Глава 2. Пробуждение. Часть I

Они шли по лесу и молчали. Обоим было о чём грустить, а тёплая близость пропала куда-то, и оба страстно желали прервать напряжённое молчание, но не решались. И обед не помог: Вил грыз птичье крыло с видом мученика, терпящего ужасные пытки, да и Энтис, обычно не страдавший отсутствием аппетита, жевал через силу и брезгливо морщился, будто утку не поймали, а подобрали недоеденное за стервятником. И недоумевал: на небе ни облачка, а кажется, всё затянуто тучами без единого просвета. А чему удивляться, самый чудесный солнечный день станет унылым и серым, если у Вила такое чужое, холодное лицо. Правда, он наконец-то заговорил, даже начал шутить… но уж лучше бы и не начинал!

Когда вдали показались верхушки стреловидных башен Эврила, истории у Вила пошли откровенно непристойные, и тут Энтис не выдержал: встал посреди дороги и зажмурился, прижав ладони к вискам.

— Ты что? — Вил нерешительно тронул его за плечо: — Устал? Голова болит?

— Мне тяжело, — тихо отозвался Энтис, — когда ты делаешься таким… далёким. Будто и не со мною. Я таких шуток не люблю, ты знаешь, но говоришь. И вовсе тебе сейчас не весело, зачем же ты смеёшься?

— А что, надо поплакать? Это запросто. Тебе как, на весь лес или потихонечку?

Серые глаза широко раскрылись.

— Милорду слова мои не нравятся? Ну так я ж менестрель. Грязь из канавы. И шутки у меня оттуда, и манеры. Ты не огорчайся, тебе недолго терпеть осталось! Вон твой замок, отсюда видать. Тебе туда, мне назад… к дружкам тех охотничков в гости, отдать, что с тебя взять не успели. А тебе — в ванну с розовым маслом и в шёлковую постельку. Отдыхать от грязи вроде меня.

— А я думал, ты хочешь… Ох, когда ж я поумнею! — Энтис вздохнул. — Я могу дать тебе клятву крови.

Он решительно взялся за рукоять меча. Вил схватил его за руку:

— Погоди. Какая ещё клятва?

— Ты часть моего сердца — навсегда, в Сумраке и Мерцании Изначальном. Если мне и придётся на время пойти в Тень, я вернусь к тебе снова. Ты мне веришь?

Вил опустил глаза.

— Нет.

Он будет молчать, глядя в сторону, или ударит. Лучше второе. Я больше не вынесу его молчания!

Энтис не ударил. Осторожно высвободил руку из его пальцев.

— Вил. Тогда я поклянусь на мече.

— Не надо. — Он поморщился и в полном отчаянии пробормотал: — Я всё равно не поверю. Извини.

Через несколько минут тишины он осмелился поднять глаза. Его друг был невыносимо печальным.

— Разве так говорят мужчинам — ты часть моего сердца? Это для девушек. Что ты хотел сказать мне?

— Любят не только девушек, — с грустной улыбкой возразил Энтис. — Друзей тоже.

— Ты Рыцарь, Энт! А я совсем никто!

— Ты мой лучший друг. И значишь для меня очень много. И ты сражался за меня. И я тебя люблю.

— Почему?! — выдавил Вил, тщетно пытаясь спрятать от него пылающее лицо.

— Не знаю. Почему мы такие, какие есть? Почему я здесь, с тобой? Почему ты мне не веришь?

Вил передёрнул плечами. Мерцание, как бы сделаться невидимым? И снова научиться ему лгать…

— Я никому не верю, Энт. Никогда. Только маме, а она умерла. Не обижайся. Прости.

— Я не… не обижаюсь. — Энтис судорожно глотнул. — Но ты же знаешь, Рыцари не обманывают.

— Других — нет. Только себя.

Ну вот… И самые добрые боги не помогают идиотам!

— Тебе ведь по правде-то не я, а песни мои нравились. Ты и я — это здорово, это как сказка, но она кончается, Рыцарь. Тебе опасно по дорогам шататься. Я тебя не всякий раз смогу защитить, у меня ж Чар, как у младенца…

Вил замер с открытым ртом. Всё-таки сказал. Боги, зачем?! Осталась бы у Энта хоть память о нём хорошая — о том, что та девушка назвала «доблестью». А теперь?! Боль? Отвращение?

— Теперь у тебя есть не только Чар, но и наши уроки, — заметил Энтис. — И вчера ты прекрасно сумел меня защитить. И почему ты берёшься судить, кто мне дорог, кто нет? Уж в своих чувствах я разбираюсь.

Его друг ошеломлённо таращился на него, ушам своим не веря, не понимая совершенно ничего.

— Ты не расслышал? Я касался Кружев. Я чар-вэй. Тебе ясно?

— Нет, — примиряюще возразил юноша. — Ты просто владеешь даром. Ну и что? Я давно знаю.

— Давно? — пролепетал Вил, мечтая раствориться в воздухе.

— Дар струится из-под твоих пальцев на струнах минелы, — Энтис казался удивлённым. — И в голосе твоём он всегда. Мог ли я, слушая твои песни так долго, не увидеть дара?

Вил глядел в землю. Голова кружилась, и ветер был резкий, холодный, а он — лёгкий, как пушинка…

— И что мне делать с тобою?

— Что? — Энтис вдруг рассмеялся: — Ох, Вил! Ну что ты можешь со мной сделать?

— В замок отправить немедля, — полушутя, полусерьёзно предложил Вил. Смех сразу оборвался.

— Но ты же сам сказал, иначе я бы не стал… За то, что я заметил твой дар, ты велишь мне уйти?!

— Надо бы… — Вил сел в траву и устало потёр лицо. — Послушай. Ведь Рыцари вэй ненавидят.

— Я не умею ненавидеть, Вил. А ты никакой не вэй! И Орден не…

— Орден, — перебил Вил, — меня не волнует. Я с тобой говорю. Дар у меня с детства, я без него себя и не помню. Если б нашёлся магистр, чтоб учить взялся… — он вздохнул. — Только кому я нужен?

— Магистрам ученики всегда нужны, — удивился Энтис. — Я думал, им без учеников нельзя. И они всё время ищут и ловят несчастных вроде тебя… — он покраснел. — Прости. Я не хотел обидеть.

— Да ты не обидел. Ищут и ловят не бездомных нищих. За ученье платить надо. Много. Песенками в трактирах столько не заработать. А без денег не вышло. Я пробовал. Полгода как мама умерла… узнал, что один магистр учеников набирает. Не простой, а Луч. Его там все любят. Когда сказал, что учиться к нему иду, носились со мной, прямо как с Рыцарем: сплошь заботы да улыбки. На минелу глядели, но молчком. Я уж было решил — это мне от богов… ну, за маму.

Энтис молча слушал, склонив голову и ломая в пальцах сухую веточку.

— Он не рассердился, не смеялся. Даже обедом покормил. Расспрашивал долго, и вроде не для виду, с интересом. О Ступенях немножко рассказал. А потом лицо будто на замок запер, и дверь открывается. Я на коленях хотел просить, чтоб не прогонял, и долг отдать, чем пожелает, и любую работу делать, спать на полу, есть хоть отбросы… но лицо у него слишком плотно затворилось. Разгневается, думаю, и выкинет носом в пыль. Приятный конец приятного разговора… До сих пор гадаю: может, он проверял? Стоило попросить, он бы и оставил? — он криво усмехнулся: — Ну, хоть выгнал, зато не плёткой. И кучу времени на меня потратил. А к другим я и не совался. Не мог снова вот так… из сказки да в лужу.

Вил посвистел. Слова не шли, а вот ноты сплетались удивительно легко.

— Я думал, ты уйдёшь сразу. А то и всыплешь на прощание.

— За что же? — негромко проронил голос из-под золотистой завесы из рассыпанных по лицу волос.

— Ну, вот дар от тебя таил… — Вил вздохнул. — Не могу я тебя понять! То ни за что злишься, то я тебя обижаю, а ты терпишь, да ещё сам извиняешься. Я давно б рассказал, если б ты не Рыцарем был! Кому охота друга терять? — он слабо улыбнулся: — Где ж я ещё такого друга найду, чтоб клятву крови мне предлагал? А дар, он у меня от отца.

— Он вэй у тебя был? — Энтис поднял голову, недоумевающе хмурясь: — Ты говорил — менестрель!

— И у него был дар. Мне мама рассказала… Вообще она редко о нём говорила. И о себе тоже. Я даже имён их не знаю. Тиин — она сама придумала. Лили Тиин. Красиво, правда? И во всех её песнях имена красивые… — он помолчал. — Навсегда она осталась для меня тайной. Лили — и всё. Но это ж сокращение. Элиан, Лаэлис, Фрелия… да мало ли имён, из которых Лили выходит.

— Леди Ливиэн, — тихо промолвил Энтис, задумчиво глядя на изломанную веточку. — Грустная сказка.

— А потом я решил: и не надо мне никаких магистров. Не для меня это. Живи лет двадцать в одном доме, как на привязи, и делай всё по приказу. И думать-то можно только то, что магистр разрешит. И ведь если и возьмёт, так из милости, а дальше всю жизнь долг отдавай. И слушай, как тебя из грязи по доброте душевной вытащили, а ты, такой неблагодарный, землю под ногами не целуешь.

Энтис кивнул, взволнованно блестя глазами:

— Да, да, правильно! И я бы точно так же решил. Даже сила Чар не стоит достоинства и свободы!

Вил уткнулся лбом в колени. Поверь. Как приятно было бы поверить! Думать: я сделал правильно. И не клясть себя последними словами, что поддался дешёвой гордости и позволил себя прогнать…

— Ты не был бы счастлив, променяв душу на Чар! — Энтис тронул его за плечо: — Ты ведь не жалеешь?

— Не знаю. Неважно. Теперь поздно. Стена разрушилась… я не ожидал. Всё само собой получилось.

— Что получилось? — встревожился Энтис. — Какая стена?

— Это было так сильно. Сияние. Боль. Счастье.

Чёрные глаза, расширенные, неспокойные, глядели на Энтиса, но явно видели не его.

— Всадник-из-Бури мне говорил. И молодой вэй в трактире, он тогда меня угощал, за песни… он с девушкой был. И рассказывал ей о своём пробуждении. Ну и мне заодно.

— Всадник-из-Бури? — Энтис присвистнул. — Твой магистр был сам Этаррис Сальвье?

— Ты его знаешь?

— Он же герой. О нём в книгах написано. Два века назад разразился страшный ураган и потопил бы много кораблей, а он спас всех, рискуя собственной жизнью. Жалко. Я всё-таки думал — и среди магистров есть достойные, добрые люди. Но если он тебя прогнал…

— Не со зла, — заступился Вил, — он сказал, кружево у меня тонкое и не вынесет Ступеней. Но если бы дар мой проснулся, он стал бы учить. Ни один магистр не выгонит того, кто пробудился в его Поле.

— Почему?

— Потому. Тебе не понять. — Вил вздохнул так, словно у него разрывалось сердце. — Это было… как водопад. Ледяной, огненный, поющий сотнями голосов, сияющий сотнями оттенков… и всё проходит, а ты остаёшься. А тени тех голосов, отблески тех красок, они танцуют где-то на краю зрения, на пределе слуха, дразнят, зовут. Непрестанно. Каждая частичка меня — помнит. И рвётся назад, к тому водопаду. Мне пусто теперь, Энт! А те голоса такие прекрасные, такие сладостные!

— Откуда они в тебе?! Пробуждение… — у Энтиса дрогнул голос. — Почему, Вил, почему?!

Вил смотрел в испуганные серые глаза… озёра из рассветного тумана, чистые, тёплые, глубокие…

— Ты что-то сказал, и он тебя ударил, тогда это и случилось. Я отбросил их от тебя силой Чар, вернул тебе меч, спугнул коней. Потом… не помню. Чар ушла, погасла. Дальше я просто сражался.

— Я говорил, что ты способный ученик, — тихо сказал Энтис. — Ты двигался, как настоящий Рыцарь.

— Спасибо. — Вил хмыкнул, слегка краснея. — Моё кружево ожило и запело. И я слышу музыку вдали — и не могу приблизиться. Не могу связать звуки в мелодию, понять смысл… и не могу не пытаться.

— И сейчас тоже? — прошептал Энтис, глядя в сторону.

— Всё время. Меня затягивает в Мерцание. Уносит из Сумрака, из тела. И лес, и ты… будто в тумане. Если я не научусь слышать одновременно и кружево, и звуки Сумрака, я утону там, в переливах Чар. А выучить могут только магистры. Поэтому после пробуждения они никого и не прогоняют.

— А поблизости есть магистр?

— И не один… тут рядом Луч Джалайна. О нём знаешь что говорят? Самый талантливый вэй Звезды и самый строгий учитель. Это значит — где другие только нахмурятся, он шкуру сдерёт и солью посыплет… Я бы к нему не сунулся. Я думал, до Черты тебя провожу и пойду на север. Поищу магистра подальше от Джалайна.

— Я не вернусь домой, — вопросительно заметил Энтис. — Что тогда?

— Да не знаю же! — в отчаянии вскричал Вил. — Трясины Тьмы, перестань спрашивать, что и почему!

— Но тебе нужно, чтобы я остался? — настойчиво продолжал юноша.

— Мне? Трясины, один я не выдержу и знака… — он сжал кулаки, больно впившись ногтями в ладони. — Ничего мне от тебя не нужно. Ясно? И хватит глупых вопросов. Убирайся хоть сейчас, если хочешь.

Энтис взял его за плечи и посмотрел в глаза. Серые озёра сомкнулись с пылающей тьмой и впитали её, как горячий хлеб впитывает капельки мёда.

— Я не хочу, и я не уйду от тебя. И скорее я дам тебе заснуть на моём мече, чем отпущу к магистрам на пытки! Самый строгий или самый добрый — это они различают, а Ступени будут у всех, верно?

— Да, — вздохнул Вил, — само собой… Знаешь, мне неплохо жилось и без Ступеней. Но что мне делать теперь? Позволить песням Кружев увести меня? А как же ты?

Вот оно и вырвалось, главное. Умрёт он — и у Энта один путь: в замок. Доверчивый, и нрав у него не из кротких, и с Лордом Трона не больно ладит… Или он, Вил, ни черта в жизни не понимает, или Энт очень скоро нарвётся на кнут. Нет, нельзя его бросать! Хоть с Чар, а надо выжить. Знать бы ещё, как.

— Вил, — тихонько позвал Энтис, — они хотели меня убить? Тогда зачем… Убили бы сразу.

— А сразу неинтересно. Поймали Рыцаря, да ещё такого красавчика, — надо ж и позабавиться всласть.

— Я у тебя в долгу. — Его голос стал совсем бесцветным. — Но как вернуть, если отдано так много…

— Да ну, оставь. Ты ведь тоже меня спасал. Забудь о долгах.

— Я не могу, — качая головой, прошептал юноша. — А твоё пробуждение?

— А тут ты и вовсе ни при чём. Не волнуйся. Сам разберусь.

Нет. Не разберусь. Сам я лишь потеряю рассудок от горя и пустоты с прекрасными тенями вдали. Ты можешь наполнить мне Сумрак… не оставляй меня! Не оставляй меня… никогда.

Энтис хмурился, словно в тяжёлой борьбе с собой принимал очень важное, бесповоротное решение. Сжатые губы и локоны, упавшие на лицо, делали его похожим на Шера на картинах — могущественный бог, ещё не ставший богом, Шер перед битвой, исход которой, предсказанный в давние времена, неясен и трагичен… Вил с детства привык к грустным концам баллад, выучился не терзаться сердцем из-за гибели героев, да и те герои в восторг его не приводили: пылкие и порывистые глупцы, вот они какие! Потому и гибли. И доверчивые до идиотизма. Храбрости безрассудной не занимать, а с умом не везло беднягам… Но Шер ему нравился — насмешливый, дерзкий, упрямый король, бросивший вызов судьбе. Шера он жалел. Такой жестокий, но и смешной конец: наперекор предсказанию победить в неравном бою — и нелепо умереть от руки предателя, даже не грозного врага, а пакостной завистливой мелочи! Ещё в эллине Вил заметил удивительное сходство Энта с Шером Вечерней Звездой…

— Вил. Тебе надо увидеть… — Энтис говорил медленно и как-то зябко, — одну вещь… книгу. Пойдём.

— Книга? Куда пойдём, в замок?! Разве мне можно? Какая книга, Энт? Ты возьмёшь меня за Черту?

Юноша встал и натянуто улыбнулся. У него были тревожные глаза.

— Она не в замке. Здесь, в Лойрене.

— Книга? В лесу?! Ты спятил?

— Помолчи же! — огрызнулся Энтис и покраснел: — Прости. Ты поймёшь. Надеюсь, я вспомню место. Я был там только раз, давным-давно. Ещё найти бы…

— С твоей-то памятью? — Вил усмехнулся, напуская на себя безразличный вид, и встал тоже. Он шёл, насвистывая птицам, а те подлетали так близко, что задевали перьями его волосы и лицо. Он улыбался их бесстрашию, думая: и он вроде них — лёгкая добыча для хищников, стоит замереть и запеть, но зато он запросто может сорваться с места и улететь. Птички храбро слетаются на его свист — а он, плюнув на привычку осторожничать и не доверять, покорно следует за мальчишкой-Рыцарем с обликом Шера… а иногда Энт до слёз напоминал ему маму. И ведь, кажется, во всём разные: Энт и мама, маленькая, хрупкая, с грустными глазами и тяжёлой русой косой вокруг головы… но с ним, как и с нею, почему-то он чувствовал себя не ребёнком, а сильным мужчиной, обязанным беречь и защищать свою семью. Маму он не уберёг от смерти — и так себя и не простил. А всё-таки жил дальше… но жизни его придёт конец, если он не сумеет уберечь и Энта Крис-Талена. А он даже не знает, от чего его надо беречь!