Глава 17. Видения

— Я видела тебя прежде.

— Я видел тебя прежде.

— Ты настоящий? Почему ты всегда грустный в моих снах?

— Это не сон… или очень странный сон… я не слышу твой голос, но знаю, что он тревожный.

— Из-за тебя. Ты испуган. Кто-то напугал тебя?

— Книга. Там написано, что в давней войне врагам как-то удалось убить всех женщин, носивших под сердцем детей.

— И ты боишься, что они сделают это снова?

— Нет. Они не смогут. Нашу страну с тех пор защищает Поле. Невидимый барьер, сквозь который никто и ничто не может пройти уже больше двадцати веков.

— Как интересно. Но если ваш барьер так надёжен, то почему в твоём лице и голосе этот страх?

— Как можно решиться на такое страшное злодеяние — убивать женщин?! Да ещё тех, кто ждёт детей. Даже самый жестокий злодей не тронет женщину, ведь они хрупкие… как цветы, рождённые для того, чтобы дать миру больше красоты… и дарить новые жизни.

— Хрупкие? Ты смешной. С чего ты взял? Я не хрупкая. Я могу защититься от любого злодея, да и от десятка злодеев тоже. Не понимаю тебя… и твой мир. Чем заняты у вас женщины, если их считают «хрупкими цветами, созданными для красоты»? Только и делают, что рожают детишек, бедняжки?

— Нет, что ты. Они делают это, лишь когда хотят… и не все хотят. Я видел много тех, кто не хочет. И тех, кто умеет защитить себя, — тоже, но это не та сила… и не та хрупкость. У мужчин сильные души, они могут вынести много боли. А женщины совсем другие. Но почему ты удивляешься? У вас не так?

— У нас убийство тоже считается преступлением, но оно никого всерьёз не ужасает. Будь то мужчина, женщина, ребёнок или сотни женщин и детей. В нашем мире было много войн. И сейчас люди часто умирают. Грабежи, наркотики, разборки в бандах. Убивают для выгоды или из мести. Или в ярости. Женщин убивают не реже, чем мужчин… ревнивые мужья, нетерпеливые наследники… проституток убивают постоянно…

— Что за слово… прости… кто это?

— Проститутки — женщины, которые продают себя. Занимаются сексом за деньги. Разве у вас их нет?

— Нет. Я никогда о таком не слышал. Но почему их убивают? Почему всё это происходит? У вас нет людей, которые охраняют порядок и наказывают убийц?

— Есть, но они же не всесильны. Даже такие, как я. Не всегда удаётся найти преступника или доказать его вину. Когда он тоже сенс, тем более, если он достаточно богат, чтобы подкупить судей…

— Сенс… ты можешь и чувствуешь больше, чем прочие люди?

— Больше, чем многие, да.

— И такие, как ты, могут творить злодейства? И брать деньги за то, чтоб злодеи ушли от расплаты?

— Конечно. Ведь они люди. И как все люди, бывают жадными и жестокими. Не верю, что у вас — нет.

— Наверное, но честь вэй не даёт им вести себя низко. Лгать, продаваться… для них это бесчестье.

— Нет, ты очень смешной. Честь… для многих это пустой звук. Ими правят лишь их страсти и страх наказания.

— Думаю, не будь Поля, честь бы их не удержала. В книге сказано и об этом. Творец Поля хотел, чтоб особые силы не сделали вэй всевластными тиранами, творящими зло безнаказанно. И тогда он создал сеть Чар, накрывшую всю страну. Сеть, хранящую след любого деяния чар-вэй. Если кто-то из нас совершит злодейство, то все прочие вэй ясно увидят в Сети его портрет… звук его кружева. Тот звук, что присущ лишь ему одному.

— Отпечаток псира… потрясающе. Он гений. У нас никакие научные изыскания не дошли до такого!

— Легенды говорят, он не был человеком. Но я не верю. Книга рассказывает о человеке. Он хотел людям добра, хотел уничтожить голод, и чтоб жестокости в мире стало меньше… и чтобы женщины и дети никогда больше не погибали по чьей-то вине.

— Уничтожить голод? При чём тут Поле?

— С его помощью вэй управляют погодой. Когда-то люди постоянно голодали из-за неурожаев, поля смывали ливни и выжигали засухи, пылевые бури сотнями убивали скот… Но уже много веков ни одна дождинка, ни один луч не падают на землю случайно. Всё рассчитано: когда быть ветру, когда солнцу, когда облакам, и как сильно греет солнце и дует ветер… У нас нет голодных. Нет нищих и бедняков.

— Но ты знаешь эти слова.

— Да, из сказок. Как и о тиранах-правителях.

— Но если один из ваших вэй возьмёт от злодея деньги за молчание — это не оставит в Поле следа?

— Нет, но ведь о преступлении узнают и другие. Они захотят, чтоб виновного нашли и наказали. Если один вэй не станет его искать — люди пойдут к другому. К магистру края, а то и к Лучу. А когда тот узнает правду, а он непременно узнает, ведь виновный своим страхом выдаст себя, — того вэй, кто повёл себя бесчестно, магистр уничтожит.

— Убьёт?

— Или отнимет дар слышать песни кружев, а после этого бедняга убьёт себя сам — или будет жить в одиночестве и позоре. Ведь куда бы он ни пришёл, всюду вэй будут знать, кто он. И все будут знать.

— Эффективно. Если только кто-то не выучится скрывать от Поля свои следы.

— Это невозможно. Как огонь не может не обжигать.

— Разве ты не умеешь делать так, чтобы тебя не обжигал огонь?

— Да… плохое сравнение. Но вообще-то я пока не умею. Лишь знаю, что можно создать из воздуха нечто вроде крохотного Поля вокруг себя, ненадолго оно защитит от огня. Мне это не по силам.

— А можно слегка изменить своё тело… или суть огня. Отчего же кому-то не изменить след в Поле?

— На это нужно столько сил, что попытка тотчас же будет услышана. Как крик… а этот крик был бы оглушительным и разнёсся по всей стране. А какой смысл делать это, если нельзя сделать втайне?

— Ты прав. Жаль, что у нас нет такого Поля. Но при чём тут женщины? Не понимаю.

— Не понимаешь — что?

— Отчего вы считаете их души более хрупкими, чем у мужчин? И твой ужас, что их убивали… разве теперь ваши женщины не страдают от насилия и жестокости?

— Конечно, нет.

— И как Поле делает это?

— Тут Поле вовсе ни при чём. Просто даже самые глупые и самые злые мужчины понимают: если женщину обидеть, она расскажет это своим подругам, а те — своим, и тогда ни одна не согласится быть с ним и родить ему ребёнка. А если куда-то уедет, тамошние люди захотят узнать, что заставило его бросить родные края. Вейлин спросит, откуда он, потом поговорит с вейлином того края, и всё станет известно. Женщины и там будут сторониться его. Его жизнь превратится в насмешку.

— У вас презирают тех, у кого нет детей?

— Да, если это их собственная вина. Иные просто не умеют нравиться женщинам… таких жалеют. Но в деревнях в этой жалости больше презрения. Там люди простые, для них есть лишь чёрное и белое, и к тем, кто отличается от прочих или кому не повезло, там жестоки.

— Как у нас — к тем, у кого не так много денег.

— Но денег больше у того, кто делает более сложную работу… а это зависит от ума и талантов, а не от душевных достоинств. Если ты рождён не столь способным, как твой сосед, — за что же тебя презирать?

— Какой странный у тебя мир!

— Какой странный у тебя мир…

— Значит, ребёнок делает мужчину уважаемым в обществе? А женщину? Ты говоришь, не все женщины хотят детей — таких тоже презирают?

— Что ты, нет! Это значит, что они просто не нашли достойного стать отцом.

— А если ребёнок рождён без отца, это не позор для матери?

— Без отца?! Но… это ведь невозможно! Отец есть всегда, а то ребёнок бы не родился!

— Ты даже во сне заставляешь меня смеяться. Конечно, не родился бы. Я имею в виду — если мать и отец не живут вместе, если у него есть другая жена, а ребёнок незаконный…

— Я совершенно не понимаю тебя. Как ребёнок может быть «незаконным»? Дети к законам не имеют отношения! Если женщина захотела дитя от мужчины, а потом разлюбила и ушла, — всё равно это честь для него, быть отцом. Чем больше детей, тем больше чести.

— А для неё?

— Конечно. Мать почитают всегда, неважно, кто помог ей дать миру новую жизнь.

— А если для мужчины честь быть отцом, что мешает ему попросту взять желанную женщину силой? Или заставить угрозами? Запереть, запугать… может, пригрозить, что причинит зло её близким?

— Даже если представить, что у кого-то хватило подлости и безрассудства пойти на такое, а она столь робкая, что побоялась пожаловаться вейлину, — какой смысл? Нельзя зачать дитя под угрозой. Если женщина в самом деле, в глубине сердца, не желает от мужчины ребёнка — он никогда не родится.

— Но как?.. почему?

— Я не знаю. Это тебе могла бы сказать лишь женщина. Всю жизнь я считал это частью устройства мира… как то, что солнце греет, дождь мокрый, а трава зелёная. Но теперь… из книги выходит, что так было не всегда. До той страшной войны всё было иначе. Прости, но пока я этого не понимаю.

— Всю жизнь ты не знал того, что сказано в книге? А другие люди знают?

— Нет. Никто из тех, кого я встречал. И этого нет ни в одной легенде. Быть может, знают только вэй.

— Похоже, это необычная книга.

— О да. Ты даже не представляешь, насколько необычная… пока я не увидел её в своих руках, думал, что её нет и не было, что это просто сказка.

— Ты и сам не очень-то обычный, верно?

— Ну что ты. Нет. А вот ты — особенная.

— С чего ты взял?

— Ты приходишь ко мне во сне… раньше я лишь видел твою тень, но сразу узнал тебя.

— А мне кажется, я давно знаю тебя. Ты часто снился мне.

— Жаль, что мы не могли поговорить раньше. Мне легко с тобой… как ни с кем никогда.

— Жаль… я чувствую то же самое. Мне хотелось бы оказаться в твоём мире.

— А я не уверен, что мне понравилось бы в твоём… но с тобой — очень. Тебе не кажется странным, что мы говорим о злодеях, законах, чести мужчин и женщин, но совсем не говорим о нас с тобой?

— Мы говорим о том, что интересно, непонятно, что волнует нас… а о тебе я знаю всё, что мне надо. Ты такой, как я, ты мой друг. О чём тут ещё говорить?

— Я чувствую то же самое.

— Конечно. Ведь у нас одинаковые души.

— Иначе бы мы не приснились друг другу.

— Обещай, что никому не скажешь обо мне. И я о тебе не скажу. Пусть это будет нашей тайной.

— Обещаю. Только для нас двоих.

— Только для нас. Ты ещё приснишься мне?

— Если смогу. Я буду скучать без тебя. Очень, очень скучать.

— Я буду ждать тебя.

— Я буду ждать…