Глава 20. Взгляд в прошлое. Кусака (часть II)

Сколько прошло времени, он не знал. Хотелось верить, что немного. Двигаться было так больно, что глаза защипало от слёз, но он сумел приподняться, сесть, согнуть ногу — каждое действие заняло целую вечность, и слов, какими он себя заставлял, он никогда ни при ком не повторил бы. Если нога сломана, это очень-очень плохо. Так что не сломана. Ну, поранился о камень чуток. Хватит скулить.

Он часто дышал через рот, ощупывая ступню, стягивая с волос шарф и делая тугую повязку. Ему повезло: кость казалась целой. Но попытка встать вырвала у него глухой вскрик и бросила назад на землю, заодно встревожив и ещё дальше отогнав Кусаку. Так. Стоять нельзя, но если лошадь к нему подойдёт и наклонится, позволив схватить узду, то затем он уцепится за шею и наверное, скорее всего, совершенно точно на неё заберётся. На здоровую ногу опереться, поперёк кусакиной спины лечь грудью, подтянуться и сесть верхом — дел-то на пять сенов. Осталось убедить Кусаку подойти.

А подходить она не желала. Он просил, требовал, умолял. Звал злобной тварью и любимой умной Кусаченькой. Она внимательно на него смотрела с непреодолимого расстояния в пару шагов и ни на волос не приближалась. Раньше шла на зов… он вдруг заметил, что глаза лошади устремлены на его раненую ногу, а ноздри нервно раздуваются, и понял: она чует кровь и боится. Ну… что теперь?

Он не знал. Но знал точно: короткая летняя ночь кончается, а до рассвета ему надо быть дома.

Тогда Кера скинул Листопад, на склоне Северинского пика, и ускакал, пришлось брать друга на Кусаку, и она хватанула сперва Кера, а потом и его, пока ловили бестолкового Листопада… Кер ещё сказал: везёт, твоя идёт на ласию, а этот только на солёный хлеб, не таскать же его вечно в кармане… Ласия.

Энтис сунул руку в карман штанов и миг с полным отчаянием думал, что пока падал, ягоды высыпались, — и тут пальцы натолкнулись на мягкий комочек.

Ягода. Но всего одна, а значит, скормить её Кусаке надо не раньше, чем выйдет схватить уздечку. А лакомство она цапает так же шустро, как кусается. И вместе с ласией отъесть ему палец — ей запросто.

Он подготовился. С трудом сумел привстать на колени, потом перенёс вес на колено больной ноги, уперевшись пяткой здоровой в землю. Действовать придётся очень быстро. И потерпеть. Неважно, всего-то ушиб, ерунда. Он тщательно протёр руки травой — пахнуть кровью от них не должно, чтоб лошадь учуяла вкусное, а не страшное, — и вытянув ладонь с ягодой, ласково позвал:

— Кусака, на ласию, ешь! Смотри, твоя любимая! Иди сюда.

Он сделал голос таким спокойным, как только мог. И постарался закутаться в спокойствие весь, погрузить в него мысли и ощущения — что животные панику замечают и не любят её, он понял давно.

Лошадь приблизилась, с любопытством склонила голову и потянулась мордой к угощению. Он стремительно вцепился свободной рукой в поводья и выдохнул: получилось! Ему показалось, что взгляд Кусаки, столь же молниеносно схватившей ягоду, стал укоризненным: он и сам понимал, что обращается с нею грубовато, кобылка к таким рывкам не привыкла.

— Извини, — попросил он, резко оттолкнулся и упал на лошадиную спину, стискивая зубы, чтоб вскриком не перепугать животное ещё больше: недовольная Кусака предсказуемо дёрнулась и заплясала, пытаясь скинуть наездника, который вместо привычной посадки валяется на ней, как тюк с сеном. Энтис распластался по жёсткой шерсти, обхватив длинную шею арасинки и про себя ругаясь всеми словами, выученными у конюхов, собрал остатки сил и перекинул ногу через круп. Ура.

Правда, прыгать и становиться на дыбы вредная скотина не перестала, так что ещё несколько минут — ему показалось, часов — он лежал на ней, впившись в узду до боли в пальцах и сжимая бока лошади бёдрами так сильно, как мог. Сейчас решение ехать одетым казалось на редкость дурацким: он был уверен, что не будь между ним и Кусакой лишнего слоя кожи, которая скользит по влажной шкуре, он сумел бы утихомирить кобылку куда быстрее. Нога болела. Где дорога, он понятия не имел и попросту шепнул в лошадиное ухо:

— Домой, Кусака, домой! — и дальше заботился лишь о том, чтоб вновь не свалиться: уставшая от ночного приключения арасинка неслась так, словно учуяла бира (Энтис очень надеялся, что на самом деле нет), и узнавать дорогу он начал лишь у самой Черты. К счастью, живность и впрямь поняла его и мчалась в нужную сторону, а ему по чистой случайности повезло не прозевать развилку и не отправиться вместо замка в Северин — всадник очень сомневался, что в таком состоянии, едва держась на почуявшей слабину норовистой двухлетке, он бы сумел упросить её развернуться.

Сбавить скорость — это тоже оказалось испытанием. Но у Черты росла ласия, чуть дальше сладкие листья вишни (их Кусаке тоже было нельзя, что уже не раз красноречиво доносили до его сведения садовники), только сейчас заботило его одно: конюшня и полежать. Попасть в покои на двадцать втором этаже нечего было и думать: хотя двери не запирались и вряд ли среди ночи он рисковал на кого-то налететь, но преодолеть путь от конюшен до входа в замок он смог бы разве что ползком. И подозревал, что если бы и вышло, так до лифта добраться сил уже не хватило бы.

Довольная запретным перекусом кобылка, наконец, закончила объедать вишню и двинулась в конюшню. Когда она зашла в стойло — к счастью, делать это в темноте ей не раз доводилось, а собаки унюхали знакомый запах и молчали, — всадник не слез, а почти свалился, без особого успеха пытаясь беречь ногу. Ещё одной удачей была лежанка у переборки, сделанная из соломы и пары старых плащей, когда Кусака, по заверению конюхов, стала скучная и плохо ела, зато очень хорошо без причины лягалась, и Энтис решил присмотреть за ней сам, проверив на практике свои навыки в медицине. А заодно найдя достойный предлог не вылезать из конюшни: это ему нравилось куда больше варианта «проводить вечера в компании Мейджиса, желающего давать советы». Что с Кусакой, он понял почти сразу (животина где-то подцепила речного клеща, которых, по идее, в Тени не водилось, но иногда их на себе притаскивали из-за Черты собаки), но лежанку не разобрал и продолжал болтаться тут заполночь, наставнику сказав с абсолютно честным видом, что наблюдает за самочувствием покусанной лошади. В итоге и конюхи, и Мейджис к новому распорядку привыкли и не приставали. Тем более, брыкучий злобный жеребёнок и правда становился при нём куда спокойнее.

Сейчас эта лежанка казалась ему подарком судьбы: без неё пришлось бы ночевать тут на голом полу, поскольку даже до подсобки дойти не получилось бы. Воду он попросту зачерпнул из поилки — предел его передвижений — растянулся на вкусно пахнущей соломе и принялся убеждать себя в том, что ушибся легко, кость не повреждена, к первому рассвету боль исчезнет, и он спокойненько и незаметно отсюда вылезет, проберётся домой, сменит грязную одежду и пойдёт на занятия. А что он босиком, не страшно: в подсобке всегда валяется куча рабочей обуви конюхов. Ещё бы нашёлся повод с этих занятий удрать до начала сражений, куда ему сейчас точно нельзя, но уж это как повезёт…

Как бы ему повезло, будь он поумнее и позови с собой Кера, он старался не думать. Да и мало ли, друг бы мог и не согласиться…

Убеждения помогли: до рассвета оставалось примерно полчаса, когда он понял, что до замка дойдёт. Тихонечко. Но сперва в подсобку за сапогами.

Несколько любителей ранних танцев уже разминались во дворе, но им было не до него: всё народ взрослый, не меньше восемнадцати, наверняка готовятся к второму посвящению и не замечают детишек. Он убедился, что среди них нет Талина, который иногда таких тренировал (Кер, на дне рождения впервые перебравший сидра вперемешку с аритой, рассказывал, чуть не плача от обиды, что со старшими Талин танцует со сталью, а с ним за день до того наотрез отказался, хорош наставник), и проскользнул к лифтам уборщиков: спозаранку они пустовали, к тому же он не рисковал натолкнуться тут на кого-то из учителей.

Дверь в покои оказалась приоткрыта. Вот дурак, с досадой подумал он, а если кто заглянул, а у меня полкомнаты завалено одеждой, а самого нет… и только сейчас понял, насколько ему повезло: если бы не забыл запереть дверь изнутри, то как бы смог войти?!

Он-то планировал возвращаться, как и уходил, балконом… ух. Энтис задвинул засов, доплёлся до ванны, с трудом залез туда (нога ещё ныла) и пустил воду. Холодную: спать хотелось ужасно, но надо вернуть в конюшню обувь, пока владелец не заметил пропажи, а снова пропускать занятия — того гляди терпение у учителей лопнет и они нажалуются Мейджису, а тот опять станет закатывать речи о долге, уважении к обычаям и обещаньях.

_ _ _

Обратный путь к конюшням он проделал с удвоенной осторожностью: хотя теперь-то его внешний вид полностью соответствовал образу благовоспитанного юного Рыцаря, чинно идущего на занятия, но свёрток из сапог, замотанных в грязный шарф, из этой картины выбивался, а объясняться с приятелями ему не хотелось. Впрочем, несостоявшееся пари он выиграл, по всем канонам споров, так что особо опасаться вопросов вроде незачем. А лёгкую хромоту наверняка никто не заметит. Кроме Кера… Энтис хмуро представил этот разговор: по-любому ничего хорошего. Кер рассердится и загрустит, и поди пойми, что хуже. И оттянуть беседу, вместе с негодующим голосом и печальными глазами Кера, — вот бы вышло до вечера… утащить его подальше от всех, в дальнюю часть сада, к цветам вишни, от них любой подобреет, а там Энтис быстренько скажет спасибо за ласию, пообещает дальше звать повсюду и говорить совсем честно, не играя словами, и Кер мигом обрадуется и простит, куда он денется.

Подбросив сапоги в пустующую, к счастью, подсобку, он запихал шарф в карман и прислонился к стене, обдумывая важный вопрос: может, вместо занятий по предметам, которые ему не особо интересны, вроде экономики, пойти к кому-то из младших лекарей, честно сказать, что свалился с лошади, и попросить урок целительства для одного, только без шума и запирания в лечебне? Он не маленький и к ранениям привык, и вряд ли лекаря удивит просьба не рассказывать Мейджису…

— И что же ты делаешь тут вместо занятий?

Он сумел не вздрогнуть — хоть это радует. Вот же зараза. Любитель утренних прогулок, чтоб его.

— Так ещё рано. Я и собираюсь.

— Не особенно торопишься, собираясь. Первый урок уже полчаса как начался.

Энтис удивлённо опустил взгляд на запястье: гладкую поверхность часов пересекала трещина. И если верить им, сейчас вообще была ночь. Механизм повредило при падении, конечно. А стенные часы он не раз забывал заводить, может, они вовсе стоят, а он не заметил…

— Часы отстали, — пробормотал он, пытаясь сообразить, как отвертеться, если Мейджис заметит и сделает верный вывод, а заодно начнёт распространяться о тех, кто не бережёт тонкие приборы, в изготовление которых вложено немало чужого труда, а коли так, то других часов ему не положено.

— Очень удобно, — Мейджис положил руку ему на плечо и несильно, но твёрдо подтолкнул к распахнутым дверям в конюшню: — Объясни-ка, что это?

Конюшня выглядела совершенно обычно, как и положено поутру: конюхи кормили питомцев, занимались уборкой, кто-то седлал четвероногих обитателей стойл для выездки, кто-то приводил в порядок упряжь — работы хватало. Красотку Кусаку, арасинку редкой огненно-рыжей масти, усердно расчёсывал добродушный Элам, щуплый невысокий дядя лет сорока, бывший победитель множества скачек, в последний год ставший Энтису кем-то вроде приятеля — даже сделал флейту и в свободные минутки вечерами учил играть. Увидев в дверях Энтиса с Лордом Трона, он состроил приветственную ухмылку и продолжал трудиться, привычно напевая под нос мелодию без слов.

Энтис улыбнулся ему в ответ и с недоумением поглядел на наставника:

— А что? Всё нормально. Тут по утрам всегда так.

Мейджис развернулся и широкими шагами устремился к подсобке, вынуждая чуть не бежать за ним. Чего ему надо, лихорадочно гадал Энтис, точно злится, вон как сжал рот, но если из-за часов или школы, отправил бы на урок, а выговор отложил на потом… о ночной вылазке в лес догадался?

Он предпочёл бы сесть на удобную скамейку (нога явно не считала себя вылеченной на все сто) — но Лорд Трона стоял, и ему приходилось стоять тоже. Слегка задирая голову, чтоб смотреть высоченному Мейджису в лицо. При том, что глаза так и норовили закрыться, и дай ему волю, он бы не сел, а лёг на эту скамейку, и скорей всего, сразу бы заснул. Как угадать нужные слова, чтобы достойный наставник радостно пошёл по своим делам, а от него до вечера отвязался…

— Уточним. Твою лошадь чистит конюх, и стало быть, ты не сделал этого сам, — и полагаешь, это нормально? Так происходит всегда?

— Нет, — растерянно сказал Энтис, — это я забыл… а обычно помню… — и тут же осознал, что на самом деле понятия не имеет, не случалось ли такой забывчивости и раньше. Когда уезжал ночами, то потом все мысли были об одном: как бы потише завести Кусаку в стойло и пробраться в покои, чтоб не заметили. А вытирать её и расчёсывать приходилось наутро… нет, ну он ведь точно иногда вспоминал, наверняка, ведь так?

Мейджис сверлил его взглядом.

— Может, и не один раз, — упавшим голосом признался он. — Но я больше никогда… мне так жаль!

— А уж мне-то, — пробормотал Мейджис и с хмурым вздохом покачал головой: — Я не знаю, как мне быть с тобой. У меня опускаются руки. Ты делаешь только то, что тебе нравится, а остальное игнорируешь. Как и всех людей и прочих живых существ вокруг тебя.

— Неправда!

— А по-моему, правда. Люди делают твою работу, а ты не замечаешь, потому что это скучно и неинтересно — замечать, как и почему кто-то работает. «Тут всегда так». Занятия, где тебя нет, кто-то ведёт и тревожится, видя твоё отсутствие, но и об этом думать не стоит. И о том, что доверие к тебе не означает равнодушия — с которым, видимо, сам ты относишься ко всем.

— Я люблю Кусаку! — горячо воскликнул он, обороняясь. — Вовсе у меня нет к ней равнодушия!

— Что ты с блеском подтверждаешь, забывая, что лошадь сразу после поездки полагается вытереть и расчесать. Если так выражается твоя забота о лошади, то заботу о друзьях, видимо, лучше вовсе не упоминать. Судя по тому, что сына Арайна чаще всего можно застать на кухне за отмыванием тарелок, и происходит это, как я понимаю, именно вследствие дружбы с тобой. А вот тебя там куда реже замечают.

— Не я же его заставляю! Он думает, так надо. Ему. А мне нет. Рыцарь делает то, что хочет!

— А ничего неприятного, соответственно, не делает. Ну конечно. И чего же, Энтис Крис-Тален, хочешь ты?

— Путешествий, — вырвалось раньше, чем он успел подумать, разумно ли на эту тему откровенничать с Мейджисом.

— Путь Круга?

Он кивнул, внезапно понимая, что да, этого только он и хочет, а остальное — просто ожидание, пауза. Всего лишь через год…

— На Путь Круга ты сможешь пойти только после посвящения Пути, — буднично промолвил Мейджис. — А к нему ты не готов, и за год вряд ли подготовишься.

Застывший Энтис глядел на наставника, чувствуя, как потрясение неуклонно переплавляется в злость.

— Я очень даже готов, — он вложил в слова всю вежливость, на какую был способен. — Я и сейчас испытания могу пройти. Там вопросы и искусство сражений. С боями у меня всё отлично. А ответы я и год назад знал. Ну, почти все, — быстро поправился он, старательно сохраняя на лице и в голосе спокойствие, — но за год-то выучу.

— Не готов ты больше, чем мне казалось. Если считаешь, что для посвящения хватит знаний и ловкости в бою.

Энтис сжал зубы. И тотчас заставил себя расслабиться. Насколько злит этот снисходительный тон и манера держаться с ним как с пятилетним или идиотом, показывать никак нельзя!

— Нам не говорили, что на первом посвящении требуется что-то ещё, милорд.

— А ты уверен, что не говорили именно в те дни, когда у тебя находились дела поважнее уроков? — Лорд Трона неодобрительно вздохнул. — Это не то, что рассказывают в школе. Вам говорят это постоянно, с детства. Об этом написана целая книга Канонов. Которую, полагаю, тебе случалось полистать. В перерывах между развлечениями, пока другие люди делают за тебя твою работу, моют чашки и чистят твою лошадь.

Ты сам виноват, мысленно твердил он себе, тут он прав, насчёт Кусаки он прав, ты заслужил. И молчи!!!

— Возможно, каноны ты читал тоже как вид развлечения. Забавные истории. А они написаны, чтобы детишки Ордена, как и герои этих историй, учились думать о том, что на самом деле значит — быть Рыцарем.

— Я понимаю, — не удержался он.

— Сомневаюсь. Тогда ты понимал бы, что для посвящения необходимо не только знать и уметь что-то, но и быть истинным сыном Ордена по сути. Братом. Разделять орденские взгляды на жизнь и вести себя соответственно.

— Я же следую заповедям!

— Как и все, живущие в Тени Ордена. Фермеры, служители, мастера. Да и за Чертой есть те, кто заповеди соблюдает.

Энтис озадаченно нахмурился.

— Но я ведь учусь сражаться. А они нет.

— Да, но кому твоё умение приносит пользу? Страна закрыта Полем, никто на нас не нападает, биться не с кем. Почему же нам веками позволяют жить в достатке и наделяют привилегиями? Начиная с Пути Круга, где еду и ночлег ты будешь получать бесплатно.

— Орден защищает людей от вэй.

— А чем именно мы заслужили право защищать? Алфарин явился в Сумрак в разгар войны. Но он выбрал не сильнейшего из воинов. Он пришёл к Ардену, который сражался доблестно, выполняя свой долг, но не желал смертей и не получал от убийств радости. И оказался столь близок к пути Света, сколь возможно в те жестокие времена. Именно за готовность встать на путь Света и повести по нему других Алфарин наделил Ардена особой силой. Но это путь не битв, а мирной жизни. Способ жить в мире — между собою и с людьми за Чертой. Жить так, чтобы не пробуждать в сердцах злобы и не отталкивать их от пути Света, верят они в заповеди или нет. А значит, жизнь наша не должна быть бесполезна здесь и сейчас. Рыцарь обязан быть примером. Во всём. Ну и скажи мне, какой пример готов подать людям ты? Как жить для себя одного, не обращая внимания на других? Как бездельничать?