Глава 39. Совет Вершины: финал

Формула принятия Вызова не только фиксировала официальность дуэли в Поле, но и давала сопернику время собраться с силами для удара… или отступить и закрыться. Даже в последний миг тот имел право уклониться от схватки — и проиграть, но без единой раны. Продолжать бой мало кто стал бы: нет чести в преследовании того, кто испуган и прячется, а бой без чести был для Вэй позором куда большим, чем публичное признание слабости.

Но Аллен атаковал раньше, чем формула завершилась, и яростней, чем вчера. Я без усилий кинул навстречу щит, в то же время сплетая сеть в глубине с единственной целью: обездвижить, и не только в Мерцании, но и в Сумраке, чтобы моя победа была очевидна всем, даже неслышащим.

Мои щиты были отточены на учениках, которых я берёг от излишней боли, даже чересчур; но мне всегда было проще поймать, чем ранить… с дней, когда меня, девятилетнего и чуть живого, подобрал в деревне Каэрин. И несколько грубых разрушительных ударов я отразил между выдохом и вдохом, легко и изящно, почти смеясь над неуклюжим напором противника. Огненный хлыст и зазубренные острия, полные яда, как банально. Я был туманом и осенним мелким дождём, я был невидим, неуязвим, это и впрямь казалось игрой — элегантной и томной, как танец… и длилось меньше минуты, а потом Аллен упал и затих, будто скованный внезапным сном. И в своём увлечении красотой танца я не сразу понял, что это сон смерти.

Я замер и тронул тело завитком узора. На миг мне захотелось закричать — от отчаяния, протестуя, не желая принимать то, чего не замышлялось и быть просто не могло, потому что я был уверен: щит служил лишь преградой, но не оружием, даже не сумел бы обратить удар… наверняка. Наверное.

Безмолвие опустошало. Я оглянулся. Они все смотрели на меня: король, Каэрин, Верховный. И Двирт. Его ли голос подтолкнул меня — или всё-таки Брэйвин, единственный известный мне Вэй, способный имитировать мелодии чужих Кружев? Какая разница. Я мог не дразнить этого идиота. Я мог бы не убить.

— Прошу прощения у достойного Совета за отнятое время, — без выражения произнёс я.

Король выглядел ошеломлённым. Впрочем, как и большинство людей, Вэй и неслышащих.

— Насколько я понимаю, — осторожно, словно шагая по очень тонкому льду, промолвил его Величество, — ваш поединок состоялся по правилам Звезды?

— Бесспорно, — сухо заверил Брэйвин. — Принятие Вызова прозвучало целиком, и вэй’Ченселин не вступал в бой раньше времени. Как сделал вэй’Аллен… увы, покойный. Очень жаль.

О чём именно сожалел Верховный — о нарушении правил, самом факте боя или о том, чем этот бой завершился, — осталось неясным. Но никто не стремился уточнять.

— Кхм, — король откашлялся и задержал у губ расшитый шёлком платок, стремясь оттянуть произнесение вердикта, — прискорбное событие. Надеюсь, подобные завершения Совета не войдут в традицию. Вэй’Ченселин, как представитель власти я не могу упрекнуть вас, поскольку за рамки закона вы не вышли; однако как человек — боюсь, я весьма огорчён.

«И разочарован», — звучало в его интонации и взгляде. Я коротко склонил голову. Я мог изменить общий настрой, всего лишь произнеся несколько слов — выплеснув сожаление, горечь, вину… я прекрасно знал, как обращать истину в туман, тут Аллен был абсолютно прав. Но я молчал. Всё, чего мне хотелось, — завершить это и наконец уйти отсюда.

Это сделал я сам — или кто-то помог мне? Что, ради Мерцания, тут произошло?

— Подобные вещи, возможно, привычны для Вэй, — заметил кто-то из сьеров, из Триэйна, а может, Хэла; лица как-то странно расплывались в памяти, но я едва замечал это. — Но мы не должны считать нормальным и правильным завершение спора на Совете убийством. Это подаёт крайне дурной пример. Во всех отношениях.

— Достойный сьер Джарвис, — возразил король, — это событие в компетенции Звезды, а Верховный уверил нас, что всё было в рамках закона.

— Не пора ли изменить такие законы? — задиристо ощетинился тот. Теперь я вспомнил его: из Деша, и его край был достаточно богат, чтобы сьер чувствовал себя вправе требовать внимания. — Я прошу слова Ордена.

Звезда незримо, но более чем заметно в Кружевах встрепенулась. Ждать приговора Ордена в деле Вэй — то было явное оскорбление. О чём отлично знали все, включая неслышащих.

— Мы против убийств вообще, — промолвил, вставая, Лайан из Замка Лив, — однако наши воззрения вне Тени не разделяются, и не только в Единстве Звезды. Вэй’Аллен мог отступить, но не сделал этого. Не понимая нюансов боя, я не могу решить, была ли смерть неизбежной. Но мы видели ясно, что ссору вызвала именно его враждебность. В бою, пронизанном злобой, смерть, к сожалению, естественна. Именно поэтому мы растим наших детей далёкими от подобных чувств и никак не поощряем такие поединки. Тем не менее, законы нарушены не были. От лица Ордена я склонен избавить вэй’Ченселина от ответственности за исход боя.

Лорды Ордена безмолвно кивнули, явно не испытывая интереса к вэйским разборкам. А вот среди прочих я ловил искры любопытства, связывающие меня и Лайана, ищущие вполне определённого рода разгадку внезапной симпатии Рыцаря к юному магистру.

Всё это казалось пустым и неважным. Вэй помоложе не скрывали восхищённых, полных уважения мелодий: я принял Вызов достойно и победил ярко и сокрушительно, а в Звезде это ценилось высоко. Впрочем, как и блестящая непреклонность в споре, убедившая в моей правоте даже Рыцаря. Звезда умела воздавать должное уверенности в себе и красивым победам.

Когда я чувствовал это, исчезнуть хотелось ещё сильнее.

Что, Трясины Тьмы, я сделал?.. и что же мне делать теперь?

Если это моя вина целиком, надо попросту бросить всё и уйти из Звезды. Луч — и убийца?

А если то, что я думаю… о ком не смею и думать… то долго мне не прожить.

И может, это и к лучшему.

Уже на выходе из здания, в роскошном холле, отделанном узорчатым шёлком, причудливыми резными панелями на стенах и дешским мрамором с вкраплениями радужного переливчатого хрусталя, меня перехватил Лайан — за шаг до порога. Окружающие радостно насторожились и сделали всё возможное, чтобы оказаться поближе, прикидываясь, будто они заняты своими делами и ничего не слышат.

— Мне показалось, — внимательно глядя на меня, заметил Рыцарь, — вы вовсе не рады.

— Милорд, у меня нет повода для радости.

— Вы проявили себя мудрым Лучом и доблестным воином. Это немало.

— Разве не Орден веками пытается убедить Тефриан, что в убийстве доблести нет?

— Но немногие верят нам. И определённо не в Звезде. Скажите, вэй’Ченселин, случалось ли вам бывать в нашем замке пятнадцать лет назад? Я был ребёнком, но сразу вспомнил вас.

— Я сам был ребёнком тогда, — я усмехнулся: — Хотя Тефриан полон слухов, что Вэй и в сто лет остаются юными, я не старше вас. Вы спутали, милорд. В Ливе я никогда не был.

— Вас сложно с кем-то спутать, — удивлённо возразил Лайан. — Подобная красота — большая редкость.

Я знал, что уши вокруг жадно ловят каждое слово и выводы уже сделаны — к всеобщему облегчению: куда спокойнее списывать приязнь Рыцаря к Вэй на интерес весьма личный, чем допустить, что Орден не вполне таков, как о нём привыкли думать. Что может быть опаснее, чем новая нота в знакомой мелодии, разносящая в пыль её утешительную привычность?

Человеку разумному не стоило бы уточнять — в любом случае… Я непринуждённо улыбнулся:

— Надеюсь, милорд, вы столь любезно поддержали меня на Совете не из-за моей внешности?

— Конечно, нет. Разве для Вэй красота или её отсутствие важны при оценке ума и намерений?

Я покачал головой, с иронией размышляя, как это выглядит со стороны, а Лайан серьёзно добавил:

— Если бы я желал вашего общества для целей, далёких от политики и обучения Вэй, ваша внешность могла бы иметь значение. Я заметил вас в зале, едва вы вошли, и не сомневался, что вижу певца из моего детства. Нет ли у вас брата? Такое сходство поразительно.

— Увы, но нет, — учтиво отозвался я, — схожие лица встречаются. Благодарю за доверие, милорд. Жаль, финал этого дня не оправдал его.

— Я не меняю решений, — Лайан протянул мне руку так невозмутимо, словно перед ним стоял брат из Ордена, а не один из коварных лживых вэй-лордов. — Не вините себя. Тот человек желал вам зла, и будь он жив и побеждён, это желание стало бы сильнее. Вам снова пришлось бы биться с ним. И кто знает, чем бы всё кончилось.

Уходя от сияющего здания Совета так быстро, как позволяла предписанная Лучу гордость, я в мыслях отвечал ему: ты не знаешь ни Звезды, ни меня. Я забрал бы жизнь с лёгкостью, а он мою — нет, сколько бы ни старался; но сейчас я не планировал смерти. Два раза подряд — и я не знаю, как это вышло. Что со мной происходит?

А может, стоит заодно поволноваться о том, что мальчик из Тени так легко прочитал меня?

Кто ещё читает меня, словно книгу? Что я сделал со своей маской — и я ли сам сделал это?

И хотя ответ бился в сознании, как перепуганная птица бьётся в стекло, не видя преграды между нею и свободой, и я ощущал себя не Лучом, а пленником, близким к отчаянию, как эта птица, — но где-то по краю памяти то и дело мелькали слова юного Рыцаря.

«Уверен, что видел вас… в Замке Лив пятнадцать лет назад».

Брэйвин мог позвать меня голосом Двирта, и если бы захотел, мог бы вмешаться в бой, как вмешался когда-то в моё испытание. Но тогда я заметил его… да и зачем ему убивать Аллена? Но и вчера я был близок к тому, чтобы убить… так я или Брэйвин? А уж бедолагу Открытого убил точно я сам. А та женщина, кто она? Кому он собирался мстить?

Я ничего не знаю о помыслах Двирта, песне его узора, о его душе. Что по силам ему, что ему известно? За все годы в Звезде я так и не подобрался к нему столь близко, чтобы понять.

Брэйвин спас меня шесть лет назад, был добр ко мне, на Совете открыто за меня заступался. Мог ли он увидеть в ненависти Аллена угрозу и на свой лад меня защитить? Всё, что касается Брэйвина, скрыто в тумане. Он силён и обладает странным, опасным талантом, но и мой талант необычен — и разве я не прятался до сих пор? Чуждое и странное пугает людей, и многих напугал бы подобный дар у магистра. Брэйвин не любит остальных Вэй, но и я не люблю их, они опасны мне… опасны нам, мне и Верховному.

Я вошёл в свою комнатку на чердаке гостиницы, с чувством полного и почти радостного бессилия рухнул на кровать и раскинул руки, скользя ладонями по узорчатому покрывалу. Нити затейливой вышивки изгибались и вились под пальцами, словно узоры Кружев, вдруг ставшие ощутимыми в Сумраке.

Нет нужды искать, кто расставил мне ловушку: я отлично создал её себе сам. Каэрин был прав, мне не место среди магистров… тем более, рядом с Двиртом. Несущим в себе — и передавшим сыну — проклятие и дар рода Эдрин. И быть может, желая вырвать и выбросить прочь это проклятие, он выбросил и меня? Нет, он не отец мне и никогда им не был. И если бы я не стремился найти путь к нему, а думал лишь о Чар и о себе — был бы куда счастливее.

Но что, если я не один? Если однажды женщине захотелось родить его сына, отчего не второй раз?

«Поразительное сходство, вэй’Ченселин, нет ли у вас брата?»

___

На третий день Совета — день подведения итогов и объявления указов и наград — я едва заставил себя сползти с постели в полдень. Я не испытывал страха, стыда, неловкости за вчерашнее — только вязкую, словно зыбучий песок, и столь же серую усталость. Хотелось в Кружева, в глубину, и там навсегда остаться. И если бы не ученики, думал я, вяло натягивая сапоги, то вряд ли бы удержался.

И широкие ступени здания, и коридоры были пусты, торжественны и с холодной ясностью напоминали о том, что создана эта роскошь не для обитания тут людей, а для созерцания и раздумий, как музеи и храмы. Когда подъёмная лента неторопливо доставила меня на самый верх башни, к занавесу из шитого золотом бархата, за которым скрывалась полукруглая арка, ведущая в зал, Совет уже близился к завершению — во всяком случае, я на это надеялся. Я слился с шорохом ткани и танцем пылинок в лучах солнца и скользнул внутрь, почти не потревожив занавес. И с головой окунулся во властные раскаты голоса Брэйвина.

— Система Вызова существует веками, но всё старое нуждается в изменениях. И события Совета ярко это показали. Как и его Величество, я вижу серьёзную опасность в отношении Чар-вэй к Вызову как к игре для сравнения талантов и доблести. Вы все убедились, что это не так. Слова поющих в Кружевах — не просто звуки, а Вызов — не спортивное состязание. И едва кто-то забывает об этом и бездумные речи приводят к вражде и Вызову — рискуют не только двое Чар-вэй. Это риск для Поля — а значит, для Тефриана. Силы магистров, хранящих Поле, велики и не всегда в миг угрозы поддаются обузданию. Бросать Вызов таким людям столь же разумно, как тыкать веткой в морду спящего тигра. Но традиция Звезды поощряет эти развлечения, и более того, наделяет ореолом отваги и чести, соблазняя многих молодых и азартных Вэй на то, что вернее всего назвать самоубийством. Прошу достойный Совет понять: к трагедии приводит вовсе не желание убить — как, разумеется, его не было у вэй’Ченселина. Тигры, трясины и ураганы не испытывают к людям злобы и не стремятся убивать, однако мы видим в них опасную часть нашего мира и проявляем разумную осторожность. Бесспорно, то же относится и к магистрам. Но поскольку видеть опасность и вести себя разумно умеют далеко не все, я предлагаю меру в виде закона. А именно: ввести немедленное заключение под арест, обездвиживание в Поле и препровождение в Звезду для выяснения обстоятельств — за любое обвиняющее высказывание в адрес магистра и в особенности Луча, способное привести к Вызову и гибели обвинившего. Эта мера охладит слишком горячие головы и, несомненно, удержит от трагичной неосторожности, которую мы имели несчастье тут наблюдать. Могу ли я просить достойных леди и лордов Совета голосовать за внесение этой поправки в свод общих законов Тефриана?

Достойные леди и лорды, один за другим, без колебаний поднимали веера, раскрытые алой стороной, цветом согласия. Чёрных, протеста, не было вовсе. Орден не голосовал, разумеется, — однако мог наложить вето, и несколько последних секунд я высматривал внизу Лайана, безмолвной просьбой пытаясь дозваться: встань, запрети. И уже зная, что этого не будет.

Они не поняли, они все. Звезда поняла… но видимо, верить отказывалась — или просто никто не знал, как высказать понятое вслух.

Всё так просто. И сразу становится ясно, зачем нужна была гибель Аллена — бессмысленно, глупо, при всём Совете… Не бессмысленно, нет. И не именно его, а кого угодно, любого Вэй… бросившего оскорбительную фразу в адрес Ченселина Тариса? Или я был случайной фигуркой в игре, как и бедняга Аллен, камешком шэн, взятым без особых тонких расчётов, лишь потому, что попался под руку? На Совете стычки неизбежны. Он мог воспользоваться любым подходящим «камешком» — я лишь облегчил ему задачу, услужливо подсунув себя для его хода, для нанесения удара… который нанёс не я. Тот, кто подделал песню моего Кружева, находясь в связке с тремя Лучами, без труда мог сделать это и сейчас. И не только со мною.

А теперь, полюбовавшись сражением Вэй и оценив заботу и предусмотрительность Брэйвина, эти наивные люди одобрили закон, по которому каждый, кто осмелится в чём-то его обвинить, тотчас будет пленён и оставлен без Кружев. «Для выяснения»… но так просто сказать потом, что виновный сопротивлялся, атаковал — и защищаясь, пришлось убить его. Так просто.

Кто, кроме меня, понимает, что сейчас Совет единогласно отдал безграничную власть в руки Верховного?

Я закрыл глаза, тихо и ровно дыша. Так и впадают в безумие? Действия Брэйвина вполне объяснимы заботой и осторожностью. Он бережёт Звезду… а мы с Алленом затеяли свару сами, и кто бы ни подталкивал нас, но я мог не принять его Вызов. И в первую встречу, где уж точно Брэйвина не было, мог с ним не развлекаться. И Открытого убил, пусть не желая, я сам.

Но если допустить, хоть на миг, что его игра — не бред, а реальность, и моё участие в ней вовсе не случайно, что он каким-то образом спланировал всё это — и контролировал меня...

А я уже не могу ничего сказать. Ещё вчера, ещё час назад… но его закон связал мне руки вернее стальных цепей — мне и любому магистру. Любому Лучу. Всем нам. Как красноречиво и жалко затянулось это звёздное молчание.

Я шагнул из теней и с улыбкой свёл ладони, разбивая тишину звоном аплодисментов. Миг или два слышны были только они. Затем прибавились чьи-то ещё; вскоре аплодировала вся Звезда. Я смотрел на Брэйвина, спокойно и прямо, и продолжал сияюще улыбаться.

Я могу ошибаться. Он всегда заботился о стране, Поле, Звезде… обо мне. Ведь я ошибался прежде не раз… Но если я прав, мне нельзя себя выдавать. Ни взглядом, ни цветом мысли.

Потому что лишь так я могу быть столь близко, чтобы в день, когда этот человек совершит предательство по отношению к Тефриану, я сумел бы убить его. Как минимум, попытаться.