Глава 21

Глава XXI Штаб верующих старушек

Зайшла раз мова аб навуках-

Старых, даўнейшых— і іх штуках,

Аб кнігах з чорнаю пячаццю,

Аб чараўніцтве, аб закляцці,

Аб розных хітрасцях і зману.

— Вось пусцяць нейкага туману,

І чалавек, хоць і жывы,

Але стаіць без галавы.

Я. Колас. Новая зямля

Кончились времена охоты на ведьм —

Теперь ведьмы охотятся на нас.

Уршула Зыбура.

Как-то однажды Мария Андреевна крепко призадумалась:

— А что если зайти к бабке Алеське и с ней поговорить о той невидали, что с ней происходит? Что думают о таких делах простые деревенские люди?

Ближе к вечеру, когда опускаются сумерки, в маленьком чистеньком домике старенькой Илюшихи собираются такие же по возрасту бабки, как и сама хозяюшка, и коротают длинные вечера.

У бабки стол под образами (а их здесь целый иконостас!) всегда застлан чистой белой скатертью; самотканым льняным полотенцем, искусно вышитым крестиком, прикрыт хлеб на столе. В избе всегда выметено, на маленьких окошечках— светленькие с узорами занавески.

Добротой и приветливостью светится лицо самой хозяйки-старушки, когда она встречает гостей, приглашая войти в ее крошечный домик. И для каждого посетителя у бабки находится участливый взгляд и припасено ласковое слово:

— Проходи, проходи, мой колосок, — обращается она к очередному страждущему, — говори, что с тобой случилось.

Бабке более восьмидесяти лет, но добрые глаза ее смотрят ясно, а крепкая память удерживает многие события из ее нелегкой жизни.

Когда-то они со своим мужем отказались вступить в колхоз, оставшись единоличниками, и у них Советы забрали все, что только можно было забрать. Отняли сарай, погреб, и даже сени обрезали. У людей одни углы избушки остались.

Но потихоньку выжили и они, сына и дочку вырастили. Те вышли в люди, уехав из родного гнезда. И когда умер ее дед Илюша, бабка осталась одна, но не одинока: к ней постоянно идут на прием люди, так как она слывет известной лекаркой. Молитвенными заговорами излечивает людей от всевозможных напастей.

Взяв в руку щепотку соли и трижды осенив себя крестным знамением, низко склонившись над водой (вода запомнит все слова и сохранит их в своей структуре), с силой и усердием начинает «шаптуха» (говоруха) произносить свои молитвы. Сразу вслух, потом несколько тише, но отчетливо слышны ее обращения к Всевышнему:

— Госпаду Богу памалюся, Госпада Бога папрашу:

— Сашлі, Госпадзі, добрую часіначку, добрую гадзіначку,

Святы аўторачак, вялікі памачнік,

Памажы, Госпадзі, маёй гаворачцы

І(называецца імя хворага) галовачцы.

Мой дух лёгенькі, мой дух добранькі,

Ад Святое Багародзіцы лягчэйшы,

Ад Святое Прачыстае памачнейшы.

Мікалай-Чудатворац,

Стань ты ў помач, прыступіся,

Уся хвароба ў(імя) мініся…

И так далее. Причем заговор повторяется три раза, затем человек или ребенок обносится солью. Бабушка строго выполняет весь положенный ритуал, как ее когда-то научила покойница-мать.

И даже, как говорится, простым невооруженным глазом видно, что не напрасны бабкины труды: к ней постоянно обращаются люди.

— Як на век, дык і баба — лек (лекарка),

А як памерці — дык не адперці, — иногда в приватной беседе своей молодой наперснице говорит бабка Алеська, но в свои «шэпты» (заговоры) верит. О том молва идет: помогает.

Потихоньку начинают собираться старушки на посиделки. Первой приходит степенная Леванидиха, она живет с Илюшихой рядом, и ей близко добираться. Затем постучала невысокого роста, юркая Устиновна, в чоботах исполинского размера. Переступая через порог, она шутит:

— Раней на куру, ідучы карміць, здалёку крычыш: — Кыш, бо пераскочу! А цяпер: — Кыш, бо павалюся!

— Яно і не дзіва ў такіх чобатах за што-небудзь зачапіцца! ( Оно и неудивительно в таких чоботах за что-нибудь зацепиться !), — приветливо улыбается бабка Леванидиха. И тут же слышна новая шутка Устиновны:

— Як мінула семдзесят гадкоў, зачапілася за пень — прастаяла цэлы дзень.

В сенях раздался топот ног, и на пороге появились еще две бабульки: Тодорка и Марья. Следом за ними зашли женщина лет шестидесяти, племянница бабки Алеськи, тетка Вера со старенькой бабкой Лисаветой.

Сразу завидев нового человека, — Мария Андреевна пришла сюда первой — бабки для солидности на некоторое время умолкают. Хозяйка, она обычно ведет «рэй», прерывает установившееся молчание, шутливо объявляя:

— Наверное, где-то родился воришка…

На удивленный взгляд Марии Андреевны поясняет, что есть такая примета: если в каком-нибудь собрании людей устанавливается непонятная тишина, значит где-то родится вор…

— Свет вялікі, можа, і праўда, — кивает старая Тодорка и обращается к бабке Алеське — они ровесницы-одногодки:

— А вы, Алеся, чем сегодня занимались?

— В молодые годы когда-то целый день вертишся, как юла, и столько всякой работы переделаешь, а теперь — день прожил, и слава Богу! Але ж, як кажуць, датуль спадзяюся, пакуль варушуся.

— Так, мае дарагія, наша кола даўно ўжо з гары пакацілася.

— І так дзень за днем: з кута ў кут — і вечар тут, — следует ответ.

Тетка Вера вступает в разговор. Сегодня она ездила в город лечить зубы:

— Этот Пиндрус (фамилия районного стоматолога) так мне зубы поставил, все равно, «як дроў у печ наклаў». Никак не могу к ним привыкнуть. Хоть и пост теперь, но все равно надо чем-то жевать.

— Поститесь ли вы, Нестеровна? — спрашивает у подруги бабки Марьи хозяйка. — Как говорится, пост для души человеческой, что для природы весна, так она расцветает. Раньше люди семьями постились, и перед постом так и сковороду выпаришь, чтобы жир туда не попал. І прыказвалі: няхай Бог ад квасу дае закрасу, а калі есці шмат туку (жира), то будзе табе мука. Когда-то моя бабушка Лукерка, Царствие ей Небесное, постоянно по средам и пятничкам, даже и не в дни поста, полностью обходилась без пищи и воды.

— Я обычно соблюдаю пост на первой неделе поста и в последнюю, да по средам и пятницам, а перед Пасхой придерживаюсь строгого поста, а так — да простит Господь — молочко ем.

— Тяжело стоять на посту. Не зря говорят: — Хоць воўна (овечья шерсть), але каб у жываце было поўна, — отзывается упитанная Леванидиха.

— З’еш хоць вала — адна хвала, — не соглашается с нею Устиновна и добавляет:

— Ды ўжо недалечка чырвона яечка. Хутка Вялікі Дзень.

— Раньше во время Всенощной службы как запоет хор, так все струны в душе отзовутся, — с грустью о прошлом вспомнила бабка Алеська.

— Еще и после войны деревня песнями звенела, — говорит бабка Лисавета, — а теперь если запоет кто, то сразу подумают, что напился.

— В последнее время некоторые же и пьют без всякой меры. Мой Максим, например, не просыхает, — жалуется тетка Вера. — Недавно рассказывал, что будучи пьяным самого нечистого видел. Тот пришел в цилиндре, из-под которого торчали рога, и был одет в светлый пиджак и панталоны в клетку. Вы же знаете характер моего Петровича, когда он пьяный. Тогда он никому не смолчит и не уступит. И когда черт стал над ним насмехаться и скалить зубы, то Максим не стерпел и запустил в него бутылкой. Тот тут же и исчез.

— Так разве твой Максим верит в Бога? Разве он хоть когда-нибудь на себя крест положил? Может, кто что приделал твоему человеку, что он так без меры пьет, — высказывает предположение бабка Тодорка. — Говорят, что колдуны чаще всего привязывают человека к пьянству, сделав ему заговор на водку.

Вот она тема, так нужная Марии Андреевне. Ей давно хотелось ввести разговор в нужное русло. И как бы невзначай учительница интересуется:

— Правда ли, что есть люди, способные кому-либо что приделать, и что они из себя представляют?

Потихоньку бабки начинают вспоминать необычные истории, которые когда-либо случались на их веку и при их памяти.

Первой заговорила Устиновна:

— В соседней деревне, в Борках, жил когда-то Арсень, вы же его, женщины, наверное, помните? А помните ли вы, что он сделал с Ариной Васильевой, как он ей отомстил? Та однажды не сдержалась, когда этот Арсень стал к ней приставать, отшила его хорошенько. Она хоть и вдова была, а его к себе не подпустила, несмотря на то, что перед чародеем простой женщине устоять чрезвычайно трудно, можно сказать, почти невозможно: если не в жизни, так во сне в постель залезть норовит. Парою цяжка і адгрэбціся, так старанна шыецца, прыстае, як той банны ліст…

— Действует на уровне подсознания, — подумала Мария Андреевна.

— Но, может, ее кто надоумил, — продолжила старушка, — что с такими мужчинами нельзя заниматься этими делами. Ему-то будет очень хорошо, они, колдуны, стараются обычно, чем побольше женщин обмануть. Тогда ему будет большое везение во всем, а тебе — словно сто чертей в дом влезет. Не поймешь, откуда всякие напасти на твою голову посыплются.

А может, Господь не допустил, чтобы она, набожная женщина, с таким змеем связалась. Он и так, он и сяк ее обхаживал, какие только чары не пробовал, она:

— Нет! И все.

Дело было в воскресный день летом, у Федосевых свадьбу тогда гуляли. На улице танцы под гармонь, молодые вместе со всеми танцуют, на вынесенных лавках старые и пожилые люди сидят, молодежью любуются, детки бегают — почти вся деревня собралась.

А вдовица Арина со своим подростком-сыном в этот погожий день сено на воз загрузила и везет. Ей не до гулянок. Сено и на Троицу Бог разрешает, как и мертвеца, прибирать, в грех не ставит. Сынок на возу на сене едет, а она рядом с конем по улице идет, ведет его под уздцы, чтобы лошадь музыки не испугалась и не шарахнулась.

Только вдруг показалось ей (ведьмак Арсень постарался со своим гипнозом), что через речку она переходит. Чтобы не замочить юбки, задрала она их вверх и показала всему народу то, что не захотела одному своему соседу показать.

Что тут началось: люди удивились и стали смеяться над ней, а она, ничего не замечая, идет себе, как ни в чем не бывало.

— Говорили, что этот Арсень немало людей в селе переел; страшный человек был, — добавляет и старожилка бабка Марья.

— А помните ли вы Рябчиковых Фросю из Подлесок? От, говорят, крепко знала, — начинает погодя свой рассказ бабка Леванидиха. — А когда почувствовала, что пришла пора умирать, то позвала дочерей своих (они замужем в других деревнях жили) и просит их забрать ее знания. В этом случае она сможет легко с жизнью расстаться. Но дочки отказались:

— Не хотим мы это все знать, мама, оно нам ни к чему.

— Тогда выройте мне в огороде землянку и отнесите туда. Потому что здесь я умереть не смогу.

Дочки так и сделали. Вездесущие соседи (об этом и шутка ходит: Бог знает все, а соседи еще больше) потом говорили, что землянка три дня и три ночи ходырем ходила, и из землянки, как из собачьей будки, доносился страшный вой умирающей. Это ведьма так от боли выла.

— Смерть грешников люта, — и в церкви сказано. Многие говорят, что такие люди умирают очень тяжело. Старой Бадачихе пришлось доски с потолка взрывать, чтобы умерла. А Марылю Карулисовых через лошадиный хомут продевали.

Бабка Лисавета рассказала историю, что случилась в соседней деревне Островок, — ее поведала бабке свояченица. Сын этой Стэпы, Роман, заигрался с друзьями допоздна в прятки, и так сумел хорошо спрятаться, что его уже дети и искать перестали. Все разошлись по домам.

Сидя в своем надежном укрытии, хлопец увидел вдруг, как сошлись в одном месте две женщины, его соседки, стали рядом, и их окутали столбы молочного цвета. А когда туман рассеялся, то вместо женщин на этом месте появились две черные кошки. И эти кошки между собой вели разговор на человеческом языке! Но больше всего поразило мальчика то, что на шее у одной из кошек висели янтарные бусы, которые постоянно носила на шее эта ведьма.

Такой страх напал на ребенка, что его потом еле вылечили.

— Насчет страха так это точно сказано, — вспоминает свое Мария.

И уже звучит следующий рассказ, его вспомнила хозяйка избушки.

— Однажды пришла ко мне Михалчиха, долго сидела, говорила со мной. А потом хоть я и отвернулась, но заметила, как она, приподнявшись, нитку из висящей на шестке цедилки (ткань, через которую процеживается молоко) вытянула и давай ее в пальцах прокручивать. Пока сидела у меня, все время крутила-вертела эту ниточку, а я потихоньку за ней наблюдала.

А на следующий день моя коровка ни капли молока не дала! Долго я ее потом лечила.

— Хвасталась она как-то Антольке Сидоровых, что ей неважно, какая корова в хлеву стоит, молочная — не молочная. Ей лишь бы были рога и хвост в сарае, а молоко — будет, — говорит соседка Михалчихи бабка Тодорка. — Она намекала Антольке, что может молоко из-под других коров тянуть.

А как они с Михалком покупали корову у Перепелковых?

Те этой корове никак «рады не маглі даць»: и путали ее, и привязывали, и что только ни делали — никак не могли угомонить скотину. Воевала с хозяевами животина, не давалась подоиться.

А Михалчиха обошла ее вокруг, набросила передник на голову, и смирной сразу стала корова. Утихомирившись, пошла за новыми хозяевами, как миленькая.

А Перепелковы крепко потом жалели ее: сильно молочной была коровка.

Воспоминаниям бабушек нет конца.

Еще одну историю рассказала бабка Лисавета. Это случилось в деревне Млынок с Иваном Прокудой. Именно с тем Иваном, о котором придумали:

— Іван Пракуда купіў хлеба паўпуда,

Каб была жонка не худа.

— Так она и в самом деле не худа, кило под сто будет.

Этому Ивану сильно не везло в хозяйстве, и больше всего с говядой: каждый год или корова пропадала, или теленок. Бедный человек так намучился со своей скотиной, что у него уже и руки опускались. Порою и на подворье идти работать не хотелось.

В деревне, особенно в такой глухомани, без кормилицы-коровки трудно прожить. Это большая подмога для каждой сельской семьи.

И вот как-то у Ивана перед Пасхой отелилась корова. Хозяин уже не знал, как переживать и за коровку, и за приплод.

Накануне самого праздника приснилась ему покойница-мать, пришла к нему во сне и говорит:

— Сынок, ты сегодня не спи, иди в сарай и смотри. Увидишь…

Иван, столько переживший от падежа скотины, не мог ослушаться матери. Он поверил в свой сон, хотя мужчины редко верят в такие вещи. Для пущей храбрости прихватив ружье, пошел он вечером в сарай, где с теленком была его Криворожка. Забился в угол, примостившись на соломе, и притаился в ожидании.

Прошел час, потом второй… Вокруг все тихо и спокойно. Под равномерное шумное дыхание коровы, старательно пережевывающей жвачку, и посапывание теленка, примостившегося возле теплой и пахнущей парным молоком мамаши, человека сморило. Он и уснул в своем углу. И опять во сне ему явилась мать-покойница:

— Сынок, не спи, смотри…

И — хлоп! — сильно ударила по плечу.

От этого удара Иван и прохватился.

Видит, настежь отворилась дверь сарая, и в лунном свете показалась женщина в одежде «в чем мать родила», и, не заметив никакой опасности, прямиком — к корове с теленком.

Как вскинется из своей засады Иван (видно, вспомнились ему годы мучений со скотинкой, когда из года в год он немалый убыток в хозяйстве терпел) да хвать эту гостью за колтуны.

Не ожидала ведьма — испугалась сильно, может, от страха у нее и по ногам потекло.

— Ты что здесь делаешь?! Зачем пришла в мой сарай в таком виде? — что-то стало и до него доходить. Видно, не зря жена все время твердила, что Аленка — ведьма. Но он и предположить на нее ничего такого не мог: такая с ним всегда была приветливая соседка. Даже иногда и подумывал о ней, когда она чарку по дружбе наливала.

— Говори! — Иван быстро дошел до белого каления, взъерепенившись не на шутку, таская Алену за волосы и выволакивая ее из своего сарая.

Плача, причитая и пытаясь стать перед грозным хозяином на колени, стала проситься женщина у Прокуды отпустить ее домой. Однако решимость разобраться двигала мужчиной, и он поволок голую ведьму (чтобы о ее проделках узнали все) на разборки в сельский совет. Раньше в деревнях в сельсоветах обязательным было ночное дежурство, поэтому туда на огонек и направился Иван со своей пленницей.

По дороге Аленка сквозь плач и слезы призналась мужчине, что это она изводила его хозяйство: колдовала на коров и телят. Но не смилостивился хозяин, привел — таки нагую женщину на люди: пускай власть разбирается, зачем некоторые голяком по ночам по чужим сараям шляются и чего они там забыли. Так и сидела Аленка, голубушка, смущая своим видом присутствующих дежурных, не смевших поднять на нее глаза, пока дочкам не передали о случившемся да те не прибежали с одежками. На следующий день и вся деревня была в курсе последних событий, происшедших в сарае у Ивана Прокуды.

— Вскоре Аленка со своими детьми выехали из наших мест — сильно все отвернулись от них. Кто из нас не боится ведьм? Ведь никто не знает, что от них можно ожидать.

— Ко мне недавно на лечение девочка прибегала — сильно испугалась собаки. Наташка Забелковых, она к нам из Селищ в школу ездит. У нее после занятий было еще время до рейсового автобуса, вот она и заскочила.

Я ей пошептала, а потом девочке захотелось поговорить со мной, открыть мне свою душу. И вот какую историю она мне рассказала, — перенимает эстафету бабка Алеська:

— Моя мама пришла жить к моему отцу. Жива еще была и моя бабушка, мать моего отца.

Родители жили дружно, между собою в ладу, только детки их почему-то умирали в младенчестве.

— Я, — рассказала далее мне Наташка, — была седьмым ребенком, и я выжила.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, моя мама стала сильно болеть, но как-то странно: врачи у нее никакой болезни не находили. Анализы у нее все были хорошие, но вот только здоровья у нее никакого не было. На нее все время нападала какая-то слабость.

А потом ей стало казаться, что когда она начинала засыпать, на нее вдруг вспрыгивал черный карлик и — — давай душить за горло. В страхе мама открывает глаза — нет никакого карлика!

Соседки посоветовали ей съездить к одному дедушке, который занимался целительством.

Свекровь, моя бабушка, поначалу вроде бы и согласилась, а утром передумала и говорит:

— Незачем тебе, Настя, ехать. Пускай Николай один съездит, а ты дома оставайся — работы много.

Мама не стала спорить с бабушкой, а только попросила:

— Мама, разрешите мне его к автобусу провести.

И пошла будто бы провести отца, а сама решила все же поехать непосредственно самой.

Дед, увидев мою маму, велел отцу выйти и говорит:

— Хорошо, что ты сама приехала. Тебе свекровь приделала. Я наговорю воды — выпей яе. А как приедешь домой, так она начнет с тобою браниться и бросится с тобой в драку. Но ты возьми рогач и постарайся ударить ее по спине — увидишь, что будет.

Не успели родители войти в дом, как бабушка коршуном налетела на маму:

— Ах ты, такая-сякая! Это ты меня так послушала! Все равно по-своему сделала! Не зря я тебя с первого дня возненавидела, ты это вполне заслужила. И все твои дети умерли, потому что это я тебе приделала. Одна Наташка на меня похожа, поэтому я ее оставила. И на тебя я приделала, чтоб ты сдохла!

Мама, помня наказ деда, схватила рогач и — хрясь! — бабушке по спине: у той тотчас какой-то клуб белого тумана из спины вверх вышел.

В скором времени начала бабушка болеть, и ее отвезли в больницу.

А когда через неделю родители поехали ее проведать, то медперсонал едва не взмолился, говоря:

— Заберите вы ее от нас, потому что с нею никто не хочет находиться в одной палате. Все с ней ругаются: говорят, что она их детей загубила.

Прошло время, и бабушка умерла, но, наверное, душа ее не нашла пристанища на том свете, потому что мама часто видела ее привидение, а отцу ее тень не показывалась.

Пасле повадилась по ночам меня в люльке укачивать. Мама, заметив это и испугавшись, опять поехала к деду. Тот посоветовал вынести из дома люльку. И с того времени мама перестала видеть привидение свекрови, — — такую историю рассказала мне эта девочка, — — закончила свое повествование бабка Алеська.

Далее слово взяла бабка Тодорка: ей не терпится рассказать о себе.

Когда она была молодая и было ей тогда лет тридцать пять, поспорил ее Алесь с соседом Ефимом, что жил напротив. Хорошо они тогда сцепились, не поделив сенокос на берегу речки.

— А через пару дней сон я увидела: словно взлетела высоко вверх и попала в небольшую комнатку. У них все, как у нас, у людей, только там они могут через стенку проходить: духи, значит.

Напротив меня женщина стоит (нас, правда, с ней небольшой столик разделяет) и, сразу огорошив меня, сообщает:

— Гроб приготовлен!

Я в страхе кричу:

— На кого? На нас? — думаю о себе с мужем. И слышу ответ:

— Нет, на мальчика.

Я знаю, что их у меня трое, деточек, и кричу в еще большем страхе:

— На которого?

— У которого шрамики, — слышу в ответ.

Мой средний сынок тогда ручку сильно обжег, и у него образовались сильные шрамы на пальчиках.

Во сне я спрашиваю дальше:

— А кто это сделал, местный?

— Местный, бес проклятущий…

И кто-то со стороны этой женщине говорит:

— Быстрее, уже скоро четыре часа…

Когда я проснулась, у нас на часах было почти семь.

Но я увидела, как эта женщина мне отговаривала на старую светлую пеленку, и, проснувшись, поняла, что в жизни мне надо найти женщину, немолодую и светлую, чтобы она мне помогла отвернуть то, что было уготовано на моего сыночка.

На следующий день, поговорив с людьми, узнала, что есть недалеко одна такая, что сильно людям помогает, и поехав к ней, рассказала свой сон.

Только она мой рассказ почти не слушала, разве что из вежливости, а потом, перекрестив воду католическим крестом, по-польски заговорила:

— Иду к Езусу Свентэму…

А больше я не услышала, потому что она пошла молиться к святым образам в другую комнату, а я осталась ждать.

— Приедешь домой— напои этой водою всех в семье, и никому сегодня ничего не давай, даже если кто и спичечный коробок попросит, — откажи.

Приехав домой, я так и сделала: напоила всех наговоренной водою. А сама, устав с дальней дороги, прилегла отдохнуть.

Вдруг заходит Ефимиха и просит одолжить ей денег (раньше никогда не одалживалась!), но я на нее никогда в жизни ничего плохого бы не подумала. И я бы конечно ее выручила, но меня в тот момент спасла моя лень: поленилась вылезать из-под теплого одеяла (совет бабки Катерины совершенно выскочил из головы). Я соврала, что денег нет.

Этой же ночью Ефимиха чуть не умерла, еле в больнице ее спасли. А Ефим с того дня стал к нам ходить по воскресеньям и праздникам, чтобы мы ему денег одолжили, к Нине в больницу съездить. Уже и Алесь, до сих пор ни во что не веривший, и тот стал удивляться, что Ефим к нам так зачастил, чего раньше никогда не бывало.

В конце концов я не выдержала и сказала соседу:

— По праздникам и воскресным дням одалживаться никто не ходит, разве что какие знахари…

Алесь провел его до дверей и, возвратившись, мне говорит:

— Я в такие вещи не верю, но Ефим шел и плакал.

А я ему в ответ:

— Знаешь, почему он плакал? Потому что не вышло так, как он хотел, и его колдовство ему самому и отвернулось.

Так окончилась наша дружба с этими соседями.

А потом мне рассказали, что вся семья его родителей знала колдовство.

Дядья его как-то работали в поле, и один из них поранился, то второй, хоть и был на расстоянии от него примерно с километр, к удивлению людей, работавших с ним, все бросил и побежал на помощь брату, словно услышал никому не слышимый зов о помощи, — заканчивает свой монолог бабка Тодорка.

— Теперь знахарей много развелось. Никто в Бога не верит, вот они и орудуют над людьми, как хотят. Со страшной силой издеваются над народом.

Раньше люди в Бога верили, молились, в церковь ходили, исповедовались у батюшек и причастие принимали, — сожалеет бабка Алеська.

Но тут заговорила молчавшая до сих пор бабка Марья:

— А что батюшки? Всякие и батюшки бывают, да и в церкви разные люди стоят.

И в подтверждение своих слов, гневливо поглядывая из-под грозно насупленных бровей, старушка рассказывает следующую притчу.

Заспорил как-то сатана с Богом, и, хвастун известный, заявил Всевышнему:

— Я Тебя все равно сильнее. На земле Твое любимое чадо, человека, так измучаю, в такой тупик загоню и до такой доведу безысходности, что он к Тебе побежит, в храм Твой, Тебя о помощи умолять.

Но я и там своего человека поставлю…

Так что и в церкви не нужно быть доверчивой вороной, а порою держать ухо востро, — бубнит старая ворчунья и тут же начинает свой следующий рассказ о стареньком святом Божьем угоднике, который усердно молился и кланялся Богу, но в церковь почему-то не ходил.

И вот стали ругать его сыновья и невестки:

— Батька, отчего вы в церковь не ходите? Нам за вас стыдно становится.

И уговорили дедушку.

Вот в воскресенье все вместе пошли они на службу в храм в соседнюю деревню. По пути нужно было через речку переходить. Все спутники дедушки по мостику перешли, а дедушка над водой глубокую речку перешел — большой святости человек был.

Пришли в церковь, стали молиться. Дедушка, для которого в силу его святости мир уже стал прозрачен, видит никому не видимое: в левом углу церкви сидит нечистый и, растянув бычью шкуру, записывает грехи прихожан: кто не слушает молитвы, кто небрежно крестится, кто разговаривает, кто смеется, кто крутится и посматривает по сторонам.

Писал, писал черт, всю шкуру исписал, и уже места больше нет, где писать. Начал он растягивать эту шкуру, тянул-тянул, тужился-тужился — да и перднул.

Дедушка, увидев это, не выдержал, засмеялся. Лукавый и его записал.

Когда возвращались домой, дедушка попробовал было опять по воде пройти, но стал тонуть.

— Вот и я согрешил — в церкви побывал, — с сокрушением заявил старик своим сыновьям и невесткам, — закончила свой рассказ старенькая еретичка бабка Марья.

С удивлением слушает Мария Андреевна крамольные речи старушки, сердито посматривая на рассказчицу и не веря в то, что такое может быть.

— Человеку верующему церковь, созданная Христовыми учениками-апостолами, святая и непорочная, дана в поддержку. Но в Божий Храм мы приходим, чтобы молиться и плакать о грехах наших, а не смеяться. А дедушка рассмеялся — вот и согрешил, — примирительным тоном рассудительно заметила святая мудрая бабка Алеська и добавила: — А насчет того, что и в церковь разные люди приходят, это правда. Но Бог им судья. Я помню, как раньше к нам в церковь постоянно приходил один немолодой с бельмом на глазу цыган. Подолгу стоял у икон, как-то странно упершись в них глазом и вроде бы крестился, но я как-то заметила, что, сотворив крест, он тут же его ломал, — показывает бабка, как неверно делал человек. — А это делать нельзя. Да и мать его, шла молва в деревне, занималась и колдовством, и ворождой.

Но в наше тяжелое время, когда и церковь приспособили под склад с зерном и помолиться негде, поневоле вспомнишь слова Иисуса Христа, когда Он, глядя на великолепие храма, построенного когда-то еще самим Соломоном, обратился к своим ученикам: — — Придет время, и камня на камне не останется от храма сего, и будут поклоняться верующие в Меня в духе и истине. Скорее всего, Он о наших временах это сказал…

Решилась рассказать кое-что и Устиновна:

Однажды мне Ульянка Сидоровых, мы с ней раньше дружили, и говорит:

— Евгалька, я тебе дам тетрадку одну прочитать. И как прочитаешь одну страницу, тебе начнет прислуживать один дух, прочтешь вторую — уже два духа будут служить, и так далее, и в конце тетрадки — тебе будут прислуживать уже семнадцать духов.

— А зачем мне это? — спрашиваю я.

— Так тебе во всем везение будет, они тебе помогать станут.

— Нет, не хочу я такого везения, — отказалась Устиновна. — Знаю я, что им взамен нужно будет давать. Им нужно будет, чтобы я на людей колдовала, да им через меня не везло, чтобы разные на них заговоры говорила, и чтобы люди через меня страдали.

— А в конце этой тетрадки ты уже должна была бы и на смерть кому-то приделать, чтобы даже и самой удостовериться в том, что держишь связь с невидимой силой, — дополняет ее бабка Лисавета.

— А еще потом, — говорит старенькая Тодорка, — после изучения всего этого, говорят, нужно заключить и видимый союз с нечистым: поехать в глухое место на перекресток в двенадцать часов ночи и произнести нужное заклинание. И вылезет из-под земли страшилище. Так вот, нужно не испугаться и подать ему на пожатье руку, в общем, скрепить рукопожатием этот союз.

— Упаси нас, Господи! — набожно крестится бабка Алеська и, обращаясь ко всем, призывает:

— Чтобы наши и углы не слышали об этом, не то что мы сами. Такие люди, когда уже начинают этим заниматься, то обратного пути у них нет: кто открыл эту книгу (магии), тот не сможет закрыть ее никогда, если даже и захочет. Нечистые лишат его в этом случае жизни.

— Зачем люди связываются с дьяволом? Что толкает их на это? — спрашивает Мария Андреевна.

— Кто их знает. Может, из любопытства; может, лжец-сатана путем обмана затянет их в свои сети, может, власти и богатства захотят, а, может, в роду у них передается из поколения в поколение, — рассуждает бабка Алеська, — и, набожно перекрестившись, продолжает:— лучше об этом не знать и не ведать. Живи по-Божьи, так и Бог поможет.

Наговорившись, гостьи слегка устали и начинают собираться домой, а Мария Андреевна остается с бабкой. Она хочет взять у нее Молитвослов, чтобы переписать себе святые молитвы.

Ведь если есть ведьмаки и ведьмы, и злая, нечистая, все разрушающая и уничтожающая сила, то, в доказательство от обратного, есть и силы добра, а значит, есть и защитник человека — Бог.

— От таких людей спастись можно только крестом и святой молитвой, — поучает бабка Алеська, — и есть особенно сильные и крепкие молитвы. Их нужно говорить на каждый день. Это Господняя молитва («Отче наш»), молитва Животворящему Кресту («Да воскреснет Бог») и 90‑й псалм Давида («Живый в помощи Вышнего»). Еще и Господь наш сказал:

— Кто будет веровать в Меня и креститься, тот спасется, а остальной мир погибнет.

Меня когда-то мать-покойница учила мысленно ставить крест между собой и собеседником: хорошего человека ты как бы благословляешь, а злого — крест отпугнет. И еще: если где что болит, то это место надо крестить, и болезнь отступит быстрее. И еще она говорила, что если человек осеняет себя крестным знамением, то раскрываются небеса и его видит Сам Господь Бог и небесные силы святые, — крестя на прощанье свою любимицу, говорит ей старенькая умудренная жизнью женщина.

Дома, взяв в руки «Божественную комедию» Данте, читает Мария строки бессмертного произведения, причем те главы, где говорится о сошествии в ад Иисуса Христа. «Явился Тот, кто стольких в небо взял», исторгнув из кромешной бесовской тьмы наших прародителей и всех своих угодников, Могущественным Крестом победив силы ада. Бесы пробовали оказать сопротивленье и заперли адовы врата, но «мощно дрогнул пасмурный провал», руша скалы, не оставляя камня на камне и обращая нечисть в жуткое паническое бегство.