Глава 9. Ожидание

— Ещё слишком холодно, чтобы жить в лесу!

— Меня зовёт Чар, — терпеливо повторил Вил. — Ну, постарайся понять. Мне некогда уходить.

Энтис глядел на него с таким состраданием, словно он был истерзанной жертвой страшных пыток.

— Энт, я ведь иду не вслепую. Ты только верь мне, и всё будет хорошо. Вот увидишь.

— Люди не живут в лесу зимой! — в отчаянии воскликнул Энтис.

— Уже не зима, а весна. Скоро совсем потеплеет.

— А тем временем ты простудишься насмерть! А от твоего голоса что останется после такой жизни?!

— Лучше голос потерять, чем весь Сумрак.

— И знаешь, как ты это сказал?! Будто руку в огонь сунул! И ты ещё просишь тебе верить?!

— Ну, не верь и иди в трясины! — Вил стиснул зубы. Мерцание, куда подевалась вся его выдержка?

— Вил, — Энтис сильно сжал его плечи и заглянул в лицо: — Пожалуйста, послушай. До Эверна отсюда рукой подать. Сьер Эверлен спрашивал, не нужна ли помощь, помнишь?

Он взволнованно всматривался в непроницаемую глубину чёрных глаз.

— Они сами тебя Рыцарем посчитали. Ты им не врал. И теперь не придётся, просто не станем уточнять. И никакого вранья, и опасных вопросов не будет.

Ну и жизнь началась! Энта неправда не смущает — а ему, вовсе не самому честному человеку в мире Сумрака, от молчаливого, безобидного обмана так неуютно… или оттого, что готов обманывать Энтис?

— Разве не лучше спать на чистом белье в уютном доме, чем на холодной мокрой земле?

— Лучше. Для тебя. Энт, уходи. Домой, в Эверн, как хочешь, а я не могу вылезать из лесу до Исхода. У Черты, в полосочке дикой земли, Звезда меня не заметит. А в Эверне непременно есть вэй, и рядом Джалайн, а там — Луч. Ты пойми: пока Исход не свершился, любой ребёнок, идущий по Ступеням, меня услышит! Мне не позволят разгуливать на свободе, Энт. После пробуждения я принадлежу Звезде.

— Чёрта с два, пока я рядом! Даже Верховный не осмелится спорить с Орденом!

— Ты не Орден, Энт. Ты мальчик, не прошедший первого посвящения.

— Я Рыцарь, — отрезал Энтис, — а Орден владеет Великой Тайной. Вэй тебя не тронут. Я не позволю.

— Ты-то Великой Тайны не знаешь.

И вряд ли теперь узнаю. Кровь бешено стучала в висках. Я не хочу говорить об этом. Не хочу.

— С чего ты взял? — небрежно поинтересовался он. Боги, как вести себя, чтобы он не расспрашивал?!

— Ну… — Вил пожал плечами: — Ты… просто человек. В степи чуть не умер, сознание от боли терял… А Тайна, она же чудо, особая сила. И люди должны быть особенными.

— По-твоему, — тихо спросил Энтис, — я её недостоин?

— Вовсе нет. Сила меняет, вот я о чём. А в Тайне силы тьмища. Она бы вылезла наружу, хоть разик.

Вил поболтал рукой в ледяном ручье. Никто не достоин Тайны, как ты. Если бы моё слово что-то значило, я сказал бы это и в Тени, пусть даже пришлось бы всю оставшуюся жизнь провести в эллине.

— Уходи, Энт. Пожалуйста. Встретимся здесь, через два знака.

Энтис вздёрнул подбородок и прищурился.

— Ты ведь не хочешь со мной поссориться, Вил?

Вил, пряча вздох, отрицательно покачал головой.

— Тогда, — ласковым голосом промолвил его друг, — ни слова больше об этом. Идёт?

— Тебе решать. — Вил коротко усмехнулся. — Ты из лука хорошо стреляешь?

— Да, — удивлённо сказал Энтис, безуспешно пытаясь понять причину вопроса, — ты же видел.

Вил видел, и не раз: на ярмарках, свадьбах и прочих празднествах, где он играл и пел, зарабатывая на жизнь им обоим, а Энт, за неимением других занятий, развлекался. Поскольку стрельба из лука была одним из любимых увеселений среди деревенских жителей, Вилу представилось немало возможностей убедиться: стреляет его друг так же хорошо, как танцует с мечом, играет на флейте, охотится… как почти всё, за что берётся. Мастерство его в обращении с луком можно было описать в трёх словах: он не промахивался. Во всяком случае, исключений из этого правила Вилу наблюдать не довелось.

— Вот и славно, — кивнул он. — С камнями да ножом плохая охота, а без мяса мы долго не протянем. Нужен лук. И топорик, мы ж не кроты, в норке жить. Тебе и правда стоит к Эверлену в гости сходить. — И с невинным видом посоветовал: — Ты поспеши, чтоб до темноты воротиться. Ночью-то тебя в лес не отпустят. Та девушка красоточка, верно? Ей нравятся Рыцари. И говорила, сёстры у неё есть… Тебе с жильём возиться, перед таким делом отдохнуть надо, а в Эверне ночью поспать вряд ли сумеешь.

Энтис вспыхнул; Вил мило улыбнулся. А ответ, как всегда, нашёлся слишком поздно. Ну почему, печально думал Энтис, в сражениях на словах я вечно упускаю момент?

Разумеется, не из-за шуточек Вила, но до утра в Эверне он не остался. Уйти было непросто — остаться просило целых пять нежных девичьих голосков — и всё же, не успели сумерки смениться беззвёздной тьмой, как он вернулся к другу. Днём солнце уже грело вовсю, но ночи были холодные; и хлопоча с ужином и ёжась от порывов ветра, Энтис не раз жалел об отвергнутом приглашении. Впрочем, у него был костёр, и подбитая мехом куртка, и куча снеди, которую ему впихнули щедрые хозяева Эверна, и три бутылки отличного вина… и Вил. Вил часто напоминал другу дикого зверька: идёт на зов, берёт еду из рук, даже позволяет погладить, но сделаешь невзначай резкое движение — сразу метнётся прочь и надолго исчезнет с глаз. Энтису порой казалось, что его пугливую зверушку, Вила, приманивает лишь холод: не согреешься толком, если не прижмёшься к чьему-то тёплому боку…

Ночью, ветреной, сырой и промозглой, и мысли рождались зябкие, ледяные. Голос Вила мог бы их прогнать, но сегодня Вил не пел, не притрагивался к минеле — весь ушёл в Книгу. Одно утешало: читая, Вил прислонялся спиной к его коленям, и он, выходит, всё-таки был не один во тьме.

Той ночью он окончательно смирился и с безумными причудами своего сердца, и с бесспорностью нарушенной Заповеди, и с неизбежностью расплаты. Нелёгкой была эта ночь, полная безнадёжности и боли… и всё же она принесла ему покой. Или подобие покоя — хотя бы на то время, что Вил рядом…

В глухой чаще, на полянке с крохотным озером, Энтис впервые в жизни взялся за постройку дома. И очень скоро пришёл к грустному выводу: если он и не худший в мире строитель, то второй из худших — наверняка. Топора он сроду не брал в руки, о сооружении домов ничего не знал, а лезть за советами к другу не решался: вдруг Вила опасно отвлекать от Книги, и вообще, менестрель-то чем тут поможет? Пришлось всё придумывать самому. Получилось низенькое кособокое строеньице, наполовину шалаш, наполовину землянка, на которое он глядеть не мог, не морщась. Но Вил, увидев, неожиданно просиял и сказал тихонько: «Настоящий дом!» — с таким искренним восторгом, что у него даже стёртые в кровь руки стали меньше болеть. Кстати, у Вила всё чаще вырывался сухой хриплый кашель, и блеск в глазах нехороший… нет, не зря он мучился. Дом, пусть с виду и не очень, от ветра и дождя всё-таки защитит.

Дни шли, но ничего не менялось: Вил читал и с ним почти не разговаривал. И длинными ночами у костра, играя на флейте приютившему их Лойрену или перебирая струны минелы, а потом лёжа без сна до рассвета, он чувствовал себя заблудившимся, и очень юным, и очень, очень одиноким. Пробуждение и Книга отрезали его от друга, измена клятве — от замка и хрупкой связи с отцом, и если, думал он, это и есть его расплата — можно абсолютно не волноваться, хватит ли её, чтобы закрыть вину.