Глава 14

Глава XIV Ловушка

Чтобы человека узнать, надо с ним пуд соли съесть.

Народная мудрость

Не успела за гостями закрыться дверь, как Адам Анатольевич и Клара Федоровна тут же, не откладывая дела в долгий ящик, начали перемывать косточки уже им, своим новым друзьям.

— Выскочки, далеко пойдут, если их вовремя кто не остановит. Сами еще зеленые, а им уже руководство подавай, — начинает разговор Клара Федоровна, вся дрожа от негодования.

— Кларочка, ты обратила внимание, как этот Жоржик характеризовал Пирата (Любовь Михайловну за единственный глаз все ученики дружно прозвали Пиратом)? — обращается Адам Анатольевич к жене.

— Да и Галину Трофимовну уважил, — замечает Кларочка. Не очень-то доброжелательно они к людям относятся.

— Ат, дурачье, — обреченно машет рукой в сторону ушедших гостей бывший директор.

Внимательно прислушиваясь к разговору сына с невесткой, довольно улыбается на печке и старенькая Геноефа.

Вдруг Адам Анатольевич, словно его молниеносно осенила какая-то мысль, заторопился, заспешил. Нахлобучив шапку и на ходу застегивая пальто, бежит он, чуть не спотыкаясь, к Федору Ивановичу, чтобы не растерять и не забыть по дороге услышанное, а быстренько донести и передать все, что эти «делавары»думают о каждом в школе. А Федька, так все зовут Федора Ивановича, тихонько доведет нужную информацию до сведения каждого члена педагогического коллектива.

Не скоро, к несчастью, наши молодые герои поймут политику своих так называемых «друзей». Сколько у них будет неприятных стычек и острых конфликтов, возникающих, казалось бы, на ровном месте, сколько нервотрепок и тяжелых разочарований переживут они.

Долго будут терзаться вопросом, почему учителя школы даже и смотреть в их сторону не хотят, а если и смотрят, то с ненавистью и презрением.

Никак не могли они в то время догадаться, что у Адама Анатольевича, мучаемого злобой на весь белый свет за столь бесславный конец его руководящей карьеры, созрел коварный план: мстить своим коллегам за нанесенную ему обиду руками дурачья, молодых и доверчивых, еще не знающих жизни людей, потихоньку стравливая их со сплоченным и закаленным в словесных баталиях коллективом опытных старых бойцов, «і няхай гэтыя дурні скусваюць насы адзін аднаму»…

Но делать это аккуратно и осторожно, чтобы ничем себя не выдать, тихо лавируя между двумя лагерями противников.

Зоя Ивановна и Ольга Степановна, уже знакомые нам подруги-учительницы, эти две милые сельские дамы после педсовета возвращались со школы домой и заметили, как впереди их Адам Анатольевич расшаркивался перед Марией Андреевной и Георгием Викторовичем, и как они с Кларой Федоровной зазывали новых педагогов к себе в гости.

— На рюмку чая повели, — заметила Зоя Ивановна. — Сейчас начнут обрабатывать, выливать на всех учителей ведра помоев.

— Про Марка Твена расскажут, да и про болотную птицу вспомнят. Их репертуар нам известен, — подхватывает Ольга Степановна. — Не вспомнят о хорошем. А как в той басне: искал, искал, и нашел — блоху!

— О себе, небось, не расскажут, не похвалятся. Например, как в резиновых сапогах перед всей школой на линейке речь толкал, — после этих слов обе учительницы засмеялись.

Адаму Анатольевичу, за его пронырливый характер и вездесущность, наблюдательные ученики прилепили кличку «Чекист», при этом приговаривая: «чека не спит, чека не дремлет».

К тому же ни для кого в деревне не являлось большим секретом, что Чекист ведет дружбу с Зеленым Змием: Анатольевич был большой любитель употребить, и в связи с этой его слабостью с ним происходили всевозможные каверзные истории.

В былые времена в советской школе с целью трудового воспитания регулярно проводились субботники и воскресники, на которых в ходе трудовых десантов решались вопросы по уборке территории школы, сельсовета и прилегающих участков, проводилась посадка деревьев или перебирался картофель в местном колхозе.

И порою отрадно было наблюдать, как снует маленький народец, старательно копошась и суетясь возле бурта с картофелем, точно муравьи возле своего муравейника: сельская ребятня привыкла с детства не чураться труда. Ведь он еще никого никогда не испортил.

Здесь же, рядом со своими классами, трудятся педагоги, демонстрируя пример в работе; никто не стоит и не понукивает, а, выражаясь фигурально, на передовой и с флагом.

Вот и на сей раз все ученики дружно явились в школу в рабочей одежде, они построены по классам и готовы отправиться к трудовому объекту, нужна только команда, да директор где-то задерживается. Завуч Федор Иванович уже все глаза проглядел.

Наконец, прибежал запыхавшийся Чекист, и завуч услужливо подал ему «Книгу приказов».

Все присутствующие навострили уши. Директор, вытянувшись во фрунт перед строем и широко расставив ноги (он также явился в рабочей одежде и резиновых сапогах чаплиновского размера), грозным голосом, строго поглядывая на всех сквозь очки, читает приказ.

Федор Иванович первым почувствовал: что-то идет не так, как надо. Ученики почему-то стали шушукаться и смеяться, а вскоре и серьезные лица учителей осветились улыбками.

Глянув в том направлении, куда были устремлены взгляды развеселившихся учеников, завуч увидел причину всеобщего ликования: исполинские сапоги Адама Анатольевича, словно два брата-близнеца, поссорившись друг с другом, надменно отвернули свои задранные вверх носы и смотрели в совершенно разные стороны.

— Сапоги не на те ноги обул! — ахнул Федор Иванович, боясь, как бы и самому не рассмеяться. — Наверное, вчера хорошенько-таки «чмыхнуў», если еще и сегодня не разобрался, где правый сапог, а где левый.

И тут же озаботился, как выкрутиться и разрулить возникшую комическую ситуацию, где главный клоун — директор школы.

— Знаешь, Оля, — обращается к подруге Зоя Ивановна, — когда он только приехал к нам в школу работать завучем, я как-то в городе встретила знакомого, раньше работавшего вместе с Анатольевичем. Он мне тогда сказал прямо:

— Поверьте, к вашему берегу ничего хорошего не приплыло…

— Да, и это, что приплыло, уже через полгода сидело в кресле директора.

… Все в школе хорошо знают историю прихода Адама Анатольевича к власти. Как он за полгода из кресла завуча пересел в директорское кресло, подсидев молодого руководителя, оказавшегося слишком наивным и доверчивым. Тот так же, как и наши молодые педагоги, верил каждому слову этой семейки, постоянно заглядывая в рот мнимым друзьям. Чекист и его супруга радушно зазывали Андрея Моисеевича в гости, угощали-потчевали, а заодно и…науськивали на коллектив. И надо отдать им должное: за короткий отрезок времени настолько в этом преуспели, расписывая в темных тонах коллег по работе, что молодой директор уже вскоре кипел благородным негодованием и праведным гневом: как в школе могут работать столь низкие особы!

Тогда хитроумный Анатольевич пошел дальше: он уговорил доверчивого директора поехать в РОНО и там предъявить ультиматум: или я, или они (Чекист натравил Андрея Моисеевича на три семейные пары — «ячейкой общества»в школе манипулировать сложнее).

Правда, накануне поездки в район молодой директор в какой-то момент, было, усомнился в искренности друга: не хочет ли тот, случайно, занять его место?

Но льстивый Адам Анатольевич так горячо божился и клялся в своей бескорыстной верности, вечной дружбе и преданности, что все подозрения Андрея Моисеевича рассеялись, как дым на ветру.

У заведующего РОНО глаза на лоб полезли, когда он услышал требования молодого директора. Где это видано, чтобы уволить из глухой сельской школы безо всяких на то оснований и веских причин сразу шестерых квалифицированных предметников, причем только за то, что они не понравились директору?!

Заведующий попробовал было уговорить Андрея Моисеевича, куда там! Тот уперся, как бык рогом в стену, — никак не сдвинуть.

Подумав, начальник отдела образования принял соломоново решение: легче найти замену одному, пусть даже и очень хорошему директору, нежели уволить в середине учебного года и трудоустроить сразу шестерых человек, не разлучив их семьи и не сорвав с насиженных мест. Те уже построили себе дома и потихоньку трудились в меру своих сил и способностей.

Вздохнув с сожалением (Андрей Моисеевич был на хорошем счету), заведующий подписал заявление.

Чью кандидатуру рассматривают в первую очередь на пост директора, если тот уходит?

Конечно же, завуча.

А он уже тут как тут, все предусмотревший, продумавший и заранее подрасчитавший, угодливо заглядывает начальству в глаза.

Эх, попался ты, бедолага Андрей Моисеевич, на крючок проходимцу, оставил тебя Чекист в дурачках.

Завуча пригласили для собеседования к высокому начальству и предложили повышение. Тот без малейшего промедления (как бы руководство не передумало) выразил свое полное согласие.

— Вцепился тотчас, как вошь в кожух, — иронизировали учителя.

На справедливые упреки наконец-то прозревшего Андрея Моисеевича сияющий от счастья вновь испечённый директор ответил заранее заготовленной фразой:

— Меня заведующий так просил, так уговаривал занять эту должность, что я не смог ему отказать.

— Можно подумать, заведующий чуть ли не на колени перед ним становился, — насмешничали учителя, утешая несчастного Андрея Моисеевича, никак не ожидавшего от бывшего друга и соратника такого предательства.

Наученный горьким опытом (вера в человечество дорогого стоит!), уехал он в иные края, увозя с собою опыт трудных ошибок. Но не зря говорится: за одного битого двух небитых дают. И видно, история с Анатольевичем оказалась для Андрея Моисеевича поучительной, ибо лет этак через пять с радостью узнали учителя, что пошел он вверх по ученой лестнице и возвысился до преподавателя университета. Утер-таки нос и Чекисту, и его Кларочке.

— Сколько кровушки из нас он выпил, будучи директором? Придет на урок и давай потом разгром устраивать, к каждой мелочи придираться: то ему методика не понравилась, то дидактический материал подобран не тот.

Уже на что Берта Ефимовна — язва, но и та похвалит, а этому никакой возможности угодить не было, — ударилась в воспоминания Зоя Ивановна.

— Однако была возможность угодить, да мы от нее отказались.

— Хорошо мы тогда его обломали и поставили на место, когда он начал было по очереди за нами всеми ухлестывать. Дон Жуан, видите ли, нашелся. Меня в кабинете закрыл, и… бух передо мною на колени: давай в любви признаваться. Еле вырвалась тогда от него…

— А меня все ходил и сзади пощипывал, гладил тихонько и, если оставались наедине, старался приобнять, — делится впечатлениями Ольга Степановна.

— От мягонькая, от мягонькая, — шептал на ушко.

— Вывели мы его тогда на чистую воду, разоблачили и показали всем его истинный моральный облик. Все десять учительниц, которых он обхаживал и пытался охмурять одновременно, все подписались! А я с этим заявлением да в горком, а те — разобрать на партийном собрании и приструнить. Какой шум поднялся! Вся парторганизация была в шоке; а уж как в деревне люди смеялись: директор школы этаким петухом заделался!

— Ухаживал по принципу: авось, где обломится. Может, которая и от обиды подписала, что не за нею одной ухлестывал и знаки внимания не ей одной оказывал.

— Говорят, Михаил Сергеевич свою Надежду Ивановну до сих пор пилит, почему побоялась дать сдачи этому кавалеру, пусть даже и начальнику. Да так, чтобы и ногами укрылся.

— За нас за всех его Кларочка постаралась. Это еще та Отелло в юбке. Разукрасила так, что недели две в затемненных очках красовался. Хоть и скользкий Змей Горыныч, да дома не смог отвертеться, отгреб по полной программе. Шутка ли, десять барышень одновременно обхаживал. Такой масштаб любую жену «на коника посадит».

— Да у него, у этого коммуниста, грехов хоть отбавляй: и на руку нечист, не раз люди замечали; и в школьную копилку, что дети на субботниках и воскресниках деньги зарабатывали, руку запустил. Работу школьную постоянно манкировал: уроки почти не проводил, а если и приходил в класс, то всегда с опозданием.

— Начальство не опаздывает, оно задерживается. Вообще-то, дорогая, ты права: чтобы с кого-то спрашивать, надо на это еще и моральное право иметь.

— Пальчиком легко указывать, а ты сам стань да покажи, как надо.

Как-то взбунтовалась одна школа в районе: несколько месяцев не платили зарплату. Помнишь, Зоя, как один высокий начальник из горкома партии, будучи у нас проездом, сказал прямо:

— Поедем, проверим их хорошенько и покажем им их ничтожество.

— Учителя всегда легко проверить. Ты вспомни Гоголя:

— Не приведи Бог служить по ученой части, всего боишься. Всякий мешается, всякому хочется показать, что он тоже умный человек.

— А еще говорят: не дай Бог учить, лечить и судить.

И что нам остается делать?

— Пора уже вспомнить премудрого пескаря Салтыкова-Щедрина: жизнь жил — дрожал, и умирал — дрожал.

— Боялся, чтобы какие Чекисты не приехали, не проверили и не показали ему его ничтожество.

— Да, в этой школе Чекист когда-то немало дров наломал. А помнишь, как, напившись с трудовиком, он потерял портфель с месячной зарплатой всего коллектива? Хорошо, что завхоз случайно нашел, а то сидели бы мы на бобах целый месяц.

— Ты посмотри, Оля, как его не любят ученики, а ведь детскую душу не обманешь. Постоянно в отместку каверзы ему разные чинят: то кнопки положат на стул, то мелом намажут, а на днях вообще разобрали его стул и, кое-как собрав, подставили учителю, чтобы тот сел.

— И что, упал?

— Еще как грохнулся. Загремел под фанфары. Любой бы на его месте вел разборки, уже поднявшись. А он сгоряча, сидя на полу, когда только была видна над столом его физиономия удава в очках, как грохнет кулаком по столу (ученики, рассказывали, испугались, как бы и стол заодно не рассыпался), да как заорет — видно-таки копчик отбил:

— Кто сделал?!

— Напрасный вопрос. Кто признается? Состроив невинные глазки, сидели и молчали, тихо торжествуя.

— И что он за человек такой? Так и старается свести людей в ссоре, вечно плетет интриги, как паук паутину, а потом, когда идут нешуточные баталии, тихонько радуется и потирает ручки под столом, — возмущается Зоя Ивановна.

— Действует по принципу: разделяй и властвуй.

— Слава Богу, кончилась его власть, поднесли к глазам поближе: вылетел с треском. Кларочка кому-то жаловалась, что на нервной почве у него все зубы выпали. И это в сорок пять лет!

— Наш коллектив, значит, оказался для него крепким орешком.

— Под стать ему и его Кларочка: баран да ярочка — одна парочка.

— Какая ярочка? Никакая она не овечка безобидная. Змея она подколодная, вот кто она, эта его Кларочка. Сейчас за Марию Андреевну и Георгия Викторовича взялись, опять начнут сталкивать людей лбами.

— Завтра Федор Иванович распишет подробно, какие они выдавали нам характеристики и что за беседы велись за столом.

— Жаль мне этих молодых людей, что так опрометчиво связываются с этим проходимцем. Падвядзе ён іх пад дурнога хату, — переживает Ольга Степановна.

На этом подруги заканчивают разговор. Пора по домам. Да и погода стала портиться: метель закружила, завьюжила, подул резкий ветер, заметая дорогу и безжалостно швыряя в лица прохожих белые колючие снежинки. Но как известно из популярной песни, «у природы нет плохой погоды», да и праздник Крещенья уже прошел. А после него можно смело сказать: «Ты, зіма, не пужай, не свішчы, бо прайшлі ўжо Вадохрышчы».

И каждого человека, живущего в деревне и связанного с хозяйством, согревает мысль о том, что немного пройдет времени, чуть более месяца, как говорится, рукой подать, — и весна-красна заявит о скором намерении вступить в законные свои права.