Глава 22. Предупреждение

Публичная лекция профессора Фэрншоу, ведущего специалиста по тонким энергиям, проходила в открытом зале столичного университета, о чём уже за месяц было объявлено в новостном слое Поля и передано всем, кто мог случайно не услыхать. Профессор славился своими лекциями — хотя те, куда пускали любого желающего, помимо студентов с курса Фэрншоу, происходили хорошо если раз в полгода. И чтобы попасть туда, следовало постараться: даже в огромном лекционном зале, самом большом в стране, места всё-таки могли закончиться. И заканчивались — для тех, кто не успел предусмотрительно записаться заранее.

Чен не успел, но и не стремился: он вполне мог послушать, сидя на ступеньках или стоя. Для него постоять два-три часа не было проблемой — после каэринских тренировок, включавших стояние в течение двух-трёх дней, причём неподвижно, и большую часть этого времени ничего интересного ему не рассказывали.

А тема лекции Фэрншоу была интересной… и весьма полезной для магистра, чьё Поле было так разболтано до него (а ещё раньше — повреждено войной), что никакие настройки от точечных сбоев не спасали. Правда, никто не жаловался, да и вряд ли кто-либо, кроме самого Чена, их замечал… но он-то видел сбои всегда, и они раздражали. Его вины тут не было, как и прочих таднирских магистров. Проблема была в самом Поле, в его структуре — в тех областях, куда он попасть не мог. Или о которых даже не подозревал.

Поле оставалось загадкой… и в этом, с горечью думал Чен, стоило винить лишь вoйну. Кто мешал этим странным безумным людям подумать, к чему могут привести непрерывные энергетические выбросы и рывки в течение четырёх лет!

И хотя обращаться к не-вэй за помощью в настраивании Поля было не принято — во всяком случае, о таком не говорили, — но Чен уже советовался с Фэрншоу раньше и не пожалел. Соединить ощущения вэй и теоретические познания, формулы и чувства — то был интересный эксперимент. Профессору он тоже пошёл на пользу, судя по теме нынешней лекции: Чен не сомневался, что на новые идеи учёного натолкнуло именно совместное обсуждение «пыли» в глубоких слоях таднирского Поля.

Но сейчас Чену требовался не столько совет, сколько беседа, по возможности дружеская и откровенная. Беседа не о причудах энергетических волн, а о чём-то более сложном и не поддающемся настройкам: ученик. Мальчик по имени Кит, который уже три года жил в доме Луча Тариса, один из его менестрелей. Спокойный, прилежный и не создающий проблем — никаких. Кроме той, что о прежней своей жизни он за эти три года не сказал ни слова.

И визит своего магистра к знаменитому физику сьеру Фэрншоу он бы вряд ли одобрил.

Но от скрытности и загадок Чен за последнее время изрядно подустал. Всё и так стало слишком уж зыбким и неясным после активации Камня. Он не мог отделаться от мысли, что осталось немного… ему, Камню или всему Тефриану — в том виде, каким он пребывал сейчас… и разобраться хотя бы с мальчишками было необходимо. Это, по крайней мере, в его власти.

Несмотря на забитый народом зал, он сумел проскользнуть вниз, поближе к кафедре, и пристроился на краешке скамьи, пользуясь тем, что места для записей ему не требовалось. Девушка рядом сперва сердито сжала губы, но в ответ на его виноватую улыбку улыбнулась тоже — и даже ухитрилась чуть подвинуться, хотя между сидевшими на скамье и так было руки не просунуть.

Чен был уверен, в такой толпе Фэрншоу его не заметит. И не надо. Он тихонько посидит и послушает, не действуя профессору на нервы внезапным визитом Луча, и поймает того после лекции. Сперва обсудят её и капризы таднирского Поля — темы знакомые и интересные, а потом уж можно перейти к более скользкому вопросу. Дети, ученики… менестрели.

Но не прошло и четверти часа, как его позвали. Глубокий, тихий зов… направление. Путь в переливах кружев, по которому только что нырнул тот, кто окликнул его, — и звал нырнуть следом. И учитывая, чей узор дразняще и настойчиво манил его, то была не просьба, а приказ. Правда, никто не мог приказывать магистру и Лучу… Чен скрыл усмешку вместе с мыслью о стальных когтях в бархатной перчатке, отвлёк всё внимание девушки на профессора и нырнул по предложенному пути — понятия не имея, куда именно, полностью положившись на того, кто посмел — имел право — ему приказывать.

Скалистый берег был на редкость пуст: тут рос разве что мох, неровными бурыми клочьями оживляя голые камни, да кое-где пробивалась вездесущая каменица, но не кроваво-алая, как повсюду, а какого-то мертвенного пурпурного оттенка. Океан же сейчас казался палитрой сотен вариаций на тему серого, весь в ряби, словно покрылся мурашками от холода: сюда летнее тепло ещё не добралось, или его тотчас съедала тёмная глубь океана, вбирала в себя, поддерживая множество жизней — странных и если подумать, довольно страшных для людского земного сознания…

Одеяния двоих мужчин были рассчитаны на совершенно иную погоду, но казалось, Верховного это не смущает: он неторопливо прогуливался по узкой прибрежной полосе ракушечного мусора и крупного охряного песка — с непокрытой головой, в символической накидке Луча из чёрного с золотом шёлка, которую ветер раздувал и рвал с его плеч, выплёскивая солёную воду на мягкую, тончайшей выделки, кожу сапог. Летний наряд утончённого придворного лорда, искусно подобранный для комнат дворца, определённо не подходил для диких скал на берегу океана.

Сам Чен был одет не столь изысканно, но ещё более легко. И без звёздного плаща выглядел обычным студентом, в восторге от первых жарких деньков нацепившим самые несерьёзные из одёжек, допустимых на лекции строгого профессора: рубашку с развевающимися широкими рукавами, всю в переливчатых узорах-волнах, и протёртые на коленях пастушьи штаны травяного цвета — вот они отлично сочетались с шуршанием волн, набегающих на песок, но не в этом мрачном зябком месте, а на пляже у живописного озера или речушки в одном из знаменитых парков Аэтис.

Брэйвин оценил облик Луча Тариса, одного из негласных пяти правителей страны, чуть заметным движением брови. Но в кружеве его не прозвучало ни намёка на недовольство, и Чен решил оставить всё как есть. Да и какой смысл в играх с одеждой, если Верховный уже видит его, а дело явно поважнее фасона и цвета нарядов. Уж если встреча состоялась столь внезапно — и в столь закрытом от проникновений месте… Дикие скалы Кетрины имели славу менее мрачную, чем знаменитая степь Кумбрейна; собственно, о них почти никто из не-вэй и не знал. До сего момента и Чен имел о них весьма отдалённое представление: узкая каменная гряда вдоль океанского берега, одно из тех мест, посещать которые охотников нет, поскольку в этом занятии попросту нет ни толку, ни удовольствия.

Однако мастерство Брэйвина завораживало. Столь элегантно нырнуть в дикую землю, при этом прокладывая путь другому, мог далеко не каждый. Восторг Чена звенел в кружевах, совсем как у мальчишки-ученика, но он и не пытался сдерживать его — зачем? Искренность ценна, особенно между вэй; а моменты неподдельного восхищения столь же редки, сколь сиреневые жемчужины — Чену доводилось встречать их лишь в песнях менестрелей.

— Хочешь остаться неузнанным? — добродушно спросил Брэйвин, подбирая камушек и ловко пуская блинчиком по волнам. — Не хватает шляпы, лицо твоё многим известно. А причина?

— Да я просто хотел посетить лекцию, — беззаботно отозвался Чен. — Не распугивая народ и не вызывая ненужных вопросов, какой трясины понадобилось магистру от профессора.

Брэйвин улыбнулся и бросил ещё камушек. Проскакал тот далеко — двадцать три раза; даже слабого колебания Чар при этом слышно не было.

— Полагаю, всё, что он говорит, ты знаешь на практике, без формул и длинных доказательств.

— Конечно. Но его внук — мой ученик. То был визит не студента, а учителя. А поскольку профессор Фэрншоу, как-никак, один из лучших физиков страны, то заодно послушать его всегда интересно.

— Ты учишь младшего Фэрншоу? Приятное добавление к менестрелям, но ведь он, кажется, совсем ребёнок?

— Мой старший, ему четырнадцать. И по таланту стоит дедушки. Собственно, это я и собирался рассказать профессору — семья ведь потеряла мальчика больше двух лет назад… увы, милорд, он не исключение из ряда менестрелей. Хотя я совсем недавно узнал, кто он на самом деле. Они скрывают.

— Стыдятся?

— Сердятся, скорее. Родные-то не поняли. А их как винить? Мы же не говорим людям во всеуслышанье: мол, если ваш ребёнок, гордость семейства, внезапно хватает музыкальный инструмент и сообщает, что идёт на путь менестреля, — не пугайтесь и не учиняйте скандал, а осторожно уточните симптомы и дайте ему адрес ближайшего вейлина, а лучше сразу магистра.

По губам Верховного скользнула тонкая усмешка.

— Ну не все же они вэй.

— Полагаю, что все. А сами не понимают. Это тихий дар, его легко не заметить.

— И нелегко пробудить, а главное, неясно, есть ли смысл. Впрочем, как и в очередной беседе на эту тему. Я слышал, ты подобрал четвёртого? Тоже из уважаемого учёного семейства?

— Насколько я знаю, нет, милорд, — с изысканной учтивостью ответил Чен. Инстинкт буквально кричал об опасности. Но с какой стати? Эвин не из сейра или семьи мастера, как ему казалось? Неужто в столь убогом виде в дом Луча занесло принца? Но нет… речь Эвина, манеры, образ мышления… упоминание о воровстве… не меньше года на дорогах, за это время принца искали бы — и нашли. Им же, магистрам, поиски и поручили бы.

— Мальчик мой, думаю, ты понимаешь, что в дикую землю я тебя выдернул не для пустяков. И хотя твоё общество приятно мне всегда, но дело не в желании вдвоём полюбоваться океаном. Что и зачем ты делаешь, Чен? Тебе не хватает острых ощущений? Или груз ответственности магистра стал невыносим, и ты пытаешься столь причудливым образом от него освободиться?

— Милорд? — в одно слово он постарался вложить столько удивления, чтобы и не-вэй понял: о сути вопроса Луч Тарис не имеет даже отдалённого понятия.

Его истинная сущность привычно нырнула вглубь, в тени, в зыбкий серебристый туман. Тревога. Страх. Нет, прочь. Думай. Дело в Фэрншоу? Брэйвин узнал, что профессор давал мне советы? Да ему-то какое дело. Нет. Орис? Нажаловался Рэнт или родители из Ордена? Тоже нет, он бы ещё и посмеялся над шуткой: малыш-Рыцарь сбегает на путь менестреля и делается учеником вэй. Но Орис ощущал слежку… кто был целью? Кто из детишек может быть интересен Верховному? Кто… был со мной возле Камня в миг активации… Нет! Они не могут свалить это на Джаэлла! Ребёнка с чуть слышным узором кружев…

— Вейлины Таднира не впервые радуют Звезду жалобами на то, что Луч Тарис поощряет воров и берёт их в ученики.

— Да это несерьёзно, — Чен усмехнулся. — Обычные обиды на то, что я не даю им бездельничать, как они привыкли с предыдущим Лучом. Неудивительно, что в итоге он решил исчезнуть. Кое-кто иногда заставляет меня жалеть о вашей поправке… как было бы мило, если бы они просто бросали мне вызов, я бы оставлял их без кружев и взамен получал новых вейлинов, пригодных не только к жалобам, но и к работе.

— Увы, но порадоваться, что это вызывает у тебя не тревогу, а смех, я не могу. Ты знаешь, что после истории с Камнем к тебе с особым вниманием прислушивается стража?

Чен нахмурился, выпуская в первый слой лёгкое, но вполне различимое раздражение.

— О, ну конечно. Я единственный работал с Камнем в тот день. Доказать, что причина в моей небрежности или осознанных действиях, они не могут, но кого-то ведь надо обвинять. Других-то вариантов у них нет. Милорд, вы же понимаете.

— Вполне. Но я — не вся Звезда. Мы с тобой в меньшинстве. И я не могу защищать тебя бесконечно.

— Защищать от чего? От сплетен пары идиотов?

— Надеюсь, ты имеешь в виду своих вейлинов, а не стражей. — Улыбка Брэйвина была холодна, как вода океана. — Ми тайфин, я тебя предупреждал, что игры твои с менестрелями опасны. В первую очередь — для тебя. Естественно, ты сделал по-своему, и не будучи твоим учителем или отцом, я не был вправе настаивать. Как и заткнуть тебе рот на памятном Совете, где ты публично обещал лорду Ордена убить себя, если твои ученики причинят вред. Признаю, смотрелось эффектно. Вот только что ты будешь делать теперь? Ты полагаешь, стража и впрямь глупа настолько, чтобы не проверить твои показания насчёт Камня?

Лицо и мелодии юного Луча выражали лишь одно чувство: искреннее недоумение. В глубине, под завесой призрачной мглы и шелеста струй дождя, он яростным усилием отбрасывал всё, что волнует, смущает, мешает размышлять. Всё-таки Джаэлл. Этого следовало ожидать. Ну да, Дэнни не мог не закопаться в записи кружев того дня до самых глубоких гармоник, надеясь в кои-то веки прижать давнего врага, победителя всех их детских сражений. Дэн и тогда отступать не умел… а тут ему и нельзя, и упрекнуть его не в чем, в том и состоит обязанность стражника. И надежда, что за бурей мелодий магистра, смешанных с неистовством Камня, узор Джаэлла не заметят, не оправдалась.

Хорошо. Шанс и был крохотный. Играем эту партию… пока фигуры на доске, а в ямках разве что пара камушков.

Его вскинутые брови и мелодия, удивлённая и ироничная одновременно, выглядели безупречно.

— Милорд, это же ребёнок. Они что, проверяют детей? Это уж крайняя степень отчаяния… мне они сказали, — он издал недобрый смешок, — что вы их совсем запугали, требуя результатов.

Глаза Верховного походили на осколки синего льда. Острые, устремлённые точно в цель, беспощадные.

— Ченселин. Время шуток миновало. Это тот же юноша, что учинил милый маленький ураган в Джалайне год назад?

Теперь в лёд обратился и он. Мягкость шёлка, наброшенная на зазубренные острия, припорошённая снегом.

— Нет, милорд. Ураган был творением Луча Трента. Уверен, вам это известно. Как и страже.

— Но по причине, мне и страже неясной, твой ученик был там и звучал в джалайнском Поле достаточно ярко, чтобы быть услышанным.

— Детская ошибка. Неосторожность. Детям она свойственна. Каэрин простил его.

— Ты уверен?

Губы младшего магистра пренебрежительно изогнулись.

— Даже так? Мстить ребёнку… в стиле Луча Трента, о да. Но кто же об этом не осведомлён.

— Ты слышишь, о чём я говорю, или легкомыслие уже столь приросло к тебе, что перестало быть маской?

Чен медленно выпустил в кружева тень улыбки, растворяя шёлк в блеске стали. Мелодия, он знал, стала той же, что в моменты вызова: туго свёрнутая пружина, змея в миг до атаки, синева и серебро, а за ними — вся ярость огня.

— Милорд?

— Хорошо, — негромко протянул Брэйвин, и новый камешек сам поднялся и лёг в его руку. — Послушай-ка внимательно, Чен даэн. Истории о ворах проверяются. И очень просто: в кружевах твоих ребятишек. Если страже захочется побеседовать с пареньком, они тотчас узнают всё, что ты скрываешь, выгораживая его. И список всего, что он украл на пути менестреля, и причину странного визита в Поле Каэрина… который имеет основания не очень-то любить тебя, а как проще подобраться к магистру, если не через ученика? Он предлагал тебе вызов? — голос Брэйвина, спокойный и мягкий, вдруг упал до шёпота, при этом хлестнув, словно кнутом: — Не лги мне.

Ченселин ласково улыбнулся.

— Ваш приказ почти неодолим, милорд, восхитительно! Научите меня, умоляю. Меня пока слушаются лишь ученики. Нет, вызова не было. Угроза, не более. По меркам Каэрина — мирный, почти дружеский разговор.

— И это не насторожило тебя?

— Я всегда настороже. Но уверяю вас, это была случайность. Как и то, что при активации Камня присутствовал этот мальчик. Там даже нет особенной яркости… глубина есть, но связь с Камнем — это другое. Уж я-то её не пропустил бы.

— Вот именно поэтому, дорогой мой, кое-кто и не думает, что ты пропустил. Не один ты понимаешь суть связи с Камнем.

— Не сказал бы, что понимаю, — пробормотал Чен, уже совершенно всерьёз. — Милорд, с какой стати всё это? Кому внезапно есть дело до моих учеников? Дети Боли от меня не в восторге, но так было всегда. Что изменилось?

— Изменилось то, что к нытью твоих вейлинов о воришках, а в завершение к манипуляциям с Камнем, проявил интерес некий Луч. — Брэйвин сузил глаза, следя, как очередной блинчик весело скачет по волнам, отсчитывая третий десяток пируэтов. — И его интерес я не могу игнорировать. Как и успокоить речами о юных талантах, смелых экспериментах и как там у тебя — неосторожности детей. Это Этаррису я могу рассказать такое. А к твоим забавам, ми тайфин, сейчас приглядывается не Этаррис.

Он предостерегающе поднёс руку к губам:

— Имён лучше не называть.

— В дикой земле?

— При определённой виртуозности настроек возможно создать узор-камертон, реагирующий на имя. Насчёт дикой земли не уверен, но не самое разумное — здесь и сейчас это проверять. Ты далеко не всё ещё знаешь. Как-нибудь я покажу. Если будет, кому.

— О, дошло и до этого? — протянул Чен без намёка на тревогу в голосе, частоте пульса и кружевах.

— Нет. Если не проявишь верх неблагоразумия, бросая вызов в ту сторону. Да и в любую. Ты изрядно рванул чьё-то кружево недавно; что за повод? Если тебя посмели вызвать, следовало не отвечать, а переслать вызов страже. Сейчас это в их компетенции.

— Вызова не было. Маленькое рабочее недоразумение. Всё те же таднирские дрязги… скучно и не стоит внимания стражи.

— Чудно, но не мы решаем, что привлечёт их внимание. А ты привлёк… или, может, к тебе привлекли. А ты не видишь главного, — Брэйвин вздохнул. — Допустим, твой мальчик ни при чём; но кто тогда — ты? В это могут поверить глупцы, но не тот, кто знает твои… особенности лучше прочих. А вот что ты лжёшь ради мальчишки, ибо дар там весьма силён и необуздан, а ты без Ступеней с ним не справляешься, — в это поверить куда легче. Или создать впечатление. В обоих случаях сия идея означает требование, чтобы уровень его соответствия моральным критериям вэй был проверен. И этому помешать я не властен. Стража не позволит. Я, конечно, могу взять проверку на себя. Но во-первых, если это произойдёт, за мной будут следить… пристальнее, чем при иных условиях, — он остро глянул на Чена. — А во-вторых, чем бы всё ни кончилось, тебя как учителя это уничтожит. Сам факт проверки — позор, от которого тебе не отмыться. Твоих детишек раздадут тем, у кого есть силы и время на учеников другого магистра. У меня, как ты знаешь, нет, но даже если я найду то и другое, то лишь на одного. Угадай, кому достанутся остальные… и что будет с детьми, которых придётся переучивать отнюдь не лаской. И что будет с тобой, если кого-то из них в итоге убьют. Да если и нет — подумай.

— Если бы к активации Камня был причастен я, — холодно произнёс Ченселин, — или наблюдал, как и кем это сделано, то неужто вы думаете, я вам не сказал бы?

— Да не в том дело сейчас. Я разве утверждаю, что не верю тебе? Чен даэн, я сам под ударом, и возможно, именно я — главная мишень. Тебя считают моим подопечным, а кто-то и другом. Но друзья и ученики — наши слабые места. Твой мальчик утопит тебя, а кого — ты?

— Не тот вариант, который следует обсуждать. Я не допущу этого.

— Так много уверенности, — хмыкнул Верховный. — Так много гордости. Узнаю ребёнка, что посмел принять участие в Испытании Луча. Достойно, но благоразумно ли… Проведи его по Ступени, ми тайфин. Одно твоё слово, что она состоялась, закроет сию тему навсегда. Если только другой твой ученик не окажется возле бушующего Камня.

Усмешка Чена была ледяной и опасной, как глубина шуршащего у их ног океана.

— Не могу обещать. Именно потому, что сделал это не я и не мой ученик. А если кому-то угодно вмешиваться в дело столь личное, как отношения учителя и ученика, и требовать отчётов — где гарантия, что моего слова хватит?

Брэйвин ответил ему сдержанным хохотком.

— Поправка о Сопротивлении, ми тайфин. Тот, кто выдвигает в твой адрес оскорбительные предположения, провоцирует вызов. И при таком раскладе зачинщиком будешь не ты.

Чен сощурился.

— А сейчас?

— А сейчас я формально спрашиваю тебя как Луч Звезды, шёл ли твой парнишка по Ступеням, и что ты ответишь?

Первый слой кружева юного магистра окрасился пурпурным цветом досады.

— Без единого доказательства, что мальчик сделал нечто, выходящее за рамки закона, всё это пустые домыслы, и даже Луч не вправе требовать никаких проверок. С тем же успехом я могу запросить проверку учеников Этарриса. А лучше — того гениального магистра, кто учил Неверина Тэнли из Трёх Озёр. Судя по дивному результату, проверка там давно необходима.

Верховный отозвался протяжным вздохом.

— Мне нравится твоя склонность иронизировать даже на краю пропасти, но понимаешь ли ты, что это уже и не край, а воздух? Ты уверен, что мальчишка не предоставил повода? Отвечаешь полностью?

— Конечно.

— Он у тебя при свидетелях брал штраф с жителей этих самых Озёр. Верно?

Чен недоумевающе повёл плечом:

— Я ему велел. Не сам же он принял подобное решение. И закон соблюдён, основание имелось. Всё есть в Поле.

— А штраф он куда девал?

— В казну, само собой, — Чен нахмурился: — Милорд, о чём речь? Не говорите, что они не записали. Вот тогда уже проверки потребую я, полного аудита, и всю казну заставлю перетряхнуть минимум за год. До каждого сена.

— Записали, ещё как. Они всё до сена и пишут. И до минуты. Штраф он внёс в казну через полтора дня после того, как получил. А в законе предписано что? В течение часа.

— Да он просто забыл, и я тоже. Вся эта история с даром на грани, с местным вейлином, устройством нового ученика — было о чём подумать, кроме штрафа! С каких пор полтора дня — проблема? А если бы задержался я сам? Показательная порка на площади в исполнении стражи? Дэнни Анрису это бы понравилось, пожалуй. Он мне её ещё в десять лет обещал.

Брэйвин усмехнулся.

— А ему сколько было?

— Он тогда уже шёл по Шестой… двадцать, кажется.

— И что же надо было выкинуть десятилетке, чтобы взбесить парня вдвое старше? — в мелодиях Верховного рассыпался трелью смешок и тотчас сменился терпким холодком. — Сейчас-то тебе не десять. Хотя иногда похоже на то. Ты, смею напомнить, — Луч. Советник короны. Выше тебя только мы с королём, да и то он в вэйских делах тебе не полезет указывать, и правильно сделает.

Губы юного магистра скривились в непонятной усмешке.

— И как подчёркнуто неоднократно, меня защищает лишь ваша Поправка.

— Тебя защищает твой статус и репутация. Ты для стражи кристально чист и прозрачен, ми тайфин, и не думай, что первую пару лет они на тебя не поглядывали. Так ты же весь на виду по денежной части. Жалованье твоё лежит в казне, ты его и берёшь-то по горсточке. Никаких трат, кроме коня, книг да одежды иногда, и половина её для учеников. У тебя и дом поменьше, чем у иных сельских вейлинов.

— У иных эти дома заодно и больницы, — хмыкнул Чен. — И что из этого следует?

— Да то, что если ты эту сотню стелов задержишь на пару суток — стража точно будет знать, что ты не провернёшь её у торговцев, увеличив втрое. Тебе не надо. Всё есть, долгов нет, азарта нет, не считая твоих опасных учеников… Стражи не слепцы и не идиоты. Но вот мальчишка — дело другое. О нём пока известно лишь то, что он болтался по дорогам, а потом мелькнул в паре непонятных историй — тут забытый штраф, там шорох в Поле Каэрина — и ещё проснувшийся Камень. Немало причин, чтобы пристально присмотреться.

— Да он не мог пробудить Камень! Милорд, вы же знаете. Думать о ребёнке, когда рядом был я… кто всерьёз в это поверит!

— Но это не ты. Сам сказал мне.

— Нет. — Чен обменялся со старшим Лучом острым взглядом. — Насколько я знаю. Но я ведь могу и не знать.

— И раз так, то насчёт него ты не знаешь тоже. Можешь поручиться, что не он? Жизнью и кружевом?

Чен молчал, внимательно следя за пенными барашками волн и скользящими меж них силуэтами чаек.

— О чём и речь. Оснований для проверки хватает. А закончиться хорошо она не может. Ми тайфин, как думаешь, зачем я позвал тебя на испытание Лучей в щенячьи семнадцать? Шансов, что ты вытянешь, практически не было. Зачем же?

— Задеть Каэрина? — безмятежно предположил Ченселин.

— При всём уважении к незаурядным талантам Трента, он не тот игрок, ради которого стоит делать столь вызывающий ход. Он виртуоз в настройках Поля и отличный учитель, но от политики далёк. Его вклад в работу Звезды ограничивается генетикой и фильтрацией технологий, и всё это замечательно, но вряд ли из-за подобных интересов разумно шокировать Единство Звезды, рискуя жизнью ребёнка.

Чен с едва уловимой иронией поднял брови.

— Ты мог бы догадаться. Твой отец, разумеется. Вот он — фигура посерьёзнее Трента. Да пожалуй, и всех. И он — дверь, закрытая наглухо. Его авторитет безусловен, а образ жизни вызывает… опасения.

Верховный задумчиво поглядел на юного магистра:

— Ты знал, что он предлагал вместо твоего Каэрина другого кандидата в Лучи?

— Впервые слышу. Кого же?

— Одного парнишку из Дешелета. Дайнелл. Вряд ли ты видел его, он не бывает на Советах, весь в Поле. Постарше Трента, но ненамного, лет на пятнадцать. Причём предложение поступило раньше, чем Луч Рэннон решил исчезнуть. А дряхлым старцем тот не был. И сей внезапный и преждевременный интерес к делам Сумрака со стороны того, кто от них всегда был безмерно далёк, казался странным… и тревожным. Звезда, в которой двое Лучей по сути обитают в Мерцании, лишь при крайней необходимости соприкасаясь с не-вэй и сумрачными делами… несмотря на молодость Трента и полное отсутствие опыта, я был рад, что Рэннон оставил ему место Луча безусловно.

В кои-то веки Чен не сдерживал и не затенял мелодий: удивление, согласие, вопрос.

— Мне этот расклад не казался правильным, ми тайфин. А подойти он вполне мог.

— Дайнелл…

— Ты мог слышать его в кружевах. Там он хорош, и очень. Но мне хотелось избежать этого варианта. Не привлекая внимания. А юный сын Луча в числе претендентов определённо отвлёк бы… и этого Луча, и прочих. Так мне казалось.

— Вы полагали, он выразит протест?

— Я полагал, он устремит внимание на сына. А когда я неохотно соглашусь, что участвовать в испытании тебе не следует, высказываться он уже не станет. И я смогу спокойно ввести в Звезду своего кандидата. Точнее, любого кандидата из пригодных, кроме его Дайнелла. А в довесок я получу его сына, который вряд ли потом примет сторону отца, публично в нём усомнившегося. А вот меня — того, кто отнёсся к тебе с уважением и доверием, — ты наверняка счёл бы если не другом, так союзником.

Чен улыбнулся. В его узорах не было ни намёка на смех. Верховный кивнул:

— Моя ошибка, да. И даже две: когда смолчал он, я был уверен, Каэрин-то не смолчит. Он же вообще молчать не умеет, если что-то задевает его. Но он не вмешался, а поскольку я сам и позвал тебя, то отказать не мог. Но безмолвие Каэрина означало, что он в тебя верит, и как бы абсурдно это ни выглядело, я решил рискнуть. А уж дальше, как ты понимаешь, я отвечал за тебя… Но всё к лучшему, как оказалось. Было. И будет, если ты обдумаешь суть моих слов и последуешь моему совету. Проведёшь паренька по Ступени, и все претензии к нему — и тебе — рассеются. И вы получите отсрочку. На время.

— О чём речь? Я был пешкой в той игре, понимаю, но что за игра теперь? Каковы ставки?

— Ты, ми тайфин, сегодня не расположен думать? Ставка не поменялась. Камень-не-Чар.

Чен выжидательно молчал, но его кружево медно искрилось сарказмом и недоверием.

— Всегда был Камень. И дети древнего рода, издавна связанного с Камнем. Игра велась с дальним прицелом… Каков был смысл отдавать тебя? Отец мог обучить тебя сам. Но дальше ему было бы весьма сложно объяснить Звезде, как он решился подтолкнуть сына к попытке стать Пламенеющим. Глубокая связь, абсолютное доверие — там было бы всё. Ты, конечно, не согласен сейчас, но остынув и поразмыслив, согласишься. Он владел бы твоей волей по праву магистра, а сердцем — по праву отца. И подвергнуть такой опасности того, кто столь близок, жестоко, и его бы не поняли слишком многие, включая Орден. Да он мог и в себе самом сомневаться. Сколь ни далёк он от мира людей, но он один из них. Если он желал стать Творителем, создав Огня из собственного сына, то из безопасности следовало тебя отдалить. Отдать суровому учителю, который не вызовет излишней любви. И избежать любви самому.

— Равно как и гарантий, что возможный Огонь его послушается, — пробормотал Чен.

— Да, но это решаемо. Гордость вэй, стремление превзойти прочих… доказать ему, что он недооценил тебя. — По губам Брэйвина скользнула усмешка. — Всё, что сподвигло тебя и на испытание Луча согласиться.

— Допустим. Но сейчас мне не семнадцать. Любая гордость насытится участью Луча…

Младший магистр замолк и сощурился:

— Разве что по ней ударят намеренно. И эффективно. Через ученика. Но милорд, смешно думать, будто даже с гордостью, разодранной в клочья, я приму его в виде Творителя.

— Кто сказал, что он знает тебя?

— Столько усилий без уверенности в успехе? Я могу стать врагом… — голос Чена сделался низким и бархатистым. — Или просто рассмеяться в ответ. Я не видел Знаков Огня, и даже всем Лучам вместе в ином меня не убедить.

— Но он может сделать ставку на мальчика, ми тайфин. Камень-то ожил рядом с ним.

Ченселин выразительно вздохнул. Верховный тихо фыркнул:

— Он не из тех, кто отступает. В тот раз я переиграл его, но он мог выжидать. Твоей ошибки, или моей, или нас обоих. И он дождался. Смирись и не допусти последствий. Если он предложит тебе выбор: возьмёт Камень твой мальчик или ты, — станешь ли ты смеяться?

— Джаэлл не согласится. Он сам сказал мне, что участь Огня его не привлекает.

— Если он потеряет своего магистра и уверенность в себе, убедить его будет просто.

— Да с чего бы ему терять? — не выдержал Чен, вспыхнув в кружевах гневным всплеском фиолетового, золотого и алого. — Он пройдёт Ступень без труда!

— Ну вот и проведи его, и как можно скорее. Завтра. Сбросишь мне запись его узора в финале, и я закрою все рты. А ты проявляй предельную осторожность. Мне абсолютно не нужен в Поле и стране Лорд Огонь, как и Ордену, полагаю. И всем здравомыслящим людям. Но кого-то могут манить Дни Пламени.

Двое мужчин помолчали. Брэйвин испытующе глянул на лицо юного Луча и решительно кивнул:

— Мне пора. Да и тебя ждёт твой профессор.

— Я задержусь ненадолго, — лениво протянул Ченселин. — Профессор никуда не денется, а мне редко удаётся в тишине насладиться красотой океана. Гладкой дороги, милорд.

Брэйвин изогнул бровь, безмолвно сообщая всё, что думает о наслаждениях красотой в столь неуютном месте, но высказываться не стал. Кивнул и исчез, оставив тихий, но вполне отчётливый для тонкого слуха след в кружевах. Чен выждал пару минут, уйдя глубоко, как мог, в сплетение мелодий, а потом десятки камней по всему берегу вдруг взметнулись и со свистом устремились в океан. И обрушились, подняв фонтаны брызг, мигом обратившиеся в языки шипящего зеленовато-жёлтого и пурпурного пламени, тяжёлые маслянистые капли которого, испуская чёрные клубы дыма, падали в воду, окрашивая и её едкими потёками изжелта-чёрного.

Луч, тяжело дыша, стоял на берегу, созерцая устроенное им жутковатое зрелище и убеждаясь, что выгнал из-под огня всю водяную живность и к смраду пламени не добавился аромат поджарившихся рыб, — потом резким взмахом руки убрал безобразие и почти упал спиной на колючий крупный песок. Второй раз в жизни он столь явно не сдержал ярости. Первый был в десять лет, когда Дэнни подбросил его, и так же запылал и воздух, и мебель, и одежда и волосы Дэна… и он сам — секунды, пока не примчался Каэрин и без всякой Чар отвесил ему увесистую пощёчину, единственную за годы обучения. Дэну тогда влетело куда сильнее, уже в кружевах, и наверняка он предпочёл бы десяток затрещин. Тогда-то он и пообещал крохотному сопернику, задыхающемуся от бешенства и испуга, порку на главной площади Аэтис, на виду у короля, Вершины и всех вэй Тефриана…

А он презрительно рассмеялся, слизывая с разбитых губ кровь, и посоветовал не тянуть, ибо через годик-другой ещё вопрос, кто и кому устроит там порку. И подхваченный вихрем кружев Каэрина, влетел в свою комнату с такой силой, что не устоял на ногах, а дверь за ним с угрожающим треском захлопнулась, как и окна, на пару суток запечатав его в темноте и полной, страшной, непреодолимой чарной тишине.

Да, тот урок научил его многому. Смирять бурную ярость огня — уж наверняка. И самому не становиться жертвой этой ярости. И не затевать свар там, где их может услышать Каэрин.

И вот спустя тринадцать лет огонь вырвался снова. Тьма, почти как в стычке с дураком Неверином, но там он вовремя остановился… но там его не посмели так оскорблять! Играть с ним, магистром, обертонами Голоса, подбираться из первого слоя, из Глубины, со всех сторон, включая и сумрачную — учеников, Камень, отца.

Проклятые трясины Тьмы.

Он мерно, глубоко дышал, глядя в небо, заполненное клочьями гонимых ветром облаков. Ты идиот, знаешь это? Да, тут дикий край, и Поле не записало этого безумства… но разве он не сказал, что и здесь кто-то может тебя услышать?

Разве он не мог попросту говорить чистую правду?

Попросту за тебя волноваться?

Огонь утих, уполз насытившимся и усталым зверем в глубину. Юноша задумчиво искал в облачных узорах очертания знакомых зданий, цветов, кораблей и лиц. Услышать в дикой земле… А вот это можно проверить.

Не вставая, он громко и чётко произнёс:

— Вэй’Брэйвин, я намерен требовать у Луча Двирта Эдрина объяснения изложенных вами обстоятельств. Если вы правы и он может слышать меня — надеюсь, это произойдёт немедленно.

После он осознал совершенно ясно, что не будь нескольких попыток Брэйвина надавить на него тихонько в глубоких слоях, не будь откровенной угрозы Джаэллу (с чьей стороны — неважно), не будь нелепой вспышки ярости и мысли, что именно тот человек мог всё слышать, — он бы на сей акт самоубийственного кретинизма не решился. Если бы его услышал Брэйвин — нырнул бы сюда в тот же миг, и что сделал бы, лучше не представлять.

А что было бы, появись тут Двирт?

Вопрос, лишённый смысла, бесстрастно подвёл итог Ченселин и закинул руки за голову. Пляж оставался первозданно пустынен, кружева холодны и тихи — и это означало, что прав он, а не Верховный: камертона столь чувствительного, чтобы реагировать на имя во всём Поле, включая дикие края, не существует. Для начала, такой имелся бы у самого Брэйвина. Но раз Брэйвин не стоит тут, кипя от бешенства, то выходит, у него подобной настройки нет. А Эдрин… с ним ничего не скажешь наверняка, но трудно допустить, что услышав своё имя из уст Луча Тариса в столь вызывающей формулировке, он бы не пожелал узнать, что сообщил о нём Верховный его сыну… без пяти минут Пламенеющему в Сумраке.

Если верить Камню, Брэйвину, себе самому.

Но уж кому бы точно верить не стоило, так это Двирту — подтвердил бы он слова Брэйвина или опроверг их.

У тебя нет Творителя, напомнил он, хватаясь за эту мысль, как за якорь в бушующих волнах. Трава не прорастает в твоих следах… если только это не метафора, означающая что угодно, да хоть тех же учеников, и тогда Творителем тоже может оказаться любой, начиная с Верховного. Правда, он появления Огня не хочет… на словах. А важны ли наши желания?

На окончание лекции он ещё успевал, но настроение беседовать с дедом своего ученика на опасную тему менестрелей улетучилось бесследно. Тем более, для начала пришлось бы порадовать того новостью, что пропавший внук три года обретался в доме Луча Тариса. О чём Луч Тарис при прошлых встречах отчего-то не счёл нужным сьеру Фэрншоу рассказать.

Да и в конце концов, подумал вдруг Чен, имею ли я право решать за Кита? С чего я взял это? Лорда-экономиста Кей-Реннита я ведь не известил о том, чем занимается последние пять лет его сын… о котором почтенное семейство молчит так упорно, словно тот и не рождался. Но и Фэрншоу о старшем внуке со мной не заговаривал. Если эти люди не желают признавать собственных детей лишь потому, что те посмели разрушить их планы и ожидания, уйдя на путь менестрелей, — заслуживают ли они правды?

Хотел ли я в возрасте Кита, чтобы Каэрин обсуждал меня с Двиртом? Простил бы?

Он вспомнил, как в детстве завидовал умению Каэрина мгновенно уходить в нырок с любого места и в любом положении без подготовки, усмехнулся и нырнул, не вставая с песка.

Не в столицу к профессору Фэрншоу. Домой. Очень надеясь, что там в этот миг не сидит крайне недовольный Двирт в компании разъярённого Брэйвина и перепуганных учеников.

Дом встретил его покоем и утешительным безмолвием. Правда, на миг отсутствие детей его смутило, но тут же он вспомнил, что велел Джаэллу забрать младших в рощу на озеро и поработать с состояниями влаги — в такую жару это было и полезно, и весело, и детишки сами не заметят, как за играми и плесканием в воде чему-то научатся.

Зато Кит был дома — сидел с ногами на диване в библиотеке, уткнувшись в книжку, явно не имеющую отношения к таинствам Чар, а судя по ярко раскрашенной обложке, содержала или исторические изыскания какого-то летописца из Ордена, или сказки.

— Привет, Чен, — бросил он приветливо, не отрывая взгляда от страниц. Кит почти сразу начал обращаться к нему так — без всякой официальности, но каким-то образом и без неуловимой фамильярности Джаэлла. Тот, казалось, всё никак не может решить, кем ему приходится Чен: учителем или другом. А тот и сам, заведя первого ученика почти ребёнком, не был уверен, стоит ли такое дружество позволять. В итоге с Джаэллом всегда было сложновато, даже не считая трёх попыток бегства, за которые Чен вовсе не хотел наказывать в стиле Каэрина, но и спускать не считал правильным. И порой ему казалось, что Джаэлл иронизирует над своим юным магистром всякий раз, едва забывает, что вообще-то его побаивается.

А вот Кит, второй его менестрель, был другим. Для начала, он не попался под руку случайно, а пришёл сам — и хотя не сказал прямо, но совершенно очевидно, знал, к кому шёл. Он был очень вежливым и спокойным. Охотно и часто играл на акатрине, с явным удовольствием давал уроки игры Чену и остальным, ухитрялся не ругаться с Джаэллом (сам Чен на его месте уж точно не сдержался бы, и Орис уже несколько раз влезал в шумные яростные перепалки), и кстати, при других никогда не позволял себе звать учителя на «ты» — только формальное «милорд», в котором никогда не звучало джаэлловского «ну ладно, так и быть, если уж ты так хочешь».

Но наедине они просто говорили — как добрые приятели… как братья. Чену с раннего детства хотелось брата. Старше, младше — его бы устроили оба варианта. С братом не надо думать, как себя подать. Неважно, сколь уверенным, закрытым и «вэйским» ты выглядишь. Брат примет тебя любого — какой ты есть. Ты защитишь его — или он тебя защитит — никакой разницы.

Потом, когда он узнал, кто такой на самом деле Кит Фрэнт, то подумал: я был прав, он привык быть братом. Хотя понимал, что играет с реальностью, подгоняя её под свои желания и фантазии…

— Почему ты не на озере с остальными?

— Скучно, — дружелюбно отозвался мальчик. — Чему они учатся, я знаю. А там у них шумно и жара. Тут интереснее. Смотри что я нашёл, — он развернул книгу к наставнику, присевшему на край дивана, и тот вместо ожидаемых рисунков сказочных существ увидел формулы и чертежи: книга была не историческим трактатом, а научным.

— Что это?

— Это работа лорда Райтона, он физик. Известный, лекции читает иногда, написал много таких книг. Они больше для учёных, тут сложные штуки. О передаче импульсов через специальные устройства… он даже строит их у себя в замке. Это Алент, к западу от нас. Рудники рядом, много металла, алмазов, всякое такое. Интересные механизмы. Ты там не бывал?

Чен покачал головой, пытаясь по разноцветным схемам уловить суть.

— Похоже на картину. Но она создаётся перепадами электромагнитных волн? Картина, которая меняется? Как изображения в первом слое?

— А это почти то же самое, — оживлённо принялся объяснять Кит. — Это экран. Ловит передачу. Хоть с другого конца страны. Ну, через Поле, конечно. Это не первый слой… нулевой, скорее. Самая кромка первого. Мы сразу уходим глубже. А вот новости, срочные сообщения для всех — это да. Ну и лорд Райтон считает, что такое устройство можно поставить в каждом доме и сообщать важное прямо на него — всем, выходит.

— У нас же есть полевики.

— Но они для связи, а тут другое. Одностороннее. Вау, мне самому ещё сто лет разбираться! — мальчик умильно глянул на наставника: — А тебе ни по каким делам в Алент не надо? Ну там, насчёт Поля нашего, с вечной пылью в глубине, со специалистами потолковать? Мутнеет же. То нормально, а то глянешь, и мутнеет. А у них с физикой всё очень круто, и я тут вычитал, они со своими магистрами вместе ставили эксперименты, им с Полем работать привычно.

— Точнее, с ужасными и опасными вэй? — усмехнулся Чен.

— Ну и это. И там с одной стороны Этаррис, а с другой Дайнелл Лэр, знаешь такого? Они вроде мирные оба. Кхм, ну… — мальчик, хмурясь, замялся.

— Не мечтают меня убить? — заботливо помог Ченселин. Дайнелл, вот как. Не настолько уж он «весь в Поле», если проводит в нём исследования вместе с Рыцарями замка Алент, а значит, примирил с этим и прочих магистров Дешелета. Тут нужна дипломатия, тонкость… умение ладить и с вэй, и с Орденом не очень-то вяжется с погружённостью в Поле и уходом от всех проблем Сумрака.

Ему и впрямь захотелось отыскать себе убедительное в глазах Этарриса и срочное дело в окрестностях Дешелета. Кит глядел на него взором, полным надежды.

— Подумаю, — пообещал Чен. Мальчик просиял и сразу переключился на книжку, деловито заговорив:

— Я это из-за Ориса… он же не смолкая трещит о том, как всюду понастроит дворцов для музыки и историй, а вэй’Ченселин будет ему помогать. Ну вот я и вспомнил об экранах. Ты представь: идёт в его дворце концерт или историю представляют. Но увидят-то не все. А вот если это дело в Поле записать, а потом пускать на экраны… а они чтобы были у всех. В каждом доме. Пришёл после работы в том же Дешелете, включил экран и смотришь то, что сыграли в Аэтис знак назад. Понравилось, пересматриваешь. Круто, ну скажи, а?

Чен заинтересованно перевёл взгляд со сложной разноцветной схемы на возбуждённое лицо ученика:

— А какой с этого прок менестрелям?

— Так экраны-то не задаром надо раздавать. Они ж недешёвые, тут труда-то сколько, наделать таких. Ну и потом, за их работу люди будут чуток платить, совсем мелочь, но если десять сенов в знак с каждого — прикинь, сколько всего со страны наберётся!

У парнишки блестели глаза.

— Чен, ведь мы сможем им показать любую историю. О чём угодно. Например, о менестреле… как он учится музыке, потом уходит на дороги, сколько там труда, невзгод и всяких приключений… а потом он встречает девушку. Леди из Ордена! И они влюбляются, а все им мешают. Его гонят, её отговаривают, а она его любит всё равно и убегает с ним.

— На путь менестрелей? — хмыкнул Чен.

— Ну да, а потом она умирает. Или он. Люди обрыдаются. И может, поймут, что неправильно к менестрелям относиться как к грязи, от этого сплошное горе и несправедливость, — по губам мальчика скользнула лукавая усмешка: — Особенно если девушка красивая.

— Полагаешь, истории могут менять мысли людей? — Чен в задумчивости смотрел на ученика. — Осторожно, Кит эджейан. Подобная идея, исходящая от Звезды, может вызвать немало гнева. И задумку твою запретят раньше, чем ты попробуешь.

— Нет, если все будут знать, что её поддерживает Орден. Экраны лорда Райтона, сочинители и исполнители — из музыкальных домов лорда Ориса Тель-Диара. А Звезда будет знать, что истории-то выбираем мы, чар-вэй. И мы решаем, кто будет там заслуживать сочувствия, а кто нет.

— Нелегко показать менестреля так, чтобы у многих вызвать сочувствие.

— Да ладно, — весело возразил Кит. — Смотря каким он будет. Ярким и талантливым… и полным огня. Как наш Джаэлл. А он сумел бы! Он бы им понравился!

Чен представил себе эффектного Джаэлла с копной золотисто-рыжих кудрей, широкими плечами и ясной улыбкой — по меркам тефрианских сьерин, бесспорный идеал красоты. Уверенность и страсть… и конечно, ни единого скользкого поступка вроде обшаривания полок чужой кладовой. Ни мига слабости и страха, лишь отвага и любовь к дорогам, свободе и песням — и пламя другой, понятной каждому любви. О да, это могло бы понравиться. И что-то изменить…

— А ты сам? Ты умеешь убеждать.

Кит мотнул головой:

— Я рассуждаю, а там нужно передать то, что от сердца… И вообще он красивее. И ему нравится быть на виду, а мне не очень. Я уж лучше буду тихонечко в сторонке выбирать истории и делать их живыми. И объяснять ребятам, как надо всё показать, чтоб народ в нужных местах смеялся и плакал. Вот этим я бы занялся… ну и отладкой всего в Поле, конечно.

Чен понимающе усмехнулся:

— Выбрал себе самое интересное? И заодно шанс ускользнуть от обычной вэйской работы, которая тебя вовсе не манит.

Парнишка ответил наставнику ясным невинным взором. Кружева его задорно искрились всеми оттенками смеха.

— Чего ни придумаешь, чтоб десять лет не умирать от скуки! Мы все вместе могли бы делать это, все четверо. Эвину тоже нравится. Он говорит, что сочиняет сказки с пяти лет — о приключениях, поисках сокровищ, погонях и драконах, которые в нужный миг прилетают и всех выручают… он записывал кое-что. Говорит, в трактирах слушали с интересом.

Его учитель удивлённо кивнул. Тихоня Эвин, вот как? Сказки о драконах… и смелость, чтобы без спасительной музыки, одной лишь силой слов привлечь внимание трактирных выпивох? Впрочем, по рассуждениям Эвина сразу было понятно, что трусишкой его не назовёшь. Всё это и впрямь может выйти… занимательно.

— Но пока я не очень представляю, как это пустить в Поле, — признался Кит. — А ты?

— В общих чертах. Потребуется команда вэй, которая только этим и станет заниматься. Тебя одного тут не хватит.

— Ну, это точно. И не одна команда, а по одной на каждую область попечения… как минимум. Но захватывает, а? Ты почитаешь об экранах? А если соберёшься в Дешелет, возьмёшь меня? Райтон забавный, объясняет смешно…

Мальчик осёкся. Чен испытующе глянул во вмиг закрывшееся бесстрастной маской лицо:

— У деда его встречал?

Молчание было долгим. Юный вэй внимательно смотрел на страницы книги. Чен выжидал.

— Ну да, — наконец ответил Кит. — Мелкий был. Меньше Ориса.

— Тебе не пора ли проведать своих?

Ученик посмотрел на него очень странно. В кружевах его клубились сполохи лиловых осенних бурь.

— А ты давно узнал?

— Что Кит Фрэнт — это Кристиен Фэрншоу? Да в общем, почти сразу. Так вышло, что к деду твоему я впервые наведался через пару знаков после того, как ты пришёл. Поле тогда что ни день сбоило, а он казался тем, кто может помочь. А едва я его встретил, сразу услышал родство. Ну а дальше разузнать было нетрудно. — Кружева мальчика полыхнули молнией. Чен сухо улыбнулся: — Не у него. Наше общение дальше научных интересов не заходило.

— Он здесь был… дважды.

— Да, и ты прятался так далеко, что заметить тебя у неслышащего не было ни единого шанса.

— И ты не сказал… почему?

— Ему? Или тебе?

Кит едва заметно выдохнул, сделав верный вывод — и похоже, получив ответ на главный вопрос.

— Простите, милорд… я не хотел обманывать. Но молчание ведь не ложь, даже Орден считает так… Ты не сердишься?

Чена искренне позабавил этот короткий переход к формальности — которого, очевидно, сам Кит не заметил. Он и впрямь не был лжецом по натуре: на миг он непритворно ощутил себя не вправе говорить по-дружески с учителем, которому не сказал правды. Но логика, привычка и доверие (Чену очень хотелось считать так) быстро взяли своё.

— Нет. Имя вэй, как и его прошлое, — дело лишь его и тех, кому он в этом прошлом небезразличен, но никак не Звезды. В Мерцании о нас говорят только мелодии наших кружев, а имена остаются в Сумраке.

— Но мы живём в Сумраке, и его связи важны… Ты же сам сказал, что мне надо с ним помириться.

— Я сказал, что возможно, тебе стоит открыть ему, где и чем ты занимаешься. Надо или не надо, решать тебе. Тем более, искать ли примирения. Ссору затеял ты или он? Или родители?

Кит хмуро обвёл пальцем контур причудливо раскрашенного чертежа.

— Родители нет… какое там, папа у деда с ладони ест и своих мыслей сроду не скажет, а дедовские тот сам отлично умеет говорить и орать… а мама вообще была на моей стороне. Он, наверно, на неё злится. Она мне купила акатрин и уроки оплачивала. Дед бурчал, мол, трата времени попусту, мне другим вещам учиться положено… но запретить-то ей не мог. На папу срывался, я сам слышал. А тот что — молчит себе да кивает… Мне физика нравилась! — из-под вэйской мраморной маски жарко блеснули глаза: — Это было круто. Дед хвалил, а он зря не скажет. Приятно было. Но только я вдруг подумал — я словно живу в карете и еду, куда она везёт. И в окошки не глянуть, что там снаружи: карета мчится, а они задёрнуты. А я так не хотел. Мимо всего интересного во весь опор. Это ж моя жизнь. А он за меня уже и тему реферата выбрал, и когда я учёное звание стану получать, и над чем работать — с ним, понятно… как папа, всегда у него на подхвате, а своего — ноль. Мне так тоскливо стало от этого! — уже вовсе без маски, совсем по-мальчишески признался он. — Но я не ощущал дара. А мне хотелось, кому не хочется… Я деду сказал: свози меня к магистру, вдруг я вэй. А он смеяться. Ты, говорит, сказок в маминых детских книжках перечитал, нет у нас в семье вэй и сроду не было, будь взрослым и читай умные вещи, а не малышовую ерунду. Ну а я… сказал, что буду взрослым и уйду жить своим умом на пути менестреля.

Чен сочувственно молчал. Этот гнев сдерживался и кипел три года; необходимо было дать ему выплеснуться целиком.

— Он прямо взбесился. Вообще с катушек слетел. Орал, надавал оплеух, одежду дорожную повыкинул, запер. Выпороть обещал и сломать акатрин, но я не стал дожидаться. Он думал, я с третьего этажа не вылезу, ну да. Мне только за маму было тревожно… но с ней-то он характер никогда не показывал, само собой. А папа привык. И он-то взрослый, его не выпорешь… хотя в детстве им с дядей влетало, оба против деда пикнуть боятся… как хоть папа на маме-то решился жениться, никогда не понимал. Может, дед сам выбрал, да промахнулся, она под его дудочку не пела и меня испортила.

Кит слабо усмехнулся. В его мелодиях вина и стыд тонули в отчётливом, огромном облегчении: похоже, он впервые произнёс всё это вслух. И сам не знал, жалеет о не-вэйской несдержанности или рад, что от учителя у него больше нет давящего муторного секрета.

И не знал, как поступит учитель. Укорит за истерику? Осудит за дерзость в адрес столь уважаемого и достойного человека? Или за то, что три года играл в прятки, и даже когда профессор оказался с ним в одном доме — затаился, как трус, хотя мог поступить смело и честно, выйти, поздороваться… чего тут-то ему было бояться? Ученику Луча?

Но Чен понимал. Выдержать негодование наставника, неизбежный поток колких ранящих слов — не имея возможности ответить на равных, оправдаться… и всё на глазах нового наставника, который, уж наверное, поверит человеку взрослому, с авторитетом на всю страну, а не сопливому мальчишке, с достойного пути сбежавшему в менестрели…

— Если захочешь поговорить с мамой и отцом, — сказал он, — можем выбрать момент, когда профессор будет читать лекцию в университете, и нырнуть к ним. Во всяком случае, мать успокоишь. И братишку порадуешь. Он наверняка вообще не понимает, что стряслось и жив ты или нет.

Кит внимательно, как до того в чертёж, вглядывался в его лицо.

— Я думал, ты скажешь, что я поступил трусливо. Как ничтожество без чести. Там сбежал, тут утаил правду.

— Так ты сам это сказал, — со смешком отозвался Чен. — Теперь мне остаётся вместо тебя возражать. Ты поступил в своём роде весьма храбро — уйдя в неизвестность, теряя дом, завидный жизненный путь и семью, которую любишь. Я не только о матери. Деда ты ведь любишь тоже. Потому и не простил. Ты уважал его, гордился его похвалами. Доверился ему. А он тебя высмеял. А потом довёл всё до момента, когда тебе надо было или признать его безоговорочную власть и право решать твою судьбу — или уходить. А если бы ты промедлил, то полагаю, акатрин полетел бы в мусор, куда уже отправилась твоя одежда. Или мать вмешалась бы — и скандал выхлестнулся бы с тебя на неё, и уже ей сказано было бы то, чего не забывают и не прощают. Это задело бы и твоего отца, и думаю, семья в тот день распалась бы всё равно. Мать ушла бы с тобой и братишкой, бросив отца, — или он ушёл бы с вами. И всё это осталось бы болью, незаживающей раной. Мать винила бы профессора и мужа, тот винил бы себя, сердился на мать, не прощал отца и тосковал по нему. И оба винили бы тебя. Даже не желая того. Оба думали бы: что тебе стоило промолчать? Зачем было грубо дерзить столь вспыльчивому человеку, ради чего? У тебя было всё… куда больше, чем у очень многих. Так что за пустой каприз дёрнул тебя за язык, развалив семейство и твоё будущее?

— Не пустой каприз, — тихо и твёрдо сказал Кит, вновь водя пальцем по линиям чертежа. Палец совсем чуточку дрожал.

— Конечно. Но таких, как ты, и не всякий вэй понимает. А может, и я не понимал бы, сложись мой путь иначе, как знать. Но всё так, как есть, это не худший вариант, и тебе стыдиться нечего. Ты вэй-лорд. Прочее в прошлом.

— Я часто хотел рассказать, — с неловкой виноватой гримасой поведал чертежу Кит. — Главное, сам Орису говорил, мол, не надо от вэй'Ченселина таиться, он свой, на нашей стороне… и сам молчал как дурак. Мне в голову не приходило, что ты родство с не-вэй умеешь замечать. Там же кружев нет. Слышать нечего.

— Кто сказал тебе, что нет?

Ученик удивлённо на него уставился.

— Как это? У неслышащих нет кружев, все знают!

— Отличный аргумент для учёного, Кристиен.

Кит моргнул и непривычно нервным жестом потёр щёку. И неуверенно ухмыльнулся:

— Ты прямо как дед это сказал. В точности. Нарочно, да?

— А ты не говори ерунды. Все знают? Все кто — неслышащие? Рассуждай, как тебя учили, исходи из фактов.

Парнишка задумчиво посмотрел в книгу, потом на ряды стеллажей, в окно, на спокойное выжидающее лицо учителя.

— Ну допустим, они есть. Но молчат. Или совсем тихие. Но тихое услышит кто-то с острым слухом… услышал ты. Значит, было что слышать. И у меня есть дар… и получается, дед-то был неправ, есть у нас в роду вэй, но слабенькие. Вот интересно, кто!

— А сам как думаешь?

— Дар выражается в особых способностях, стремлению к тому, что вне чистого Сумрака. Искусство, в котором нет проку, нет явной пользы и выгоды… поиски истины… знаний?

Мальчик недоверчиво покачал головой:

— Учёные? Дед?! Но он… какой же он вэй?! Он жёсткий, как доска… упрётся во что-то и не сдвинешь… на чужие желания ему плевать: или ты его любимую физику обожаешь и ею одной живёшь — или ты вообще не человек, а так, существо.

— Или ты живёшь в мире поющих кружев, — промурлыкал Ченселин, — и следуешь вэйским законам вне зависимости от своих желаний, или ты неслышащий, и в кружевах тебе места нет.

— По-твоему, он рассуждает как вэй?!

— А разве нет?

Кит насупился, сосредоточенно размышляя.

— В чём-то похоже, — наконец неохотно признал он. — Но разве вэй отнимают у учеников право выбора, кем быть? Ты не отнимаешь. А у тебя как было? Тебя готовили в магистры?

— Сперва — да, но так ведь готовят всех. Потом мы с учителем решили выбрать стражу.

— Он за тебя выбрал?

— Скорее, я его подтолкнул высказать своё мнение, заявив, что в магистры меня не тянет. Но пока я молчал, он не лез с указаниями.

— Ха, а я думал, он вроде деда. Думал, ты потому и с дедом можешь нормально общаться — привык к своему такому же.

Чен отметил, что мысль сама по себе весьма любопытна. Кит проницателен в том, что касается людских отношений. Возможно, он и впрямь сумеет влиять на умы, показывая людям то, что всегда было у них перед глазами, но они не умели видеть…

— И всё же вышло не так, — осторожно заметил Кит. — Но я рад. Что ты с нами, а не в страже.

— Не худший вариант. Как правило. Кит, мы тут с Джаэллом исчезнем на денёк, а я, может, на неделю. Ты за старшего. Присмотри, чтоб детишки не только носились и фехтовали, а ещё и отрабатывали техники стихий. И не ныряли ни в коем случае. Вообще никуда без меня, ни полшага за барьеры. Будут спорить, скажи: велел вэй’Ченселин, и за непослушание не похвалит. Очень ощутимо не похвалит.

Кит кивнул без всякого энтузиазма и пробурчал, утыкаясь в свою книжку:

— А почему я? Пускай Джаэлл, ему привычно, и они его лучше слушают… — и вдруг резко поднял голову, тревожно вглядываясь в лицо учителя:

— Что-то случилось?

— Ничего не случилось. Мы не впервые отлучаемся по делам.

— Но ты наводишь туман… и не знаешь, когда вернёшься… или с кем вернёшься.

Ченселин с досадой подумал, что о чуткости его менестрелей порой хочется пожалеть.

— Ты что-то насчёт Джаэлла прячешь, — убеждённо сказал Кит. — Что он натворил?

— Ровно ничего. Абсолютно. И я буду крайне признателен, если любые твои идеи на сей счёт останутся при тебе. Надеюсь, я могу на это рассчитывать?

Узор мальчика звонко полыхнул обидой, но тотчас окутался таким же призрачным блёклым туманом, как и чувства и мысли его наставника.

— Само собой.

— Ну вот и отлично.

Он встал, давая понять, что беседа закончена. Обычно Киту этого хватало, он вообще был не из тех, кто любит останавливать уходящих и продлевать завершённые разговоры.

— Чен? Правда нормально всё? Я не разболтаю. Мне для себя. — и уставившись в угол между двумя шкафами, скованно уточнил: — Ты вообще-то вернёшься ведь? Это не… из-за нас? Менестрели без Ступеней, всё такое…

Чен вздохнул, возвратился к ученику и присел на край заваленного бумагами низкого стола.

— Конечно, я вернусь. Что за ерунда. Послушай. У нас с Джаэллом есть дело, которое мне не очень нравится, но он ни в чём не виноват. С первой нашей встречи и до сего момента он не совершил ни единого поступка, за который мне, тебе или кому угодно стоит его осуждать. И потому, полагаю, через день он освободит тебя от обязанностей наставника, ко всеобщей радости. А я если и задержусь, так ненадолго, и уж за меня-то тебе волноваться незачем.

Он сразу понял, что проговорился… и что вышло это, кажется, не случайно. В отношения с почти-братом не хотелось добавлять фальши и неясностей больше, чем это и впрямь необходимо. А Кит как-никак был почти взрослым… по меркам не-вэй он мог бы уже иметь даэн, а тот, кто считается созревшим для любви, заслуживает и откровенности.

— И ещё кое-что. Попробуй как-нибудь осторожно донести до детишек, что обсуждать других вэй — занятие не полезное. Особенно Лучей. Имена могут звучать в Поле. А мы тут не в дикой земле, а ровно наоборот.

— Но у нас же защита.

— От тех, кто хочет войти. И подслушать чарные слои, надеюсь, тоже. Но я говорю о Глубине. А от тех, кто может создавать там камертоны, у меня нет барьеров. Это попросту невозможно, ведь всё таднирское Поле именно отсюда настраивается. Если я бы и смог нас закрыть на глубоких уровнях, то подумай, что бы стало с Полем?

Кит предсказуемо отвлёкся от мрачных раздумий, сосредоточившись на более интересной — и главное, решаемой — физической задаче.

— Чарные слои бы закрылись. Ни нырков, ни связи. Да и погода бы поплыла. Хотя вот тут не уверен. Но все настройки взаимодействия между магистрами Таднира сбились бы точно. И пыль эта самая всё бы засыпала… это ж от оборванных связей как раз? Когда прошлый Луч свалил на тебя Поле до перенастройки, а сам просто взял и вышел с концами?

Чен прищурился, одновременно глядя на ученика и вглубь чарных слоёв, на границу Глубины, доступную без полноценного погружения.

— Это ты сейчас догадался?

Кит пожал плечами.

— Напрашивается. А если бы причина была не в Глубине, так ты давно бы эту пыль поубирал. Чен, ты не беспокойся. Я понял. Я скажу ребятам. Я уж и так говорил, чтоб не особо болтали о магистрах, ну повторю. А мне можно будет с Джаэллом попрощаться… удачи пожелать?

Учитель резко покачал головой. Мальчик заметно поскучнел. Но тут уж Чен не мог поделать ничего. Да, он взвалил на ребёнка не самую лёгкую ношу, подпустив слишком близко к изнанке жизни Звезды… но когда он был мальчишкой вроде Кита, ему ничего не рассказывали — и что случилось, едва реальность сама подступила к нему? Каэрин наверняка тоже хотел оградить его, не пугать, продлить беззаботное детство в поющих кружевах… а в итоге он оказался в ловушке, даже не успев понять, как прочно она захлопнулась. И Каэрин не сумел защитить его…

— Обучение вэй — это множество испытаний, о которых не предупреждают заранее. У тебя тоже были такие и будут. Но он пройдёт, если будет… реагировать как вэй. Думать. А уж потом давать волю чувствам и характеру. Сможет — справится.

— Джаэлл-то сперва будет думать? — пробормотал Кит. — Это же Ступень, да? — и в ответ на выразительное молчание наставника быстро приподнял книжку, словно пробуя за неё спрятаться: — Ой, извини. Молчу. Тогда удачи тебе, для вас обоих. А вы далеко будете? Я услышу?

— Если поймаешь нас в Джалайне, это тоже потянет на Ступень, — усмехнулся Чен. Решение пришло само — так естественно, будто он знал это заранее, даже раньше, чем согласился выполнить требование Брэйвина. Джалайн, с которого всё началось… вообще всё и всегда начиналось и заканчивалось Каэрином. А что закончится сейчас? Чья-то непонятная (и значит, вдвойне опасная) интрига или вэйский путь Джаэлла… или Ченселина?

— Тоже хочешь помириться? — в мелодиях Кита почти не слышалось удивления. Интересно, а будет ли хоть кто-то удивлён? Если и для Каэрина столь причудливый визит не станет сюрпризом… что же они двое делали все эти годы тогда?

— Пока не знаю. Посмотрю. Возможно. Он обижен и имеет основания негодовать, как и твой дедушка. Я ведь тоже выпрыгнул из той кареты с занавешенными окнами, а такие фокусы не очень-то нравятся возничим карет.

И уже стоя в проёме двери, вдруг повернулся и с любопытством спросил:

— А почему тот менестрель мог бы умереть? Или девушка?

— Да много почему. Простудился, оказавшись под дождём ночью, вдали от жилищ. Или какие-то нехорошие люди ему помогли там оказаться… выгнали на ночь глядя из гостиницы, а может, он при подруге не смог терпеть насмешек и сам ушёл. Или рискнул объяснить нехорошим людям, что они неправы, но их кулаки оказались потяжелее.

— И вэй не помогли ему?

— А он решил, что те не помогут, а наоборот. Приложил кое-кого всерьёз, а тот оказался сыном старосты или сыном обета местного вейлина. Вот и побоялся идти за помощью. Тем более, подружка из Ордена знала всякие рецепты, Рыцари-то в медицине разбираются. Но тут у неё ничего не вышло, и он умер. А она от горя выпила дрёму и заснула возле его тела навеки.

— Не очень весёлая получается у тебя сказка. Но отчего же она не отвезла своего даэн в замок? И не остановила тех, кто задевал его?

Кит пожал плечами. Мелодии его были холодны и серы, как дождливый вечер, и Чен не знал, причина в тревоге за друга, или мальчика захватила безысходность выдуманной им же истории.

— Орден ведь подвёл её. Там не поняли её любви, её стремлений. И она не могла больше им доверять. Это не сказка, понимаешь… в сказке их бы спасли. Прилетел бы дракон или девушка оказалась бы вейлени и пробудилась вовремя, чтобы его исцелить. Но чтобы люди смотрели и плакали, а потом в их сердцах что-то поменялось — им надо показывать не сказки. Всё должно быть взаправду. Он умер из-за их равнодушия и слепоты, а ещё из страха перед законом, который мог бы его защитить. А она умерла от любви… и гордости. Оттого, что тем, кто мог помочь — своей семье — она не смогла простить и поверить.

— И кто же виноват? — пробормотал Ченселин.

— Никто. И многие. Все вообще. — Кит помолчал. — Знаешь, а ты прав. Надо сделать людей поупрямее и позлее, а их двоих — добрыми. Особенно менестреля. И чтобы они любили друг друга сильнее всего на свете… и не могли допустить даже на миг, что их разлучат. Просто не могли, и всё. Любовь делает такое, верно? Тогда все их будут жалеть, а на тех, кто мешал им, — сердиться. Нам ведь не надо, чтобы кто-то сказал, что эти двое тоже были в чём-то виноваты.