Глава 19

Турка с Олесей укрылись и затеяли возню под одеялом, Домка у озера шумно пил, а Олег с озадаченным выражением лица смотрел в огонь. Я легла спать, но заинтригованная их разговором и предстоящим загадочным путешествием, никак не могла уснуть. Наконец я поняла, что мне это не удастся и решила выспросить все у Олега.

— Олег, расскажи мне, пожалуйста, что у вас случилось? Что это за люди — старик, Николай, Игнат… И вообще, расскажи о деревне и о том, что там произошло.

— Эх, если бы я только знал, что там произошло… Ну ладно — слушай, коли не спится. А мне все равно тут еще долго сидеть. Значит, начнем с деревни. Даже нет… Начну с моего знакомства со стариком…

***

— Когда я оказался здесь, в этом непонятном месте — я искал смерти. Я был тогда еще совсем зеленым юнцом… Я и сейчас почти такой же — по крайней мере, внешне, ну разве что немного окреп… А в душе, в мыслях, я очень сильно изменился. Это и неудивительно — за все эти годы трудно, да и глупо было бы пытаться остаться прежним…

Так вот… Я оказался здесь, когда бросился со скалы… Причины сейчас неважны — важно то, что я искал смерти. Я выжил — перед падением подо мной были голые скалы, а во время него откуда-то появились деревья, и они значительно замедлили мой …полет.

Почти сразу я начал понимать, что здесь что-то нечисто… Хотя бы потому, что я находился в знакомых мне с детства местах и видел — там, где вчера стояла деревня моего отца — ничего нет, людей нет… Ну и так далее, я думаю — ты понимаешь, о чем я… И хотя я и замечал всю странность окружающего — меня это не трогало … Я даже не думал об этом, потому что причина, не дающая мне жить, была сильней всего — она владела моим мозгом, душой и телом…

Я продолжал искать смерти — я бился головой о глыбы камней, я пытался повеситься на собственном галстуке, я морил себя голодом… Но у меня ничего не получалось — я оказался на редкость живучим. Галстук порвался, на камнях я только разбил себе в кровь лоб и потом потерял сознание, а голод убивал меня слишком медленно… И вот я дополз до реки и решил утонуть. Казалось бы, чего проще — просто открыть рот и вдохнуть побольше воды вместо воздуха. Я заполз на четвереньках по шею, ведь встать на ноги и зайти поглубже у меня уже не было сил, упал на спину, открыл рот и начал захлебываться.

Перед самым падением я увидел, как по берегу ко мне бежит седовласый старик в холщовой рубашке. Он бежал бодро, не по-старчески и очень спешил. Его перехваченная веревкой серая длинная рубаха и белые волосы развевались на ветру. Как в полусне я подумал, что это какой-нибудь архангел уже пришел за мной… Но когда он выволок меня из воды за волосы, перевернул лицом вниз, положил грудью себе на колено и стал колотить по спине во всю силу своих старческих ладоней — я в этом очень сильно усомнился. Потом он связал своим поясом в один узел обе мои руки и обе ноги. А чтоб я не смог задохнуться, просто уткнувшись носом в песок — положил меня набок и подпер с двух сторон большими валунами. Оставил меня и ушел. Я долго так лежал — натянутый как лук, беспомощный, как выброшенная на берег рыба. Я громко рыдал, проклиная судьбу и старика, которые не дают мне умереть, а потом заснул.

Проснувшись, я обнаружил, что все так же связан, но лежу на необструганных досках и каким-то образом еду. Повернув голову, я увидел старика — он тяжело, рывками, тянул своеобразную повозку, то есть дощатый настил на колесах. Иногда он заходил сзади и толкал ее через какие-то препятствия, краснея от натуги. Я орал ему, как я его ненавижу, требовал оставить меня в покое… Ну, ты и сама знаешь, что говорят в таких случаях… Не стоит так смущаться — в этом месте все через это прошли. Так вот, он долго меня вез, пока мы не приехали к домику, обыкновенному глиняному домику под соломенной крышей и с затянутыми бычьим пузырем окнами.

Внутри было темно, но я разглядел явно самодельную деревянную мебель и печь — добротную, настоящую печь, причем с дымоходом — то есть топилась она не по-черному. А такое, я тебе скажу — далеко не в каждой избе встретишь.

Я уже устал орать и проклинать старика и молчал, твердо решив умереть от слабости и голода. Он присел возле меня и долго смотрел, раздумывая — что же со мной делать дальше? А потом ни с того ни с сего треснул меня ребром ладони сбоку по шее и я потерял сознание.

Очнувшись, я понял, что сижу связанным на стуле. Мои ноги стояли на полу, ниже колен совсем свободные, а вот руки, грудь и спина плотно привязаны к стулу. Я попытался оторваться от пола вместе со стулом, но у меня ничего не вышло. Чуть не свернув шею, я обнаружил, что сзади стул крепко привязан к подпоре, на которую опираются балки перекрытия дома, к своеобразной колонне. Да, хитрый старикан все предусмотрел… Ну ничего, я решил — если что, буду пинать его ногами.

Оглядевшись, я увидел и старика, он спал на печи на звериной шкуре, в свете горевшей на столе свечи его лицо выглядело таким спокойным и умиротворенным, что мне захотелось поорать просто ему назло, чтоб он так сладко не спал. Но оценив оставшиеся силы, я понял, что очень устал — и тоже заснул. Так прошел мой первый день в этом мире…

— Ты в таких подробностях помнишь, что произошло много лет назад… Как это возможно? — я все-таки не выдержала и перебила Олега. Он сидел, задумчиво глядя в огонь, но не забывал подбрасывать время от времени дрова.

— Ну, во-первых — это одно из самых ярких впечатлений в моей жизни, а во-вторых… Ты знаешь, здесь мозг работает по каким-то совсем другим механизмам, чем в моем мире. Как мне объяснял старик — в обычной жизни человеком используется лишь малая часть способностей мозга. А здесь, без всяких усилий запоминаются тысячи подробностей, день за днем, год за годом, и потом без труда можно вспомнить любой день в мелочах. Вот я, например, помню все произошедшее за эти восемнадцать лет, в том числе все мое общение с людьми. Ну, не дословно, конечно — но о чем, как долго и при каких обстоятельствах я с ними разговаривал — это все я помню. Ты сама на себе это скоро узнаешь… Это при том, что раньше, в своем мире — я был очень рассеянным, забывчивым и вообще, как мне говорили — малохольным. Ну что, мне продолжать рассказ? Ты еще не спишь?

— Нет, что ты, конечно не сплю, мне очень интересно! — абсолютно искренне ответила я.

— Я рассказываю тебе все это так подробно в надежде, что ты поймешь мои чувства к этому человеку — поймешь, как многим я ему обязан.

Так вот, проснувшись на второй день, я обнаружил себя все так же привязанным, а старик хлопотал у плиты, что-то подсыпая в горшок. Он показался мне колдуном из нянькиных сказок — длинная, почти до щиколоток, серая рубаха, прямые белоснежные волосы и борода, сморщенное и коричневое, как печеное яблоко, узкое лицо, тонкий горбатый нос и неожиданно яркие серые глаза. Наверное — или варит приправу, чтобы повкуснее было меня есть, или какое-нибудь зелье, чтоб превратить меня в кровожадное чудовище. Он почувствовал мой взгляд и обернулся.

— О, ты проснулся, оголтелый? Скоро будем есть — с улыбкой сказал старик.

Улыбался он совсем не по-колдунски — наверное, пытается сбить меня с толку, задурить голову. Старик вытащил горшочек из печи и поставил на полу остужать.

— Ты, я вижу — давно не ел, так что тебе сначала лучше просто попить молока.

Я презрительно хмыкнул, плотно сжав губы и отворачиваясь. Таким образом я дал ему понять, что есть я ничего не собираюсь.

— О, да ты намерен быть строптивым… Ну что ж, хозяин — барин.

С этими словами он подошел ко мне справа с глиняным кувшином с тонким изогнутым носиком. Я попытался пнуть его ногой, но он стоял сбоку — а человеческие колени, к сожалению, не очень-то вращаются в сторону.

Он усмехнулся моим потугам, внезапно зажал мне пальцами нос и резко запрокинул мою голову назад. Естественно, я стал хватать воздух ртом, а старый хитрец, пользуясь этим, вливал мне в уголок рта молоко.

— Добровольно или насильно — но ты будешь есть, уясни себе это. — нравоучительно сказал он и отпустил меня.

— Да что ты себе позволяешь, старик?! Да кто ты вообще такой?! — от обиды и унижения у меня даже выступили слезы.

— Кто я такой? Можешь звать меня и дальше стариком. Мое имя в данный момент не имеет никакого значения. А позволяю я себе так с тобой обращаться, потому что у меня есть веские причины. Нас здесь слишком мало и мы просто обязаны сохранять любую жизнь. А тем более не допускать чтобы глупые, молодые и здоровые болваны издевались над своим телом и губили свою душу.

— Кого это вас тут мало?! Каких-то безумных старцев? И почему это ты считаешь, что здесь мало людей?! Если хочешь знать, то мы сейчас находимся во владениях моего отца, а душ у него здесь около двухсот!

— Вот как? Очень интересно. Только запомни, мальчик — душа у человека может быть только одна… Я покину тебя ненадолго… Надеюсь, к моему возвращению ты успокоишься и мы сможем поговорить — старик, явно чем-то рассерженный, ушел и даже хлопнул дверью.

Судя по освещению в комнате, этот разговор происходил ранним утром. Очень долго я сидел в одиночестве. Мне было о чем подумать — и вот что интересно: моя беда, ну, причина, из-за которой я бросился со скалы — она отошла в сторону, дав место и другим мыслям. Я размышлял — кем же может быть этот старец и почему же я его раньше здесь не видел, раз у него собственный домик?

Сначала я представлял себе, как сбегу и с помощью отца отомщу ему. О нет… Только не с помощью отца… Я не мог видеть это чудовище, этого лживого лицемера… Это напрямую связано с моей бедой. Да и что бы я ему сказал, даже если бы мне удалось сбежать отсюда и добраться до отчего дома: «Отец, этот человек вытащил меня из реки, когда я тонул и кормил меня насильно, когда я решил заморить себя голодом»? … Так он бы его еще и наградил! Тем более, девиз моего отца: «Цель оправдывает средства». Ненавижу его!

Так я сидел и раздумывал, то распаляясь, то успокаивая себя более или менее разумными доводами. Привязанные сзади руки уже онемели и я испугался, что кровь перестанет по ним течь и они отсохнут. Так учила меня в детстве нянька. И тут же посмеялся над самим собой — я же так хотел умереть, а теперь боюсь остаться без рук?

Внезапно дверь открылась, но вместо худощавой фигуры старика я увидел дородную темноволосую женщину средних лет. Она тепло улыбнулась мне и прошла к столу, неся корзинку с едой. В простой, но добротной одежде, круглое доброе лицо с карими глазками-пуговками, волосы разделены на прямой пробор и уложены в корзинку из кос. Я почему-то подумал, что это швея или прачка — крестьянки, работающие в поле, имеют другой цвет лица и руки у них более загрубевшие.

Женщина стала выкладывать снедь на стол — грибы, рыбу и ягоды, среди которых я увидел землянику — а я ее, признаться, очень люблю. Внезапно я осознал, насколько голоден — молоко уже давно не плескалось в пустом желудке, и даже запах сырых грибов заставил мое нутро неприлично заурчать. Я смутился и потупил взгляд.

— Ты голоден, сынок? Может, полакомишься ягодами? А я испеку рыбу… — маленькие карие глазки смотрели с сочувствием.

Я только кивнул, оробев. Я оробел не от ее предложения, а от того — насколько вольно она со мной себя ведет. До сих пор не одна женщина, кроме моей матери, не обращалась ко мне на «ты» и вот так запросто — ведь я единственный наследник графа Радлова! А уж чтобы простая женщина, крестьянка… Такие женщины обычно величали меня «барин» и при этом подобострастно улыбались.

— Я с удовольствием съел бы ягод, если бы ты развязала мне руки.

— Мне очень жаль, но пока я развяжу только одну руку — так будет лучше для нас всех.

— Для кого это — для вас всех?!

— Для меня, для Учителя, для Игната. Да и для тебя тоже…

— А ты кто?

— Меня зовут Пелагея.

— Хм, мне это ни о чем не говорит. Послушай-ка, Пелагея, ты хоть понимаешь, что здесь происходит насилие над наследником графа Радлова?! Если ты сейчас же меня отпустишь, обещаю — ты избежишь наказания!

— Ты наследник графа Радлова? Но… он же совсем еще ребенок, я не раз видела его…

— О чем ты говоришь, неразумная?! Я — Олег Радлов, единственный наследник графа Андрея Радлова!

— Графа Андрея?

— Послушай, вы все здесь, по-моему, полоумные! Отпусти меня немедленно, иначе пожалеешь! Или ты думаешь, что меня не будут искать?!

— Я могу развязать только одну руку. Чуть позже я найду Учителя, пусть он тебе все объяснит. А пока давай помолчим, чтобы ты не успел слишком много нагрубить мне — потом будешь жалеть.

Я даже оторопел от такой дерзости… Надо же… Пелагея действительно развязала мне правую руку, зато левую затянула веревкой к балке потолка, чтобы я свободной рукой никак ее не достал и не развязался. Но все равно даже за это я подобрел. Освободившейся рукой я дотянулся до земляники и с удовольствием ее съел. Всю. Пелагея грустно наблюдала за мной и покачивала головой. Устроившись возле стола, она чистила рыбу. Надо сказать — в то время я не переносил запах сырой речной рыбы и уже собирался попросить Пелагею заняться этим где-нибудь в другом месте, но дверь открылась — вернулся старик. Очевидно, он был в хорошем настроении, так как улыбался нам, а Пелагею даже ущипнул за щеку.

— А, ты уже здесь, дорогуша! А как наш узник? О, уже орудует одной рукой! Он не пытался схватить тебя за горло и под страхом смерти заставить развязать его? А то смотри — он может… — все ерничал старик.

— Он наследник графа Радлова — почему-то дрожащим шепотом произнесла Пелагея.

— Ну и что? Хотя, погоди… Твоего графа Радлова как звали?

— Федор Юрьевич…

— А граф Федор Юрьевич Радлов кем тебе приходится? — обратился старик уже ко мне.

— Д-дедом…

— Ну вот видишь? — это опять к Пелагее — а ты испугалась. Я ведь тебе все объяснял, а ты опять все перепутала! Думала — он по твою душу явился? Эх, Полюшка, Полюшка… — старик обхватил ее за полные щеки и поцеловал в лоб.

— А ты, несмышленыш, я вижу — совсем растерялся? Не волнуйся, я сейчас все тебе объясню…

И он объяснил мне все то же, что я вчера рассказал тебе. И о времени, и об этом месте, и о замедленном старении — в общем, все то же самое…