Пояснения Элиаса (Вне Сна)

Возращение домой Альберт запомнил уже частично, а вновь появившись на знакомых улицах возле дома Вильяма, почувствовал себя совершенно обессилившим. Дальше около двух дней он находился дома и усиленно работал с идеями, рекомендованными ему Вильямом, с целью вернуть приемлемое самочувствие максимально быстро. Альберт припоминал, что получил от Вильяма определенные указания по самовосстановлению уже после похода с Элиасом в собственный Мир художника. Но когда именно Вильям мог заходить и заходил ли вообще, не помнил совершенно, находясь, вероятно, в полубессознательном состоянии первое время после возвращения.

Также у Альберта было достаточно времени, чтобы хорошо вспомнить то место, которое он посетил вместе с Элиасом. Альберт находился под сильным впечатлением после увиденного, несмотря на то, что многие вещи остались для него загадкой. Элиас вошел в собственный Мир другого человека легкой поступью, не оставляя никаких следов, будто его там и не было. Но после визита Следящего Мир стал совсем иным, как не остался прежним и человек, транслирующий Мантру этого Мира.

В Мантру шприцом с тонкой и безболезненной иглой гость впрыскивал сильнейший яд с постепенным, но необратимым действием, чтобы после пробудить человека уже в других реалиях. Картина действия этого яда — одновременно смертельного и возвращающего жизнь — была тяжелой, но чарующей, и оставляла неизгладимой впечатление. Альберт знал, что ему довелось увидеть нечто волшебное, однако уже не был уверен, что хочет увидеть продолжение.

Альберт предполагал, что в ближайшее время Элиас придет вместе с Вильямом. Именно так и случилось.

Из всех имеющихся у Альберта вопросов больше всего его интересовал один. С него Альберт и начал, когда разговор перешел с его состояния на впечатления от визита к художнику.

— Элиас, это была твоя память? То, что я видел, уже случалось, или это происходило с нами в то самое время, когда мы и были там?

— Нет, это была не моя память. Я слегка переиграл сценарий нашего общения. Не в ущерб твоему любопытству, как ты успел заметить! Мы были… как думаешь, где?

— В собственном Мире того художника, Виктора?

— Неет, — неодобрительно протянул Элиас, — А, стоп. Да. Именно там мы и были.

Ты же хотел рассказ о собственном Мире человека. Вуаля! Ты его получил. И даже принял участие в развитии сюжета.

— А… как мы попали туда?

— Погоди, я же просил тебя все запомнить?

— Я запомнил.

— А что тогда спрашиваешь всякую ерунду?

Элиас повернулся к Вильяму и продолжил в шутливо-удивленной манере: — Он все время не доверяет самому себе? И вновь обращаясь к Альберту: — Это пагубная привычка.

Альберт понял, что Элиас не собирается обсуждать с ним эту тему. Объяснения, кажется, не были его коньком, и Альберта удивляло, как этот человек мог так безупречно выстраивать беседу с художником. Альберт подумал бы, что Элиас и вовсе не настроен на разговоры, однако тот, несмотря на занятую в разговоре позицию, старался выглядеть предельно открыто.

Альберт предпринял еще попытку, которая оказалась более успешной:

— Элиас, как ты понял, что тот человек, художник, нужен Первичному Миру именно из-за своих картин?

— Энергия этого человека пребывала в его картинах. Ты и сам это заметил. Но в них была не только его энергия. Рисунки на стенах в зале, где мы встретили художника, были гораздо более живыми, чем он сам. Это не его произведения, или, как точнее определил он сам, не он является автором своих же собственных картин. Эти рисунки, действительно, несут информацию, рожденную вне Мантры, и Первичный Мир многое бы приобрел, будь они здесь.

Но сам художник нужен здесь не из-за картин. Его вдохновение — это шепот Высшего Разума; а сам он обладает способностью интерпретировать информацию из этого источника и переводить ее на язык кисти и красок. Уникальной способностью.

Мало того. Эта способность не появилась в нем случайно. Он вырастил ее в себе.

— Его картины правда останутся в том Мире?

— Со временем не останется собственно его Мира. И картины эти ждет странная и непостижимая судьба: они, не будучи частью собственного Мира художника, останутся в пространстве тем же самым, чем являются и сейчас. Потеряв при этом лишь свою форму.

— Элиас, ты разговаривал с ним так уверенно, как будто давно знаешь его. C самого начала. Тогда я подумал, что он вот-вот выгонит нас от резких заявлений, как только ты промахнешься в каком-либо высказывании. Но ты не промахнулся. Ты действительно все знал о нем с самого начала встречи?

— Я знал о нем не все, но ровно то, что было необходимо. И этого оказалось достаточно.

— Где ты берешь такие сведения?

— Нигде не беру. В этом прелесть выполнения заданий, поставленных Высшим Разумом. Тебе не обязательно знать каждый свой последующий шаг, главное — не медлить с первым.

Когда я иду в Собственный Мир человека, я не знаю, кто этот человек и что он делает. Мне не известны его история и привычки. Я знаю лишь, для чего иду к нему, и знаю, что он меня ждет. Все остальное появляется позже. Уже непосредственно в разговоре, после каждой реплики собеседника, я понимаю, что именно должен сказать ему. Не раньше и не позже.

Высший Разум имеет планы на этого человека так же, как имеет их на каждого из нас. И поэтому я не боюсь ошибиться ни в произносимых словах, ни в интонации. Если бы я беседовал с ним, руководствуясь лишь академическими знаниями или своим жизненным опытом или еще какой-нибудь рухлядью человеческого мышления, поверь, мы бы оказались за дверью еще до того, как ты успел с ним поздороваться.

— Скажи, когда художник согласился на твое предложение узнать причины непонимания его картин и потерять все, кроме вдохновения, почему ты так легко принял его ответ? Ведь он до последнего не верил или не понимал, что действительно утратит свой Мир.

— Он принял решение. Не наше право переубеждать его.

— Но ты же не рассказал, чем это фактически ему грозит.

— Я рассказал достаточно, чтобы понять: на кону многое. Все остальное не имело большого значения. Скажу тебе больше, к этому решению он начал путь задолго до того, как мы появились на пороге галереи. Считай, мы лишь сыграли роль курьеров, доставивших ему обратный билет в Первичный Мир.

Элиас, хитро улыбаясь, пристально взглянул на Альберта:

Впрочем,… дай угадаю: ты бы действовал иначе! Предпочел бы обсудить с ним все тяготы его постепенного осознания пустоты вокруг. Растолковать, что именно ты имеешь в виду, говоря, что он лишится всего… В конце концов, перечислить все подробно! Так?

Потом столько же времени тебе пришлось бы потратить на обсуждение его выгод. А когда в процессе он порывался бы согласиться, будучи уже смертельно измотан твоими речами, ты бы без конца прерывал его, чтобы ознакомить со всем списком изменений…

Под конец фразы Элиас уже просто смеялся. Вместе с ним улыбался и Вильям, который на середине разговора покинул собеседников, и сейчас что-то листал, сидя в другом углу комнаты.

Ты — сумасшедший до деталей тип, Вильям предупреждал меня.

— А что с тем человеком сейчас?

— Пока ничего. Он ходит, общается с тенями, блуждающими вокруг него, и те доказывают ему, что они вполне себе живые люди.

— Но его Мир, как он будет рушиться?

— Пока только через его собственные сомнения. Больше никак. Мне предстоит еще один или несколько визитов к нему перед тем, как надорвать частоту его Мантры.

Кроме того для изменения Мантры, мне нужно быть там одному. Брать с собой гостей в такие путешествия довольно энергозатратно. А чтобы менять человека энергетически, находясь в его же Мантре, мне потребуется максимум моей энергии.

Как бы там ни было, все самое интересное ты уже видел: разрушение Мира нельзя наблюдать изнутри, так как невозможно сымитировать постепенное блуждание частоты чьей-то Мантры. Настоящим и единственным свидетелем разрушения Собственного Мира будет только сам этот джентльмен.

Не расстраивайся: потом спросим у него, что там случилось. Наверняка, очередная утомительная фантасмагория. Художники все немного того.