Глава 37. Совет Вершины: Открытый

— Дороги нас уже не спасут!

Раскатистый голос Этарриса пробудил не только меня (точнее, вовремя отвлёк от раздумий, не имеющих смысла, ибо фактов у меня не было, а без них всё превращалось в сочинительство теорий ценою в сен за пригоршню) — встрепенулись все, включая не-вэй и даже часть делегации Ордена.

Дороги были любимой темой Этарриса: без неё я не помнил ни единого Совета. Стоило всплыть другой вечной теме — неравномерности производства продуктов в краях и обмену, — как он немедленно заводил речи о нехватке торговых путей, их ширине и качестве, слабой охране фургонов, и всё это сводилось к одному: треть Тефриана занимается ерундой, ещё треть, включая и магистров, — ничем вообще, в то время как необходимо тотчас бросить все силы на создание новых и улучшение уже имеющихся дорог.

Каэрин, который считался в дорожном вопросе экспертом, впадал в тихое бешенство при одном этом слове ещё в те дни, когда сам я и не думал о посещении Советов. Он зачем-то брал меня с собой постоянно — может, для тренировки нырков; и все дни совещаний я весело болтался по городу, по музеям и библиотекам, ловя потоки Чар и выискивая новые (редкие, к сожалению) музыкальные залы. А потом он звал меня, раздражённый до предела и готовый сорваться за любую, даже выдуманную провинность, и я узнавал немало новых интересных вещей о характере, склонностях, мастерстве и уме вэй’Этарриса. В частности — как он воображает систему торговли, краевого обмена, движение и вес фургонов, и что вообще-то стране, людям и Полю нужно от земли кое-что ещё, помимо нежно любимых Этаррисом дорог. Чего ему не понять, как не-вэй не услышать мелодий Кружев.

Если учесть, что первая сессия Совета успела задеть этаррисовское самолюбие, и весьма болезненно — я ему искренне сочувствовал, хотя он этого, кажется, не оценил, — тема дорог на второй сессии была неизбежной.

А вот развитие этой темы обещало удивить.

Я даже пожалел, что не прислушался сразу. Теперь лезь в первый слой и проверяй, много ли пропустил.

— Нам необходим механический транспорт!

Так. Лезть и проверять некогда — тут всё намного интереснее.

Народ зашумел. Одни вскочили с возражениями, другие хлопали; я слышал немало одобрительных выкриков, но и протестовали многие, а ещё больше — не понимали. Согласных я знал, хоть не всех лично: учёные не-вэй, физики и техновики, из Школы Вершины и главных краевых академий. Лекции некоторых я посещал: и в столице, и в моей Айанте; с кем-то мы успели обменяться поклонами в перерыве, пока я прятался от Брэйвина, а все остальные делали то, для чего, собственно, перерывы и существуют: искали сторонников. Но чтобы в эти игры внезапно стал играть Этаррис… сюрприз, воистину. А может, никто и не был предупреждён?

— Чем светлого Луча не устраивают лошади? — на весь зал осведомился вэй’Азарин из Деша, друг и коллега Каэрина, один из ведущих знатоков по преобразованиям растений и веществ. Кто-то засвистел; кто-то засмеялся.

— Устраивают всем абсолютно, — отрезал человек, полтора века назад прозванный Всадником-из-Бури, — кроме того, что их силы ограничены, период восстановления немал, а скорость перевозки тяжестей — смехотворна.

— В сравнении с скоростью нырка, очевидно? — едко уточнил Азарин, изгибая губы в сожалеющей усмешке.

— В сравнении с возможностями моторных карет, — невозмутимо отбил атаку Этаррис. — Если квалификация достойного Азарина и скудное знание предмета мешает ему осознать это — как, полагаю, и многим, — отсюда вовсе не следует, что вопрос недостоин обсуждения на Совете. Здесь хватает людей, более осведомлённых. Не говоря о заинтересованных в том, чтобы понятие «скорость» было знакомо не только Вэй, владеющим искусством нырка.

Это был меткий удар — я и не ожидал подобной прыти от Этарриса, далёкого от политических игр и словесных поединков. Тем более, с его-то приверженностью древним традициям. Воззвать к столь категоричной перемене — и столь изящно привлечь на свою сторону всех не-вэй на Совете, а значит, большинство. А поскольку среди учёных страны видное место занимают Рыцари… вот-вот случится невероятное — Луч получит поддержку Ордена?

— Моторные кареты, — ласково прожурчал голос Каэрина, — это прекрасная идея, сьерины и сьеры, и в теории я ею искренне восхищён. Она красива и талантлива. Но на практике, увы, осуществить её невозможно.

— Отчего же?! — невысокий плотный мужчина, подлетевший с места, как мячик, был мне хорошо знаком: Тарен Эклтон, лидер Северинского технического общества, написавший больше полусотни солидных трудов по физике, от механики и воздушных потоков до весьма проницательных экскурсов в природу электромагнитной энергии. На его докладах я старался присутствовать столь часто, как мог, и считал его теории изящными, точными и весьма полезными для тех, кто вынужден не только касаться первых слоёв Поля, но и залезать поглубже. Обычно Вэй не искали в идеях неслышащих подспорья в своих повседневных делах, но Каэрин считал это недальновидным, научные журналы читал постоянно и не раз использовал изыскания не-вэй на практике.

Пышные усы Эклтона топорщились, как у разозлённого драчливого кота.

— Вэй’Каэрин, я утверждаю, что механические кареты вполне способны заменить наши средства передвижения в самое короткое время — на это нужно лишь одобрение Совета и средства, причём не столь значительные. Выгода от этих новых карет покроет убытки за год.

— Год? — король с интересом наклонился из ложи: — Профессор, вы уверены? Это любопытно. Если вэй’Этаррис также с вами согласен, то думаю, эту мысль стоит рассмотреть.

— Не стоит, — мягко возразил голос, который звучал здесь так редко, что наверняка многие его даже не узнали. А вот король узнал — весь подобрался, и лицо его из оживлённого сделалось строгим и сосредоточенным. И уж точно узнали Вэй и мигом повернулись к источнику голоса. Мужчине в чёрном, как и все магистры Звезды, но на улице его вряд ли приняли бы за магистра, если бы вообще заметили: потёртый плащ был начисто лишён вэйской элегантности, не говоря о роскоши, а лицо затеняли обвислые поля шляпы, тоже потрёпанной и далеко не новой.

Я поймал себя на том, что задерживаю дыхание. И едва подавил желание встать и сказать… что угодно. Тьма. Не строй из себя большего идиота, чем ты уже сделал на первой сессии, и молчи.

— Отчего же, вэй’Двирт? — осведомился Этаррис с едва уловимой, но всё ж заметной ноткой агрессии.

— Питание, — с прежней мягкостью проронил Двирт Эдрин и умолк, явно не намереваясь продолжать. Вместо него неторопливо и веско, не вставая с места, заговорил Каэрин:

— Любой механизм нуждается, как и живое существо, в источнике питания. Техника в деревнях кормится солнечной энергией, но во-первых, её работа зависит от посевов и созревания урожая, её не используют в любое время суток и любой день в году. А во-вторых, говорить о скорости там не приходится. Пшенице не надо, чтобы её сеяли и убирали быстрее, чем восход сменяется закатом. Надеюсь, достойные леди и лорды видят взаимосвязь?

— Разумеется, — нетерпеливо бросил Эклтон. — Сельская техника тратит мало энергии и успевает зарядиться от солнц, пока отдыхает. Но, вэй’Каэрин, есть и другие источники энергии. Мы неоднократно упоминали о жидких продуктах, в изобилии находящихся в глубине земли, — я говорю о нефти. Сгорая, она выделяет немало энергии. И смею напомнить, именно такие двигатели много раз предлагались в качестве замены лошадей. Но Звезда…

— Протестует, — кивнул Каэрин. — И будет протестовать. Эта ваша нефть при горении отравляет воздух и землю — в отличие от лошадей, чьи отходы, наоборот, идут природе на пользу, распадаясь в пыль и удобряя землю, когда ветер сдувает их с дорог. Профессор, мы же давно ведём этот спор — и что нового вы решили нам сообщить?

— Мы разработали двигатель, который будет куда чище предыдущих, — глаза Эклтона сердито блеснули. — И ваш страх перемен, страх Звезды перед любым новшеством, не идёт на пользу никому, он связывает нас! Скольких книг мы лишаемся каждый год из-за того, что Звезда ограничивает поставки древесины? А в школах, академиях и учёных обществах книги необходимы! Их решительно не хватает. И я говорю об учебниках — а поэзия? А заметки странников, размышления о сути вещей, а сочинения, наконец? Многие ли могут позволить себе купить книгу стихов, историй или сказок?

— А многим ли они нужны? — хмыкнул Каэрин. — Впервые слышу о нехватке учебников. Кто желает учиться, тот учится. Уважаемый сьер Эклтон, при всей своей преданности знаниям, склонен сгущать краски.

— Зато Звезда склонна не видеть никаких проблем, если они не связаны напрямую с работой Поля!

— Прошу достойный Совет заметить, — вмешался новый голос, внезапно донесшийся снизу, от подиума Ордена, — в Замках изучение наук весьма поощряется. Равно как и сочинение книг. Не сказал бы, что их нам не хватает, но торговцы просят их постоянно и забирают всё, что мы можем им предложить.

— Вероятно, потому, что Замки, даже располагая печатными станками, предпочитают переписывать книги от руки, — фыркнул сидящий неподалёку магистр Рэнделл из Каневара. Рыцарь флегматично отозвался:

— Отчего бы нет. У нас есть на то желание и время, а молодёжи это полезно: записывая, проще запоминать. Но если те, что делаются вне Теней, сравнимы по цене — купить их и впрямь может далеко не всякий.

— Цены определяют те, кто производит, — извиняющимся тоном вставил дородный сьер из вершинной ложи, одетый, по контрасту с прочими участниками Совета, крайне просто, если не сказать — бедно. Ему не было нужды называться: главу гильдии торговцев знали здесь все. — Лишнего мы не запрашиваем.

— О, разумеется, — протянул Рыцарь и затих. Зато профессор Эклтон молчать не намеревался:

— Вот, я о том и говорю! Сьер Шерис прав, цены зависят от тех, кто изготавливает товары. А чтобы сделать книгу доступной для каждого, нужна бумага, которой у печатников нет. Будто бы в Тефриане мало лесов!

— Однако ваши труды, профессор, — умиротворяюще промурлыкал Каэрин, — прочесть мне удаётся всегда. На то у нас есть библиотеки. Но Звезда вас услышала, вопрос бумаги мы обсудим вместе с печатниками и Вершиной. И думаю, тут возможны изменения. Дать людям больше возможностей для развития ума и души — вопрос важный. А заменить лошадей моторами — дело другое. Пока новый транспорт не станет полностью безопасен для природы — и Поля, само собой, — придётся обходиться лошадьми. И скажите, что за польза в скорости? Куда нам торопиться?

— Очень смешно! — молчание явно далось Этаррису нелегко, особенно после вмешательства Ордена. — Спросите у сьера Шериса — есть ли у торговцев причины торопиться, когда речь не о посуде и тканях, а о полном фургоне рыбы, которой не растолкуешь, что иным лордам Звезды некуда спешить!

Азарин отозвался в Кружевах снисходительной трелью, золотящейся сдержанной усмешкой.

— Вэй’Этаррис, поверьте, рыбе на любых перегонах ничего не грозит. Разумеется, если везти её в леднике, а не в фургоне, предназначенном для посуды. Слава Мерцанию, льда, в отличие от деревьев и книг, у нас достаточно.

— Достойные сьерины и сьеры, — судя по решительному тону без прежних шёлковых нот, Каэрин от дискуссии устал. — Звезда с большим интересом и вниманием выслушала уважаемого профессора и поддерживает его учёные изыскания. Однако пока вопрос топлива для нового транспорта не решится, изменений не будет. Прошу понять: мы никогда не стояли на пути науки. Звезда занимается ею постоянно, хотя подходит к ней с другой стороны. Мы работаем совместно с не-вэй; общие достижения в области электроэнергии помогли нам создать кристаллы и улучшить некоторые аспекты работы первого слоя Поля — например, качество изображения во время связи. Мы внедряем технологические новшества там, где они необходимы и не приносят, помимо пользы, заметного вреда. И наши учёные и мастера отлично это знают — как и весь Тефриан, использующий эти технологии. Но здесь мы касаемся иного случая, и тема эта столь обширна, что выходит за рамки и компетенцию Совета. Предлагаю её закрыть и перенести обсуждение на ближайшее учёное собрание, куда, надеюсь, будет приглашена и Звезда.

Он коротко склонил голову в сторону королевской ложи. Возможно, на том бы спор не кончился — ни Этаррис, ни Эклтон сдаваться не собирались, — но негромкие три хлопка в ладони, заставившие всех снова повернуть голову к Двирту, решили дело окончательно. Как всегда. Не раз я подумывал найти в Поле записи собраний Звезды тех лет, когда Двирт только вошёл в неё, — быть может, там скрыта тайна создания столь непоколебимой репутации? В самом начале авторитетом никто не может похвалиться… впрочем, он-то стал Лучом отнюдь не мальчишкой — и я слышал, занять это место его разве что не умоляли. Видимо, к тому времени он уже был Великим Двиртом, и просмотры звёздных советов ничего нового не откроют.

— Прошу прощения у достойной Звезды, — с изысканной вежливостью заговорил вдруг тот, кто прежде на совещаниях помалкивал, — известный мыслитель, автор нескольких книг Хеллвин Стиил, — не хочу отнимать время, но вопрос целости Поля всплывает постоянно, и важность его очевидна: весь наш уклад, вся жизнь и в мелочах, и в серьёзных аспектах зависит от Поля. Но скажите: так ли необходимо, чтобы оно служило, помимо прочего, и стеной между нами и остальным миром? Быть может, такая стена не только даёт нам безопасность — но и что-то отбирает взамен? Как верно подметил вэй’Каэрин, ничто в жизни не даётся задаром, и где есть польза, всегда стоит поискать и вред. Одно без другого не существует. Уверены ли вы, что в случае Поля вреда постепенно не становится больше, чем пользы?

Тут слушать я перестал: шум поднялся такой, что нелегко было разобрать и собственные мысли. Об этом думали многие — уверен, каждый магистр, да наверняка и все люди, способные не только принимать жизнь как она есть, но искать новое, сомневаться и задавать вопросы. Но обсуждать это никто не решался. И дело было не в страхе осуждения — мы попросту ответа не знали. А чтобы узнать, имелся единственный способ: выйти за барьер. Что, разумеется, было запрещено, да и невозможно, не повредив Поле, — а значит, исключено.

Стиил, сделав свой выстрел, скромно сел и более не высказывался — мудро со стороны философа. Теперь у него определённо появятся новые материалы для книг — как относительно устройства Поля, так и природы людей. Я же был ему искренне благодарен: посреди затеянного им веселья неминуемо оказался и Брэйвин, так что в конце сессии (на время уже никто не обращал внимания) я мог тихо покинуть зал, снова оттянув малоприятный диалог с Верховным — хотя бы до завтра.

___

Я медленно шёл по узким улочкам меж ярких, как игрушки, разноцветных домов, тонущих в зелени и цветочных ароматах. Брусчатые мостовые были вымыты совсем недавно — они влажно блестели под сапогами, отражая солнечное небо, украшенное лениво изменяющим очертания облаком, сочные краски домиков и цветов… Я выбрал не самый короткий путь к маленькой гостинице, где решил остановиться вместо апартаментов во дворце, положенных мне как Лучу и участнику Королевского Совета. Но я с самого начала подозревал, что буду нуждаться в убежище — подальше от дворца, от Звезды… от цепкого и властного, как лесная паутина, Кружева моего официального покровителя.

Хотя от Брэйвина мне было не спрятаться в номере гостиницы. И тем более — от собственных мыслей.

Брэйвин подставил меня — или защищал?

Он хотел, чтобы я совершил убийство?

Я ощущал только одну симпатию, заботливую тревогу. Как всегда. То, что сказал он о чести вэй-лорда, — да, он был прав… впрочем, как и обычно. Лучу не пристало выслушивать оскорбления, истинный Луч сияет высоко и не терпит брошенной на него тени.

Вот только это — всего лишь слова… свитые из суждений Сумрака. С каких же пор мы, дети Мерцания, живём по сумрачным представлениям о дурном и хорошем? Мы охраняем их — да, но мы иные, и забывая о разнице, мы попросту уничтожаем её… а Вэй, впитавший сумрачный путь, — разве не превращается в «неслышащего», но вооружённого опаснее прочих, поскольку ему доступны возможности Чар?

Мы безопасны лишь до тех пор, пока осознаём своё отличие, живём по своим меркам добра и зла… Нет, не так. Добро и зло едины для всех; но вот важное и пустое — это другое дело, это у нас различается. И должно различаться. Как и среди неслышащих есть чёткое различие в том, чем они занимаются и в чём состоит их мастерство: гончар не украшает шляп, пекарь не тачает сапог, конюх не правит королевством. Каждому своё; каждый является мастером в том, к чему имеет способности и в чём достиг совершенства.

Мастерство и назначение Вэй — в Мерцании, в танце меж Кружев Чар. Но мы живём с неслышащими бок о бок, мы заботимся об их здоровье и процветании; в конце концов, отчасти мы правим ими. И как долго уже мы, иные, впитываем и принимаем их нравы, порядки и суждения?

И насколько искренен был Верховный, утверждая, что как Луч я не должен спокойно сносить пустое обвинение — пусть и сам я знаю прекрасно, насколько оно пустое, — и считать его оскорблением из тех, что стираются лишь поединком, публично и напоказ, и более того — смертью?

Желал ли он уберечь меня? Или не меня, а мой статус — установленный им, а значит, и свой собственный? Или он желал… чтобы я там, при всех, убил человека?

Я скользил взглядом по красочным садикам, скрывающим едва ли не до крыши дома их владельцев, по причудливым картинам из облаков — их становилось больше, предвещая короткий вечерний дождь. Я знал ответы на свои вопросы, но знать не хотел, и это тревожило. Обычно я не прятался от истины… как эти домики, укрытые вьющимися по стенам цветами, причудливо подстриженными кустами-изгородями едва ли не в рост человека и деревцами, выглядывающими почти из каждого сада. Красота, прячущая суть. Достоинство и высота устремлений Брэйвина, за которой таится… что? А я ведь знаю, я единственный… и эта тайна посложнее «секрета» скромных домов, чьи обитатели не могут позволить себе иного способа украсить свои жилища, кроме садов.

Люди скрывают суть, приукрашивают истину; я сам делаю так… мы прячем свою беззащитность от зла. То хрупкое, уязвимое в нас, что так легко ранить — даже без умысла, попросту холодом, непониманием… меня учили этому с детства. Сама жизнь учила меня. Не Каэрин, а дети, которым нравилось видеть «нахального приёмыша» напуганным, жалким, в грязи. А я не поддавался, и это злило их ещё больше. Показывая себя, презирая маски, не играя по правилам, я делал себя мишенью невольно, не понимая, совсем не желая этого. Среди тех детей наверняка было немало хороших людей, и уж точно — не злобных чудовищ. Кто знает, кем они выросли. И если кто-то вырос не лучшим человеком, то не было ли в том моей вины? Не столкнись они в детстве с вэй-лордом, «не таким», слишком гордым — или слишком глупым, — чтобы вовремя спрятать себя.

И разве с тех пор я поумнел, если позволил столь легко и нелепо заставить меня раскрыться, за пару секунд разрушить усилия шести лет по созданию удобной и прочной маски: легкомысленный и не очень сильный ребёнок, ставший Лучом по капризу Верховного и остающийся им лишь потому, что учил его, как-никак, сам Каэрин, а бездарные ученики у него до вейлинов не доживают. Прекрасно, а теперь я собственноручно разбил маску так, что не склеить, показав свои подлинные силы всей Звезде. Безобидный мальчик, игрушечный Луч Верховного? О да. Хуже было бы — только там же, при всех, бросить вызов Каэрину и остаться живым. Молодец, Чен. Истинный талант за миг обращать землю в пропасть под своими ногами.

Впрочем, и не падать туда, а взлетать; но отчего-то сейчас это обстоятельство не особенно утешало.

Почему, почему, почему он подталкивал меня к убийству?

Что он рассчитывал получить?

Что будет мне за то, что я вновь нарушил его планы?

И там, где не было места ни маскам, ни броне, прекрасной или эффективной, неважно, — я понимал: не имеет значения, чем придётся платить. Я отдам плату. Но не покорно: навяжут драку — стану драться, противиться до конца; когда этот человек, этот Вэй, намного превосходящий меня в силе, разрушит моё тело и заключит в оковы внешний слой, алые крылья пламени — я ускользну в слой тумана и серебряной пыли дождя. В ткань Поля, а если и там меня достанут — в само Мерцание. В тот причудливый мир, где побывал впервые ребёнком, где нет магистров и Лучей, нет законов Сумрака и даже Поля; есть только полёт… драконы и птицы, хищники и пища. И я сумею стать там драконом.

Но остаются ученики. И это всё меняло. Я мрачно усмехнулся, думая, что отдать своих менестрелей могу без опаски лишь Каэрину — и как порадуется после недавней трёпки Джаэлл… да и сам Каэрин будет в восторге.

Особенно когда узнает, что Брэйвин убил меня и разрушил то, что все считают моим истинным кружевом.

Брэйвин не убьёт меня, нет. Не после этого Совета. Все видели: он покровительствует мне, защищает меня, заботится о моей чести.

Чен, ты идиот. Да, все видели то, что он всем показал, и теперь кто же его заподозрит?

Значит, ты уверен, что он знает способ убить так, чтобы его в том не обвинили?

Но каждое действо, связанное с применением силы Чар, оставляет ясный след в Кружевах. Поле не лжёт, как бы ни хотелось солгать людям. И мне не известен ни один случай, ставший исключением. Ни один вэй-лорд, сумевший обойти это правило.

Если такой вэй-лорд появится — о нём и не будет никому известно. Нет подписи, нет и виновника.

Я даже остановился, ощутив с внезапной остротой, что подбираюсь вплотную к чему-то невероятно важному, что почти понял, поймал… вот-вот пойму окончательно… И тут он напал на меня.

Собственно, если бы я не замедлил шаг в тот момент, удар ножа мог достичь цели. Ну и конечно, отточенная до предела реакция на атаку, за что я безмолвно сказал спасибо Каэрину, уворачиваясь и парой точных выпадов в Кружевах отбрасывая и обездвиживая врага. Но сладить с ним оказалось посложнее, чем с давешним магистром: даже из захвата он хлестал яростной и неудержимой силой; понадобилось ещё несколько секунд и узоров, чтобы остановить его. И за это время он сумел нанести ощутимый вред — пусть не в Сумраке, но и без ран в Кружевах я бы отлично обошёлся.

Мы стояли в узком проулке лицом к лицу: Луч с полным сумбуром в чувствах и ощущениях и мужчина, прижатый спиной к ограде и безнадёжно пытающийся вырваться. Других людей тут не было — неудивительно в разгар жаркого дня. Стражей не было тоже, и вот это выглядело странно, поскольку шуму незнакомец произвёл порядочно. При ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не здоровенным громилой, а человеком с меня ростом, хотя потяжелее и пошире в плечах. И всего лет на десять старше — для Вэй совсем мало. Впрочем, любой магистр сказал бы сразу: Вэй он не был. Грубая хаотичная атака, прямой силовой напор без искусности и неряшливый, разлохмаченный рисунок Кружев — всё указывало на Открытого. Яркий, но не отшлифованный Дар, к которому не приложил руку ни один учитель. Открытых встречалось больше, чем соглашалась признать Звезда, однако чаще всего их Дар годам к тридцати угасал настолько, что ни развивать, ни применять там было уже почти нечего. Но встречались исключения, и мне явно попался один из них.

Весьма необычно для селянина, а им-то, судя по одежде, мускулатуре и густому загару, он и являлся. И наверняка под дрёмой — в детстве я повидал немало любителей пожевать дрёму после тяжёлого дня и сейчас узнавал признаки: слишком яркие и почти побелевшие глаза, зеленоватые губы, да и сама эта ярость, лишённая страха и разума: ну кто в здравом смысле решится нападать на людей в центре столицы, да ещё во время Большого Совета, когда любой прохожий может оказаться магистром?

— Кто вы и чего хотите? — спросил я, и почти одновременно мужчина прорычал (не очень внятно из-за оплетающих его невидимых пут, которые я не решался ослабить, хотя они и причиняли пленнику боль):

— Я пришёл убить вас, Луч Тарис.

Это было так неожиданно и нелепо, что я почти усомнился, не подводит ли меня слух. Человека этого я не видел никогда в жизни. Даже если представить его без усов и густой щетины на подбородке и скинуть лет пятнадцать: в детстве, в дни жизни в деревне, у Чена Тариса имелось немало грозных врагов… годков семи-двенадцати от роду. Но их я помнил отчётливо. Отличная память — черта каждого Вэй. В любом случае, в те дни парень уже перерос возраст травли малолеток. И хотя я был совсем ребёнком, но другой Дар поблизости, Открытый или нет, я бы заметил.

— Почему?

— За мою жену! — пленник закусил губу так, что небритый подбородок окрасился кровью, и рванулся. Не будь путы невидимы, сейчас бы они натянулись до предела, грозя разорваться. — Этот Луч убил её. А я за это убью того, кто дорог ему, раз до него не добраться. Он сам виноват… как и я… нельзя отпускать тех, кто дорог. Пусть и он страдает. Даже лучше, чем умереть.

В этом потоке бреда я уловил одно: человек испытывает боль, и какие бы дикие фантазии ни породило отравленное наркотиком воображение, но для него они реальны. К тому же, он Открытый. А главная причина, отчего таких людей следовало отделять от остальных, заключалась в том, что пробуждение без учителя, как правило, ведёт к безумию. Несчастный был, бесспорно, опасен — и в первую очередь себе.

Но он кого-то потерял и страдал, а ещё он был редкостно талантлив, и как я ни вслушивался, но лично к себе ненависти не ощущал. Вообще всё это представлялось мешаниной бессмыслицы, дрёмы и искажённых выбросов Чар и вызывало сочувствие. Кстати, Стражи нет, а Луч, в конце концов, имеет достаточно власти, чтобы слегка уклониться от буквы закона, если в итоге это во благо Тефриану.

— Успокойтесь, — мягко произнёс я, подходя к незнакомцу совсем близко и глядя ему в глаза. — Вы не должны шуметь в Кружевах, если не хотите привлечь сюда всех Вэй в городе, а тогда уж вы никого не убьёте, кроме себя. Открытый Дар не выпустят на свободу. У вас он давно?

Взгляд мужчины затуманился, словно он вот-вот мог заснуть или потерять сознание. В уголках губ начинала пузыриться серовато-зелёная пена. Определённо, дрёмы было съедено немало.

— Много лет, — пробормотал он. — С детства. Что, Луч боится меня, раз держит на привязи?

— Боюсь я за вас. Вы нездоровы и рискуете Даром и жизнью. Если вам необходима битва с Лучом, то в первую очередь следует убраться отсюда до появления Стражи и убрать дрёму из вашего тела и разума. Затем я могу принять ваш вызов. Шансов выжить у вас почти нет, но сразиться честно и заплатить за это — куда лучше, чем потерять всё, начиная с достоинства, разделив участь бешеных животных. Я помогу вам, если вы мне позволите.

Голова пленника склонилась. После я думал, что было большей наивностью: расценить этот жест явно далёкого от реальности человека как осознанное согласие — или поверить ему. Вероятно, меня попросту подвело вбитое с детства стремление защищать не-вэй. Более слабых, более простых и беспомощных… и не способных на изощрённые вэйские игры, а значит, и неопасных. Особенно по контрасту с хитросплетением интриг, лжи и тайных намерений, только что полной мерой выпавших мне на Совете.

Я ослабил путы — снимать их с того, кто вот-вот рухнет без чувств, казалось неразумным, — и мужчина тотчас бросился на меня снова. О ноже я позабыл, и зря: лезвие чиркнуло по лицу, вспарывая щёку, а необузданный, управляемый лишь яростью поток Чар рухнул на меня чистой силой — болезненной, лишённой рассудка, пылающей одним желанием отомстить. «Дрёма», внезапно что-то напомнив и тут же провалившись в туман, сверкнуло перед мысленным взором, дрёма и ненависть, бешеный бир… и мой пламенный веер грозы впервые раскрылся полностью — столь же бурный, неистовый ураган Чар, питаемый гневным протестом против всего дикого, всего искривлённого, безумного, уродливого — а самым уродливым я с детства считал отказ от разума. Я не хотел убивать, просто не смог остановиться. Всё произошло слишком быстро. А я, привыкнув сражаться с настоящими Вэй, в эту долю мгновения не сумел рассчитать силу атаки, направленной на противника хоть и не слабей меня, но куда менее искушённого в таких сражениях.

И разумеется, именно тут в проулке возникли стражи. И застыли, оторопев от зрелища, которого никак не могли ожидать: растрёпанный, в залитом кровью парадном камзоле Луч Звезды — над телом мёртвого человека.