, жест, который он совершал очень часто и который набил мне оскомину, поскольку мыло, на мой взгляд, совершенно ненужная вещь.

Итак, мой старый друг отпер свой сундук с сокровищами и взял оттуда невероятных размеров куш, который отдал пронырливому священнику, чтобы тот купил печенье и ублажил богов поменять свое мнение. Вот что я вам скажу: если этот священник и в самом деле купил печенье на все деньги, то, знаете, тогда и Пороховой Заговор завершился успехом. Так или иначе, но священник оставил нас, забрав деньги, и следующие несколько дней мы так и лазали через гроб, когда нам надо было войти или выйти. Надо сказать, что гробы в Китае выглядят вовсе не так аккуратно, как у нас. О, благослови вас Господь, конечно, нет! Из всех громоздких экипажей, которые я только видел в похоронной процессии, китайские займут первое место.

Так вот, тот хитрец вернулся через несколько дней, еще сильнее сияя довольной рожей. Мне сразу стало ясно, что он хорошенько покутил на эти деньги, и, если он провел хотя бы пять минут, вознося молитвы своим богам, я б сильно удивился. И вот, он сказал моему другу-купцу, что этой ночью нам надо покинуть дом, потому что боги пообещали навестить его, если он проведет над гробом всю ночь в одиночестве, и сказать, можно ли подвинуть гроб. Так что, к моему негодованию, нам пришлось уйти и переночевать в доме, который принадлежал другу моего горделивого купца. Я особо не интересовался, где мы остановимся, хотя видел, что моему купцу вовсе не нравится такой поворот, но меня раздражало, как легко он повиновался всему, что скажет этот священник. Итак, как я уже сказал, той ночью мы оставили дом. Ночи в Китае в то время стояли холодные, и мы оба хлюпали носом, потому что все это время жили на сквозняке — ведь мы не могли затворить входную дверь. На следующее утро прохиндей явился, чтобы сообщить нам, будто боги будут навещать дом каждую ночь и искать, куда передвинуть гроб, и потому прохиндей должен проводить дни и ночи в доме. Надо сказать, он там прекрасно устроился, будьте уверены, мой друг-купец хорошо обставил дом.

В конце недели этот негодяй опять пришел и заявил, что боги наконец решили, куда деть гроб, и что он проследил, чтобы их приказ был выполнен. Мой друг, к моему неудовольствию — потому что я видеть не мог, как из него вытягивают золото, — дал ему еще денег, после чего мы отправились домой. И куда, как вы думаете, этот чертов толстяк дел гроб?

— Куда? — озадачился капитан.

— Ха! В постель, где я должен был спать. После этого во мне действительно проснулся дьявол, и я вознамерился свести счеты с этим священником. Но мне пришлось тщательно все обдумать. Видите ли, если б я отказался спать в одной постели с гробом, то мой друг-купец, который поистине был ко мне добр, мог бы подумать, что я брезгую спать с его дядей, и, я знаю, он бы почувствовал себя оскорбленным, потому что китайцы питают уважение к мертвым, доходящее до смешного. Потому я решил: эх, будь что будет, но я переночую в одной постели с гробом, и в то же время придумал план, как погубить этого священника.

На следующее утро я отошел от превосходного сна, несмотря на гроб рядом, и почувствовал себя весьма отдохнувшим, хотя, разумеется, не собирался показывать это остальным. Когда мой друг поинтересовался, как я спал, я ответил ему, мол, очень плохо, его дядюшка всю ночь ворочался и просил меня сходить за священником. Так что мой высокомерный друг послал за этим прохиндеем, чтобы я все ему рассказал.

«О, англичанин, неужели покойный, горячо оплакиваемый дядюшка этого убитого горем человека действительно беседовал с тобой этой ночью?» — спросил священник, стараясь придать себе всезнающий вид. Мне хотелось ответить ему так, чтобы его жирная челюсть отвисла, но я собрался и очень вежливо сказал:

«Если вы спрашиваете, истинно ли сей покойный, горячо оплакиваемый дядюшка сего убитого горем человека, — тут я показал большим пальцем на моего высокомерного друга, — беседовал с презренным мной ранним утром ровно до того мига, когда несравненный крик бесценного петуха раздался с крыши храма, то да, это непреложная истина, и он сказал мне… Богом клянусь, я мог славно говорить на их тарабарском языке в те годы! …Он сказал мне: «Сходи к мудрому и ученому жрецу нашей семьи и скажи ему, что мне нужно поведать ему крайне важные вещи. Пусть он переночует на этом самом месте, где ты сейчас лежишь. О, белолицый чужеземец, пусть он проведет завтрашнюю ночь в одиночестве. Пусть никого не будет в доме, потому что только священнику я могу поведать свои беды. И уговори моего добропорядочного племянника хорошо заплатить священнику, чтобы он обязательно пришел ко мне в горестный и беспокойный час».

Разумеется, они решили, что это просто чудесно и, получив еще денег от моего друга, жрец удалился провести ночь рядом с гробом. Я же сделал вид, что очень устал, и рано ушел, якобы в спальню; той ночью мы опять были в доме друзей моего друга. Но стоило мне только запереть дверь в свою комнату, как я ринулся к окну и вылез из него; оно выходило на городскую стену. Перебравшись через перила, я благополучно приземлился и немедленно помчался к опустевшему дому, добравшись туда задолго до жреца. Я заранее сказал моему другу, чтобы он сам убедился, что жрец добрался до дома в целости и сохранности, потому что я беспокоился, что мерзавец может перепугаться. Мой купец пообещал мне позаботиться об этом, и, мне кажется, к этому времени он уже перестал верить семейному духовнику. Как только я влез в свою бывшую комнату, то открыл гроб, достал оттуда труп, снял с него погребальный наряд и надел на себя. Мертвеца я спрятал в темном уголке за ширмой, а сам залез в огромный гроб. В Китае нет обычая приколачивать крышку гроба, она просто лежит наверху, и я оставил себе щелочку, чтобы не задохнуться. Почти тут же я услышал, как к дому подходит священник, и мой друг желает ему спокойной ночи и удаляется прочь. Что ж, у этого парня было больше храбрости, чем я ему отмерил, потому что он быстро вошел в комнату, пересчитал деньги на крышке гроба, а затем свернулся рядом на циновке. Как только я услышал, что его дыхание стало тяжелым, я откинул крышку гроба и принялся звать его замогильным голосом по имени. Разумеется, он проснулся, сел на своей половине постели и уставился на гроб. Затем он увидел, что я сижу в гробу и гляжу на него в ответ; только, конечно, он не думал, что это я, он думал — это покойный дядюшка. Он был так напуган, что одержать над ним победу не стоило и выеденного яйца. Я прыгнул на него, хорошенько его пнул и заставил поклясться, что он вернет купцу все нечестно заработанные деньги до последнего пенни, а если купец откажется их принять, то он должен будет вернуть деньги белолицему чужеземцу, который здесь гостит. После того, как я окончательно лишил его силы и смелости, то засунул его в гроб, втиснул следом мертвеца из-за ширмы и накрыл их обоих крышкой. Увидев, что он потерял сознание после той взбучки, что я ему устроил, и невероятного страха, я оставил их и пошел спать в дом друзей моего друга, вернувшись туда тем же путем — через окно. Так вот, на следующее утро прохиндей вернулся и сказал, будто боги поведали ему, что гроб нужно похоронить на глубине двенадцати футов в поле, принадлежащем купцу, и что он сам испытывает такую невероятную радость от общения с богами, что непременно хочет вернуть купцу все его деньги. Разумеется, мой добрый друг отказался их принять, и потому священнику, соблюдая данный ему наказ, пришлось отдать деньги белолицему чужеземцу, который гостил в этих краях и был вашим покорным слугой, капитан. В тот же день я вернулся в Шанхай, нагруженный подарками, причем не только от моего друга, но и от его друзей, в чьем доме мы гостили, и всеми золотыми монетами из кармана этого прохиндея, потому что хоть он и был прохиндеем, но был и трусом, и не осмелился пойти против воли ужасного, покойного, горячо оплакиваемого дядюшки осиротевшего купца, которого похоронили на глубине двенадцать футов посреди поля, и наверняка он до сих пор там и лежит, в этом самом поле, принадлежащему моему чопорному другу-купцу. Вот такая история о самых забавных похоронах, которые я только видел, и, должен сказать, немногие видели забавней.

— Думаю, вы правы, — ответил капитан, и они опять наполнили кружки и выпили за здоровье друг друга, после чего капитан оставил причетника заниматься своей работой и пошел прогуляться по болотам. Он хорошенько рассмотрел лавку гробовщика, пока мистер Миппс болтал языком, сложил два и два, и в результате, четыре полученные черные метки говорили отнюдь не в пользу причетника. Во-первых, он сам рассказал, что искал приключений, а когда доходило до дела, то не отличался щепетильностью. Затем он признался, что имел связи с буканьерами, и капитан быстро догадался, что, должно быть, причетник был в близких отношениях с их вожаками, может быть, и сам был их вожаком, человеком вроде Ингленда и Клегга. В-третьих, капитан насчитал в лавке тринадцать гробов — тринадцать готовых и закрытых крышками гробов, и при этом он знал, что в окрестностях должны быть похоронены только двое — врач Сеннахириб Пеппер и моряк, убитый в доме священника. Следовательно, вопрос — зачем нужны остальные? То, что они были негодными, капитан отмел сразу, Миппс был чересчур умелым для того, чтобы сделать одиннадцать неудачных гробов; кроме того, он бы сломал их, чтобы дерево не пропадало зря. Нет, эти одиннадцать гробов предназначались не для трупов, но для иных вещей. И четвертая черная метка заключалась в том, что причетник поразительно лицемерил и столь же находчиво это скрывал. Если кто-то питал интерес и глубокий интерес к путям контрабанды через Ромни-марш, то этот кто-то почуял бы, что Миппс был только помощником, исполнителем планов иного, более проницательного разума, более сильного человека — возможно, сквайра, вероятно, доктора Сина, хотя капитану еще предстояло проверить все, что относится к этому таинственному и загадочному священнику. Но хоть доктор Син и был пока выше его понимания, зато Миппс — нет. Капитан знал, что Миппс может изобразить из себя жертву, капитан был совершенно уверен в его вине, и, зная все о характере причетника, капитан гадал, как же его все-таки угораздило подпасть под очарование этого человека. Если не считать доктора Сина, личность которого привлекала капитана, из всех жителей деревни он предпочел бы иметь в друзьях причетника Миппса. Этот странный коротышка обладал чудесным даром нравиться, его коварство было полностью скрыто пеленой, порой неуловимой, и он почти, если не полностью, вызывал симпатию. Но охотник без эмоций описывает красоту животного, на которое охотится, и капитан знал, что, как только будет готов нанести удар, никакая симпатия к преступнику не остановит его руку в решающий момент, так что продолжил строить планы, как загнать в угол не только Миппса, но и любого дурного человека на болотах. А если доктор Син и сквайр были повязаны той же веревкой — что ж, тем лучше им будет висеть на ней.