Глава 36. Совет Вершины: начало

Уже за квартал было видно, как светится здание Совета. Обычно оно ничем не выделялось из прочих сооружений столицы, разве что формой купола в виде изысканного волшебного цветка, похожего и на арилию, и на розу одновременно – в природе таких цветов не существовало, но вейлинов-архитекторов такая мелочь никогда не останавливала. Красота всегда значила для них куда больше реализма – в конце концов, говорили они, если вас манят живые цветы, вы всегда можете насладиться их видом на клумбе.

Но сейчас, в преддверии Большого Совета, купол сиял переливами всех оттенков, какие только можно представить – и даже теми, которых взор не-вэй различить не способен. Светились и стены пятиугольной башни, выложенные из разноцветных кирпичей и украшенные причудливой формы фронтонами и балкончиками в обрамлении белых пилястров, сработанных столь искусно, что даже без применения Чар они казались прозрачными и наполненными солнечными всполохами света. Домов такой формы в Аэтис было немало – пара храмов, Стражная Обитель, все здания гильдий и покрытые затейливыми узорами из цветных переливчатых окон башенки дворца, где жили дети Обета и Малая Вершина, практически не покидавшая столицу. Но лишь Совет наделён был свойством Сияния Чар, которое проявлялось лишь дважды в год, когда в столицу съезжались все представители правящих сословий Тефриана – от магистров Звезды до скромных сельских вейлинов, от добродушных и далёких от политики сьеров до гордых Рыцарей Ордена.

Ченселин Тарис, Луч Звезды, был сейчас далеко не единственным, кто любовался куполом-цветком, неторопливо приближаясь к зданию верхом, чтобы принять участие в Большом Совете. Сьеры, лорды Тени и вэй-лорды… горожане приветливо смотрели на них с балконов, юные дамы со смехом махали веерами и искусно вышитыми кружевными лоскутками шёлка и кидали под ноги коням горсти ароматных лепестков и живые, едва сорванные цветы. Для жителей столицы праздник Кораблей продолжался – именно благодаря Совету и всем этим мужчинам и женщинам, в летах и совсем молодым, составлявшим правительство королевства. Хотя сами-то они собрались тут вовсе не за тем, чтобы веселиться. Но вот сопровождающие их родичи, друзья, секретари, камердинеры, служители, кучера и прочие спутники, которые на Совет приглашены не были, – те могли на все лады наслаждаться развлечениями столицы и намеревались не упустить ни часа веселья, пока их друзья и патроны трудятся, решая вопросы, жизненно важные для них и всех людей Тефриана.

Я виртуозно избежал столкновения с Верховным в холле, спрятавшись от него за шумной компанией радующихся встрече сьеров и вейлинов из каких-то отдалённых краёв, и проскочил в зал в последнюю минуту, выбрав момент, когда Брэйвина перехватили экономисты короля. А тут я был хоть и на время, но защищён: на Советах обычно с полуслова разгорались страсти, а в них, независимо от темы и зачинщиков, немедленно втягивали Звезду; и если этот Совет не окажется внезапным исключением, то вскоре их лидеру будет уже не до поисков мелодии ослушавшегося Луча и задавания всяческих неудобных вопросов. Посему я впервые испытывал почти радость, слушая темпераментное выступление лорда Хендерсли, Рыцаря из замка Лив, гневно излагавшего свои соображения о том, как некрасиво, позорно и просто подло подсылать в замки юных Вэй, делая из них воров, а из рыцарей, соответственно, – жестоких чудовищ, пихающих вышеозначенных воришек Вэй на костёр. Поскольку лорд Хендерсли и без того был известен неприязнью к Звезде и манерой громко и многословно выражать эту неприязнь при каждом удобном случае, то один его вид (негодующий с момента появления достойного лорда в зале) все эти годы вызывал у меня горячее желание закрыться от всех вообще звуков и высидеть обязательные три дня Совета в абсолютной и восхитительной тишине.

– Нам пришлось исполнить ритуал Очищения! – с надрывом в голосе провозгласил Рыцарь. Немало слушателей не-вэй взирали на него сочувственно – и явно начинали проникаться бедой настолько, чтобы исподтишка поглядывать на представителей Звезды без симпатии. Я едва не зевнул, но вовремя сдержался – тут меня не поняли бы, пожалуй, не только неслышащие, но и собратья из Звезды.

– Вы можете себе представить, какое потрясение пережили наши дети, глядя на ритуал? На живого человека, юношу, такого же ребёнка – на костре?

– Ваши дети?! – взорвался Этаррис Сальвье. Наконец-то. Понятно было, что он долго не выдержит. И без малого час – это уже рекорд долготерпения. – А какое потрясение пережил он сам?! Вы подумали, хоть на секунду, о том, что произошло там с этим мальчиком – и что с ним происходит сейчас?!

– Нам страшно об этом думать! – яростно воскликнул Хендерсли и для пущего эффекта с треском стукнул кулаками по кафедре перед собою. Каэрин весьма красноречиво поднял брови. Брэйвин, напротив, прикрыл веки и выглядел донельзя утомлённым. А ведь это самое начало, думал я, чувствуя забавную смесь облегчения от явного отсутствия интереса Брэйвина к своей персоне – и невыносимой скуки. Мерцание, выдержать не то что три дня, но даже три часа подобной свары – полноценное испытание для Луча. Интересно, если я ускользну в глубину сейчас, то заметит ли хоть кто-то моё отсутствие в Сумраке, или всем уже не до какого-то игрушечного магистра?

– Невыносимая наглость! – эффектно повышая голос так, что он рокочущими волнами раскатился по всему пространству огромного круглого зала, вздымаясь под самый потолок и обрушиваясь оттуда на людей подобно цунами, прогрохотал Этаррис. Сидящий невдалеке от меня пожилой вейлин страдальчески поморщился.

– Это мы – Единство Звезды, магистры, учителя! – должны предъявлять претензии Ордену в подобных случаях! То, что вы совершили своим замшелым «ритуалом», лорд Хендерсли, называется убийством! Не больше и не меньше! Как учитель пострадавшего и как Луч Звезды Тефриана я вправе требовать дискредитации Ордена и лишения его права запрета здесь, на Совете, и на всех Советах впредь!

– О Мерцание, – пробормотал сьер Шертон, давний знакомый и один из немногих искренне симпатизирующих мне лидеров моего края. – Кто из них сошёл с ума, интересно?

Вопрос, хоть и неявно, был адресован мне: как всегда, неслышащие искали защиты от всех тревог у Звезды, и само собой, Луч, да ещё «свой собственный», подходил для этого лучше всего. Я вздохнул и выразительно повёл плечом, безмолвной этой мимикой отвечая, что понятия не имею и озабочен не менее. На самом деле, степень моего волнения была несравнима с эмоциями сьера, поскольку я куда лучше различал решимость и гнев Этарриса – и осознавал всю опасность повисшего на волоске нашего с Орденом равновесия.

Насколько мог я слышать, раскинув по залу тонкие нити своего кружева, – занервничали все, от сьеров до магистров. Да и пойманные оттенки некоторых Рыцарей ни довольными, ни спокойными не казались. По сути, волнения не проявлял только Двирт, но он не проявлял его вообще никогда, включая ту историю с влезшим в Орден мальчишкой. И судя по его лицу – всё это время, с начала Совета, мирно дремал в уютном кресле вдали от взоров большинства присутствующих. Каким именно образом Двирт умудрился найти уголок в тени – в круглом зале Совета, залитом лучами солнца и без единого уголка в принципе, – постичь я не мог. Отчего ни прочие магистры, ни лорды Вершины по этому поводу не возмущались и вели себя так, словно Двирта не замечают, оставалось лишь гадать. В одном я был уверен: с чужими мелодиями он не играл. И то верно, зачем лишний раз напрягаться.

«Ченселин». Зов был тихим и коротким, как вздох едва тронутой струны. И спутать этот безмолвный аккорд с другими было невозможно. Как и суть зова.

Брэйвин. В отличие от прочих магистров, он сидел вместе с Малой Вершиной – наверху, по правую руку от короля, который склонил к нему голову и крайне озабоченно что-то говорил. Понять суть его слов не составляло труда, даже не слушая: королю не больше прочих нормальных людей нравился публичный скандал, грозящий обернуться полным и окончательным разрывом между Орденом и Звездой. Остановить же происходящее безобразие король мог только прямым приказом. Каковой обе сцепившиеся стороны, несомненно, воспримут как грубое вмешательство в дела Ордена и неуважение к Единству Звезды, после чего скандал из явного перейдёт в стадию подкусываний и шипений из-за угла, зато Вершине придётся иметь дело с неудовольствием всех. Включая и сьеров, которые сейчас уже приняли сторону Ордена или Звезды – в зависимости от личных предпочтений, а в основном от того, с Вэй или лордами Тени они чаще выпивают по праздникам и кого выбрали в мужья или Главы Обета их сёстры и дочери.

Я манерным жестом коснулся безупречно лежащих волос и отправил Верховному укоризненный взор (замеченный, разумеется, многими, даже неслышащими) и рассчитанную лишь на Вэй недовольную мелодию. В ответ пришла явная (тоже для многих) нота сочувствия: Брэйвин хорошо осознавал, что заставляет своего карманного Лучика разгребать не самую благоуханную из помоек.

Но игры играми, а исправлять ситуацию действительно требовалось.

Ради Мерцания, Этаррис учил сдержанности меня, а что же вытворил сам? В какие Трясины свалилась вся его рассудительность?

– Лорд Хендерсли, – негромко произнёс я, вставая и сразу приковывая к себе всеобщее внимание – включая, к счастью, и Этарриса, который уже набирал воздуху для следующей тирады. – Это ужасно. Нет слов выразить глубину нашего сожаления, что людям замка Лив, особенно детям, выпало перенести столь тяжкое испытание. Но вы не должны гневаться на вэй’Этарриса, ведь то был его ученик. А для нас, магистров, нет ценности более, чем наши ученики. И предположение, что несчастного юношу мог послать к вам его учитель, любой учитель Чар, – оно звучит для нас так же, как для вас – намёк, что тот ритуал хоть одного Рыцаря мог порадовать. Это не то, о чём такие, как мы, могут рассуждать с холодным сердцем. Но конечно, вы, милорд, знать этого не могли. Я не верю, что вы сказали бы вещь столь непереносимую для слуха Вэй, если бы знали.

Мой голос мягко струился по огромному залу, наполняя его неясной тихой печалью, как шёпот долгого осеннего дождя.

– Я понимаю вашу боль, милорд. Я сам был в ужасе, ведь я видел его… то, что от него осталось. И если вам нужен виновный среди Вэй, то я готов считаться виновным, потому что не успел спасти его… и всех вас.

Рыцарь казался уже не разгневанным, а изрядно растерянным.

– Ну что за речи о виноватых… Вы правы, вэй’Ченселин, нам плохо известны обычаи Звезды. Мы были уверены, что ученики Вэй не выходят из власти своих магистров.

Я вздохнул и грустно улыбнулся. У некоторых леди не-вэй глаза заблестели от слёз.

– Достигая определённого возраста, милорд, дети перестают считать себя учениками и примеряют одежды мастеров. Ни для кого в Тефриане не секрет, что порой это плохо кончается.

– Мы полагали, юноша вызовет наставника, – почти смущённо признался Рыцарь. – Кто же знал, что он решил не делать этого. Назови он имя, и конечно, никакого костра бы не было.

Он с досадой поморщился.

– Мы держимся за правила, но не будь их, во что превратилась бы наша жизнь, в Тени или вне её? Пусть даже правилу много веков, и в последний раз его больше века назад, слава Мерцанию, и применяли. Но вы верно сказали, вэй’Ченселин, детям закон не писан, им бы сгоряча да с наскоку… а разгребать старшим.

– Воистину так, – пробормотал присмиревший (к неподдельной радости всего Совета) Этаррис. – У нас, лорд Хендерсли, не столь много учеников, чтобы их талантами рисковать.

«Благодарю, ми тайфин. На тебя всегда можно положиться».

– Рад, что этот неприятный вопрос улажен, – решительно объявил король, с гулким хлопком опуская ладонь на деревянную кафедру перед собою. – Надеюсь, дамы и господа, более никаких обид меж Орденом и Звездою не произошло, равно как и среди сьеров и вэй-лордов? Как вы понимаете, главный вопрос – соответствие доходов ожиданиям и действия в случае, когда ожидания не сбываются.

Я вздохнул с искренним облегчением и всё-таки задремал. Полусон, полугрёза Вэй, когда мир заполняет тихая многоцветная музыка глубоких гармоник, а верхние плывут над тобою, не затрагивая слуха, но оставаясь доступны разуму, – наверняка не один вэй-лорд здесь парит в этой приятной расслабляющей грёзе. Ложи сверху, по праву занятые Вершиной, оживлённо шумели, с относительным добродушием переругиваясь со сьерами – во всяком случае, до разгневанных воплей и взаимных упрёков пока не дошло. Хотя я не питал иллюзий: три сейра уже повставали из кресел и взывали к Вершине и соседям столь темпераментно, что до негодующих криков явно оставалась самая малость.

Но меня это, в общем, не волновало. Мне казалось, на самом деле и сьеры, и Вершина почти наслаждаются возможностью раз в полгода публично поскандалить – ведь других шансов выпустить пар и продемонстрировать Ордену свою значимость им почти не выпадает. Сопровождающие сьеров вейлины, чьей заботой было деликатно утихомиривать «подопечных», восстанавливая всеобщий мир и добрососедское настроение, озабоченно переглядывались и обменивались в первом слое лёгкими тонами – от иронии до откровенной досады. Магистры, чьи чёрные с золотом плащи тут и там мелькали по залу, игнорируя краевое распределение мест, придерживались обычной тактики: затаиться, прикинуться невидимками и взывать к добрым богам (в которых не верили), чтобы в своих разборках не-вэйская часть Совета как можно дольше не вспоминала, что вопросы доходов напрямую связаны с климатом и потому адресованы именно им. Разумеется, вопросами магистров было не смутить, но лишний раз звучать в Сумраке никому не улыбалось.

– Как занимательно слушать рассуждения о ценности учеников – из уст того, кто способен без зазрения совести воровать их в чужом Поле, из-под носа имеющих на них законное право магистров!

Я с интересом оглянулся. Заскучавшее Единство Звезды тоже оживилось, судя по изменившейся тональности верхнего слоя Кружев, плывущих по залу. По мелодии я говорившего не узнал, но голос был смутно знаком: я его слышал совсем недавно… а когда увидел мужчину, в упор глядевшего на меня из крыла Джалайна, то вспомнил сразу. Вэй’Аллен, молодой магистр, с которым мы так нелепо сцепились во время проверки.

– Приятно видеть вас, вэй’Ченселин, без масок, в вашем истинном обличии, – с иронией протянул он. – А быть может, именно тогда, с беззвучным Кружевом, лишённым даже намёка на силу Луча, вы в большей степени были настоящим?

– Ах, мой дорогой, – равнодушно бросил я, – право, мы же магистры, а не дети. Нам ли упускать суть, доверяясь иллюзиям и намёкам?

Аллен мигом вскипел. Он и в тот раз быстро поддался гневу, причём тоже беспричинному.

– Вероятно, под иллюзией подразумевается ваш статус? – едко осведомился он. – Поскольку своеобразный способ обретения учеников, опробованный вами в моём Поле, иллюзорным, увы, не является.

– В вашем Поле? – я выразительно изогнул брови. – Я полагал, вашего магистра… о, простите, Луча.

Теперь диалогом заинтересовались не только представители Звезды, но и сидящие поблизости сьеры: хотя мелодий они не слышали, но столь откровенную насмешку легко различить, даже не будучи Вэй. Тем более, живя с Вэй бок о бок, неслышащие отлично знали суть определения «ваш магистр» – явное и весьма оскорбительное причисление Аллена, полноценного вэй-лорда, к ученикам.

Аллен пронзительно звенел в Кружевах ядовито-болотным гневом. Я меланхолично гадал, что за странное сплетение обстоятельств заставило Каэрина пустить подобное существо в узор своих магистров.

– Всё это мило, вэй’Ченселин. Однако ни ваше поистине чарующее остроумие, ни доставшийся вам по досадному недоразумению плащ Луча не защитят от факта нарушения Поля.

– Недоразумение? – промурлыкал я. – Вы о том, мой дорогой, что одарённые дети в шаге от ваших, хм, владений рискуют жизнью и что хуже, целостностью Поля, оказываясь беззащитными перед невежеством и злобой ваших людей? Недоразумение, о да. Искренне надеюсь, что вы подобрали верное определение. Например, прискорбная глухота и намеренное искажение фактов – звучит куда более… некрасиво.

– Вэй’Аллен, прошу вас замолчать, – тихо, но вполне отчётливо произнёс лишённый какого-либо выражения голос Каэрина. Молодой Вэй чуть заметно поморщился. – Эта беседа здесь неуместна.

Зал затих: даже не-вэй, сидящие слишком далеко, чтобы уловить все нюансы, примолкли и с живым интересом развернули кресла в нашу сторону. Я не сомневался: к нам внимательно прислушивается и Вершина из своих лож, и сьеры, хотя им-то до звёздных проблем особого дела не было, и даже подчёркнуто безразличные, словно отделённые от прочих стеной из белых плащей, лорды Тени подняли головы и насторожились. Впрочем, хоть слышали они всё, – зал в виде неглубокой чаши устроен так, что на её «дне», где располагался роскошный подиум Ордена, отчётливо звучит голос каждого, включая сидевшую на самом верху Вершину, – но выражения лиц им видны не были. Я с ноткой ехидства подумал, что сейчас Рыцари об этом наверняка жалеют – с их-то манерой общаться больше взорами и мимикой, нежели словами, дабы не затронуть вездесущую вторую заповедь, тем самым рискуя коснуться и парочки других. А ведь ссора внутри Звезды – такой лакомый кусочек для Ордена. Да ещё и посреди Большого Совета.

«Если бы дух глупости существовал, я решил бы, что сегодня он специально ради нас выбрался из Трясины и теперь витает вокруг, развлекаясь с нашими Кружевами».

Хотя эта мысль скользнула по самой грани внешнего слоя, но кое-кто её расслышал: я поймал сразу несколько сердитых оттенков (один принадлежал не очень-то благодарному за помощь Этаррису), и лёгкий, но требовательный зов Верховного.

Только он умел звать так: тихо и непреодолимо, сочетанием мягкости и острого льда.

«Мальчик мой, мне это не нравится. Прекрати».

Вот этого уже не слышал никто, кроме меня. Я не сомневался. Разве что Двирт… быть может.

«Твой статус Луча – не повод для шуток. Вэй-лорду не пристало терпеть подобные оскорбления».

«Это не оскорбление, милорд, а нелепость. Укус змеи, лишённой не только яда, но и зубов».

«Я вижу, тебя это забавляет. И жаль, ибо я тут забавного не вижу. Где мы окажемся, если любой посмеет сомневаться в законности выбора и деяний Лучей в присутствии Вершины и Совета? Твоя честь принадлежит не тебе одному, ми тайфин. Она, подобно ночному озеру, отражает честь Звезды, сияющей над Тефрианом. Тебе следует это прекратить. Так же громко и ясно, как всё, что было сказано».

Наш безмолвный разговор не занял и вздоха. И пока он длился, та часть моего сознания, что не покидала Сумрака, ловила жадные взгляды со всех сторон… искренне надеясь, что несуразный магистр, лишённый инстинкта самосохранения, необходимого любому Вэй, который не намерен в ближайшие пару дней или минут уйти в Мерцание, пробудит свой сладко спящий здравый смысл и заткнётся.

Избавив Ченселина Тариса от сомнительного удовольствия затыкать его способом, куда менее приятным, чем выговор Каэрина.

Но Брэйвин словно бы… хочет этого? Вот так, при всех, на глазах неслышащих и Ордена, ронять достоинство Звезды, учинив стычку прямо на Совете?

– Неуместно, милорд? – воскликнул Аллен, распространяя волны негодования по залу с таким напором, что казалось, воздух нагрелся и начинает по-настоящему светиться. – Недоученный мальчишка, неведомо как добившийся права именоваться Лучом, тайно шатается по чужим краям, выслеживая в них Дар на грани Пробуждения, а затем попросту ныряет к себе, словно весь Тефриан принадлежит ему, – и вы всерьёз уверяете, что об этом не стоит говорить на Совете? Я имею право требовать справедливости Звезды!

– Уверен, – мягко промолвил я, глядя на него в упор, – справедливость вы получите. Но вряд ли… она вам… понравится.

Каждая короткая пауза заполнялась всё более хриплым и стонущим вздохом противника. Когда я замолчал, тот замер, обвиснув в кресле, как надувная игрушка, из которой выпустили воздух. Лицо его болезненно сморщилось и посерело. И для сумрачных взглядов живым он точно не выглядел.

Мои пальцы едва заметно двигались, словно в детской игре в «паутинку», сплетая и затягивая невидимые нити. В Кружевах они были не просто видны – они неистово сверкали тускло-багровым пламенем, обвивающим ленты из стали, которые захлестнулись вокруг жертвы и затягивались всё сильнее, обездвиживая в Сумраке и неотвратимо забирая голос, цвет, дыхание в Кружевах.

Но лишь не-вэй мог подумать, что мой соперник обессилен и побеждён. Аллен атаковал резкими, жгучими, как осиные жала, ударами. Всё-таки он был частью Поля Каэрина – опасного, беспощадного и блистательного. Быть беспомощным Аллен просто не мог – как и тем, кто легко сдаётся.

Однако против лучшего из учеников Каэрина шансов у него не было. Дети Боли не отступали никогда, пока малая часть их сути, завиток узора, проблеск сознания – хоть что-то оставалось живым, пусть уже и не в Сумраке. Такие ходили о нас слухи, а ведь даже в снах не-вэй немало правды – и в страшноватых сказках о Детях Боли её было куда больше, чем думали те, кто сочинял подобные сказки. Я ловил ядовитые иглы чужой Чар огненным веером – крылом – песней, и песня смеялась. Сминая кружево противника путами из жидкой стали, впиваясь в него, опаляя. И в то же время – обдавая холодом зимнего урагана. Сейчас я был на грани и понимал это. И лишь понимание меня держало. За долю мгновения до того, как веер полностью освободится – и ринется уничтожать. Рвать чужое Кружево в клочья, сжигать дотла и наслаждаться, наслаждаться… красотой боли, красотой смерти и власти. И чья это боль, чужая или своя, совершенно неважно.

– Вряд ли… она вам… понравится.

Я едва успел договорить последнее слово, как ощутил, что грань словно ищет меня. И что, кажется, остановиться я неспособен. Или кто-то подталкивает меня. Аллен уже не атаковал, и я ослабил хватку… попытался ослабить. Но мои огненные ленты не только мне принадлежали теперь, или я всё же утратил контроль по собственной вине? Я не стремился сейчас понять, я просто пытался всё прекратить, а мальчишка, схваченный моей – или не моей уже? – силой, задыхался и умирал. И тут между нами рухнуло лезвие изумрудного света, отсекая струи энергии от пленника и освобождая… обоих. Во всяком случае, я воспринял вмешательство Каэрина как освобождение. И едва сдержался, чтобы не выдохнуть с облегчением, всему Сумраку и, что хуже, Мерцанию показывая свои чувства, свою слабость.

Аллен, до сих пор смахивающий на покойника, шевельнулся в кресле, избегая взгляда Луча. Бедняжка. Ему и без меня не позавидуешь. За этот маленький милый скандальчик милорд ещё спустит с него шкуру куда более эффективно и болезненно, чем сделал тут я.

Тонкие губы Каэрина изогнулись в брезгливой гримасе.

– Какое мальчишество, – бросил он, адресуясь в пространство между подчинённым и бывшим учеником, затем лениво откинулся на спинку кресла и всё внимание сосредоточил на содержимом своего бокала.

– Согласен, – пробормотал Этаррис, явно с трудом удерживаясь, чтобы не выразиться сильнее.

– Надеюсь, – кротко осведомился Верховный, заботливо оглядывая участников недолгой схватки, – все в добром, сколь возможно, здравии, тема закрыта, и мы можем продолжать? Напоминаю, у нас тут Большой Совет, достойные господа, а не тренировка для оттачивания боевых навыков.

– Позвольте, вэй’Брэйвин, – вежливо, но решительно вмешался король. Судя по выражению лица, тему он закрытой не считал. – Достойные лорды, что за история с похищением учеников? Полагаю, с этим следует разобраться.

Мелодия Каэрина приобрела страдальческий оттенок, хорошо мне знакомый: «Добрые боги, избавьте меня от идиотов».

– Ваше величество, – утомлённым тоном промолвил он, исхитряясь и развернуть кресло к королю, и в то же время остаться едва заметным, как высыхающий росчерк дождя на оконном стекле, – это смешно. Тут не с чем разбираться.

– Вэй’Каэрин, – с мягким укором возразил правитель Тефриана. Что означало: очень даже есть с чем.

Вообще с ним следовало держать ухо востро. Кто-то мог предположить, что он не проявляет особого интереса к делам Чар-вэй и держится в стороне, но этот кто-то был бы весьма недальновидным.

Каэрин с видом покорности судьбе склонил голову в условном подобии поклона и продолжая глядеть исключительно на короля, с безупречной официальностью промолвил:

– Вэй’Ченселин. Сколь долго до встречи вы слышали Дар на грани Пробуждения?

Я встал и приятно улыбнулся – спинке каэринского кресла, Вершине (особенно лучезарно) и всем, кто с неослабевающим интересом меня рассматривал.

– С полудня до заката, затем до полуночи и ещё небольшую часть ночи; незадолго до рассвета я снова стал слушать его, двигаясь по его следу, и в тот же день нашёл его; полдень я встретил уже в Таднире.

– Таким образом, – ласковым голосом всеобщего доброго дядюшки заметил Брэйвин, – менее суток, не так ли?

– Сутки без часа с четвертью, милорд, – откликнулся я с признательностью любимого и любящего племянника вышеозначенного дядюшки, который, как всегда, его выручает.

– Почти сутки двигаясь по следу, – скучающе продолжил Каэрин, – вы заметили мелодию или близость в Сумраке другого магистра, который также взял этот след?

– Нет, милорд.

– Вы нашли его – где именно?

– Тальенна. Деревня на границе Джалайна и Харвета, невдалеке от Трёхводного тракта.

– И как долго вы беседовали с обладателем Дара? Кстати, кто был обладатель – местный житель или юноша в поиске?

– Менестрель, милорд. Двенадцать лет. Он не искал магистра и не желал пути Чар. Мы говорили около часа, а затем произошло насильственное Пробуждение.

На это отреагировали многие, включая не-вэй, как я и ожидал. Слово «насилие» не могло не вызвать тревоги.

Каэрин остался холоден и невозмутим.

– За время, проведённое с обладателем Дара в деревне, появился ли поблизости узор другого магистра?

– Нет, милорд.

– Совет будет бесконечно благодарен достойному Лучу за описание обстоятельств насильственного Пробуждения.

– Разумеется, вэй’Каэрин. Во время недолгой паузы в нашей беседе, необходимой для того, чтобы дать мальчику время обдумать своё положение и сделать осознанный выбор, несколько сельских детей попытались забросать его камнями из кустов. Я им, конечно, помешал, однако камень задел инструмент, и мальчик пришёл в ярость. Вы знаете, полагаю, как трепетно менестрели относятся к своим инструментам. К счастью, дети не пострадали. Однако, боюсь, – я добавил в голос ноту упрёка и бросил красноречивый взгляд в ложу Вершины, – не будь там меня, всё завершилось бы куда печальнее.

Теперь почти все слушатели, в особенности дамы, взирали на меня с симпатией. Про беднягу Аллена уже забыли, да и во всяком случае, жалеть его никто не собирался.

– Полагаю, Ваше Величество, – бесстрастно подвёл итог Каэрин, – больше тут обсуждать решительно нечего.

– Если только, – негромко, но вполне различимо пробормотал кто-то из джалайнских Вэй, – не вышло так, что присутствия других магистров достойный Луч попросту не заметил.

Каэрин бесконечно усталым жестом поднёс руку к губам, словно скрывая зевок, обессиленно уронил её на шёлковый подлокотник и закрыл глаза. Произносить ещё какие-либо слова он явно не намеревался.

– Вэй’Найжелис, дорогой, – в приятном баритоне Верховного обозначился слабый оттенок недовольства. Общая тональность узоров, разлитых по залу, тотчас упала на пару октав, становясь тихой и напряжённой. – О чём, ради Мерцания, вы говорите. Упустить такое из виду в принципе невозможно: это и значит, в числе прочего, быть Лучом.

Смотрел он на Вершину, умело создавая впечатление, что объяснение предназначено лишь для не-вэй, которые этих элементарных вещей знать не обязаны. Так эффектно отшлепать собеседника у всех на глазах, будто нашкодившего мальчишку, и притом даже его самого убедить, что ничего подобного ты делать не собирался… гениальный мастер сумрачных игр, воистину.

– Тем более, описанные достойным вэй’Ченселином драматические события, разумеется, отразились в Поле, и при желании их легко проверить. В чём, однако, не вижу ни малейшей необходимости. Мы имеем дело с Лучом. Двумя, – он сделал лёгкий поклон в сторону Каэрина, – поскольку величайшему из чтецов Поля этого достаточно, а в ясности его зрения ни у кого из нас нет причин сомневаться.

Король любезно улыбнулся в ответ и склонил голову, окончательно завершая всё это действо (которое могло его разве что развлечь, ведь поймать кого-то из нас на обмане неслышащие всё равно были не в состоянии, даже если стояли бы рядом, видя всё своими глазами). А я думал о двух вещах. Услышал ли Каэрин этот изящный укол и уловил ли скрытую угрозу – и не подводит ли слух меня, утверждая, что вовсе не публичной ссорой Брэйвин раздражён, а тем, что она так мирно закончилась.

Но зачем ему смерть вспыльчивого юнца, которого он, я уверен, до сего дня и знать не знал? А моя смерть ему бы, может, и понравилась, но не от такого же убогого противника. Не мог ведь он всерьёз ожидать, что и Каэрин потеряет самоконтроль и прикончит меня прямо на Совете?

Или просто откроется для удара… даст волю ненависти к предателю-ученику и сделает глупость на глазах всех – на глазах Ордена, и так уже разозлённого историей с костром, да и вообще любви к нам не питающего. Луч, способный напасть на другого Луча, не стесняясь даже присутствия правителей страны, – это вам не шутки. Пусть не повод для роспуска Звезды, но сокрушительная потеря доверия… но ради Мерцания, какая от этого польза Верховному?

За этими размышлениями я ушёл в себя, в беззвучие глубоких Кружев собственной сути, и за течением Совета не наблюдал. Впрочем, малая часть моего сознания отмечала, что беседы вновь вернулись к делам насущным: доход от продаж и разница между рассчитанным и реальным количеством продуктов, а отсюда правомерность налогов. Но и в столь отрешённом состоянии я видел, что обсуждения идут вяло: момент вышедшего наружу гнева Брэйвина не прошёл даром даже для неслышащих. Они не ощутили изменения мелодий так, как Вэй – давящим тёмным ударом по нервам и Кружевам; но оставаться бодрыми и оживлёнными, с ясным разумом и искренним стремлением чего-то добиться и что-то решить, без которого такие собрания попросту бесполезны, – нет. Кружев не-вэй могли не замечать, их мелодий вовсе не слышать, но узоры Мерцания пронизывали их тела и души, как и всё в мире, и оказывали на них влияние столь же бесспорное, как дождь и ветер – на склоны гор, понемногу подтачивая и разрушая их.

К счастью, подошло время полуденного двухчасового перерыва, и люди, чувствуя неявное, но всё-таки освобождение, устремились к выходу так энергично, что затеряться среди них и незаметно ускользнуть из зала оказалось легче, чем я опасался. Беседовать с Верховным сейчас мне определённо не хотелось.