Глава 26. Взгляд в прошлое. Весна

…И он продолжал. Жить на боевой площадке всё-таки не пришлось, как и слишком внимательно вслушиваться в чужие разговоры (что было крайне невежливо, да и смотрелось бы странно, и вести себя столь неподобающим образом он просто не мог) — он выучился замечать вызовы как-то иначе. Тоже что-то вроде «слушать и смотреть», но не на каждую пару бойцов по отдельности, а словно бы сразу на всех, кто появлялся на площадке. Или тех, кто проходил мимо неё, хоть вроде приготовился к бою, — и в походке, осанке и лицах мелькало нечто тревожное, сердитое и виноватое. И страх. Как Энтис отличал страх, он бы сроду не смог объяснить, никто ведь не выставляет его напоказ, все перед поединками распрямляют плечи, вздёргивают подбородки и улыбаются — но улыбки улыбкам рознь. Видимо, так. Иначе как бы он угадывал?

К счастью, угадывать доводилось редко. Влезть в чужой танец, отодвинув кого-то, — тут требовалось сжать всю волю в кулак. Так не делали. А если бы оказалось, что вызова никакого нет, а есть обычный бой, то он бы выглядел нахальным дураком, с большой вероятностью это и услышав в ответ. Особенно если в той паре оба бойца — старше.

Но хоть вызовов случалось мало, Джер-то был прав: на всё намеченное времени совсем не хватало. А выкидывая из суток сон, Энтис сразу замечал, как подводит его в танцах усталость. Защищая других, проигрывать самому — для шуток в самый раз, но в серьёзном деле, которое он твёрдо решил довести до конца, шутки казались явно лишними.

Лето и осень пронеслись так стремительно, что он едва заметил и к началу зимы устал уже всерьёз. От мельтешащих вокруг восторженных детишек, от скептицизма во взгляде Мейджиса, от сочувствия конюхов и тревожных упрёков Кера… и ему вовсе не нравилось ощущать, что на самом-то деле устал он от себя, задёрганного суетой и чем дальше, тем меньше подходящего для товарищества, братства и всего, что составляло смысл жизни Ордена. Хотелось попросту отбросить всё и окунуться в зиму — в азарт и тайну ночных сражений. Что главное тут не тайна, а с кем именно он разделял её, — это он понял тоже… понял давно. Но обдумывать, что отсюда следует, опасался. Джерин всегда держался сам по себе и посмеивался, Джерин никогда не стремился к чьей-то компании, Джерин не выглядел тем, кто нуждается в дружбе. А спросить… Энтис подозревал, что в его исполнении вопрос прозвучит не как спокойный интерес, а как умоляющее «Ты пойдёшь на Путь Круга со мной? Ну согласись, ну пожалуйста!!!»

От этой картины ему делалось и смешно, и неловко. Представить полный притворного изумления взор Джера Ситтина, выразительно поднятую бровь и саркастичную усмешку было проще простого: он видел всё это много раз. И чаще всего — в адрес Кера. Тут-то и пряталось самое сложное. Любой шаг к откровенности подразумевал, что эти двое — лучший друг и тот, кого в глубине души звал другом он сам, — должны как-то поладить и между собой, иначе Путь втроём разве получится? А они по меркам Ордена почти враждовали. До открытых стычек доходило редко, Джера вообще мало кто осмеливался задевать. Но резкие высказывания Кера о характере и манерах «несравненного лорда Ситтина» звучали всё чаще, а тот умел со столь очевидным презрением посматривать свысока и с опасной мягкостью улыбаться, что слов и не требовалось.

Но на Энтиса он никогда не смотрел так. Наоборот, его улыбка становилась другой — ясной. И это придавало смелости хотя бы в мыслях: если разговор по душам с Кером вообразить невозможно, слишком уж много там намешано тайн, а как это получилось, он и сам не понимает, — то может, его послушает Джер? Согласится не дразнить Кера своей высокомерной манерой, а просто с ним говорить — как говорят иногда они двое после боёв, в тайниках Энтиса, которые неведомо как Джер все вычислил и находил его моментально. Правда, и ему перепадали едкие усмешки Джера и полные иронии оценки и этих боёв, и причины, по которой бои происходили. Но Энтису казалось, Джер не презирает его на самом деле, а весь этот яд и уколы — лишь его способ заботиться. Такой уж он человек. Воин. Мечи режут…

И эту истину он стремился постичь на опыте снова — близилась зима, а с нею, он был уверен, и опасные ночные сражения. Но опасность манила его, очаровывала… он ждал первой зимней ночи, казалось, с мига, едва год назад завершилась последняя. Ждал боёв открытой сталью в полутьме заброшенного зала, рассеянной лишь сиянием звёзд. Ждал того, кто почему-то однажды решил разделить с ним запретный танец. Испытать с Джером все новые приёмы и уловки, выученные у старших — и придуманные самим. То, что отработано на площадках, и кое-что, никому ещё не показанное… то, что он берёг для зимы. Энтис не сомневался, у Джера тоже есть чем его удивить в сражении. Но ждёт ли он возможности вновь поиграть в рискованную игру на грани — или важен и тот, кто разделяет игру? Этого Энтис не знал. И гадать боялся.

На сей раз в полночь они подошли к дверям одновременно. Едва улыбаясь друг другу уголками губ, уверенные в себе и в своих новых, отточенных за год воинских талантах. Последний год детства: по тефрианским меркам с пятнадцати лет человек считается уже достаточно взрослым для любовных ласк и даже для супружества. А дети Ордена, едва им исполняется пятнадцать, имеют право пройти первое посвящение, получить белый плащ и с ним звание лорда — и стать Рыцарями не только для братьев и сестёр и в собственном сердце, но и по мнению людей и законов всего Тефриана.

Джерин, кстати, перешагнул порог пятнадцатилетия ещё полгода назад, в середине осени. Но пока к белому плащу не стремился. Почему, Энтису очень хотелось узнать, но он не спрашивал: вдруг правда не та, чтоб запросто разболтать, а не ответить вовсе — выйдет грубо, так с друзьями не поступают. А они ведь уже друзья… кажется?

Бесспорно одно: если бы Джер собрался пройти, то ему, безупречному во всём и среди ровесников не знающему себе равных, кроме разве что Энтиса Крис-Талена, это удалось бы с лёгкостью. Значит, не хочет. А хочет ли он сам? Энтис так и не знал. Но одного он хотел точно: уйти на Путь Круга в свой день рождения. В компании Кера, раз уж позвал, — но и Джерина, непременно. Молчаливого, ироничного, непонятного… друга. Это он за зиму решил твёрдо: пускай он-то для Джера просто соперник, единственный равный и готовый нарушать правила ради азарта и мастерства, но Джер для него друг. Друзьями не разбрасываются.

Однако прошла зима, а завести разговор об общем Пути у него так и не получилось.

_ _ _

Весна всегда была радостной — и оставалась такой для всех, кроме него. Он слонялся по замку, не зная, куда себя деть, и тосковал. Время для откровенной беседы было упущено. А как говорить с Джером не зимой, он почему-то не понимал: словно для этого требовалось особое время и место, но он не знал такого места. А просто подойти и позвать — хотя бы в один из своих тайников в саду, отлично Джеру известных, но где никто другой их не найдёт, — не мог. И лёжа в главном тайнике, самом секретном, он думал: вот если бы Джер сам пришёл, как когда мне поранили руку…

Всё это выглядело так глупо, что он злился на себя, одновременно над собою посмеиваясь, но делу насмешки и злость не помогали. Тем более, Джер, и так-то не очень общительный, стал и вовсе неуловим — на занятия не являлся, в общие покои не заходил (Энтис проверял, стараясь не привлекать внимания к новой привычке отдёргивать на окнах занавески) — и где его выловить? А пойти в комнаты лорда Ситтина он не мог тоже. Хотя все в замке преспокойно ходили в гости друг к другу, особенно ребятишки, а отец Джера нелюбовью к гостям вовсе не был известен.

Но это вышло бы… не так. Невообразимая глупость, сердито думал Энтис, но продолжал молчать, грустить и тосковать об ушедшей зиме.

А потом совершенно случайно он заметил, как Джер с арбалетом (достаточно крутым даже для взрослых, а для мальчишки — сравнимым с его собственной знаменитой арасинкой) выныривает из укромного уголка парка: без цветов, фонтанов, беседок и дорожек, с зарослями неподстриженных колючих кустов и узловатых деревьев, поэтому любителей гулять там находилось совсем мало. Но удивил Энтиса не интерес Джера к такому неуютному местечку (это как раз он понимал отлично), а арбалет. Охота в Тени запрещалась. Тогда что?

Проследить за Джерином, мастером ускользать и подмечать детали, было нелегко — настоящий вызов. А если бы Джер заметил его манёвры… об этом Энтис попросту решил не думать. Ничего, Джер его тоже не раз выслеживал, с него должок. А потом, таилось в глубине его самых скрытых мыслей, если Джер поймает меня, то спросит, а тогда спрошу и я… и попрошу… и он не сможет не согласиться! Но поскольку рассудком-то Энтис отлично понимал, что Джер ещё как сможет не согласиться, то и не загадывал.

Главное — проследить, и у него получилось. Загадочный Джерин нашёлся на крохотной лужайке, зажатой меж толстых стволов и спрятанной от глаз высоким кустарником. Но на одном из деревьев висела мишень, и ещё несколько аккуратной стопочкой лежали у корней: видно, уже непригодные. Восхищённо следя за стрелами, неизменно летящими в центр мишени, наблюдатель в хрустком сплетении ветвей взывал ко всем знакомым богам, чтобы стать неслышным, и кто-то из них ему помог: стрелок не обернулся. А завершив тренировку, собрал стрелы и ушёл, явно довольный собою, тихонько насвистывая.

Энтис, приникший к огромному вязу, тоже чувствовал себя довольным, воистину победителем: план придумался вмиг. Правда, придётся проскользнуть по самому краешку заповеди истины, но кто не рискует, не выигрывает танцев — орденское присловье, знакомое с детства. А он проигрывать не намерен!

У плана имелся и ещё скользкий момент: прийти сюда следовало, опередив Джера на час, не меньше, и всё это время тщательно мазать по мишени: не совсем мимо, но и в яблочко не попадая. А это требовало внимания и точного расчёта: стрельбой Энтис не увлекался, но не потому, что не получалось — ему просто было неинтересно. Именно это и стало основой его замысла: в состязаниях стрелков он не отличался, промахи Джера не удивят. Но для этого промахи должны выглядеть естественно и ни в коем случае не перемежаться с удачными выстрелами: такой мастер, как Джер, мигом учует притворство, а тогда плану конец. И он почувствует себя ещё более странным и смешным, чем теперь — выстраивая сложные схемы лишь для того, чтобы с братом, знакомым с шести лет, попросту поговорить.

Или… не попросту. И не только. Но и этого Энтису, увлечённому слежкой и лежанием в засаде, обдумывать совсем не хотелось.

К счастью, Джер отличался педантичностью и стрелять ходил в одно и то же время, так что прийти на полянку за час было легко. Сложнее оказалось сперва найти подходящий лук: с виду достойный, но качества не лучшего. Недостатки оружия не должны быть заметны сразу, не то Джер догадается. Или просто пойдёт и принесёт такой, что с ним и неопытный стрелок управится вмиг — на том и конец плану. Хотя особым опытом Энтис не мог похвалиться, но на занятиях-то стреляли все, а как быстро он усваивает всё, относящееся к оружию, Джер знал отлично. Разыгрывать неумёху и так-то непросто, да ещё не вызвать подозрений у человека, который отличается редкой наблюдательностью, особенно во всём, что касается Энтиса и его боевых навыков — он в том не раз убеждался.

Поэтому пришёл он даже раньше, сразу после обязательной утренней тренировки. И до полудня учился новому для себя искусству: проигрывать, но незаметно. И в успехе вовсе не был уверен: ему казалось, движения выдают его, слишком скованные и нарочито неверные. Джер решит, что он… кто? Идиот? Кто-то очень странный, это уж наверняка… От этих мыслей точность выстрелов страдала и без притворства.

— Чуть выше плечо.

Он вздрогнул, тоже всерьёз, и стрела улетела далеко в сторону: Джер приблизился из-за спины бесшумно, как кошка.

— Я тут… нашёл место, где не увидят. У меня не очень получается.

Всё сказанное было чистейшей правдой: то, чего он хотел, получалось «не очень». Мягко говоря.

Джер невозмутимо кивнул.

— Я тоже здесь стреляю. Когда глазеют, какое удовольствие. И к состязаниям лучше быть лошадкой потемнее, — он усмехнулся. — Ты к ним готовишься? Тебя-то вовсе в расчёт не берут. Удачно.

— Нет, — искренне удивился Энтис. — Я и забыл о них. Стрелять — не моё. Просто захотелось… попробовать. Но ты видел.

— Нормально, — спокойно отозвался Джер. — Не сразу же всё и в яблочко. Тут есть свои тонкости. Гляди.

Он вскинул арбалет, казалось, вовсе не целясь, и выпустил пяток стрел подряд — казалось, они легли в центр мишени одновременно. Энтис присвистнул в восторге: такого он прежде не видел. Повторить движение неточно оказалось вовсе не трудно. Стрела вонзилась на стыке белого и золотистого круга, и хотя вышло как надо, он ощутил укол огорчения.

— Левая рука, — сказал Джер, откладывая арбалет в траву, и снял перекинутый через плечо длинный лук, — Вот, видишь?

Энтис видел. И ощущал: спустя час выстрелов именно эта рука болела, негодуя на непонятные уловки лучника, упорно продолжающего держать её не как положено. Золотой круг, чёрный круг, краешек белого, золотой снова. Мимо. Золотой.

Джер вернулся от мишени с собранными стрелами. Энтис вздохнул.

— Я стараюсь.

Заповедь не пострадала: старался он вовсю. И правда уже чувствовал себя виноватым: влез в чужое убежище и мешает другу тренироваться. Плюнуть уже на все эти фокусы и нормально вместе пострелять, хоть Джеру будет польза…

Грудь Джера коснулась его спины, на руки легли пальцы в тонких кожаных перчатках. Энтис от неожиданности резковато откинул голову, едва не задев затылком подбородок Джера. Тот был выше, но почему-то сейчас Энтису казалось, что они вровень, совсем одинаковые. Дыхание Джера было тёплым. А пальцы твёрдые, но осторожные.

— Вот так, — негромко проронил Джер, направляя его, слегка разворачивая и его руками наводя стрелу. — Понимаешь?

— Да, — выдохнул он. Стрела вошла в белое, но он едва заметил это: весенний лес вдруг заполнил его сознание сотнями шорохов и оттенков, в воздухе плыл терпкий сладковатый аромат каких-то трав. Острый, волнующий. Прядь волос Джера, ветром выдернутая из аккуратного хвоста и касавшаяся его щеки, тоже стала частью этого лесного запаха.

— Покажи ещё, — почему-то тихо произнёс Энтис. Джер так и стоял вплотную, продолжая держать его. А он не знал других слов, чтобы попросить не отпускать.

— Не сейчас. Ты устал. Я чувствовал, как дрожит твоя кисть. И плечи слишком напряжены, вот… — даже сквозь кожу перчаток ладони Джера казались горячими. — Долго стреляешь?

— Да всего пару часов. Примерно.

— Это долго. Надо отдохнуть, а то не выйдет толку, один вред. И пальцы натёр, наверное? — Джер стянул с его правой руки перчатку и вздохнул. Дыхание его тоже было горячим, почти обжигающим, и тоже пахло незнакомыми травами, от которых кружилась голова… и дрожать начинало уже всё, хорошо, что Джер рядом и если что, на него можно опереться…

— Нельзя так, — голос Джера был непривычно мягким, — через боль особо не пристреляешься. У тебя перчатки грубоваты. Наверно, потому и мажешь… надо вот такие, — по тыльной стороне ладони Энтиса легко скользнуло замшевое прикосновение — мягкое, как и тон друга. И он вдруг ощутил сожаление, что между их руками этот тонкий слой замши.

— Хорошие. У меня таких нет, — на самом деле это радовало: его плану препятствия шли лишь на пользу. — Я могу и так. Без них. Если ты говоришь, что долго нельзя, рукам ничего не сделается.

— Ещё как сделается. До мяса сотрёшь. Это тебе не мечи. Ты торопишься?

— Нет, — быстро сказал Энтис. Даже слишком быстро, но сейчас было всё равно. Джер ответил столь же стремительно:

— Удачно. Тогда посиди тут, посмотри. Ты умеешь ловить движения взглядом. И отдохнёшь, и с пользой.

Он наблюдал за полётами стрел, совсем позабыв про обед, и лишь когда Джер снял вторую мишень, подумал, что времени прошло немало, Кер наверняка бегает по замку и саду, разыскивая его, и на площадке надо показаться, чтобы искать не начал уже Мейджис. А это лишнее, особенно за три знака до посвящения.

— Я пойду, — он с сожалением встал, так и не выдумав способа напроситься на новый урок, но сосредоточенно разбирающий стрелы Джер вдруг спас его, обронив:

— Приходи завтра. Я тут с полудня.

— Знаю… — Энтис чуть не зажмурился: ну всё, приплыли! Но Джер словно не заметил:

— Если не хочешь пропускать занятия, могу подождать. Придёшь?

Энтис кивнул и удалился, стараясь шагать неторопливо, чтобы не казалось, будто он убегает, хотя хотелось вмиг исчезнуть, как вэй. Полным растяпой надо быть — вот так проболтаться! И что теперь? Ну да, всё получилось. Только ведь Джер понял, конечно. А если сейчас смеётся… Но на самом деле Энтис не сомневался: в глубине души Джер Ситтин не думает о нём с насмешкой.

Назавтра он снова пришёл пораньше, сам не зная зачем, случайно. Но лужайка не пустовала: Джерин лежал в траве и смотрел в небо. А там плыли подсвеченные солнцами золотистые облака. И в серых глазах Джера струились золотые ускользающие блики, и даже его волосы, брови и губы, казалось, отливали тёплым небесным золотом.

При виде Энтиса он приподнялся, опершись на локти, и улыбнулся.

— Я плохо на тебя влияю. Всё-таки пропускаешь.

— Ай, неважно. За год я выучил столько, что сам могу вести занятия. Да и Кер расскажет, что там было. Если надо, поможет.

— Не знал, что тебе требуется помощь, — хмыкнул Джер. Это был отличный повод завести тот самый разговор, но пока Энтис подыскивал слова, Джер встал и вытащил что-то из кармана:

— Надень. Хочу посмотреть, впору ли.

Энтис удивлённо сжал в ладони пару тонких перчаток — серых, как сталь… как глаза Джерина.

— Твои? А сам как же? Оставь себе, я-то не собираюсь на состязания!

— Мои вот, — Джер небрежно выдернул вторую пару из-за пояса, — а это тебе. Примеришь?

Его рука бережно легла Энтису на запястье. Перчатка плотно облила пальцы вышитой замшей.

— О… спасибо. Красивые… Но это ведь не то, что берут в одёжной или меняют. Отец подарил?

— Сам достал вчера. Всё можно выменять, если знать цену. Носи, раз нравятся. Хорошо, что у нас руки одинаковые, мерил-то я по себе.

— Тебе сшили специально?! — Энтис любовался подарком со смесью смущения и восторга. — Но за что же? Кожевники пустяк не возьмут! Мне за уздечку пришлось знак давать уроки сражений.

Джер усмехнулся.

— Порой хватает пары-тройки имён в ожидании состязаний.

— Ты сказал ему, кто вверху списка? Но гарантии-то нет. Побеждают и тёмные лошадки.

— Конечно. Да он в курсе. И всё-таки моё мнение стоит немало. Перчаток уж точно!

Энтис ответил согласным смешком: подсказка одного из лучших воинов замка могла бы потянуть и на три пары. Правда, возникал скользкий вопрос честности такой ставки, но соблюдает ли кожевник заповеди, решать лишь ему. Не каким угодно советчикам. Делай что хочешь и будь готов отвечать за последствия — первая фраза в книге Канонов…

Джер взял его вторую руку и осторожно натянул перчатку, затем старательно разгладил морщинки — которых, впрочем, не было. Он почти не ощущал на коже ничего, кроме пальцев Джера. И солнца.

— Попробуй, — Джер кивнул на мишень. Энтис попробовал — даже вполне честно, но портить тетивой новые перчатки так не хотелось, что стрела ушла в землю, вовсе не долетев до цели. Это выглядело слишком несерьёзно, и второй раз он целился взаправду, едва не забыв, зачем на самом деле затеял всё это: теперь стрелять было намного удобнее. Джер не просто отдал свои запасные, а потратил время и усилия на уламывание не особо доброго мастера — и ведь мало того, что убедил сшить, а поторопиться, отложив прочие заказы… Показать, что подарок и впрямь пошёл на пользу, было бы единственным достойным способом отблагодарить… и попросту правильно… об иных способах он старался не размышлять. И тщательно кладя три стрелы у кромки внутреннего чёрного кружка, он отчасти жалел, что меткостью пока нельзя похвалиться. Джер с невозмутимым видом встал за его спиной вплотную, как вчера, и сожаление испарилось.

Он словно плыл в тумане, при этом чувствуя всё так остро, так странно. Уверенные и почему-то вновь горячие руки на руках и запах трав… он всё время ощущал, что вокруг пахнет какими-то сводящими с ума травами… и толком стрелять не мог уже по-настоящему.

И всё-таки Джер терпеливо показывал снова и снова — и назавтра, и дальше. Больше они не сговаривались, Энтис просто приходил. Иногда лишь следил, как стреляет Джер — красиво и потрясающе точно. Чаще брал лук и сам — едва удерживаясь, чтобы не выдать своё подлинное умение, тем более что почти промахиваться под пристальным взором друга требовало и впрямь немалого мастерства. Но он слишком хорошо понимал: едва игра в неудачу закончится, поводов сюда шататься у него не останется… удобных, спокойных, не требующих ни слов, ни изменений их молчаливой вроде-бы-дружбы. Слова понадобятся. А может, и не только. И хотя именно за тем он всё и затеял, но давнее прочное недоверие держало его. Недоверие ко всем до единого жителям замка Эврил, знавшим обстоятельства смерти супругов Крис-Тален. Всем, кто знал: любить их сына опасно, это заканчивается огнём. Всем, кто не подошёл в тот день, когда и он отчасти умер вместе с отцом — в одиночестве.

Правда, был Кер. С самого начала и до сих пор. Но Кера сам Энтис особо не подпускал. Кер просто не понимал. С его наивной прямотой и бескрайней откровенностью — Кер мог и вовсе не примерять на себя то, что сталось с двоими людьми, которые Энтиса любили. Но в какой-то миг он примерит… и Энтис не знал, хочет ли оттянуть этот миг на годы или пусть уж случится поскорее. Кер умный, он задумается, сопоставит — и отойдёт. Аккуратно в сторонку на шажок, и дружба братьев, рождённых в один день, закончится.

Но Джерин казался другим. Почему-то. Скрытный, холодный, непонятный. Гордо вскинутая голова и надменная улыбка. И отвага во всём, за что ни брался, и череда удач и побед. Энтису не верилось, что Джер испугается тоже.

Но и он не пришёл шесть лет назад… но может, с надеждой думал Энтис, тот детский страх прошёл? Джер безоглядно бросается в опасности — бои со сталью, состязания со старшими и нарушения правил… и день за днём спокойно подходит, руками Энтиса наводит стрелы на мишень, почти обнимая, и значит, не боится? И тогда надо и ему осмелиться заговорить.

Об общем с Кером дне рождения и Пути Круга. Вместе… втроём. О том, что дружбе пора перестать быть тайной.

И всё же он молчал; молчал и, танцуя на грани заповеди Истины, старательно мазал мимо центра мишени, но только пока Джер смотрел: когда тот стоял за спиной, целился и стрелял вместе с ним, этого не получалось.

— Не понимаю, — Джер сидел в траве, обхватив колено руками, и сосредоточенно наблюдал. — Ты словно не можешь поднять плечо, как надо… и отвести локоть… Но едва берёшь меч, ты неподражаем. Ловишь на лету.

— Лук не моё, — виновато пробормотал Энтис, чувствуя себя очень странно. — Мало простора… вот и не выходит.

— А когда я рядом, то простора куда меньше, — хмыкнул Джер. — Но тут всё начинает выходить.

— Так если ты показываешь, я не могу сделать неправильно.

— Мне нетрудно ещё показать, — Джер гибко распрямился и прошёлся по поляне, собирая стрелы. — Хочешь?

Энтис рассмеялся — смущённо, но едва скрывая радость и теряясь от этого. Джер с усмешкой покачал головой:

— Хочешь всё-таки на состязания? Ты проигрывать не умеешь!

Энтис поймал миг, когда ладонь друга легла на сгиб его руки, и пустил стрелу в полёт легко, почти не целясь. Она вошла точно в алый кружок в середине, а он выстрелил ещё дважды, улыбаясь краешком губ и представляя лицо Джера — почему-то в уверенности, что и тот не хмурится и не досадует, видя тройку стрел в «точке огня», а улыбается.

Потом они стреляли одновременно, стараясь попасть стрелой в стрелу; отходили от мишени так далеко, что едва её видели, и натягивали тетиву, соприкасаясь плечами; сбивали листья с деревьев; иногда целили в просветы меж ветвей, и тут было важно, наоборот, не повредить ни листика… лишь самую чуточку Энтис уступал победу — на волосок. Понимающая усмешка Джера согревала его, и слов, казалось, уже не требовалось. Шла весна, но они двое будто застыли в одном тёплом безмолвном дне, в золотых брызгах солнц, пронзающих листву в секунде от лета.

— Осталась неделя, — заметил Кер, шагая возле него к боевой площадке. Энтис ушёл в раздумья о солнечной жаркой бездонности столь глубоко, что не сразу осознал, кто сопровождает его и о чём ему говорит.

— До чего осталась?

— До нашего дня рождения, — удивлённо напомнил Кер, — и посвящения. И до состязаний Трона заодно.

Посвящение. Путь Круга. Ну всё, тянуть дальше нельзя, обсудить общий Путь необходимо сегодня, прямо сейчас. Убедить Кера завершить нелепую детскую вражду и вести себя с Джерином мирно, а уж тот сделает, как попросит Энтис, когда они завтра придут стрелять и поговорят. Наконец. Ведь Джер его друг, теперь он не сомневался. Эджейан… мысль о том наполняла его душу терпким искристым весельем.

— Ты в списках мечей и скачек, а теперь и стрельбы? Вроде не собирался. Хотя при твоём умении держаться в седле ты на скаку попадёшь куда угодно, сияющий вверху всех списков! Представляю, как бесится несравненный лорд Ситтин, чьё имя ты вниз подвинул. Рядом, но не выше — ему это кость в горле… хотя ты ею был всегда.

Энтис молчал, понятия не имея, что ответить: убеждённость Кера казалась несокрушимой, и в людях он разбирался куда лучше, но не в этот раз. Но как же ему объяснить?!

— Почему?

— Мне откуда знать, — презрительно фыркнул Кер. — Он такой с детства: всех обойти, быть всюду первым. А ты просто лучший, и всё. Он и не успокоится никак. Где ты, там и он непременно. С кем из старших сразишься, и он сразу с вызовом лезет.

— Тебе кажется, — неуверенно бросил Энтис.

— Да ладно. На таблицу глянь, — Кер кивнул на стенд, плотно увешанный разноцветными списками, — ни разу не было, чтоб он не шёл с тобой вровень. Случайно так не бывает. Ни одного твоего соперника не пропустил. От зависти скоро позеленеет. Вот после состязаний полюбуемся, ты же победишь. Наши все за тебя, и девочки тоже!

— Ну да, — протянул он, лишь чтобы Кер замолк и дал сосредоточиться, найти верные слова. — Конечно, но только, знаешь…

Но продолжить не вышло. Его перебил вкрадчивый голос, полный яда и льда:

— Болтать ложь опасно, Арайн. Что ты не Рыцарь по сути, я подозревал всегда. Но рискни доказать обратное. Вызываю. Прямо сейчас. Меч, полагаю, ты удержишь? В отличие от языка.

Энтис ошеломлённо замер, переводя взгляд с Кера, враз побледневшего, с полными гнева глазами, на Джерина — невозмутимого, как всегда.

— Джер, ты не можешь его вызывать. Он тебе не соперник.

— Об этом стоило думать до того, как распускать язык. Мы ровесники, запрета нет. И он внезапно разучился говорить? Я отменю вызов — если он сейчас извинится. Громко. И убедительно. Признав, что солгал. А затем обсудим искупление.

— Я говорю правду всегда! И за эти слова ты мне должен извинение, а не я тебе! А в бою ты ничего не докажешь, кроме своего мастерства, и я в твои игры играть не собираюсь!

Джерин рассмеялся. Так холодно, что даже воздух зазвенел морозом.

— Как смело, Арайн. Как достойно. Лжец и трус — отличный пример Рыцаря. Ты воистину готов к посвящению.

— Джер, — тихо сказал Энтис, чувствуя себя на краю скалы, осыпающейся в пропасть. — Хватит. Если он и неправ, то ложь тут ни при чём.

— Если? — от интонации Джера и впрямь можно было замёрзнуть. — Ты полагаешь? Ну, раз так, я тоже могу быть неправ. И вызов не заберу. Бой. Или извинение. То и другое — немедленно.

Вокруг уже собралось немало народу — конечно, все держались поодаль, но смотрели и слушали вовсю. Участников действа знал весь замок, неприязнь Кера Арайна и Джерина тоже не была тайной, но столь откровенных ссор прежде не случалось. И само собой, все сейчас гадали о причине. И глядели на Энтиса вопросительно. А ему хотелось исчезнуть. Нет, отмотать назад время и разговор отменить…

— Принимаю! — отрезал Кер. Зелёные глаза сверкнули с тигриной яростью, вполне оправдывая детское прозвище. — Ну давай. Покажи своё рыцарство!

И тут Энтис, сам не желая того, шагнул вперёд, заслоняя его от Джера… или наоборот, Джера от него? Неважно. Всё сошлось в точку, в миг невозврата, когда выбора попросту не было.

— Я принимаю вызов за него. Я должен… — он поморщился в отчаянной надежде объяснить: — Это неравный бой. Я обещал их останавливать.

— Не должен. Не тот случай. Не влезай сейчас.

— Не могу. Прекрати это. Обменялись злыми словами и разбежались, и всё.

Джер скользнул по нему неясным взглядом и сухо усмехнулся.

— Всё будет, когда он извинится. При всех скажет, что солгал. Это не твоё дело.

— Моё, раз он мой друг.

«И ты тоже», едва не вырвалось у него, но смех Джерина заткнул ему рот.

— Сочувствую подобному вкусу в выборе друзей. Но помочь не могу. Отойди.

В его голосе мелькнула — или почудилась — едва уловимая мягкость:

— Это между ним и мной. Не встревай.

Энтис провёл языком по губам, окунаясь в золотой жар полянки, чувствуя руки на своих руках, тёплое дыхание.

— Если не отступишь, я буду драться за него. Тебе это надо? Дышать, танцевать и любить нельзя понарошку.

Кривая усмешка обжигала, словно острый перец или несита. Словно не Джер, а он так смотрел, так усмехался.

— О да. О чём и речь. Прошу: не лезь. Пусть раз в жизни за свои слова заплатит. Всерьёз.

— Я сказал, — произнёс Энтис бесстрастно. — Вызов принят. Если не возьмёшь его назад, жду завтра здесь на рассвете.

Усмешка стала ещё более жёсткой и ядовитой. Джер Ситтин церемонно кивнул — движение и даже взмах ресниц дышали издёвкой — и ушёл, широко шагая. Зрители поедали их глазами, затаив дыхание: казалось, тут собралась добрая половина замка, включая детей, мастеров и служителей. Энтис распрямил плечи и с вызовом откинул голову назад, хотя если бы мог, он бы стал невидимым.

— Крис… не надо. Я сам приду. Ты же не хочешь… и я правда говорил…

— Тебе тоже повторить дважды, что я намерен делать? Всё. Не хочу обсуждать.

И развернувшись, ушёл тоже — медленно, невозмутимо, сохраняя на лице маску холода и покоя — пока не оказался в лифте один, и тут выученные у конюхов ругательства полились сами, яростным шёпотом и рычанием, а глаза щипало, но он всё это остановил — сын рода Крис-Тален, без недели посвящённый лорд, не должен опускаться до того, чтобы ругаться и тем более, плакать из-за предательства. Даже в одиночестве.

Он даже не зашёл в комнату — почти бегом кинулся в тайное убежище на крыше и там упал на старое одеяло, глядя на расплывающиеся в глазах облака. Потом начали появляться и звёзды, а он всё лежал и думал… ни о чём — хаос мыслей перекрывала пылающая едким огнём обида. И злость. Вторую он разжигал сам, кормя воспоминаниями: презрительный голос, холодный взгляд. И в то же время прекрасно осознавал: всё пыль по сравнению с надеждой, что Джер передумает. Не придёт. Или лучше придёт и скажет: я не стану сражаться с тобой, если цель не моя победа, а твоё поражение, потому что так сражаются с врагами, а мы не враги. А дышать, танцевать и любить нельзя понарошку…

На крышу вылез Кер с тарелкой какой-то еды и дымящимся кувшином и осторожно сел рядом.

— Я тебе ужин принёс. Заодно с обедом.

— Не хочу, — бросил Энтис, опуская веки: прозрачный намёк, что общество друга сейчас лишнее.

— Я сам с ним станцую. Это правда моё дело и его. Давно. Я разберусь сам, сейчас никому не надо вставать между нами.

— Я дал слово, — не открывая глаз, процедил Энтис. — И теперь это уже между ним и мной.

— Нет. Крис, послушай. Я зря это о нём говорил. Я же не знал, что он рядом, а то молчал бы. И раз он так завёлся, то неспроста ведь. Если я сказал неправду, то у него есть право на искупление, и тогда пусть бой. Мы же воины оба. Я ему равен, иначе какое мне посвящение.

— Ты ему равен. Без вопросов. Но драться не будешь. На вызовы из мести отвечать нельзя. Ты ещё сбегай извинись перед ним. Говорить, что думаешь, не запрещается.

Кер помолчал. Энтис слышал, как тот хрустит костяшками пальцев, с силой сжимая руки.

— Крис. Это не было то, что я на самом деле думал. Я не очень-то думал. Ляпнул что в голову пришло. Ну знаешь. И думал или нет, какая разница, если я неправ. Может, извиниться и следует.

Энтис всё-таки привстал и поглядел на друга в упор. Переполнявшая его злость рвалась наружу, уже пугая его самого. Хуже всего, что он не понимал, на кого же больше всего злится.

— Ты свихнулся? Может, и в эллин побежишь по его приказу? Рыцарь делает что хочет. А не что велят, пугая вызовом! Хочешь, чтоб все теперь решили, будто ты его боишься? И я заодно?

Кер мрачно смотрел на свои стиснутые руки.

— Я-то не боюсь. Потому и должен с ним станцевать. Но уж о тебе никто не подумает так сроду.

— И о тебе, — отрезал Энтис, осознавая абсолютно ясно, что беседу надо заканчивать, а то и он наговорит Керу такого, что потянет на вызов: во всём, что рвалось с языка, слишком много было яда, желания ударить, причинить настоящую боль. А Кер при чём? Лучше приберечь это до танца!

— Я его не выношу с детства. С этой его усмешечкой. С манерой лезть куда не просят, смотреть свысока, судить всех по себе. Быть первым и несравненным напоказ. — Кер хмуро ронял слова, не поднимая глаз от тесно переплетённых пальцев. — Я могу быть к нему несправедлив. Но не вру же!

— Будто бы кто-то спорит. Он не имел права обвинять тебя. И вызывать с угрозами — тоже.

«И хватит об этом, оставь меня в покое!» — едва не ляпнул он, но кажется, Кер и так услышал в его тоне именно это, потому что больше не сказал ничего — со вздохом встал и ушёл. Энтис снова лёг на спину и принялся смотреть на звёзды, сверкающие сегодня особенно ярко — до слёз…

Заснуть он так и не смог, и съесть принесённый Кером ужин — тоже. На назначенное место едва ли не прибежал, сам на себя сердясь за это — словно ему не всё равно! Но ему было не всё равно, и солгать себе он не мог. Джерин должен прийти раньше, как и он, должен отменить танец. Не надо никаких объяснений и извинений, вообще не надо слов, они полны тумана и фальши; просто пусть усмехнётся, как на полянке во время стрельбы, и уйдёт молча, а он… видимо, пойдёт следом. И тогда Путь… видимо… придётся делить лишь с одним. Кер огорчится. Обидится. Но кто, если уж честно, ему виноват?! Сам же сказал: не выношу его. Ну вот и не придётся мучиться и выносить!

Но раньше Джер не пришёл. Появился точно в миг, когда главное солнце полностью вылезло из-за горизонта и обосновалось на небе столь же основательно, как его старший братишка, давно уже озаряющий Тефриан неяркими лучами цвета золота с оттенком крови.

Вокруг болтались какие-то люди, детишки и взрослые; Энтис едва замечал их. Джерин смотрел на него, касаясь ладонью рукояти меча, пока не выпущенного из ножен. Он отвечал безразличным взглядом — холодный, спокойный. Готовый к танцу — к бою.

— Крис! — Кер едва ли не крикнул его имя, подойдя вплотную и протягивая руку к его руке, уже обнажившей оружие. Но Энтис просто его отодвинул и поднял меч в знак готовности к бою.

И словно никого не стало поблизости, лишь они с Джером вдвоём. Так знакомо. Так незнакомо. Они изучили движения и приёмы друг друга до мелочей и могли бы зеркально отражать их; Энтис почти видел, что сделает Джер, куда шагнёт, как повернёт кисть, как парирует. И зная, что виден столь же ясно, ускорился до предела и скользил по площадке стремительной гибкой тенью, со всех сторон атакуя, ловя малейшее замешательство соперника и рискуя как никогда, чтобы стать непредсказуемым, сбить с толку, вырвать ошибку. А затем ещё и ещё.

И не сразу понял, что Джер не очень-то старается. Его обычный стиль был резким и напористым, и скоростью он Энтису не уступал, но не сейчас: по сути, он лишь защищался, нападая вполсилы, как делают, тренируя детишек. Уворачиваться и перехватывать у него выходило ловко, как всегда, но в этом танце он будто решил отстраниться, остаться наблюдателем, по чистой случайности держащим меч. И с каждым мигом его странной игры Энтиса всё сильнее охватывало золотисто-алое бешенство. «Смотрит свысока», сказал Кер… о да, иначе, чем высокомерием, это не называлось. Пренебрежение к сопернику на глазах у всех, не бой на равных, а снисходительные уступки, как в танце с малышом… Растерянное «как он может?» почти сразу сменило «как он смеет?!» — и он рванулся в сокрушительную атаку, вовсе не думая больше ни о чём и не чувствуя ничего, кроме унижения и ярости от того, что его предали дважды: навязав бой и показав всему замку, что не считают его достойным партнёром для танца.

И вдруг всё закончилось — как-то сразу, бесповоротно. Он ещё не завершил выпад, когда понял, что сейчас Джер и не увернётся, и парируя, меч не удержит. И бою конец: по правилам тот, кто обезоруживает противника, побеждает. Вот только все вокруг видят ясно, как и он сам, что дырявый сен цена такой победе, которую ему отдали готовенькой, как малолетке.

В последний миг он успел отпрыгнуть назад, едва удержав равновесие, и бросил свой меч к ногам Джера, почти услышав металлический звон, который никак не могла издать деревяшка. А потом развернулся и молча ушёл, спиной и затылком ощущая, как поражённо зрители молчат ему вслед. Поединки не заканчивали так. Протянуть сопернику своё оружие, предлагая коснуться эфеса, было не просто привычным жестом — это ещё позволяло проигравшему сохранить лицо. А победителю — хотя бы формально увериться, что дрался он не с недругом, а с товарищем, которому доверяет, и неприязни исход боя не вызвал.

Бросить меч означало сдать победу. Так поступали порой, хотя и редко, и в этом случае ритуальная вежливость становилась ещё более важной — настоящей. Но сдавать бой, по сути выиграв, и не уронить, а демонстративно швырнуть оружие, после чего без единого слова уйти — Энтис никогда не видел, чтобы кто-то делал так. Оскорбительнее разве что открыто назвать соперника бездарем, не стоящим даже того, чтобы у него выигрывать.

Но он не хотел никого оскорблять. Он не хотел ничего, только прекратить всё это и исчезнуть отсюда. Сунув руки в карманы, он ощутил, как к пальцам правой что-то вроде прилипло; он раздражённо выдернул и стряхнул это на землю, не замедляя шаг, — и лишь тут понял, что из-под сапога выглядывает перчатка, подаренная Джером. Но не остановился и не стал поднимать. Вот так? Ну и плевать. Отлично… Никто не видел, как вторую перчатку он стиснул в кармане до боли в пальцах. Никто не окликнул его, даже Кер, и это было прекрасно: сейчас трогать его было попросту опасно. Ярость из алой стала слепяще-ледяной, белоснежной. Вот только направлена она была уже на самого себя. Что думает Джер и с каким выражением смотрит вслед, представлять не хотелось.

Укрывшись в покоях, он с грохотом захлопнул за собой дверь и задвинул засов. Ещё не хватало, чтобы Кер явился с едой, вопросами и утешениями. Впрочем, что его утешать? Он же победитель! Пусть лишь потому, что противник не снизошёл до того, чтобы честно с ним сражаться, но не всё ли равно? Формально он от этой лживой победы отказался, пусть Джер наслаждается, если так хотелось вранья при всех — если его гордость способна ради первенства на всё, пускай получает свою верхнюю строчку в списках. Неплохой результат — полюбоваться на валяющийся у ног меч Энтиса Крис-Талена!

Через час он сорвался с кровати и отодвинул засов: если Джер придёт, он не должен налететь на запертую дверь. Ещё через час понял, что вот-вот протопчет в ковре дырку, и лифтом для уборщиков (чтобы не попадаться тем, кто может пристать с вопросами) спустился вниз и использовал весь свой талант быть незаметным, пробираясь на их полянку.

Там он улёгся в траву и ждал, пока совсем не стемнело. А уходя, вдруг подумал, что надо непременно найти перчатку, она ведь наверняка валяется там же, возле площадки, а если кто-то подобрал, то оставил на столике в оружейке, куда складывают всё, забытое на тренировках. Но там её не оказалось. И на земле тоже: он осмотрел всё очень внимательно. Значит, судьба, говорил он себе, возвращаясь в замок, Джер ведь не пришёл, и больше ничто не имеет значения, ошибка или обман, не всё ли равно. Но назавтра вернулся на полянку и опять прождал до темноты и звёзд. И на следующий день тоже. А потом пристроил на мишень вторую перчатку и ушёл — уже окончательно.

Наутро он понял, что оставшись в покоях, свихнётся, а позволить ногам вновь нести его туда, где бесполезно потратил столько времени на пустые чувства и ненужные сожаления, — нет. Ничьё общество ему тоже сейчас не требовалось, но стоит вылезть на глаза, как кто-нибудь привяжется — и хорошо, если Кер или ребята, их и послать можно, а вдруг Мейджис? Ему уже в деталях тот бой расписали, конечно. А он никаких игр в поддавки в сражениях не приемлет, как и недолжного поведения. Но выносить сейчас ещё и зудение Мейджиса он не мог точно. И выбрав единственное спасение от всех бед, которое никогда ещё не подводило, поспешил в конюшни.

Он уже вставил ногу в стремя, думая: полететь бы, как птица, и кричи во весь голос, смейся или рыдай, ведь услышит лишь ветер… Тут всё и началось. Шумной суеты в Тени всегда хватало, но сейчас в ней появилось нечто новое, необычное… тревожное. Конюхи с оживлённым видом устремились на шум. И он зачем-то расседлал явно недовольную таким поворотом Кусаку и пошёл следом. На затенённую деревьями площадь меж замковых мастерских, к мужчинам, женщинам и детям, окружившим эллин. Всегда немой и бесплотный эллин, который сейчас заполнен.