Глава 23. Давным-давно, в далёкой галактике

То был мир, лишённый жизни, как видят её практически все, — мир без деревьев, без травы, без зверья, насекомых и птиц. Мир под небом, где были лишь звёзды, но не было луны… под небом, где иногда сияли, безжалостно опаляя крохотную планету, два солнца, — а иногда, напротив, там бывало очень, очень холодно.

Но мир был отнюдь не пустынен. Его обитатели плавали в волнах нескончаемых прекраснейших мелодий, они вдыхали разноцветье красок, они пили симфонии звёзд и играли с тенями самих себя… понятия не имея о том, что можно как-то обозначить и измерить то, что средь людей зовётся временем.

Но хотя красота была живительна и сладостна, а песни — бесконечны, обитатели ощутили однажды, что их радость и интерес угасают. Старшие переставали соединять пенье кружев, позволяя появляться новым, Юным. Юных стало очень, очень мало — и они слишком стремительно делались Старшими. И тогда самые чуткие из Старших вышли наружу, в холодную темноту. Они знали, что не найдут пути назад, а если найдут, то не будут прежними, но так было надо — для остальных, для Юных.

Найти новое… найти то, что весело… что интересно.

И однажды они нашли это.

Нашли совсем других, непохожих… «твёрдых». Немногое их число странствовало меж звёзд в поисках нового дома, потому что старый стал тесен для них. И тогда Старшие незаметно повели их к себе. Эти другие были удивительные, смешные. Старшие слушали их и были счастливы — и ловя отзвуки их счастья, другие Старшие, на планете, меняли свой мир для новых созданий. Они торопились и многое не понимали, и потому мир вышел не очень приятный для новосёлов, но всё-таки те решили остаться.

Так на странной пустынной планете под двумя солнцами появились люди. Новая чудесная игрушка и смысл жизни для гаснущего народа лат.

Сон льётся образами… мелодиями, аккордами… и ветром, и жаром двух солнц, и плеском ручьёв, и шелестом тысяч растущих травинок… и смехом существ, которые сами — разноцветные мерцающие песни.

Долгое время (впрочем, сами они сказали бы — много мелодий) лат не вмешивались в жизни людей — они просто смотрели, радовались и учились. Учились миру «твёрдых». Вообще-то сперва им было и не до общения — часть их охраняла новые существа, а часть меняла облик планеты — медленно, понемножку, где-то добавляя гор, а где-то океанов — так, чтобы в той части мира, где обосновались люди, два солнца появлялись как можно реже, а когда всё-таки появляются — не столь близко, чтобы их жар мог убить. Это не было легко для лат, напротив, это было так сложно, что по мере изменений Старших становилось всё меньше. Но всё это было весело и хорошо, потому что зато увеличилось число Юных.

А Юные тоже были заняты: они пытались отгадать людей.

Впрочем, поначалу они долго лишь в восхищении созерцали: ведь само понятие «твёрдый во времени» было для них потрясающим чудом. Они просто не могли уразуметь: как же эти странные существа вообще решаются что-то делать, если каждое их действие — окончательное? Лат решили, что люди — очень хрупкие. И лат стали их беречь.

Природа лат словно бы сама располагала к тому, чтобы беречь, — тот вид наслаждения, который наиболее похож на то, что люди связывают с сексом, лат испытывали, отдавая некую часть, чтобы защитить. Это наслаждение было не связано с процессом появления новых лат, да и особенно сильным оно, по сути, не было. Наслаждение от мелодий — куда сильнее! Да и понятие «защита» для лат значило не совсем то, что для людей, — это было всегда напрямую связано с довольно глубоким, бесповоротным вторжением в сущность другого лат, и потому «защитой» не разбрасывались — это был не дар и не всегда благо. Начать с того, что «защищённого» это связывало, ибо предполагало ответ. И совсем новый вид отношений между «защитником» и «защищённым». (Кстати, разделение на мужской и женский пол у лат отсутствует, и им стоило немалого труда постичь эту людскую особенность).

Итак, лат получали удовольствие от того, чтобы защищать, но редко могли получить его среди своих собратьев, — а с другой стороны, люди постоянно и остро нуждались в защите, и живя в совершенно иной системе измерений, законов и кружев, ничего бы от защиты лат не потеряли. Решение защищать людей казалось очевидным. Оставалось понять, как это проделать, — ведь люди, хотя уже не первое их поколение обживало планету, понятия не имели о существовании лат!

Поселенцы, с первого дня тщательно лелеемые (ценою многих жизней коренных обитателей мира), ни на миг даже не заподозрили, что тут есть эти самые коренные обитатели.

Лат вовсе не прятались — наоборот! Они постоянно старались пообщаться со своими удивительными подопечными. Они испробовали множество тонов, оттенков и мелодий. Они выплели сотни узоров, пытаясь быть замеченными, — но… к их огорчению, люди оставались глухи и слепы. Но лат не сдавались — лат вообще были существа упорные, а препятствия их только развлекали, поскольку делали мир куда интереснее.

Если люди не замечают нас, рассудили лат, то посмотрим, кого они замечают.

На «присматривание» ушло ещё немало людских лет; за это время люди расплодились, обжились, притерпелись к коварному климату (не подозревая, что на самом деле это климат «притерпелся» к ним), и — что особенно радовало людей, — обжились в новом мире также и завезённые животные: куры, кролики, лошади, кошки и собаки. Другая земная живность не вынесла тягот межзвёздного путешествия и первых лет колонизации, но это не огорчало людей: мир порадовал их сходными существами, которых можно было употреблять в пищу и использовать для работ; и к тому моменту, как лат открыли для себя собак, люди уже успели позабыть, что не все четвероногие «соседи» — уроженцы этих краёв.

А собаки были для лат открытием столь колоссальным, что открыватель тотчас был возвеличен и пользовался редкостным почётом, пока не ушёл, и славной памятью вплоть до предела дней. Изучив отношения людей и собак, лат поняли: вот то, что им нужно! Человек доверяет псу — пёс защищает человека. И при этом ни тот, ни другой не вступают в какие-то дополнительные, обязывающие, могущие причинить неудобство отношения, а напротив — оба крайне довольны и счастливы таким положением дел и обществом друг друга.

Для лат эта «находка» была поистине сокровищем. И они стали учиться быть собаками.

И когда они научились… последовало новое ошеломляющее открытие. Лат познали совершенно новое чувство: ущерб и окончательный распад «твёрдой» формы доставлял неистовое, ни с чем не сравнимое по остроте наслаждение. Это было похоже на знакомое им наслаждение от защиты — но во сто крат сильнее!

Лат были очень серьёзны в отношении к играм — предельно серьёзны. Сама по себе острота удовольствия не имела значения — нет, лат стремились именно к тем чувствам, что так или иначе связаны с защитой. Наиболее близким людским понятием (хотя лат этого и не знали) было «спортивное поведение». Получить бессмысленное ранение или разрушить форму, прыгнув со скалы, было «неспортивно» — а значит, не весело.

Учитывая суровый климат и воинственный характер людей, веселья лат-псам более чем хватало.

Однако довольно скоро эйфория поутихла. Лат с грустью осознали, что, рассчитывая добраться до людских сознаний через форму собак, они опять много чего не поняли. Люди принимали собак как «компаньонов», спутников, соседей… но только не как существ, наделённых разумом. Да и неудивительно, потому что «разума» в понимании людей у обычных собак и не было. С точки зрения лат собаки особыми умниками тоже не выглядели, но хотя бы на некоторые ноты отзывались, — люди же были просто непрошибаемыми.

Опечаленные Юные продолжали игру — она стала неотъемлемой частью их взросления, неким знаком доблести и таланта, — но невозможность пообщаться делала всё куда менее забавным, чем хотелось народу лат. Но они не сдавались — лат никогда не сдавались. Они искали пути, они пели, они сплетали кружева.

Жар… покрывало безмолвия на сердце Огня.

Открыть… распахнуть то, что застыло

в тишине.

Петь, как дождь… проникая лёгкими, тёплыми нежными каплями глубоко внутрь, вливаясь, едва касаясь

Петь, как ветер… обволакивая и дразня… и лаская неуловимой прохладой

Петь, как время… мягкое, густое, синее безмолвие… колеблющаяся тишина… тени шёлком касаются кожи...

Петь, как пламя. Как самая суть Красоты. Так безудержно, бешено, жадно… и жарко. И опалять, не сжигая.

Петь… как серебряный плеск ручейков… отражающих звёзды.

И вдруг некий лат нашёл своего человека. Человека, услышавшего его!

Человек отличался от других: он видел больше прочих и мог делать странные вещи. Людей это отличие пугало; лат были очарованы. Для себя они описали это явление… ближе всего к словам людей будет «Пламя». Много, много позже, когда подобных людей стало больше, они, эти люди (не без влияния пойманных ими образов лат) стали звать себя «Чаар вэй’хт аэльнн» — «танцующие в Кружевах для изменения» или «для управления волей». Но с течением времени языки изменялись, значения стирались… и чаще другие люди называли их «Властвующие». Чар-Вейхан.

Вейхан, Люди-Пламя, сумели пробить многовековой барьер между своим народом и расой лат. Но… об этом знали лишь они сами. Каждый из Вейхан, встречая своего лат, почти сразу принимал решение: молчать. И лат приняли это: они-то понимали все тонкости искусства защиты.

Так игра изменилась: Юные-лат уже не уходили в твёрдую форму к кому угодно — они искали только Пламя. Это было нелегко, поскольку Вейхан было куда меньше, чем Юных, — но зато какой увлекательной это делало игру!

Потом Вейхан стало больше. А потом, однажды, люди затеяли свою любимую игру — уничтожение друг друга… и на сей раз уничтожали они Вейхан.

То было славное время для лат: неистовое, жаркое, полное экстаза на пределе… и боли — не телесной, но боли души… как ни старались Юные забирать своих «пламенных», когда те делали то, что люди зовут «умирали», — очень многих забрать не удалось. И боль некоторых лат была столь сильна, что они ушли полностью… замолчали навечно.

После этого Вейхан почти совсем не осталось. И новые Юные со смесью восторга и сожаления узнавали о тех изумительных чувствах, ни с чем не сравнимой игре.

Далеко-далеко… тень страсти, тень потери… тень боли, которой нет выхода… Я слышу.

Я слушаю шелест ветра… и прекрасный призрак Огня.

Запертый мир? Или чья-то… запертая… душа? Открыть...

Впустить ветер...

И лететь.

Сны лат… тёмные сны за вздох до рассвета, дождевые сны.