Глава 21. Взгляд в прошлое. Искупление (часть I)

У Энтиса словно что-то застряло в горле, заодно перемешав мысли в невнятные обрывки, гнев и протест… и отчаянное нежелание признавать, что и тут друг его отца может оказаться прав. А тот, судя по холодному взгляду, видел все его непроизнесённые возражения… да и самого его видел насквозь.

— Я помогу чистить конюшни, за Кусаку. — Но обида всё-таки прорвалась: — Хоть знак буду помогать, хоть два, легко! И я знаю всё про Ардена и Алфарина. Обращения Ардена к детям Света могу пересказать! Все пять томов.

— С абсолютной памятью это нетрудно. Но помнить — не значит понимать. Каноны ты тоже помнишь наизусть, полагаю. А вот уловил ли их смысл, я совсем не уверен. Так что советую внимательно перечитать, и Обращения Ардена тоже. Обсудим на посвящении. Идею насчёт конюшен одобряю, два знака, хорошо. Но только не вместо учёбы. Лошадь я у тебя забираю. Попусту тратить время, носясь верхом за Чертой, тебе всё равно будет некогда.

То, что застряло, вдруг отрастило льдистые шипы… и покатилось в живот, обдирая всё по пути, и он уже без всякой осторожности закричал:

— Вы не можете! Она моя! Вы мне её подарили! Подарок — значит, моё насовсем, и никто не имеет права отбирать её!

Мейджис с тем же успехом мог бы смотреть на него с самой высокой башни. Как на букашку… или дурачка: капелька жалости в море пренебрежения.

— Где все эти годы были твои мысли, хотел бы я знать. Вынужден огорчить: «твоего насовсем» тут почти нет. В основном есть то, что на время дано тебе Орденом как сыну Рыцаря. Формально — до дня, когда тебе исполнится пятнадцать. Дальше всё твоё останется твоим, лишь пока ты Рыцарем себя считаешь и живёшь как Рыцарь. Но и Орден своего имеет очень мало, а берёт нужное у страны. Не то, что наше по праву, а что нам разрешают брать, покуда мы не становимся жадными и не злоупотребляем королевской добротой. И уж точно в список твоего личного имущества не входит лошадь. На которую ни ты, ни я денег своим трудом не заработали. Я взял её у торговца, а счёт, как и многие наши счета, ушёл в казну. Но это счёт не лорда Сатсела, а Ордена. И лошадь приобретена для Ордена, а не только для одного из орденских мальчишек, который может вовсе и не вырасти в настоящего Рыцаря — и на данный момент я в таком исходе склонен усомниться.

— Я уже Рыцарь! Настоящий. Папа говорил, суть не в цвете плаща!

— И был прав. Но пока ты путь Рыцаря себе не выбирал. Тебя таким растили с рожденья. А первое посвящение означает готовность прийти к выбору осознанно.

— Но я уверен… — он осёкся, вспомнив, что вчера говорил Керу. — Не выбор, а готовность к нему?

— А почему посвящений два?

— Первое, чтобы из ребёнка стать взрослым. Решать самому, что и когда делать, не ждать советов… пойти на Путь. Быть лордом Ордена в глазах всех, не только себя. А второе… о нужности. Значит, ты готов делать что-то важное для Ордена. Как лорды Круга и вы.

— Но ещё — осознать, что выбор у тебя не единственный. В пятнадцать лет нельзя знать точно, чего пожелаешь спустя год или пять. А предвидеть все причуды судьбы никто не способен. Дети идут туда, куда их направляют; взрослые допускают и иной путь. Первое посвящение проходят те, кто нашёл его. Хотя бы в теории. И готовы следующие пять лет к этому пути готовиться. Освоить занятие, которое бы прокормило тебя за Чертой. Овладеть познаниями, которые позволят получить высшее образование, а то и сравниться с теми, кто получил его. Всегда считалось, что в Ордене учат лучше всех в стране — даже Вершинка и Аэтех не превосходят нас. И наш долг — и вопрос чести Ордена — не снижать планку. Делать всё, на что мы способны. Понимаешь меня?

— А как же Путь Круга? С ним-то пяти лет не получится.

— Получится после него. От посвящения Пути до посвящения Меча. Важно твоё решение. Выбор. Твой отец ушёл в семнадцать, но готов был намного раньше. В твоём возрасте он уже мог бы и пройти посвящение, и поступить на исторический в любой университет Тефриана. И здесь он делал немало. Учил детей и в школе, и на площадках. Решал разногласия. Все к нему обращались за советами, даже лорды Круга.

— Учить мне неинтересно. Смысл делать то, чего не умеешь и не хочется? А историю я люблю тоже.

— Только он не просто её любил, а серьёзно ею занимался. Как учёный, а не мальчишка от скуки. И хотя ему это было интересно, как и тренировать детишек, но главным для Нела всегда было — надо. Он помнил о долге. Перед Орденом, страной, собственным отцом — потерял он его почти так же рано…

— Я не такой, как отец! — вырвалось у Энтиса. О чём он сразу пожалел — и с вызовом вскинул голову, чтоб Мейджис не догадался.

— И очень жаль, — сухо обронил наставник. — Подобный пример хорош для каждого. Тем более, для Крис-Талена. Поколения твоих предков были Лордами Трона или выдающимися, особенными людьми, гордостью замка и Ордена. А я вынужден с тобой говорить о том, что Нел отлично знал в двенадцать.

— И я знаю! Я выбрал давно. Мне нравится медицина. Хотя за Чертой лечат вейлины… но у нас-то точно пригодится.

— Отличный выбор. Однако требует много труда. И заботы о людях, даже если их дела и проблемы тебе неинтересны.

Энтис ощутил, как раздуваются ноздри от гнева, и с усилием выровнял голос:

— Так у меня ничего своего нет? И жилья тоже? И что мне дарили другие, тоже моим не считается?

Мейджис вздохнул — то ли с укором, то ли с усмешкой.

— Ну, не надо доводить всё до абсурда. Конечно, твои рубашки и штаны у тебя никто не отберёт. А покои, где ты живёшь, принадлежали Крис-Таленам с дня, когда был выстроен замок. На них имеешь право и ты, пока чтишь заповеди, и потом твои дети. А подарки друзей наверняка сделаны своими руками и денежной ценностью не обладают.

Энтис с сомнением тронул искусно выкованную фигурную застёжку для плаща, которую носил как брошку, с гордым видом преподнесённую Брентом — тот и правда сделал её сам, а вторую такую же для Кера. В ценах он не разбирался, но видел не раз, что таким штуковинам торговцы очень радовались и забирали горстями, уж наверное не задаром.

— Тут ценна работа и внимание, — возразил Мейджис, уловив ход его мыслей. — Хотя столь красивые вещи приносят замку и деньги тоже. Но она уж твоя бесспорно. Да и лошадь вернётся к тебе через полгода, если увижу, что смысл моих слов ты понял и ведёшь себя соответственно.

«Полгода?! Но я не могу без неё! Я не выдержу!»

Он едва сдержался, чтобы не выпалить это вслух. Тоном, который вежливым и почтительным никак не назовёшь. Нет, тут надо спокойно… верно подобрав слова и выражение лица…

— Милорд, я обещал, что больше не забуду за ней ухаживать. И в конюшне буду помогать в уплату.

— Не сомневаюсь. Тем не менее, я считаю это полезным. Тебе стоит осознать, что не все ошибки исправляются часом несложного труда перед сном и обещанием не забывать.

— Она без меня заскучает!

— О том и речь. По твоим счетам расплачиваются другие. И не только лошадь. И кстати, навещать её я не запрещаю, только кататься. Проезжать её будут конюхи. А чистить и расчёсывать можешь ты.

Он стиснул руки, переплетённые за спиной, так сильно, что заныли пальцы.

— Я имею право назначить цену сам. И я прошу искупления.

Мейджис склонил голову, сощуриваясь:

— Потому что сожалеешь настолько? Или чтобы получить лошадь?

— Искупление всегда значит, что сожалеешь.

— И ты к нему готов? По-настоящему?

Энтис высокомерно вздёрнул подбородок.

— Разумеется!

— Не разумеется. Я тоже вырос здесь, помнишь? И знаю, как обычно происходит. Просьба означает готовность, это впечатляет того, кого просят, и он говорит: принимаю, забыто и прощено. На том всё и кончается. Ведь Рыцарь не обманывает, верно? Его готовности вытерпеть даже боль ради душевного покоя и чистой совести другому Рыцарю достаточно.

— Вам нет?

Слова слетели раньше, чем Энтис успел прикусить язык.

— Мне редко приходилось выбирать, — отрезал Мейджис. — И я не был в восторге от выбора. В тех двух случаях дело было не в недоверии, и если ты сомневаешься, то всё печально — отношение твоё к братьям и к сути искупления. О том я и говорю. Детишки привыкают, что эта просьба — не всерьёз. Слово, в котором изначально скрыта ложь. Пусть перемешанная с правдой. И ты, я уверен, сам понимаешь это. Легко быть готовым к тому, чего не последует. Предлагать то, от чего откажутся, а ты получишь нужное задаром. Прощение или лошадь… Игра. Притворство. Недостойное Рыцаря.

У Энтиса пылали щёки.

— Я не играю! Не всерьёз я бы не просил!

— Отец твой искуплений не одобрял. Считал, всё это ведёт к нечестности или вещам похуже. Хотел вовсе их отменить. И убрать эллин. Он часто об этом говорил…

— Он что, бывал в эллине?

Глаза наставника гневно сверкнули, мигом стерев с его губ неудачную попытку усмешки:

— Не неси чушь. В отличие от тебя, он умел беспокоиться не только о себе. Например, о том, что вырастет из его сына.

— Не особо он побеспокоился, чтоб я мог услышать это от него самого!

На увесистую пощёчину он даже не обиделся: на месте папиного друга он бы сам себе врезал. Ещё и не раз.

— Ты вылез уже из всяческих рамок. — Мейджис смотрел на него сверху вниз и тяжело дышал. Видно, и ему казалось, что одного раза недостаточно. — Сожалею. Ты почти взрослый. И должен, в конце концов, выучиться останавливаться раньше, чем тебя захотят остановить силой!

Энтис приподнялся на локтях и по-кошачьи гибко вскочил на ноги, как учил его сам же Мейджис. А прежде — отец.

— Значит, вы принимаете искупление?

Потом, позже, ему казалось, что Мейджис нервничал и хотел поскорее от неприятного дела отвязаться, поэтому взмахи были быстрые, резкие, без соразмерения силы ударов. А тогда вряд ли думал о чём-то конкретном, мысли летели хаотичными лоскутами: молчать, доказать, он неправ, не игра, он прав, я забывал, пусть знает, я не притворяюсь, доказать… и боль сильнее, чем прежде и чем от ран на занятиях, всё-таки вырвала у него слёзы и, к его стыду, несколько вскриков, хотя он вцепился зубами в губу, вжался лбом в коврик на стене над скамейкой и всю волю и гордость бросил в приказ: никаких звуков, ни единого.

Скамейка стояла в подсобке за переборкой, увешанной сбруей и сёдлами, предназначенными для ремонта. Мейджис вошёл сюда молча, сдёрнул с переборки хлыст; глаза у него зло сузились, губы накрепко сжались. Энтис чувствовал, что и он переполнен злостью, а ещё бескрайней растерянностью — словно заставил человека поступать против воли, делать что-то плохое… но все же выбирают сами, так? Особенно Лорд Трона?

Злость победила. И решимость не отдавать Кусаку. И убедить, что уж если он искупление предлагает, так всерьёз, без всяких там игр и обмана!

— Идиотизм, — процедил Мейджис. — Те драки кучей на одного — я надеялся, выходки глупее уже не будет! И ты хочешь именно этого? Как тогда? Крис! Смотри на меня!

Стоя к наставнику спиной, он медленным движением стянул через голову рубашку.

— Повернись ко мне! Ну?

Рубашка комком выцветшей синей ткани упала на пол. Он встал на скамью коленями — неторопливо, спокойно, будто собирался просто достать что-то с полочки под потолком.

А потом очень радовался, что в подсобку никто не суётся (и даже не удивлялся этому) и что ребята на занятиях, а если кто из них в конюшню и зайдёт, сюда не полезет. Доказать…

Звук брошенного на переборку хлыста вышел странным сухим щелчком. Энтис чуть повернул голову: лицо Лорда Трона было угрюмым, непохожим на выражение того, кто получил плату и вместе с нею спокойствие.

— Принято и забыто, — отрывисто проронил Мейджис, глядя на сёдла. — Лошадь твоя, время тоже. Делай что хочешь.

И ушёл, а Энтис осторожно вытянулся на скамейке, не очень понимая, наяву это или он уже спит, вот только шевелиться и даже дышать чересчур больно для сна, а впрочем, и после боя бывает такое; в любом случае его оставили в покое, и можно наконец полежать.

Он вынырнул из мутного тумана с золотыми и пурпурными стрелами и обнаружил, что накрыт вытертым одеялом. Поодаль у верстака конюхи пили шин, звякая посудой и беседуя почему-то шёпотом. А ему было холодно, несмотря на летнюю жару… он свесил со скамьи руку и нащупал рубашку, но надевать показалось слишком утомительным, и он просто накинул её на плечи, поплотнее закутался в старое одеяло и вновь упал в сон.

Потом проснулся он оттого, что его позвали… знакомым встревоженным голосом. Кер присел на скамью у него в ногах и смотрел непонятно: то ли сердито, то ли виновато.

— Так и думал, что ты тут. А занятия?

— Я сплю, — протянул Энтис. И для убедительности спрятался под рубашку с головой.

— Всё-таки поехал? — Кер вздохнул. — Я ночью понял, как вспомнил твоё обещание. Формулировку. Пошёл к тебе, но не сразу… разозлился. А тебя уже в комнате не было.

— Жаль, не поспорили, — из-под рубашки хмыкнул он.

— Получилось?!

— До Лойрена и обратно без седла, ага.

Он высунулся из складок ткани, с интересом глядя на друга. Тот свёл брови и понимающе кивнул:

— А в Лойрене упал? Сильно ударился, потому и лежишь? Покажи. Надо ведь смазать и перевязать!

Энтис зевнул.

— Ой, не шуми. Всё нормально. На мне всё заживает, как на вэй, мигом. Дай поспать.

— Придурок ты… — его друг безнадёжно помотал головой: — И я тоже. Надо было тебя дождаться. В стойле Кусакином. Я ведь долго ждал, заснул даже. А потом стало совсем как-то… думаю, пошёл он с его увёртками, не позвал, ну и не очень-то хотелось. И в замок вернулся. Часов пять было.

Вид у Кера сделался откровенно несчастным. Энтис прикинул: примерно в пять часов он тщетно пытался подманить Кусаку… и ничего бы не вышло, не вспомни он слов Кера о ласии.

— Крис, извини. Зря я ушёл. И что поедешь, сразу не сообразил…

— Вот ещё выдумал. Это ж я тебе не рассказал правду. Не обижаешься? — он привычно расценил улыбку Кера как прощение и с облегчением нырнул под рубашку. — Иди на тренировку.

— Хочешь, поесть принесу? — друг осторожно потряс его за плечо: — Или попить?

— Хочу спать, — отрезал он, сбрасывая руку и очень надеясь, что намёк понят. И лишь когда Кер отошёл, вдруг вспомнил: — Это ты ночью дверь мою оставил приоткрытой?

На фоне полуденных лучей двух солнц, льющихся в подсобку сквозь распахнутую дверь и пару окошек, тонкий силуэт Кера с копной пружинок-волос выглядел как-то очень по-кошачьи… застывший за миг до прыжка тигрёнок. Зелёные глаза хищно блеснули:

— Я что, идиот? Ну ты даёшь. Бросить дверь нараспашку, когда там одёжка на полу, а тебя нету? Я бы её и запер, да подумал, ну, мало ли чем закончится. Кусака с придурью, а сбросит, ты по дереву не залезешь. Так что закрыл просто. А что? Кто-то тебя застукал?

— Да ничего, — пробормотал Энтис сквозь зевок. — Всё верно ты сделал. Увидимся вечером.

_ _ _

Его разбудило прикосновение к запястью, а может, запах шина: густой и терпкий, сплетённый из множества оттенков, и один из них напоминал ариту, но был другим, более опьяняющим… или так ему казалось на грани полусна.

Он лениво поднял ресницы: кружка стояла рядышком, на чурбачке, которого прежде тут не было. Парок завивался затейливой лилово-дымной спиралью. А тот, кто принёс кружку и чурбачок, сидел на полу, скрестив ноги, в столь спокойной позе, будто и он дремал, лишь глаза пристально поблёскивали из-под волнистой чёлки тёмных волос.

— Пей шин, — спокойно сказал Джерин. — Я долил туда тиск, взял у отца. Ты же пить спиртное умеешь. Тебе сейчас нужно.

— Почему?

Джер изогнул бровь:

— Легче будет терпеть.

И с тем же спокойствием вытащил баночку и потянул с Энтиса одеяло. Тот дёрнулся:

— Ты?..

— Несита, — Джер подсунул пахучую мазь ему под нос (вонь мигом перекрыла тонкий аромат шина). — Жжёт, но быстро лечит, сам знаешь. Ты ведь не хочешь лежать тут сутки?

Энтис кивнул, глотая горячий шин и не сводя глаз с соперника, равного во всех видах боя, начиная с шести лет. Вопрос рвался на язык, но он заставил себя думать, рассуждать: если бы Джерин проболтался об искуплении, то знал бы и Кер.

А раз до сих пор молчал, то спросить, не растреплет ли, — оскорбить. Это точно лишнее.

Размышления и тиск в напитке (Джер не поскупился и налил его чуть не больше, чем шина) помогали не шевелиться и не издавать звуков, пока несита ложилась на его спину клейким огнём. Движения Джера были лёгкими и умелыми — наносить плотную мазь ему явно доводилось не впервой. Впрочем, как и его пациенту. Лучшее средство, когда от ран надо избавиться за пару часов, а не дней.

— Как ты узнал?

— Услышал вас у конюшен случайно. Он голос не понижал.

Энтис повернулся, опершись на локоть.

— А потом мы зашли сюда.

— И я тоже. Тихонечко. Я бы раньше принёс неситу, но сперва надо было взять тиск, а после дождаться, чтоб тут не мельтешил Арайн. А ты уже герой, поздравляю. До Лойрена и назад без седла среди ночи. — Джерин сухо усмехнулся. — Расслабься. Я-то не болтаю.

Они помолчали. Это было не самое странное, что делал Джер, если учесть запретные ночные танцы со сталью, но разговоров у них как-то не получалось. Обычно Джер Ситтин и впрямь обходился без слов… даже слишком. Даже по меркам Энтиса Крис-Талена.

— Отец за тиск не рассердится?

— Вряд ли он заметит. Спросит, скажу, брал для дела. Он ведь не запрещал.

Джер вытащил из кармана флягу и перевернул над кружкой, заполнив едва на треть.

— Допивай, — из другого кармана он извлёк пригоршню вафель и аккуратно сложил в столбик на чурбаке: — Не захочешь, скорми лошадям. Мой Гром их любит. Скажи, зачем?

Энтис в затруднении сунул в рот вафлю: она позволяла выгадать чуточку времени. О чём вопрос, он понимал отлично. Но не понимал, как отвечать на столь грубое, вовсе не в стиле Джера, внезапное вмешательство в то, что его уж никак не касается. Искупление — дело личное. И причину оно стирает, словно её и не было. В этом и смысл искупления.

— Забывал за Кусакой ухаживать, — он медленно, крохотными глоточками, пил шин.

— А при чём тут Мейджис? Не он же её расчёсывал, а Элам. — И на удивлённый взгляд Энтиса пояснил: — Я видел.

— Ты-то что тут забыл вместо уроков?

Джер пренебрежительно повёл плечом, отметая и уроки, и попытку сменить тему:

— Читать я умею и в одиночестве. Пока никто не говорил, что знания мои хуже оттого, что я сам способен выбрать время для занятий. Ну так зачем? За лошадь многовато.

«Ты не слышал о такой штуке, как не твоё дело?»

Но он не сказал. Шин с самым крепким и дорогим спиртным напитком, несита… нет, как ни взгляни, а Джер сделал это своим делом, как и тайные сражения, о которых они ни разу не сговаривались… а при всех не вызывали друг друга. Их могли поставить вместе, и это всегда была ничья. Так получалось. На равных, без уступок, но и жажды победить… и сейчас, пожалуй, это снова был танец со сталью — и на равных.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу понять. Какая вина равна такой плате? Вряд ли ты мог его обидеть. Ему чуток побольше лет, чем тебе, поссориться сложно. А грубить ты не любишь.

— С ним бывает, — вырвалось у Энтиса.

— У всех со всеми бывает. И что теперь, всех вот так учить вежливости? Когда Брент с тобой спорит, бывает тоже. Но не помню, чтобы ты просил у него искупления.

Энтис невольно засмеялся и поморщился: так стремительно не помогала даже несита.

— Сравнил. Брент не отец мне, да и сам много чего ляпнуть может. Кому ещё просить!

— Он тоже тебе не отец.

Прозвучало резко и вот теперь очень похоже на Джера Ситтина. Энтис закусил губу.

— Другого нет.

— Знаю. — Джер хмуро кивнул. — Но тем более он не должен. И для чего ты попросил?

— Рыцарь обязан отвечать за проступки! — холодно бросил Энтис, теряясь и потому начиная злиться уже всерьёз. — Так написано в канонах. Джер, спасибо. Но хватит об этом, ладно?

— Ну-ну… — Джерин вздохнул, и это тоже было нетипично: он всегда казался уверенным, бесстрастным и звонким, как отточенный до волоса клинок. — Ты уж прости, но не хватит. У тебя всё и всегда на пределе, и это круто, да. Но если ты знаешь, что кто-то так поступит с тобой — не как бы поступил на его месте ты, а настолько… — он наморщил лоб. — Не думаю, что тогда стоит просить. Толку что? Убрать обиду и гнев? Но он выглядел очень сердитым. А тебе разве в самом деле хотелось этого? Сомневаюсь.

Он встал. С лёгким всплеском зависти Энтис подумал, что некоторым везёт с ростом: Джер высокий, уже совсем как взрослый. А вот он почти не растёт. Несмотря на часы тренировок…

— Но Мейджис прав, — твёрдо сказал он. — Я забывал. Скучное будто в тумане… о нём не думаешь. Но это неправильно. А я хочу быть тем, кем Орден сможет гордиться. И он — особенно. А это всего лишь боль, и то ерундовая. Почти как от неситы.

Джер смерил его серьёзным задумчивым взглядом, встряхнул одеяло и кинул на него. И понять, согласен он или нет и о чём вообще размышляет, было совершенно невозможно.

— Я пришёл утром, чтобы тоже проехаться без седла. Жаль, не тогда же, когда вернулся ты. Хотя не уверен, что и у меня чистка лошади не оказалась бы… в тумане.