Движение (Вне Сна)

Несмотря на то, что Вильям старался говорить не быстро, Альберт, как и в аудитории, мало что понял из сказанного. Однако желание двигаться побудило его крайне внимательно относиться к тем фразам, которые относились непосредственно к полученному заданию. В особенности Альберт очень хорошо запомнил фразу «…Ничего невыполнимого».

Альберт послушно решил наладить взаимоотношения со своими глазами и принялся расширять границы своего поля зрения. Попытки вращать глазами вправо и влево, вверх и вниз раз за разом заканчивались неудачами, что поначалу не слишком смутило Альберта. Собственно, сфокусировать взгляд на каком-либо предмете, который и так находился в поле зрения, у него также не получалось. Хотя он помнил, что в какой-то момент ему удалось сфокусироваться на лице Вильяма, когда тот что-то рассказывал.

Попытки переместить взгляд явно забирали силы. Создавалось ощущение, что Альберт пытается управлять мышцами, которые ни к чему не прикреплены, а их сокращение, соответственно, ни к чему не приводит.

Альберт длительное время соблюдал спокойствие, пока в какой-то момент не начал неистово пытаться дрыгать руками, ногами и головой, потом попытался напрячь пресс и встать, потом просто упасть на бок. Картина перед глазами не менялась ни капли, что еще больше выводило Альберта из себя. Он продолжал попытки движения, ему казалось, будто он связан какими-то невидимыми веревками, но рано или поздно ослабит их или вовсе разорвет. Альберт пытался орать, скалить зубы, однако в определенный момент полностью выдохся и… остался в том же положении.

Сидя в состоянии полного опустошения, Альберт вспомнил, как однажды пытался пошевелить ушами. К такому поступку его сподвиг товарищ, способный выделывать этот трюк совершенно свободно. Уши у товарища двигались чуть-чуть вперед и назад, при этом движений нижней челюсти или кожи верхней части головы абсолютно не было заметно. Альберт тогда так и не постиг волшебного искусства шевеления ушами, но зато хорошо запомнил оставшийся осадок почти физического чувства неспособности управлять своим телом. Сейчас это чувство возродилось с новой силой. И речь уже шла о полной неспособности к движению.

Тем не менее, Альберт не смог не отметить для себя интересного явления. Если раньше столь серьезное положение вещей могло легко вызвать в нем серьезную панику, ужас, тошноту или даже удушье, то сейчас ничего подобного не возникало. Альберт отдавал себе отчет в своей беспомощности, в том, что находится неизвестно где и неизвестно с кем, но все это, в совокупности с полным ограничением в движениях, практически не вызывало в нем никакой мощной эмоции. Присутствовали и страх, и понимание возможных последствий, и тревога, и они даже были сильными. Но они не вызывали эмоцию, как физический процесс, который нельзя мгновенно остановить и который начинает жить сам по себе, забирая на себя энергию, сам себя нагнетая и раскручивая вне зависимости от того, продолжает ли существовать причина, вызвавшая старт эмоции. Это было… ново. И это было то, что позволяло Альберту сохранять не только рассудок, но и, в определенной степени, пусть небольшой, спокойствие. Более того, те испуг, страх, которые чувствовал Альберт, ощущались при внимательном анализе как нечто неестественное. Будто лишнее или, скорее, необязательное то ли в данной ситуации, то ли вообще в том месте, где находился Альберт. Неестественное и, словно, имеющее свой конец внутри себя. То есть страх был, но было наряду с ним и какое-то знание, что этот страх можно оборвать в любой момент. В действительности оборвать его Альберт не мог, или не пытался, но это знание не давало панике заполнить собой весь его мозг.

Альберт помнил: страх в самый неудачный момент может отнять нужные силы и даже враз сделать из сильного человека слабого, но сейчас он с некоторым удовлетворением понимал, что упадок сил в нем вызван не страхом, а лишь длительными неудачными попытками подчинить себе свое тело.

И еще он ни собирался сдаваться.

Альберт некоторое время отдохнул и возобновил попытки передвинуть свой взгляд.