Глава 38. Совет Вершины: вызов

Стражи в растерянности уставились на меня, явно не зная, что делать. Я вздохнул.

– Кто это, мне неизвестно. Он напал, был под дрёмой. Убивать его, конечно, не следовало.

Один из мужчин сел возле тела на корточки, присматриваясь – и в Сумраке, и зрением Чар.

– С дрёмой не поспоришь, – пожал плечами второй. – Я её отсюда чую. Тут был не лист-другой, а целая пригоршня. Сочувствую, милорд. Он сильно вас поранил?

– Он меня?.. – я коснулся располосованной щеки и недоверчиво поглядел на кровь, окрасившую пальцы: – Нет, ерунда.

– А я не об этом. – Страж сощурился. – По Кружеву он вам порядком проехался. Что за дела, в Поле его мелодии словно нет… кто он вообще?

– Открытый, – бросил второй. – С таким-то узором кто ж ещё. Он шёл за вами от зала Совета, я вижу. Но до того всё в тумане. Я бы его и дотуда не проследил, если бы его мелодия к вашей не привязалась накрепко, вэй’Ченселин. Такое яркое желание смерти и дрёмой не заглушить. Я Нэрнен, милорд. Напарник мой – Лейт.

Вэй'Лейт меня не узнал: услышав имя, он не сдержал в Кружевах ноту удивления и теперь казался почти смущённым.

– Может, кто-то из прошлого, светлый Луч? С чего незнакомцу, пусть и под дрёмой, за вами гоняться?

– Понятия не имею. Я не сталкивался с ним прежде. Но могу попробовать, – я опустился на колени возле мёртвого мужчины, чьё лицо теперь казалось строже и спокойнее, словно смерть добавила ему достоинства, – взять след, пока он не остыл. Жажда убийства оставляет глубокий след.

Лорды Стражи воззрились на меня с уважением.

– Вы это можете? Зайти так далеко сейчас, когда он вас… – кашлянув, старший из блюстителей закона поправился: – Когда сил вы и так потратили немало? Милорд, я бы вам не советовал. Вам бы надо в тихую тёмную комнату и поспать часов десять в покое. Кружево ваше стонет, – он нахмурился, явно гадая, как вести себя с превосходящим его по статусу вэй-лордом, который раза в три его моложе – и неизвестно, каков по мастерству. Сомнительная слава Ченселина Тариса говорила одно, глаза и чувства стража неоспоримо утверждали обратное; но молодой Луч ранен и нуждается в отдыхе, с этим не поспоришь.

Вообще-то я и сам прекрасно знал это. И ещё знал: сил стражей не хватит на то, что могу сделать я, а пока они найдут эксперта по чтению глубоких гармоник, след растает – он и теперь-то едва заметен.

И стражи это знали не хуже меня.

– Вашу руку, – вежливо попросил я Нэрнена, сидящего на пятках рядом. Лейт без просьб положил ладони мне на плечи: для глубокого погружения в контакте не было необходимости, но теперь всё, что увижу и почувствую я, отразится во внешнем общем слое наших Кружев и останется там чётким и ясным, даже когда развеется в Поле до полной невидимости, бледного далёкого эха.

По правде говоря, я чувствовал такую слабость, что опасался не удержать равновесия, ускользнув из Сумрака столь далеко, а на глазах старших Вэй упасть на тело убитого мною человека совсем не хотелось.

Всё неожиданно оказалось проще, чем я ожидал. Идти за тенью боли, что резанула сильнее ножа, за горечью потери и бессилия, несправедливости… и чувством вины, столь пронзительным, что оставленный им след даже сейчас, спустя несколько минут после смерти, пылал едким, как кислота, чёрно-багровым пламенем. Считывать такие следы и у живых не-вэй было весьма непросто – главным образом потому, что те неосознанно противились вторжению, – но входить в распадающиеся узоры мёртвых и вовсе решались немногие. Слишком глубоко, слишком непрочно… станцевать на бумажном листе, брошенном в озеро, было бы легче.

Но мне удавались танцы и в незримой для прочих, лишённой границ и времени глубине Кружев. А тот человек, кем бы ни был и чего ни желал, сам связал нас, сплёл узор, не разорванный даже смертью. Узор из гнева и страдания, с привкусом пепла и льда, вяжущей дрёмной сладости на губах.

– Он из Джалайна, – выговаривать слова оказалось труднее, чем проскользить по угасающему следу мертвеца. Я не смог бы поднять головы, если бы не Лейт за спиной, к которому можно было прислониться. – Часть пути он пронырнул по краю Поля в диких землях.

– Джалайн большой, – едва скрывая разочарование, хмыкнул Нэрнен. – Искать и искать.

– Возле Кумбрейна. На его тени – запах степей. Он жил поблизости достаточно долго, лет десять. Там, где нет сильного Вэй, иначе столь яркий Открытый Дар был бы замечен.

– Говорят, заметить их нелегко, – Лейт придержал меня за плечо, помогая подняться. – Вы сами были в тех землях недавно.

Этого следовало ожидать. Стражи отличались способностями, не уступавшими уровню магистров, и разумеется, Вэй, пойманный над трупом, должен вызвать у них не меньше подозрений, чем жертва. По-хорошему, намного больше. Ведь толковой причины для нападения я предложить не смог. Дрёма же объясняет лишь безрассудство атаки, но не даёт ответа на вопрос, зачем Открытому из Джалайна тащиться на Совет, ныряя в Поле и отчаянно рискуя, а потом последовать за одним из Лучей, желая убить его.

Только крайне глупый страж не заподозрит, что Лучу есть что скрывать. А эти глупыми не были.

– Да, но совершенно точно не видел этого человека, не слышал его мелодии и никого в Джалайне не обижал, – я сдержанно усмехнулся. – Кроме одного магистра, который выразил свою обиду весьма впечатляюще на Совете. Но суть его претензий никак не касалась Открытых. Да вы же знаете, достойные лорды. Наш эффектный поединок до сих пор полыхает в Поле, и его прочесть куда проще, чем путь и побуждения этого несчастного.

Конечно, они знали. И поскольку все деяния Вэй были видны, то оба понимали: лгать Луч не станет. Но часть правды вполне может утаить – ту, что заключена не в песнях Кружев, а в мыслях и памяти.

Собственно, потому я и предложил помощь, охотно впустив стражей в свои мелодии: теперь они могли свидетельствовать перед Звездой, что незнакомец напал первым и буквально заставил убить его, сам же Луч испытывал по этому поводу лишь недоумение. Не считая досады и грусти, которые я тоже не счёл нужным скрывать. Что может быть естественней для Вэй – досадовать из-за отнятой без необходимости жизни?

– Дрёма размыла его песню, – с непритворной печалью сказал я; стражи хмуро молчали. – А он ещё и привык затенять себя, в Поле не вылезал. В Кружевах тут больше искать нечего.

– Стало быть, надо тыкаться по всем краям возле степи и показывать образ каждому вейлину, – с тяжким вздохом подытожил Лейт. Я сочувственно кивнул: работы предстояло немало. А шансов разобраться в мотивах бедняги Открытого почти нет – разве что тот любезно оставил записку или с кем-то по душам поговорил. Но все знали: обычно Открытые живут уединённо, близких друзей не заводят, да и кто стал бы делиться планами убийства?

– Вам пора отдохнуть, светлый Луч, – решительно заявил Нэрнен. – За помощь огромное спасибо. Проводить вас во дворец?

– Благодарю, – со всей возможной учтивостью отозвался я, – в том нет необходимости. И если я вам понадоблюсь, ищите в «Иволге», я остановился там… к сожалению. Полагаю, во дворце он меня не нашёл бы.

– Не там, так после Совета, – хмыкнул Лейт. – Для того, кто столь сильно желал вашей гибели, переждать три дня не проблема. Болтался бы вокруг да караулил, дело нехитрое.

На языке стража явственно крутился вопрос: успел ли убитый сказать хоть что-то, и если да – что именно. Но спросить, когда Луч не рассказал сам, означало подозревать его в сокрытии фактов, а это уж откровенное оскорбление. И хотя по закону лорды Стражи имели на то полное право, но предпочитали без очень веских оснований этим правом не пользоваться. Тем более, если замешан Ченселин Тарис, известный всей Звезде как подопечный Верховного. А с неудовольствием Брэйвина любой здравомыслящий человек не пожелал бы связываться.

Хранители закона остались у тела: ожидать коллег с повозкой и стеречь место битвы от прохожих, способных в минуту уничтожить улики, как сумрачные, так и в Мерцании. Да и выставлять труп в луже крови на всеобщее обозрение – во время Совета и в паре шагов от дворца, – пугая людей и вызывая нежелательный интерес Ордена, резона не было. Едва я покинул проулок, как за спиной возник тончайший барьер отвлечения: теперь сюда никто не захочет свернуть, а те, кто уже вознамерился здесь пройти, внезапно выберут другую дорогу, а об этой даже не вспомнят.

А барьер весьма искусный. Отпугнёт не только неслышащих, но и многих Вэй заодно. Похоже, эти двое – не последние из стражей… а тогда удивление Лейта, якобы не узнавшего Луча, может быть талантливым притворством – уловкой, чтобы я счёл их птицами невысокого полёта и повёл себя неосторожно. Разумно, если имеешь дело с самодовольным юнцом, попавшим в Лучи не правом лучшего, а прихотью Верховного: юнец легко поймается на немудрёную хитрость, и если в чём-то виноват, то «слабому» расследователю вмиг выдаст себя с потрохами…

Вот и выдал, думал я, входя в комнату под самой крышей маленькой гостиницы и падая на расшитое причудливым узором шёлковое покрывало. На Совете и в этой схватке – и главное, после неё, всему Полю показав глубину, куда способен нырнуть. Не знаю, притворялся ли Лейт вначале, но когда я прошёл за беднягой сквозь дикую степь до Джалайна, оба были изумлены непритворно – такого они от Ченселина Тариса не ожидали. А я ведь мог пройти дальше… и что же меня удержало? И отчего я не передал им его слова – о женщине, которая погибла… из-за кого?

«Этот Луч убил её, а я убью того, кто ему дорог».

И как рискованно ни было утаивать от Стражи нечто столь важное – по сути, ниточку к разгадке, необходимую не только для расследования, но и для оправдания своих действий, а мне-то было в чём оправдываться, – но я уже твёрдо знал, что слова незнакомца оставлю для себя. Ради человека, так глупо погибшего от моей руки, и ради той, что умерла тоже – хотя была ли она вообще или является плодом дрёмных фантазий? И ради истины – которую, я не сомневался, Стража не откроет, даже расскажи я им абсолютно всё, что произошло.

Остаток дня и ночь я провёл в Мерцании, уйдя столь глубоко, что и сам не сознавал, спал или плыл в неясном сплетении грёз, своих или незнакомца, чей растаявший след успел сохранить в глубине своей сути, дальних пределах памяти. Отдохнуть не получилось, но на покой во время Совета я и не рассчитывал… и о каком покое может идти речь, если Лучи совершают убийства? Даже нечаянно.

Охотнее всего я просто не пошёл бы туда. В общем, никто и не заставлял, статус Луча не обязывал высидеть все три дня заседаний, но так было принято, да и странно для магистра ждать в стороне, когда дойдёт до положения дел в его крае. А после вчерашнего скандала не появиться на виду – сочтут признаком слабости… и хорошо бы, но вот Брэйвин может расценить такое своеволие иначе и сделать то, чему отбившийся от рук «подопечный» не порадуется. Что именно, думать сейчас не хотелось. Больше всего хотелось стать невидимым и абсолютно всем безразличным – и отправиться по следу. Я поймал себя на том, что завидую стражам. Каэрин был прав, моё место среди них, там я мог быть куда более свободен и счастлив. Или это лишь очередная иллюзия, которой неизбежно предстоит разрушиться, как почти всем детским представлениям о Единстве Звезды…

Я понял, что о схватке известно, едва шагнул в башню Совета: Кружева переливались оттенками удивления, тревоги и любопытства. Последнее преобладало: сам факт чьей-то смерти Вэй не смущал, но обстоятельства были странными, тем более, толком никто ничего не знал; а участие Луча, да ещё того самого, кто устроил вчера столь эффектную демонстрацию своих сил, придавало событию особую пикантность. Похоже, не в курсе были только неслышащие и Орден. Хотя о том, что известно Ордену, никто не знал наверняка: иногда Рыцари проявляли в делах Звезды почти вэйскую осведомлённость. Я мимолётно порадовался, что рыцарское отношение к убийству заперто внутри Тени, и преспокойно прошёл на своё место, окутавшись дымкой полного отсутствия интереса ко всему, кроме песен Мерцания. Глядя на себя извне, я насмешливо думал, что если Двирт желал скрыть наше родство, то шансов у него всё меньше: мы уже слишком похожи, как внешне, так и в Кружевах – покровом непроницаемой пустоты, почти вызывающего безмолвия, давно создавшего Двирту репутацию Вэй с душою камня.

Хочу быть камнем. Мерцание, отчего я не унаследовал от этого человека то, что в самом деле могло сделать мой путь легче, а не сомнительную связь с Камнем-не-Чар, не говоря уж о внешности? Может, он оттого и выкинул меня младенцем, что в главном я на него не похож вовсе? Испытывают ли камни разочарование, если дети их внезапно получаются мягче, чем принято у камней?

Тот несчастный пришёл сюда вчера и смотрел на всех нас… взором Сумрака, несмотря на его Дар, ведь иному взору его не обучали. И что он видел? Наше сумрачное сходство, отца и сына? Среди неслышащих такая связь считается крепкой. Дети ценятся высоко, их желает каждый, ими гордятся. Мог ли он представить, что сын не дорог отцу?

«Этот Луч убил её…»

По крайней мере себе я мог честно признаться: то немногое, что успел открыть незнакомец, я попросту не хочу отдавать никому, потому что кровь на моих руках требует чего-то большего, чем справедливость… или именно её-то и заслуживаем мы оба, жертва и невольный убийца, связанные общей потерей, случайным доверием и болью, которую пришлось подглядеть, скользнув по следу мёртвой души, – хотя менее всего я хотел этого бесцеремонного вторжения в чужое горе, тайну чужого сердца. И за эту боль кто-то должен мне заплатить. Теперь лишь мне… раз те двое уже не могут ни пожелать, ни потребовать какой-либо платы.

Я укрылся за дымчатым флёром тумана и грезил – во внешнем слое, но в глубине мысли летели стремительно, размываясь, на грани неясных образов, которые сам едва успевал замечать. И когда голос Брэйвина вырвал меня из полусонного и неистово яркого полёта, я не сразу понял смысл слов, настолько это было неуместно: в присутствии неслышащих и Ордена, после того, как вчера Звезда не лучшим образом показала себя, вновь компрометировать её вовсе уж сокрушительно. Луч, убивший не-вэй, – что ещё нужно для того, чтобы терпение Ордена, и без того висящее на паутинке, обрушилось в бездонную пропасть окончательно?

– Поскольку темой второго дня является разбирательство жалоб и безопасность, а последняя у нас, как оказалось, весьма далека от совершенства, я обращаюсь к Лучу Ченселину Тарису. Вэй’Ченселин, прошу вас поведать Совету о том, что произошло вчера. Хотя поверьте, достойные дамы и господа, я охотно предпочёл бы иную тему для обсуждения.

Звезда возбуждённо зазвенела всеми цветами радуги, от интереса до озадаченного волнения: не я один считал излишним вытаскивать дела Чар-Вэй на публику, да ещё при лордах Тени. Неслышащие члены Совета среагировали похоже – я ощущал всеобщее внимание подобно нацеленным на меня стрелам. Иные из них и впрямь могли поранить, если бы я придавал таким вещам значение: недовольства тут хватало. Стычка с Алленом популярности у не-вэй мне не прибавила. Неудивительно. Не-вэй не любят нарушителей покоя, особенно среди тех, чьё дело – этот покой охранять. Я сам от себя вчерашнего не в восторге… и что знает Брэйвин? Конечно, к нему попал доклад стражей; но с его талантом видеть скрытое в глубине он вполне мог уловить и то, что им неизвестно… если он и без того не осведомлён больше них. Я поспешно запрятал опасные мысли за густую завесу тумана и встал.

– Боюсь, мне почти нечем поделиться, дамы и господа. Происшествие не из приятных, но весьма заурядное: нападение под дрёмой. Вероятно, нам стоит задуматься об усилении патрулей Вэй, но я бы сосредоточил внимание на контроле за соблюдением запрета. А это забота не Стражи, а вейлинов. Пока в деревнях дрёму жуёт каждый пятый вместо выпивки, а то и закусывая выпивку ею, а вейлины смотрят на это сквозь пальцы – такие случаи будут повторяться. Следует сделать запрет безусловным и на порядок увеличить штраф, а главное, закрыть путь для дрёмной торговли. Иначе с этой бедой нам не справиться. На следующем Совете мне будет крайне интересно увидеть отчёты сьеров каждого края, сколько торговцев дрёмой удалось найти и остановить.

По залу волнами расползлось тихое недовольное бормотание: сьеры в восторг не пришли. Вейлины, напротив, казались довольными – предсказуемо, поскольку лечить от дрёмного сна приходилось именно им. Как и объяснять рыдающим матерям, что исцелить возможно не всех, и одно дело взрослый человек, сжевавший пару листов, а совсем другое – подросток, который не знает меры, а почуяв неладное, к вейлину не идёт, так как боится не смерти, а отцовской взбучки; а в итоге вейлину достаётся труп или тело ещё живое, но в таком виде, что никакая сила Чар тут уже не поможет.

– Благодарю, вэй’Ченселин, – церемонно произнёс Верховный. – Вы совершенно правы. Но прошу уточнить для Совета одно обстоятельство: верно ли, что покойный был Открытым?

Недоверие, смущение, испуг рябью струились от лож Вершины до круга Ордена: я почти слышал шелест белых плащей. Покойный? Всё-таки умирали от дрёмы нечасто, а Открытых не принято было убивать… во всяком случае, напоказ. Эти люди тяжело больны и нуждаются в помощи, неизменно заверяли Вэй, когда очередной Открытый попадался им на глаза и исчезал бесследно. Звезда вовсе не желала посвящать неслышащих в детали «лечения» – эта тема и без того была достаточно скользкой. И уж точно не годилась для дискуссий при Ордене!

– К сожалению, именно так, – признал я. – Дрёма в сочетании с неразвитым Даром – печальнее вообразить нелегко. Несчастный не контролировал себя совершенно. Я пытался сдержать его, привести в чувство, но безуспешно. Хотя убивать его мне вовсе не хотелось, но говоря откровенно, для него это был лучший выход. Вести обычную жизнь он уже не мог бы.

– Но чего же он хотел от вас? – озабоченно спросил Брэйвин.

– Загадка, милорд. Сомневаюсь, что сам он знал это. Рассудок не имел над ним власти. Я коснулся его сознания, но нашёл полный хаос: рухнувшие мечты, разочарование, потери… Возможно, во мне он увидел того, кем хотел бы быть сам. Мой возраст мог подтолкнуть его. Нечто желанное и недоступное – в руках мальчишки, годящегося ему в сыновья. Это и вправду больно.

– И вы нам толкуете о дрёме! – фыркнул Этаррис. – Открытые – вот проблема поважнее травки, насылающей видения! А вы словно оправдываете его, Ченселин.

– Сочувствую – да. Он был талантлив.

– И опасен. Один ранит Луча, другой попробует влезть в Поле, а все мы знаем, чем это может закончиться. Нам надо заняться борьбой с Открытыми, а не с дрёмой, которую, как-никак, люди тащат в рот веками, и глобальных катастроф это не вызывает.

– Не считая того, что они впадают в буйство или превращаются в овощи, – пробормотал сидящий рядом знакомый сьер. Я едва удержался, чтобы не возвести глаза к покрытому переливчатыми узорами потолку.

– Мы практически отменили Призывы, – продолжал старший из Лучей, – потому что они якобы волнуют Поле и бьют по узорам учеников. Но что-то я не припомню смерти ученика из-за Призыва! Зато лет сто назад и помыслить было невозможно о появлении Открытых, чья сила сравнима с силами магистров. Не говоря уж о нападении посреди столицы!

Его неодобрительный взор в мою сторону говорил достаточно ясно: и о магистрах столь слабых, чтобы дать себя ранить Открытому, независимо от его талантов.

«… убью того, кто ему дорог».

– Смерть не худшее, что может случиться с одним из нас, вэй’Этаррис. – Наши взгляды встретились. Я встал. – Поле хранит память о том, как Призывы отзывались в нём болью многих, включая не-вэй, раня и разрывая Кружева. Слишком дорогая цена, даже в те дни, когда Поле не требовало постоянного ухода. И эта мера никогда не была эффективной – сильные Открытые сопротивлялись Призыву. А иные из них входили в Звезду, бросая вызов магистрам и побеждая. Не могу поверить, что вы, лично наблюдавший такие поединки, забыли о них.

Отголоски слов тревожным шёпотом звучали вокруг: болью не-вэй? Постоянный уход за Полем?

– Открытые – не враги, чтобы с ними сражаться. Это проблема, которую мы создали сами и до сих пор не решили – так не пришло ли время её решать? Их Дар от Мерцания, как у каждого из нас.

– Они не идут к учителям! – вмешался один из пожилых магистров.

– Да, но почему? Они боятся Ступеней Боли. Или попросту слишком бедны, чтобы заплатить.

Теперь протестующе загомонили все: и Звезда, и неслышащие. Орден молчал. И это выглядело не менее красноречиво.

– У нас нет бедных, вэй’Ченселин! – возмущённо воскликнул кто-то из советников короля. И за этим, конечно, звучал не произнесённый пока вопрос: сколько же стоит их обучение?

– Но и богаты не все, – возразил я. Отрезая себе путь к отступлению – во всех смыслах. – Детей с определённым уровнем силы зачастую учат вовсе без денег. Но чем дальше от этого уровня – и чем старше пятнадцати лет – тем больше плата. Вести их по Ступеням рискованно, а это неплохой способ согнать их с дороги Вэй.

– Верно, для их безопасности, – отрезал Этаррис, явно рассерженный, но кажется, решивший, что наглый мальчишка не стоит порки, так как прекрасно выставит себя идиотом сам.

– И превращая их в несчастных, опустошённых людей, самоубийц, безумцев или Открытых.

«Испытать на разрыв – разве не самый надёжный способ открыть правду? О себе. О других. Если из троих хоть один дорожит мною, сегодня я пойму это».

– Риск для носителей Дара – не главное. Всё сводится к безопасности Поля. По сути, мы давно уже создаём Вэй двух типов: тех, кто не может неосознанно причинить Полю вред, – и кто умеет его поддерживать. А все прочие обречены на жалкое подобие жизни, заполненное тоской, спиртным и дрёмой, или на путь Открытых. Что зачастую одно и то же.

– Мы не в силах излечить страх перед Ступенями, – сухо заметил вэй’Ардис из Каневара. – Не отсутствие денег, сильно вами преувеличенное, а страх делает их Открытыми. Но кому нужны Вэй, подвластные страху? Мы служим стране, храня Поле, а не просто играем с Чар. А Открытые служить не хотят. К чему вы клоните, Ченселин? Желаете отменить Ступени?

Он с иронией усмехнулся. И не единственный: смешки раздавались тут и там по всему залу. Потеря уважительного «вэй» перед именем Луча, разумеется, также была отмечена.

– Нет, – спокойно ответил я. – Ступени необходимы тем, кто заботится о целости Поля. Но не все Вэй обязаны и способны этим заниматься.

Король подался вперёд, вслушиваясь с нескрываемым интересом.

– Что вы имеете в виду, вэй’Ченселин? Какова связь между целостью Поля и Ступенями?

Брэйвин безмолвствовал. Как и те двое. И о чём это говорит? Не осуждают – или просто выжидают момент для удара? Или я недостаточно далеко зашёл в своём срывании покровов?

Что ж, это легко исправить.

– Связь прямая, ваше Величество. Чтобы Поле не рвалось, его приходится укреплять, а для этого нужно умение терпеть боль. Но это работа магистров. От вейлинов требуется лишь правильно входить в Поле, не повреждая его. И каждый сам решает, делаться ли магистром. Если ученик выбирает путь вейлина, для чего ему терпеть все семь Ступеней до конца ученичества? А если он не создан для пути магистра, если его Дар совсем иной, зачем толкать его на Ступени?

– Зачем нужен такой Дар? – пренебрежительно бросил вчерашний Вэй из Джалайна.

«А твой?» – я едва сдержался, чтобы не отозваться вслух, но ограничился смеющейся мелодией в Поле. Аллен вспыхнул гневной трелью, но тут же заткнулся – или, более вероятно, его заткнул Каэрин, не из особой любви к Чену Тарису, а из стойкой неприязни к пустословию и дуракам.

– Не бывает ненужных талантов. Если рассуждать так, то к чему мы придём? Оценивать с точки зрения нужности вообще каждого, Вэй или нет? И нужности для чего – семьи, края, Поля, королевства? А кто станет решать, нужен ли ребёнок или взрослый, который вырастет из него? Кому дано знать это заранее? И главное – кто поручится, что это неясное свойство не закроет людям путь к счастью? Разве дети Вэй заслуживают его меньше, чем остальные?

– Вы хотите… – начал Брэйвин, но его бесцеремонно перебил звонкий голос снизу, от круга Тени:

– Разумеется, нет. Вы правы, вэй’Тарис. Всё это интересно. – Юноша в белом плаще едва заметно склонил голову в формальном поклоне Совету: – Лайан Дан-Сейер из замка Лив. Верно ли я понял, что сейчас Чар-Вэй становятся не все дети, рождённые с Даром, а сильнейшие из них?

– Не совсем, милорд. Важна не сила как таковая, а сочетание её и особых способностей.

– Позволяющее этим людям использовать и лечить Поле?

– В числе прочего, да.

В Кружевах Брэйвин молчал. Что собирался он сказать вслух? Пробудить доброе отношение Ордена – немалая удача, тем более, после истории с костром… но сейчас вмешательство Лайана вызывало у меня смешанные чувства, почти досаду. Ну что стоило Рыцарю пару минут переждать?

– Но ведь тех, кто не обучен, их Дар не убивает? Или такое случается?

Лайан казался моим ровесником, но его уверенный вид вполне сгодился бы для умудрённого опытом старца. И прочие Рыцари, даже весьма солидных лет, вовсе не выглядели раздражёнными поведением своего юного брата. Я с лёгкой завистью подумал, что иные нравы Ордена стоило бы перенять и людям вне Тени: сам я ощущал волны неприязни и гнева почти от всех Вэй, большинство коих считало, что мальчишке вроде меня тут и вовсе не место. А уж осмелиться спорить со старшими и отрицать мудрость традиций – непростительная дерзость, Луч он или нет.

– Случается всякое, лорд Лайан. Пустота, бесцельность, невозможность найти себя и хоть на шаг приблизиться к счастью – всё это убивает не менее верно, чем меч. Хотя и не столь стремительно. Представьте, что вы ослепли… или родились слепым, но в снах видите множество красок – а наяву, просыпаясь, вновь оказываетесь в темноте. Вот что такое непробуждённый Дар. Судите сами, убивает ли это. Я знаю одно: в давние годы, до Войны Чар, учили всех вообще. Полагаю, тогда не было Открытых.

– И закончилось всё это Войной Чар, – заметил Ардис. – Дивный пример для подражания.

– Войны развязывают не таланты, а люди, – к моему удивлению, возразил Рыцарь. Но насладиться ответной атакой магистра, раздосадованного внезапным союзом «наглого щенка» и лорда Тени, не вышло, поскольку в беседу вмешался король. Как всегда, безошибочно уловивший суть вопроса.

– Если не ошибаюсь, вэй’Ченселин, вы предлагаете убрать все ограничения, которые могут помешать носителю Дара стать частью Звезды. И ввести обучение без Ступеней Боли. Но разве Ступени не выявляют склонности к насилию и применению силы Чар во зло? Я не судья в делах Вэй, но до меня доходили слухи об учениках, не прошедших Ступени по этой причине.

Не только он взглянул на Каэрина – смотрели многие. Знаменитый магистр «детей Боли», чья сомнительная слава началась с гибели первых двух учеников, а последний при всей Звезде назвал наставником другого – случай редкостный, смерти учеников порою случались, но мало кто помнил прошлый отказ от учителя. Как бы там ни было, по Ступеням Каэрин считался экспертом. Даже Этаррис признал бы его слово решающим. Но Каэрин молча любовался мозаичными узорами на потолке, не проявляя к разговору ни малейшего интереса.

И это ничего не значит. Поддержка? Он знает, что сам я учу так, но никогда не одобрял и не осуждал, он словно вообще не замечал этого; с чего бы теперь он вдруг повёл себя иначе?

– Разумеется, ваше Величество, такое испытание необходимо. Но Ступени – совсем иное. Они пугают не только сумрачной болью, тут нечто более сложное. Как Вэй я понимаю это, но знаю и как учитель. Я не веду по Ступеням уже троих. И пока ни один меня не разочаровал.

Звезда безмолвно разноцветно звенела. Не-вэй не менее возбуждённо переговаривались.

– И всё же пока мы не видели результата, – с обманчивой мягкостью возразил король. – Достойный вэй’Ардис прав: прежний порядок привёл к войне.

– Мы не знаем, что именно привело к войне, милорд. Битвы Чар стёрли и заперли многое, хранимое в Поле. К прошлому мы не вернёмся, даже если захотим. Но в настоящем Тефриан переполнен людьми, убеждёнными, что путь Чар – для богачей или редкостно талантливых, выносливых и отважных. Страх лишиться мечты и страх потерять свободу – вот что их гонит от нас и превращает в Открытых. Они уверены, что их выбросят за дверь из-за ничтожности их Дара – или хуже того: отнимут главное, что у них есть, разрушат Кружево. Они видят в нас не помощь, а угрозу. Мучителей, которым приятна чужая боль. И кто тут виноват, как не мы сами? Если магистры известны своей суровостью, если от них не ждут пощады, если они отмахиваются от Дара лишь потому, что это Дар не вейлина и не магистра, – как можно осуждать тех, кто боится нас и невольно становится Открытым?

Мгновение я плыл в мягком, ватном, пухово-белом океане сплошной тишины – такое бывает иногда, внезапное и полное отсутствие каких-либо звуков вокруг, когда не слышно даже дыхания и само Мерцание будто бы лишается очертаний и цвета.

– Полагаю, вы правы, вэй'Ченселин, – король взглянул на Верховного, но тот отстранённо взирал на переливы света в веерном витражном окне и вмешиваться как будто не собирался. – Совет благодарит вас за ясное изложение дела. Убедить людей, что их страхи напрасны, – задача не из лёгких, но силами сьеров и вейлинов мы с нею справимся. Однако я предвижу иную проблему. Вы готовы и кажется, способны обучать не так, как традиционно практикуется в Звезде. Но другие магистры могут смотреть на это иначе.

Сердитые обертоны Кружев лишний раз подтверждали, что его Величество неплохо знает Единство Звезды: другие магистры смотрели на это совершенно иначе. И разделять точку зрения Чена Тариса решительно не желали.

– Невообразимая ерунда! – с отвращением заявил обладатель роскошной серебристо-седой гривы, окутавшей его, словно плащом, почти до пола, – вэй'Нерин, вторую сотню лет ведущий магистр Харвета. – Ради Мерцания, вы же не всерьёз. Вот так запросто взять и перекроить систему обучения, созданную отнюдь не детьми без намёка на опыт и отлично работающую седьмое столетие? Ваше Величество, это смешно обсуждать. Ступени – не пытка, а эффективный метод укрепления Кружева ученика. Это гибкая и продуманная система, и её цель – в числе прочего – избавиться от пустой траты сил на неспособных петь в Поле.

– Тех, кого эта система не способна обучить, – ласково уточнил я. – Открывать узоры тонкие и скрытые в глубине – сложнее, чем направить на широкий утоптанный путь тех, кому он подходит. Но есть оттенки Дара, созданные для иных путей. И быть может, для иных учителей.

– Вы совершенно потеряли связь с реальностью, Ченселин, – фыркнул Ардис. – Сперва вы предлагаете учить всех подряд, включая тех, кто едва слышит узоры Кружев и выполнять необходимую работу с Полем попросту не сможет, – а теперь вам понадобилось переучить и магистров? Что дальше, создание дополнительных Звёзд?

– Достопочтенный вэй'Ардис, – я вежливо улыбнулся, – к моему безграничному удивлению, забывает, что изначально Звёзд было пять. Кто сказал, что наши Вэй делают всё, что необходимо? Поле нестабильно. Глубокие слои скрыты со всем багажом знаний, который там хранится. И Вэй, умеющие не дёргать за нити, а слушать глубину, навредить уж точно не смогут. А вот принести пользу, открыв первопричину проблем с Полем, что поможет вылечить болезнь, а не постоянно убирать симптомы, – это кажется вполне вероятным.

– Очень мило, – прокомментировал Нерин, так брезгливо встряхивая своим серебряным «плащом», словно на одну из ниспадающих до пола прядей заполз таракан. – Вам бы, Ченселин, сочинять сказки. Для детишек совсем маленьких и доверчивых. Попытки пройти в глубину производились не раз, причём искуснейшими в Звезде. Для этого нужно немало сил и умение терпеть боль, о чём вам, похоже, неведомо. И толку от этих попыток не было. Равно как и от экспериментов по отмене Ступеней, о коих ваш магистр, достойный вэй'Каэрин, кое-что мог бы нам рассказать. Забавно, что эти речи ведёт один из его Детей Боли.

– И как один из них, я знаю, о чём говорю. А неудачи, о которых столь кстати упомянул достойный вэй'Нерин, лишь подтверждают моё глубочайшее убеждение: наши методы для полноценной работы с Полем непригодны.

Судя по гневному шуму в Сумраке и Кружевах, на меня готовились накинуться уже хором. Только Каэрина я не слышал по-прежнему: тот молчал столь достоверно, будто его вовсе тут не было. А вот Брэйвин – другое дело… его молчание звучало, но как именно, я не мог угадать.

– Ваши идеи заслуживают внимания, – голос лорда Лайана, сам по себе негромкий, разнёсся от рыцарского круга на весь огромный зал.

– Ребяческая глупость? – не выдержал Этаррис. – Помилуйте, милорд!

– Напротив. В словах вэй'Ченселина я вижу отвагу и решимость отвечать за последствия, что в Ордене считается признаком зрелости, – Рыцарь посмотрел на меня в упор: – Если бы обученные вашим способом люди совершили нечто преступное, грозящее благоденствию Тефриана, – вы взяли бы на себя вину за это? Даже рискуя заплатить за их злодеяния жизнью?

Я ответил спокойным прямым взглядом.

– Неужто, милорд, вы допускаете, что будь моя честь Чар-вэй запятнана настолько, я мог бы, оставаясь собою, продолжать жить?

Лайан невозмутимо кивнул.

– Орден поддерживает вас, вэй'Ченселин. Ваше Величество, достойный Совет, прошу это учесть.

– Разумеется, – прожурчал многоопытный король, вовсе не выглядевший удивлённым. – Вершина примет во внимание возросшие расходы Звезды и увеличит годовое содержание тем магистрам, кто возьмёт новых учеников. Если же у кого-то возникнут вопросы в связи с испытаниями, заменяющими Ступени, рекомендую обращаться с ними к вэй'Ченселину. Или к прочим Лучам, само собой. – Я не впервые заподозрил за почтительным спокойствием короля глубоко скрытую усмешку. – Но, вэй'Ченселин, я решительно не понимаю, как все эти меры, бесспорно полезные, могут избавить нас от Открытых. Разве их Дар уже не в том состоянии, когда помощь учителя бесполезна? А вред от проявлений такого Дара для Поля вполне реален?

«Вот теперь я узнаю точно, потому что кто-то из них наверняка попробует заткнуть мне рот. Не явно, так в Кружевах».

– Это спорно, ваше Величество. Каждое сотрясение Поля сразу заметно. Будь Открытые столь опасны, мы сталкивались бы с ними постоянно, но они попадаются весьма редко, и поверьте, вызванные ими колебания слишком слабы, чтобы причинить вред. Их Дар попусту гаснет в вине, дрёме, в бесконечных усилиях от нас укрыться. Но отчего же не обратить их силу во благо стране? Если обещать им безопасность, объявить их полноценными Чар-вэй, частью Звезды – охота на них не потребуется. Они сами придут к нам. И не вижу особых препятствий к тому, чтобы согласовать их силы с Полем, как делается для обычных учеников.

– Знаете, это уж чересчур, – голос Этарриса возрос стремительно, как зимний ветер вмиг обращается ураганом, и казалось, приковал людей к креслам, а всё их внимание – к старейшему из Лучей Тефриана. – Я могу понять сочувствие к детям, бродящим по дорогам с тоской в глазах и снах. И вреда, согласен, они не причинят, хоть польза от них и сомнительна. Открытые – совсем иное дело. Жалеть их – сколько угодно, мне самому их жаль. Но вы упускаете главное, Ченселин: они – взрослые люди. Привыкшие лгать, не только в Сумраке, но и в Мерцании, но не это худшее. Мы берём учеников детьми – и с первого дня прививаем им понятие о чести. О том, что достойно – и что низко, уродливо, недопустимо. А как вы намерены решать это с Открытыми? Воспитывать их, знаете ли, поздно. При всём уважении к достойному Совету, – он обвёл зал острым холодным взором, под которым добропорядочные и ни в чём не провинившиеся люди отводили глаза или ёжились, – понятие чести у нас и не-вэй различается. Это естественно, поскольку Чар-вэй могут уничтожить не только отдельного человека, но всю страну, если пойдут на поводу сумрачных чувств и желаний. Но Открытые – они не-вэй по сути, по устремлениям души. Усвоят ли они навыки пения в Поле – отчего нет. Но как они пожелают свою силу применить, это другой вопрос.

Распространяемое им давление ослабло, но слова определённо попали в цель: безопасность была козырной картой, и Этаррис знал, как её разыграть. Совет и прежде не радовал меня бурным одобрением – теперь же всеобщее внимание было почти враждебным.

– Дети не лучше, вэй'Этаррис, они лишь более слабы и доверчивы. Но взрослые способны понять, что им выгодно, их можно убедить. Если Открытые умеют вести себя осторожно для собственной безопасности – отчего не делать этого ради безопасности всей страны? А они умеют. Человеку, напавшему на меня, было лет сорок, и он обладал ярким Даром, но мы о нём ничего не знали. И таких, полагаю, немало. Что-что, а держать свои силы в узде они обучаются сразу после пробуждения – или до пресловутой зрелости не добираются.

– Вы желаете доказать их безвредность, приводя в пример того, кто пытался вас убить?

– И вейлин может попытаться меня убить, стремясь к статусу магистра. А тот бедняга даже под дрёмой не лез в Поле и не бросался на людей, или его путь отмечался бы трупами. Но приди он раньше, не в столь плачевном состоянии, и я легко избавил бы его разум от дрёмного яда, а тело от привычки к нему, не отнимая жизнь. А если уж говорить о тех, кто опасен, – куда проще остановить их, зная в лицо и держа под присмотром их Кружева.

– Всё это просто – на словах, – Всадник-из-Бури с досадой поморщился. – С одним вы столкнулись, и он мёртв, а вы ранены – это вас ничему не научило?

– Напротив, светлый Луч. Это меня научило многому, и в первую очередь – что эти люди опасны больше себе, чем другим, и я могу помочь им. Если Звезда рискнёт мне это позволить.

Этаррис страдальчески устремил взор в потолок. Кристаллы люстры над ним слегка заискрились.

– Ради Мерцания, мальчик. Дрёмное безумие стало заразным?! Он сумел ранить Луча, а если таких собрать несколько? Повстречав бешеного бира, мы усыпляем его и лечим, но не идём к нему с протянутой рукой, пытаясь погладить и покормить!

– Но Открытые не биры, милорд, – искренность моей грусти могла бы размягчать камни. – Их надо не лечить, а всего лишь открыть путь туда, где им место. Исцеления требует разве что недостаток доверия… и не только у них. – И вдруг с непритворной горечью у меня вырвалось: – Дар столь прекрасный не должен так умирать! Жаль, он не жил в моём крае…

– Уже известно, откуда он? – живо заинтересовался король.

– Из мест близ Кумбрейна.

Именно этот момент я предпочёл бы не обсуждать – по многим причинам. До сих пор моя репутация не предполагала столь виртуозных умений, как выслеживание мёртвых, и вряд ли кто-то заподозрит, что я помогал Страже, а значит, и не узнают… пока. А если повезёт, то всё забудется – какой интерес Звезде в спятившем от дрёмы Открытом? Неслышащие в тонкости звёздных дел не лезут – просто потому, что объяснений им не понять. Но уловить связь между Кумбрейном и соседним с ним Джалайном, краем Каэрина, и сделать выводы – тут не надо вэйских талантов.

А ведь я этого не хотел. Вот в чём опасность прямоты: стоит открыть хоть что-то, отпустить контроль за каждым словом и оттенком мысли – и в итоге обязательно скажешь то, чего говорить не стоило. А Каэрин и прежде не отличался умением верно понимать меня.

Но тот, казалось, вовсе не замечал ни бывшего ученика, ни каких-либо намёков. Зато вскочил Аллен, пылающий негодованием:

– Какая чушь! Вы пытаетесь уверить нас, что магистры Джалайна или Харвета проглядели действительно сильного Открытого, живущего у них под носом много лет?! Да это смешно!

Не смешно, а грустно, что неизлечимых дураков делают Вэй и пускают их на Совет. Ты сам сейчас подставил его куда надёжнее, чем я… впрочем, что толку сравнивать грани идиотизма.

Узор элегантного Нерина едва заметно сверкнул досадой. Я прекрасно его понимал.

– Смерть несчастного слишком задела меня, если слова мои стали звучать столь неясно, – мой голос дрогнул, заливая зал такой печалью, что сидящие поблизости не-вэй пригляделись повнимательней: того гляди, юный Луч заплачет. – Найти Открытого, пока он молчит в Поле, практически невозможно. Но умея плыть в глубоких слоях, почти вне Поля, не касаясь его, – можно заметить не только песни узоров, но и оттенки молчания. Однако это редкий Дар, и наделённые им Вэй выбирают обычно путь стражей, а не магистров. А число стражей, как вы знаете, сейчас куда меньше, чем требуется. Что вновь приводит нас к поиску новых учеников.

Король закивал с заметным облегчением: с учётом бурного темперамента Каэрина и более невинная фраза могла вылиться в катастрофу, если бы тот и впрямь счёл себя оскорблённым. Иные Советы завершались внеплановыми ураганами, ливнями с градом или снегом посреди лета, и народ, мягко говоря, таким сюрпризам не радовался. А так как Совет собирал король, он и оказывался во всём виноватым. И сейчас он смотрел на меня со смесью опаски и одобрения: как на кусачее, но вполне ручное и полезное животное.

– И этим редким Даром, конечно, вы обладаете, – кривя губы, бросил Аллен. – Чудный метод увиливания от сути: извиниться, в то же время приукрасив себя.

– Благодарю, – кивнул я. – Охотно могу с вами им поделиться. Но полагаю, мы уже достаточно развлекли Совет проявлениями нашей взаимной симпатии.

– В самом деле, – пробормотал Этаррис.

– Однако Совету будет интересно услышать, что и вся эта история – туман, скрывающий суть! – резкий голос Аллена хлестнул по залу. – Я абсолютно убеждён, что этот Открытый был слаб, как и прочие. Но милая сказка о его выдающейся силе имеет смысл: куда больше чести убить сильного противника, чем беспомощного безумца под дрёмой. А заодно получить право создания собственной школы Вэй и едва ли не новой Звезды. Разумеется, с вэй’Тарисом в роли Верховного.

«О, это уж слишком».

То был даже не шёпот в Мерцании, а тень шёпота, призрачный вздох Кружев, лишённый цвета, формы, тональности. Так мог бы звучать камень.

Или тот, кто голосу камня идеально умеет подражать.

Но это я подумал уже после того, как с губ сорвались слова:

– Достойному вэй’Аллену угодно обвинять Луча Звезды во лжи?

Тот посмотрел мне прямо в глаза и пренебрежительно усмехнулся.

– Вы надоели мне и Совету сверх меры, – холодно произнёс я. – Моё терпение не бездонно. Вы немедля возьмёте свои слова назад, а если нет, отчего не пойти до конца и не бросить Вызов? Уж если я так ничтожен, чтобы выдавать чужую слабость за силу, то видимо, реальной силы у меня недостаточно, и вам нечего опасаться? Даже когда рядом нет, как вчера, заботливой помощи в лице вашего магистра.

– Я бросаю вам Вызов в глазах Звезды!

Я был уверен, что Аллену страшно, но прилюдно просить прощения, потерять честь – страшнее. И собирался лишь преподать урок – и прекратить уже эту нелепую свару навсегда.

– Я, Ченселин Венджел Тарис, принимаю Вызов с открытым взором и ясно слыша свой голос в мелодиях Кружев.