Глава 16. Взгляд в прошлое. Заповедь Права. Часть II

Вышло больше получаса. Но ненамного. И когда он анализировал поединок, прокручивая перед мысленным взором снова и снова, то понимал: если б не чёртова головная боль, он выстоял бы и ещё. И не просто выстоял… Он забрался в укромный уголок сада, каких знал множество, и медленно шёл по дорожке, посыпанной золотистым песком. Нет, это была не отработка ударов с ним вместо груши, это был танец — настоящий! И Клент не ожидал. Энтис тихо засмеялся, морщась и всё-таки чувствуя себя столь счастливым, что мог бы и снова потанцевать… Найти Кера? Он заслужил и бой, и благодарность, это же Кер заставил его жалеть и извиняться! Переживает, небось. Со стороны оно наверняка смотрелось хуже, чем на деле. Клент, конечно, достал его раз пять… или побольше… самое неприятное, когда отбросил в конце, а он из-за солнца в глаза не удержал равновесия и упал плохо, и шипастый кольчатый эфес оставил ему здоровый синяк на рёбрах, а правой рукой теперь не шевельнуть… но ерунда. Он перекатился, встал, поднял шпагу и завершил танец достойно. Победить шансов не было, ни единого — но он и не проиграл. Клентон пожал ему руку (левую, уцелевшую) и глядел удивлённо — и с уважением.

И обещал… у мальчика вырвался новый смешок — обещал танцевать с ним снова! Учить, тренировать, а не наказывать. Хотя и это наказанием не было. Какое там… подарок, награда! Что бы он делал без Кера!

— Энтис.

Он оглянулся.

— Лорд Мейджис! Доброго дня.

Ему было так весело, что хотелось поделиться радостью — даже со строгим наставником, который может знать о пропущенных уроках и тренировках… Ой ладно, он помоет посуду и посидит недельку в обнимку с овощерезкой. А материал тех уроков давно прочёл и может сдавать экзамены.

— Тебе посочувствовать или поздравить? Умеешь поднять шуму.

— Милорд, а вы смотрели? Я дрался не совсем ужасно. Ну, кроме падения. Верно?

— Пожалуй, если ребятишки из Внешнего Круга восхищаются твоим мастерством и вписывают твоё имя в ряды лучших среди своих собственных. Как ты уговорил взрослого Рыцаря на танец?

Он ощутил, как улыбка выцветает, сползает с лица — против воли, сейчас он бы предпочёл удержать её. Щитом. Прикрытием не-обманного обмана… маской, которую могут принять в качестве ответа.

— Случайно, милорд. Мне повезло.

— Поясни.

— Мы разговаривали, и лорд Клентон предложил мне танец, в шутку. А я сказал, что готов, и наверно, ему стало интересно. Он сказал, что видел мои сражения. По возрасту он как раз годится мне в учителя.

Заповедь Истины запрещала лгать, но всё это было чистейшей правдой. Вот только… Мейджис куда дольше него тренировался уходить от истины, не искажая фактов, и угадывать непроизнесённое.

— Что за история с подглядыванием?

Ему следовало знать. Быть готовым. Догадаться уже в миг, когда наставник окликнул его. Или раньше — когда он притащил к беседке Кера. Не Клент же рассказал… хотя почему нет. Мейджис — уважаемый всеми Лорд Трона, и ему что мелочь вроде них с Кером, что Клентон — на один зубок.

— Я жду ответа, — сухо напомнил Лорд Трона, лучший друг его давно мёртвого отца. — И без увёрток.

— Я несколько раз смотрел, как лорд Клентон занимается любовью с подругой. В беседке в саду. Сегодня я ему признался. Просил извинения.

— И вместо того, чтобы выплеснуть закономерный гнев, он согласился с тобой сразиться. Впечатляет. Подобной ошеломляющей доброты за гранью здравого смысла я за юным Клентоном не замечал, но мы не столь близки, и я мог этой его черты не разглядеть.

Энтис молчал. Он знал этот тон и взгляд: холод, сарказм, отчётливые ноты презрения. Он никогда не умел на такое отвечать. Хотя бы потому, что обычно Мейджис прав, а на правоту не подберёшь слов — остаётся терпеть и ждать, пока всё кончится и тебе разрешат жить дальше и думать не его мысли, а свои.

— Оставим в стороне постоянные пренебрежения уроками и прочими правилами, написанными для всех, но очевидно, не для лорда Крис-Талена, который ставит себя выше подобной скучной чепухи. И заодно выше тех, кто правилам следует. Это же так естественно для сына Лорда Трона — ощущать себя выше. И будучи Рыцарем, идти куда угодно в любое время, повинуясь лишь своим желаниям и игнорируя чужие.

— Неправда! — вырвалось у него. Удар был коротким и увесистым, по щеке и краю губ. По подбородку щекотно побежала вниз, за ворот рубашки, тонкая струйка крови.

— Извини, — невозмутимо промолвил Мейджис. — Однако я не раз сообщал, что перебивать меня грубо и недопустимо, а заявление, будто я говорю неправду, оскорбительно в самой крайней степени. Утверждая, что Рыцарь обманывает, ты обвиняешь его в нарушении заповеди Истины. Это ты имел в виду?

— Нет, — выдохнул он, глядя на золотистую дорожку. — Простите, милорд.

— Прощу, поскольку искупление дано, хотя я слегка поторопил событие, о чём сожалею.

«Но я не просил искупления… хотя кто тянул меня за язык, он прав, я попросил бы… да какая разница».

— Я оценил твою пылкую попытку оспорить мои выводы и был бы рад счесть их ошибкой и вновь принести извинения сыну бесконечно дорогого мне друга и прекрасного человека. Но к огромному сожалению, сделать этого я не могу. Поскольку факты говорят, что прав я, а сын моего друга лжёт. И увы, ему это привычно. Хотя та ложь, к которой ты прибегаешь последние дни, более уклончива.

Дышать вдруг стало трудно, словно воздух наполнился стеклом. Видно, из-за дурацкого эфеса шпаги…

— Заповедь Слова подразумевает, что Рыцарь верен обещаниям. О неприсутствии твоём на занятиях мы беседовали около года назад. И если память меня не подводит, пришли к согласию: даже достойное родство и личные заслуги не дают тебе права от занятий уклоняться — разве что дело в неладах со здоровьем. О которых следует знать кому-то из целителей и мне.

Он смотрел на крупинки золотого песка и дышал очень осторожно, потихонечку. Вот бы прямо сейчас к целителю убежать… но ведь дело не в ерундовых следах сражения… «Лучше бы он не говорил мне всё это, а просто надавал ещё пощёчин: за прогулы, за Клента с Деллой, за то, что пятый год тоскует без отца».

— Но допустим, я слишком категоричен насчёт лжи и обещаний. Допустим, ты не давал слова — хотя помнится, выразил готовность делать перечисленное, а в устах Рыцаря это не менее весомо, чем клятва. Теперь обсудим заповедь Права. Произнеси.

Его голос щёлкал не хуже хлыста. Энтис никогда не использовал хлыст с лошадьми: не хотел, чтоб они чувствовали то, что он сейчас.

— Заповедь Права гласит, что Рыцарь Ордена Света не должен забирать чужого достояния без идущего от сердца и ума добровольного согласия владельца.

Он отчеканил это, не думая: все семь заповедей дети Ордена заучивали назубок, едва покинув пелёнки.

— Прекрасно. Однако в твоём возрасте следует понимать, что под достоянием мы разумеем не только вещи, дома, животных и прочее, но и ценности наших душ. Иными словами, знания, жизненный опыт и чувства, которые люди хранят для себя как сокровенную тайну, имея полное право не делиться этим с другими. И тот, кто самовольно вторгается в подобные тайны, неотличим от вора. Худшего из воров: похитив предмет или коня, вор может вернуть украденное, но возвратить похищенную тайну невозможно.

«Хранят для себя тайну… неотличим от худшего из воров».

Золото песчинок вдруг стало тёмным. Он поднял на Мейджиса глаза — тот смотрел в упор, сощуренным льдистым взглядом.

— Но я не мог нарушить заповедь… Это не так!

Но уже понимал: так, иначе Мейджис не сказал бы. Ему не найти лазейку. Её просто нет. Всё верно, он взял у Деллы и Клента сокровенную тайну, переживание лишь для двоих, и никакой бой этого не отменит. Знает он сам, Клентон, Кер, теперь Мейджис… хорошо бы не знала Делла, но тогда тайна встанет уже между нею и другом, разделит их, обернётся невысказанной ложью… И всё это натворил он, Энтис, лишь потому, что поступал как хотел, ни о ком не подумав. Мейджис и в этом прав. И насчёт вранья — тоже.

— Избавь меня от споров. Что следует делать нарушителю заповеди, если он желает остаться Рыцарем?

— Очищение. Вы правы. Можно сейчас и здесь? — и всё-таки не удержался: — Мне ещё надо на кухню, почистить за уроки картошку…

_ _ _

Джерин стремительно шагал по дорожкам сада, бросая беглые взгляды по сторонам и прикидывая, куда бы пошёл на месте Крис-Талена. Победителя, который проиграл так, что никто не заметил. Первого из них, кто добился танца от парня на семь лет старше, лорда Внешнего Круга… и был блестящим, хотя влетело ему неслабо, да и неуклюжий финт в конце… И всё же он в этой игре стал победителем.

Оттенки и разновидности танцев Джер знал наизусть лет с десяти. Он наблюдал — за другими, за собой — и очень скоро расстался с детской иллюзией, что братья и сёстры сражаются лишь для того, чтоб отточить мастерство, а причинение боли — необходимый, но досадный и совершенно нежеланный побочный эффект. Есть танцы и танцы… даже когда речь шла о них, малявках, а что уж говорить о старших ребятах и совсем взрослых. Сам он танцами-разборками не увлекался — но он был столь хорош, причём с самого начала, что дорогие братишки-ровесники, видно, сделали выводы и его не трогали. На любые атаки, в танце и нет, он мигом давал сдачи, а на шутки и дразнилки тоже отлично мог пошутить — за словом он в карман не лез и хлестнуть едкой фразой не боялся. Боялись скорее его… хотя он надеялся, что это не страх, а осторожное уважение: глупо лезть в пасть к биру, но и к маленькой ласке не стоит, зубы и у неё умеют больно кусаться.

Джер всегда обожал сказку о Ласке и Потерянном Принце — сперва потому, что принца звали Джерин, как его, а после — потому что восхищался отвагой и хитростью охотника-следопыта по прозвищу Минт-Тэлис, Ласка. Если бы он мог попасть в сказку — только Минт-Тэлисом! Даже то, что тот в конце оказался Вэй, Джера не смущало. Умный, ловкий, изобретательный. И умеющий видеть, а не только смотреть.

Видеть умел и он. И во время странного боя — тринадцатилетний сопляк против лорда Круга — Джер видел ясно: это не тренировка, не проверка сил. Джер знал, как держится Крис обычно — играет или делает что велят, — а сегодня было не то. Никакой наставник не послал бы его на танец с подобным противником, а тот не выбрал бы мелочь без веской причины. Но если бы Крис упросил или Клентон вдруг заметил его сам — о, Джер не сомневался: Крис играл бы. В каждой жилочке его тела, в каждом движении звенел бы смех, радость, торжество победителя — танец с таким партнёром уже победа.

А он не играл и не радовался. Он был окутан столь глубоким покоем, будто видит сон… или очень хочет утаить что-то. Не дать себе воли, закрыться, нырнуть вглубь. Нет, Джер и сам на его месте постарался бы не открываться — сохранить любое, самое крохотное преимущество, уж слишком силы неравны. Но уйти в себя настолько… Джер видел лишь один ответ, каким бы диким он ни казался: Криса вызвали, чтобы проучить. И если тот принял… и в бою не выказал ни гнева, ни протеста, а Крис-то умел и злиться, и протестовать… значит, искупление. Крис сам попросил. Альтернативой было нечто похуже танца. Что же он мог сделать взрослому лорду, чья жизнь с ними, детишками, почти не пересекается?

А как сумел убедить лорда, что лучше танец, чем… что? Ну, похоже, чем трёпка, не прикрытая честью и блеском боя.

И сейчас Джер понимал: надо его найти. Пусть они не друзья и не ходят парочкой, да и вообще слов между ними — в год с десяток… Но вся эта детская ерунда потеряла смысл. Что-то произошло. И Крису нужен не друг напоказ, а тот, кто может встать рядом, встать за спиной, и никаких больше боёв-наказаний. Или он, Джер, будет в танце третьим. Слегка уравнять шансы. Крис один всегда — даже когда со всеми и смеётся… хотя по-настоящему он не смеялся ни разу после смерти отца. Вот в танцах — да. Но если в привычку войдут танцы вроде сегодняшнего… если искупление не завершено, или это ещё хуже — месть, расплата — тогда Крису необходим… товарищ. Кто-то, с кем можно поговорить. Не опасаясь, что этот кто-то через час разнесёт разговор по замку. Уж что про Джера Ситтина все знают точно — он не из болтливых.

Вычислить Криса оказалось нетрудно: его любимые места Джер давно знал. А сейчас просто выбрал то, что к арене поближе и можно срезать мимо персиковых деревьев сквозь розарий — садовникам бы это вовсе не понравилось, но Джер проскользнул тихо — как ласка. И с усмешкой подумал, с кем себя сравнивает Крис? Он не очень похож на зверька. Сокол, по имени? Кто-то говорил, что он совсем как Шер на картине в главном холле. Джер невольно поморщился. Король, которого отравили, а перед тем год звали предателем?

Шпалеры роз благоухали так, что чесалось в носу. Но зато полностью его скрывали — удачно, ведь Крис оказался не один. Джер застыл, не понимая: Мейджис — нормально, он наставник Криса, ему и надо быть рядом… ненормальным было то, что Энтис Крис-Тален стоял без рубашки лицом в яблоневый ствол, а Мейджис, наклонившись, срезал кинжалом толстый стебель крапивы — на фоне алых перчаток тот казался белёсым и живым, причудливый слизняк, обросший шипами.

Джер не сразу понял, что задержал дыхание — словно его могли услышать. И хотя не могли, выдохнул очень осторожно. Картина была нелепой и пугающей, но отчего-то в лад с тем танцем. Облитая алым рука замахнулась и опустилась. Снова и снова. Всё было так тихо. Те двое молчали, стебель рассекал воздух беззвучно… может, тогда не больно, отстранённо думал Джер, это точно искупление, и причина та же, что у танца, наверняка… но зачем — так? Мы же Рыцари, с нами можно словами, услышать признание вины, взять обещанье… Он огляделся — без цели, лишь бы отвернуться — и увидел здоровенную, с мясистыми стеблями крапиву совсем рядом. Джер знал, что листья обжигают, оставляя волдыри, в детстве они дрались этими листьями, но стебли он никогда не рвал. Он присел на корточки, протянул руку, взялся у самого основания. И плотно сжал губы: в ладонь словно вонзилась сотня раскалённых едких шипов.

Стебля он не выпустил. Значит, больно. Когда ещё и бьют с размаху. И ведь долго. Какой трясины Крис об этом попросил?! Ему не хватило в бою? Теперь Джер всё-таки слышал звуки, глухие и сочные, будто тот слизняк впивался в Криса и отгрызал кусочки. Он прижал к стеблю вторую руку, стиснул его меж ладоней — сильно, как мог. И ещё сильнее. Жгучие иглы, казалось, проткнули ладони до кости. Он смотрел не вниз, а на Криса, чувствуя, что ещё пара минут такого веселья, и он отсюда выйдет и спросит у Лорда Трона, не многовато ли для искупления — за что угодно? И если Крис сознался и жалеет, то для чего вообще?

Больше хотелось спросить у отца: тот был рассудительным и добрым, отвечал всегда по делу, без спешки останавливаясь на важном, как делал и на лекциях. И не отделывался, отправляя читать каноны или прийти попозже, а то некогда. Другие отцы, Джер слышал, так делали. Но он понимал, что не спросит: ведь тогда придётся рассказать всё, а он не мог даже вообразить, как о таком рассказывать.

«Пап, это правильно, что взрослый, Лорд Внутреннего Круга, принимает искупление у мальчишки вроде меня — всерьёз? Не просто выслушивает, хотя об ином ещё поди вслух скажи, не отправляет сделать какую-то нужную работу, а срезает жгучий стебель и бьёт, сильно, долго, причиняя боль? Зачем ему это?»

— Надеюсь, ты осознаёшь, что могло быть хуже, и я выбрал самый мягкий вариант. Удовольствия мне это совершенно не доставило. Буду искренне рад, если урок усвоен и ты избавишь меня от повторений.

Голос Лорда Трона был острым, как болотная трава. Руки брезгливо отряхивали перчатки.

— Из-за того, что ты бездумно творишь всё, что хочется, — страдают другие. Прося искупления, ты вынуждаешь людей совершать поступки, не очень-то совместимые с душевным покоем и путём Света. Есть немало способов провести время куда приятнее, чем по твоей милости пришлось Клентону и мне.

Он круто развернулся, белоснежный плащ взметнулся крылом, и Лорд Трона стремительно ушёл — вовсе не похожий на человека, который простил, забыл и не сердится. Несмотря на цель и смысл искупления.

Джер отпустил измочаленный стебель и встал. Хотелось пойти к Крису, что-то сказать… побыть рядом тихонько и не расспрашивать… честно поведать, что он думает о методике воспитания Мейджиса Сатсела. Но Крис поймёт, что он видел. Или всё равно? Танец тоже видели многие. Но там не была ранена гордость, в бою не стоишь беспомощный, пока кусачий стебель хлещет, раз за разом, а потом хлещут слова. Джер в замешательстве глядел на мальчика у яблони, едва ли не впервые чувствуя растерянность. Обычно он твёрдо знал, как ему поступать.

Крис наклонился за рубашкой — скованно, Джер угадывал по его движениям все пропущенные атаки, даже те, что во время боя проглядел. Неловко висящая правая рука — ему бы не по саду таскаться, а сразу к целителям, и Мейджис не поймал бы, а там, глядишь, поостыл… за что же он так разъярился? Но рубашку поднимать Крис не стал. Улыбнулся едко и холодно — такой улыбки у него Джер прежде не замечал — и лёг в траву. Джер невольно глянул на распухшие ноющие ладони: лежать на спине сейчас — та ещё радость. И… он не мог подойти. Не пока Крис так улыбается. Джера поймало нежданное чувство пустоты, печали… он почти приблизился к тому, чтобы себя презирать, — он, уверенный, отлично знающий себе цену! И не в силах был сделать шаг к мальчишке, за которого легко влез бы в бой — и даже в спор с Мейджисом. Крис скрытный, обманчиво мягкий, всегда под покровом невидимой тени — его не пугал. Далёкий и не особо склонный к дружбе и откровенности — тоже. Но в улыбке была какая-то тёмная горечь, был яд — и это не увязывалось ни с шагом навстречу, ни с протянутой рукой, ни с канонами Ордена Света.

Джер высоко поднял голову, распрямил плечи. Руки дёргало, будто он вправду совал их в огонь. Но в этом было странное утешение — плата… за то, что боли не боится, но испугался улыбки? Тогда уж по полной, с иронией думал он, быстро и неслышно уходя: тогда стоит тоже потанцевать. С кем угодно, кто согласится, со всеми подряд, пока не стемнеет и самые упорные не разойдутся. Поглядим, как я справлюсь сейчас и кто лучше меня удержит ту шпагу!

И никаких странных печалей. Но улыбка стояла перед глазами, и залитый солнцем сад, розы, его мысли, сомнения и вопросы, всё застывало и блёкло в пустоте.

_ _ _

Энтис сидел на балконе, прямо на перилах, свесив ноги наружу и не думая о двадцати этажах, отделяющих его от земли. Тут был ветер и много-много неба. И солнце уползало за горизонт прямо перед ним, раскрашивая редкие облака феерией причудливых красок, а второе, меньшее, будто бы застряло в листве огромного вяза, которому успешно удалось сравняться с Замком в высоте. На вяз можно перелезть и спуститься… чем он, собственно, частенько и занимался ночами. Но сейчас не хотелось. Ни дерева, ни даже лошади и свободы общего полёта вскачь, за Черту и так далеко, как позволяло время до рассвета.

Хотелось тишины. Внутри. Ощущения: опасность отступила. Да, шаг с пути Света сделан, но он успел шагнуть назад, всё хорошо, всё снова в равновесии и так, как надо. Наверное…

— Крис! Ну, я знал, что раз ты не у себя и не на кухне, то тут.

— С кухни меня выгнали лечить руку. Сьер Лоэрвин, у него глаза как у ястреба. Вали, говорит, отсюда к целителю, и чтоб неделю не смел сражаться, а то найду и сам добавлю по заднице без просьбы.

Кер рассмеялся.

— Вылитый Лоэрвин! И ещё этак рыкнул на прощание, и усы в стороны. А к целителю-то сходил?

— Схожу. Попозже. Закат ждать не будет.

Кер устроился на перилах верхом, лицом к другу.

— Слушай, прости меня. Я не должен был тебе всё это говорить. Я не думал, что ты пойдёшь извиняться!

— Ты же правду сказал. И вышло-то неплохо. — Он усмехнулся. — Я хотел тебя поблагодарить. Клент ведь согласился меня тренировать. Ему понравилось, как я держался. Без тебя я бы к нему не полез сроду.

Кер осторожно положил руку ему на плечо — левое, по которому вроде шпагой не попадало:

— Ты в порядке? Выглядело не очень. Особенно когда ты упал. Я с кухни утащил… — он полез в карман и вынул бутыль тёмного стекла, плотно заткнутую пробкой: — Арита. Её в блюда добавляют. Там ещё много, не заметят. Будешь?

Он кивнул, глядя, как друг с усилием вытаскивает пробку зубами.

— Зря ты так. Раз ты там мельтешил, могут понять. Достанется.

— Неа, — весело сказал Кер, отдавая ему бутылку. — Я для нужного дела. И мы же по чуточке. Я верну.

— А вдруг скажут, что… — он вовремя заменил «украл» на более пристойный вариант: — взял чужое?

— Какая же она чужая? Замок общий, еда тоже. Значит, моя. Она хотя бы вкусная?

Энтис подержал во рту густую обжигающую жидкость с непривычно острым вкусом и глотнул — арита разлилась внутри огнём, но боль в руке и остальная впрямь поутихла, словно заснула.

— Ничего. Держи, — он отдал другу бутыль. — Осторожно, жжётся. Может, слезешь?

Кер хмыкнул и сделал глоток, запрокинув голову. И пошатнулся — в сторону неба и далёкой земли. Энтис мигом развернулся, цепляясь за прутья перил сапогом, и крепко схватил его за руку… и с досадой тряхнул головой: Кер смеялся.

— Очень смешно. А вправду бы равновесие потерял?

— И когда я его терял? — Кер вернул пробку на место, наклонился и акуратно поставил бутылку у перил. — Я думал, будет вкуснее. На лекарство похоже. Крис, ты движешься странновато. Всё-таки сильно он тебя?

— Терпимо. Могло быть хуже. — Они молча посидели, наблюдая гаснущий закат. Энтис с сожалением подумал, что выпил бы ещё, действительно помогает, но тогда будет очень заметно, и Керу от поваров точно влетит, общая она там или нет.

— Кер, а наши не знают? Бой-то смотрели многие.

Кер сразу встопорщился, с обиженным видом вскинул голову и сердито сверкнул глазами:

— Уж спроси прямо, разболтал я им или нет! Я что, дурак? Я за тебя знаешь как испугался! Даже Талина просил с Клентоном поговорить, чтоб тебя не трогал, да он сказал — такие разговоры не ведут с кем попало, Клент ещё больше рассердится… но и он забеспокоился. И я ещё вдобавок пойду всем трепать?

Энтис долго смотрел за горизонт, на отцветающие росчерки солнца и золотистые искры первых звёзд.

— Талин на тебя не рассердился? Что ты там со мной был?

— Нет вроде. Мелким идиотом обозвал… и тебя, — Кер издал смущённый смешок. — Сказал, это не самое страшное. Да ведь Клентон тоже не особо злился, раз танцем закончилось. Я и подумал, зря на тебя напал… дело-то пустяк, а я всё всерьёз. И тебя чуть не подвёл, хорошо — обошлось. Ты не дуешься? Совсем-совсем?

Звёзд высыпалось уже много. Энтис легко находил созвездия: Леди, Трон, Изумруд, Миала…

— За что мне дуться, Кер? Я же сказал, вышло здорово с Клентоном. Ты иди… верни на кухню бутылку, пока не увидели. Я тут ещё посижу. И спасибо… за Клентона и ариту.