За дверью (Вне Сна)

Альберт толкнул дверь, через которую обычно входил Вильям, и увидел перед собой другую комнату.

Комната была большого размера, возможно, около пятидесяти метров. В одной ее части стоял длинный стол со стульями, в другой, на небольшом возвышении, диван с высокой спинкой, и что-то похожее на камин. Потолки в этой комнате были выше, чем в той, где гость проводил последнее время. Два окна почти во всю стену были полностью занавешены полупрозрачным тюлем. Вильяма в комнате не было.

В комнате Альберт заметил три двери, включая ту, из которой сам только что вышел, и безошибочно вычислил ту из них, которая должна была вести на улицу. Он прошел через еще одну комнату, являющуюся, судя по ее обстановке, прихожей, и попал на маленькое крыльцо каменного двухэтажного дома.

Перед домом была дорога, без каких-либо тротуаров и разметок, и здания на другой ее стороне. Большинство домов были похожи на тот, из которого вышел А.: два, три или четыре этажа, не выше; разные, но одинаково маленькие крылечки, большие окна, скошенные крыши.

Все, что увидел на улице Альберт, внешне вполне походило на тот мир, к которому он привык в своих воспоминаниях. В общих чертах. Это, конечно, был не его город, перегруженный многоэтажными домами. Скорее, с определенной натяжкой, какое-то место из старой Европы… Но в любом случае, никаких фантастических картин с овальными домами и снующими летающими аппаратами здесь не было.

С другой стороны, как только Альберт вышел из дома, он почувствовал, что пространство вне дома настроено к нему гораздо менее дружелюбно, нежели внутри, или даже с определенной долей враждебности. Выражалось это в образовавшемся чувстве то ли сдавленности, то ли излишней тяжести, то ли страха. Хотя ни одно из перечисленного не было определенно верным. Чуть постояв на крыльце, Альберт решил, что такое ощущение могло возникнуть из-за совершенно пустынной улицы, на которой не было ни единой души. Он спустился с крыльца и решил пройтись недалеко по улице, чтобы взглянуть на прохожих.

Номеров на домах не было, а встречающиеся таблички с надписями были не читаемы по тем же причинам, по которым невозможно было разглядеть что-то на картинах в доме Вильяма. Буквы изображали из себя то одно, то другое, то танцующих вверх тормашками обезьян, но только не слова, которые можно было прочитать, а потом прочитать их снова точно так же. Тем не менее, сам дом Вильяма Альберт предусмотрительно запомнил, чтобы не потеряться.

Никаких ощущений холода или жары у Альберта не возникало. Если здесь вообще существовало понятие температуры окружающей среды, то температура на улице была, кажется, такой же, как в доме.

Все предметы были отчетливо видны, однако и никакого чрезмерно яркого света на улице не было. Здесь Альберт обратил внимание на интересный момент, который упустил, сидя в комнате: свет равномерно исходил от самих предметов, при этом никакого внешнего источника, типа солнца или электрических элементов, казалось, не было.

В то же время, определить хоть сколько-то верно наличие какого-либо аналога солнца на небе было невозможно. Умозаключение, что этого аналога на небе нет, Альберт просто прочел в себе как нечто, откуда-то ему известное и не требующее доказательств. По сути, он даже не мог надолго взглянуть на небо. Небо имело сероватый оттенок, таило в себе гипнотическую безграничность и категорически не принимало прямых взглядов. После пары беглых взглядов, брошенных поверх крыш, Альберт уже понимал, что задержав на небе взор более нескольких секунд, оторвать его уже не получится.

Пройдя по улице не более ста метров, Альберт уже был переполнен впечатлениями. И хотя давление недружелюбного пространства ощущалось с медленно нарастающей силой, он твердо решил пройти еще немного, чтобы увидеть других людей. Улица, видимо, была из пустынных. А, может, была ночь или какая-то другая неактивная фаза времени.

Из дворика между домами вынырнула собака. К радости Альберта, совершенно обычная, с четырьмя лапами и хвостом. Свет от собаки исходил значительно более яркий, нежели от окружающих предметов, а сама она одновременно была и темно-коричневая, как многие уважающие себя собаки, и одновременно содержала в себе еще большой спектр разных более ярких цветов. Будто несколько минут назад во дворике между домами собака проглотила радугу, и радуга теперь просвечивалась сквозь собаку.

От удивления и неожиданности Альберт остановился, а увидев, что пес вот-вот убежит, позвал его.

Собака остановилась, глядя куда-то в сторону от Альберта, вытянула шею и приподняла уши. Радуга внутри собаки стала заметно тусклее. Альберт позвал снова, собака повернулась в его сторону, слегка наклонила голову, глядя все равно мимо, и через пару секунд побежала дальше. Альберт же, в свою очередь, решил, что собака попалась необщительная, и тоже пошел своей дорогой.

Уже через пару домов улица сделала поворот, и сразу за поворотом Альберт увидел небольшую неровную площадь, в которую упирались несколько переулков еще меньше того, из которого вышел он сам. На площади, возле одного из домов, похожего, судя по оформлению окон и стены первого этажа, на кафе или лавку старинных вещей, стояли четыре человека и о чем-то разговаривали. Люди были в обычной легкой одежде, у двоих сверху были надеты плащи или дождевики. Люди не излучали радугу, как встретившаяся раньше собака, но у всех у них было умеренное светло-бежевое свечение в теле, которое тоже делало их ярче предметов вокруг.

Альберт замер и минуту смотрел на общающихся людей. Свечение в каждом из них было разной интенсивности: у кого чуть более яркое, у кого менее. Один из собеседников выглядел довольно тускло по сравнению с остальными. И, видимо, из-за того, что он к тому же почти не принимал участия в беседе, держась отстраненно, казалось, что его даже хуже видно. Хотя очертания его были вполне отчетливы.

В это время через площадь мимо Альберта прошли еще два человека, не обратив внимания ни на разговаривающую компанию, ни на самого Альберта.

Альберт не слышал, о чем именно говорили люди возле кафе, но был уверен, что те говорят так же, как и Вильям, и при желании он сможет общаться с ними на одном языке. Во время этой незапланированной прогулки ему очень хотелось быть максимально осторожным и предусмотрительным. Альберт прекрасно понимал, что в незнакомом пространстве его может ожидать что угодно. Такие опасности, которые он даже не в состоянии предположить. Но именно сейчас, при виде разговаривающих на улице людей, желание просто перекинуться с ними парой слов, казалось непреодолимым. К тому же находящиеся на площади люди совсем не выглядели враждебно.

Альберт подошел ближе и, будто проходя мимо, сказал: «Привет!», еще даже не представляя, как продолжит разговор, когда обратит на себя внимание. Ни один из собеседников не обернулся. Альберт почувствовал, что ощущение беспокойства, присутствующее с момента его выхода из дома, стало сильнее, и одновременно начал улавливать природу этого чувства.

Усиливающееся беспокойство пока поддавалось контролю, но имело неприятное сходство с симптоматикой панической атаки: это был не просто страх в голове, а нечто, сковывающее все тело; и мгновенно прервать или задушить такое проявление путем строгой команды самому себе возможности не существовало. Также у возникшего ощущения не было явной видимой причины. Что-то подобное Альберт испытывал в своих воспоминаниях: схожие сигналы давало ему его тело перед тем, как он, к примеру, терял сознание… Тем не менее, пока это ощущение, по мнению Альберта, было далеко от критической точки.

Альберт позвал людей еще раз, снова не получив в ответ никакой реакции. Потом еще. Потом решил подойти ближе, и аккуратно дотронуться до руки того, что был ближе всех, но решил, что это будет неприлично, а возможно, и не безопасно. Он все же сделал шаг, чтобы точно попасть в «поле зрения» собеседников, и в этот самый момент преследующее Альберта беспокойство высвободилось во внезапной вспышке осознания, тревожной, болезненной для восприятия и шокирующей по своему содержанию. Картина перед Альбертом на мгновение расслоилась, словно он находился внутри футуристического зеркального лабиринта, сложенного вопреки законам физики так, что происходящее во всех зеркалах одновременно находилось непосредственно перед ним. Каждое из зеркал демонстрировало почти один и тот же эпизод с одними и теми же действующими лицами. Одновременно и сам Альберт был образом и действием, происходящим в одном из отражений, но только не в тех отражениях, где находились общающиеся между собой люди.

Увиденное заставило Альберта утратить контроль над своими движениями, и он упал на пятую точку, застыв в таком положении прямо на дороге. Что-то внутри него громадным усилием вновь соединило восприятие Мира воедино; в ответ пространство вокруг стало еще более гнетущим и уже явно пугающим. Альберт знал — и знание это вселила в него пережитая вспышка осознания — что здесь его не существовало, что бы это ни означало и как бы это ни происходило. Люди вокруг его не видят, не слышат и видеть не могут, поскольку нельзя увидеть то, чего нет.

Альберт сидел так же, как и обнаружил себя несколько секунд назад, с трудом удерживая восприятие Мира в нормальном, неразорванном, состоянии и ругая себя за бездумный уход из дома. Цена этой прогулки уже начинала вырисовываться: Альберт не мог привести свои мысли в нормальное состояние, не мог встать и чувствовал, что вообще перестает понимать, где находится.

Разговаривавшие люди разошлись по своим делам.

Понимая, что время работает не на восстановление сил, а наоборот, Альберт собрал все свое существо и силы в одну точку и заставил себя подняться. Подъем на ноги потребовал времени. Альберт поднимался так, будто был пьян, но на его удачу, команды, отдаваемые им телу, минимально стабилизировали общее состояние и приостановили медленную потерю сознания. По-прежнему не до конца понимая, что происходит, и изо всех сил цепляясь за остатки сознания, Альберт медленно побрел в сторону, где, как ему казалось, должен был находиться дом лектора.

Мир, уже ставший для Альберта, если не настоящим, то хотя бы знакомым, в миг превратился в тяжелый грязно-серый симбиоз кошмарного сна и реальности. С каждым шагом Альберт проваливался глубоко в мощеную камнем дорогу, вытаскивая себя следующим шагом, который также увязал в дороге. Ему казалось, что за ним идут, буквально, дышат в спину, и остановись он на мгновение, как тут же станет добычей чего-то, не имеющего лица или описания. Темное небо, на которое он не мог смотреть, было не только сверху, но и снизу; и дорога, через которую просачивался каждый его шаг, не могла удержать стремления неба под ногами поглотить идущего человека. Дома вокруг смешались в единое каменное месиво и каждую секунду сдвигались в сторону Альберта в желании поглотить его, поглощать снова и снова.

Альберт лишь без конца рисовал и рисовал свои движения. Какая-то скрытая его часть пребывала в полной уверенности, что сейчас была лишь одна возможность сохранять себя: идти. В этой глубокой и почти бессознательной прогулке Альберт провел, быть может, годы, десятки лет, а может, часы или минуты, но закончилась она многим позже, чем Вильям вновь вдохнул в него жизнь. По правде говоря, автор не знает наверняка, закончилась ли для Альберта эта прогулка вообще…