Глава 4

Глава ІV Уринотерапия

Уринотерапия — один из методов нетрадиционной медицины, предусматривающий наружное или внутреннее применение урины (мочи) в качестве лечебного средства.

Материал из Википедии

Нелегким было следующее утро у Максима Петровича. Лишь только он слегка приоткрыл глаза, как увидел, что перед иконами ярким пламенем горит восковая свечка и громко распеваются псалмы. Видно, вчерашний испуг еще до конца у него не прошел, потому что Петровичу вдруг в какой-то момент показалось, что…его уже отпевают.

Оказалось, это молилась его Верочка, и скорее всего за него, грешного. Давешние его приключения — барон Мюнхгаузен отдыхает — и сегодня все еще никак не укладывались в мутном сознании человека. Да и физическое состояние оставляло желать лучшего: голова трещала, руки и ноги отказывали и, как и голова, с хозяином не дружили.

Не помогли ни крепкий огуречный рассол, в котором плавали зонтики укропа, порезанные листья смородины, вишен, хрена и белели чесночные дольки (чего только его Верочка не добавляла, маринуя собственные огурчики-корнишоны), ни настоявшийся на прожаренном ячмене квас — березак.

Еле волоча ноги, поплелся он помогать своей супруженице по хозяйству.

Воспоминания о событиях вчерашнего дня назойливо лезли в голову, и, как ни пытался человек отогнать их, навязчиво и надоедливо прокручивались, словно заевшая пластинка, снова и снова:

— Надо же было такому случиться! Мало того, что дух в этой вонючей скрыне от страха чуть не испустил, так еще ж и по селу разнесут, немало чего присочинив; насмешек и разговоров не оберешься (Ренька — жена Семеновича — известная пустобрешина, язык имеет такой, что и до Москвы достанет, она уж точно молчать не будет, по всему району растрезвонит).

Он, Петрович, не раз предупреждал свою Верочку:

— Не дружи ты с этой Ренькой, не смотри, что она несчастным голоском чирикает. Притворяется добренькой, но как ужалит сплетнями, то сто раз перевернешся на одном месте.

В деревне все хорошо знают эту женщину, для которой главным смыслом жизни являются сплетни. Подумать только, чем порою живет человек?!

Не успевали где-нибудь в деревне произойти мало-мальски значимые события, как Ренька уже стояла на улице и, держа руки под фартушком, находясь в крайне нетерпеливом ожидании: с кем бы побыстрее поделиться очередной новостью.

— — И откуда она все знает, откуда все берет? — в оторопи чесали затылки селяне. — — И что ни день — все свежая новость.

Тихим жалостливым голоском, время от времени для большей убедительности поднимая свои глазки к небу, с сокрушенным видом, полушепотом рассказывает она, что где когда случилось, и уже потом добавляет— резюмирует от себя такое, что, как говорится, и на голову не налазит. И горе тому, кто попадет в поле ее зрения — — пощады не жди!

Вчера, например, рассказывала всем о том, как колхозный пастух Каравай полдня носил в торбе вместо обеда две кирпичины, и обнаружилось это, когда пастухи решили перекусить. Вместо вкусного обеда — сюрприз! Жена Каравая Ванда не стерпит и не соступит муженьку ни в чем. Причина же мести обиженной супруги крылась в том, что муж с женой накануне поспорили, и супруг не уступил своей драгоценной ..

— — О эта Ванда! Это же настоящая банда! Она же его недавно чуть в болотце не утопила. Хорошо, что тогда его у нее Танька Жучковых отняла, — — непрестанно вздыхая и притворно переживая за Каравая шепчет языкастая Ренька.

И кто только не претерпел, кто только не пострадал от ее сплетен!

Рассказывали, что однажды, а дело было в Великий пост, Ренька, удобно устроившись под епитрахилью у священника, притворно сокрушалась о своих грехах. А затем спросила у иерея, как ей надо правильно поститься.

— — Ты хоть людей в эти дни своим языком не ешь! — не сдержавшись и нарушая предписание сана, сказал, как отрезал, батюшка.

— Наверное, уже полдеревни обзвонила, — подкладвая душистый клок сена корове, переживал дядька Трипута.

Красуля, взглянув на хозяина большими добрыми глазами и будто почувствовав, что у того на душе кошки скребут, шумно вздохнула и тут же с большим аппетитом принялась уминать сено.

Свиньи громко чавкали в своем свинушнике, не обращая никакого внимания на хозяина, — Верочка всегда кормила их первыми, чтоб не верещали и своими «серенадами» не действовали на нервы.

Настроение у хозяина с каждой минутой портилось все больше и больше. Стоило только Петровичу открыть курятник, как несушки тотчас стали слетать с насеста, задевая его крыльями или норовя опуститься почему-то на его больную голову. Петух особой породы, «ноги в штанишках», сразу принялся было бойко, расправив парусом крылья, гоняться за своими симпатиями, но оставил это свое занятие, лишь только хозяйка сыпанула в корытце полведра зерна.

Вместо того, чтобы приглашать свой многочисленный гарем на завтрак, он, неизвестно из каких соображений, гордо задрав голову, стал возле хозяина и, посматривая на него то одним глазом, то вторым, принялся звонко и изо всех сил кукарекать, старательно напрягаясь всем телом и повторяя без передышки свой громкий воинственный клич.

Для человека с жестокого похмелья — «і муха — заваруха». Каковым бывает состояние бедолаг, можно судить из анекдота, и, видно, не на пустом месте его придумали.

Как-то мужик, стоящий в очереди за вином, ни с того ни с сего вдруг выскочил оттуда, чтобы подфутболилить проходившего мимо кота. На вопрос, зачем он так сделал, ответил:

— А что он лапами по асфальту: Бум! Бум! Бум!

— Ты специально, что ли? — рассвирепел на птицу и Петрович. — Голова и без тебя раскалываеться, а ты еще добавляешь?! Цыц, чтоб тебя коршун порвал! — замахнулся он хворостиной на птицу.

В это время тетка Вера выпустила «гагату». Впереди вальяжно шел большой импозантный гусь по кличке Гусарик; три важные гусыни, переваливаясь с ноги на ногу, следовали за ним. Громко крича и хлопая для проветривания крыльями, ринулись они к корыту с зерном, оттесняя курей и раздавая им своими тяжеленными клювами тумаки налево и направо.

Пристроившись молотить зерно, глава гусиного семейства на некоторое время потерял бдительность, чем в отместку за грубые, незаслуженные обиды незамедлительно и воспользовался воинственно настроенный петух.

Подскочив сзади, он клювом и шпорами резко ударил Гусарика в его толстый раскормленный зад. Внушительных размеров и грозный на вид гусь от неожиданности так испугался, что, испустив отчаянный вопль, резко подался вперед, совершив тактическую ошибку: он лишил себя таким образом возможности произвести обратный маневр, так как его большая голова на длинной шее застряла между штакетинами, в то самое время, как тыл оказался незащищённым. Боевой петух разгорячился еще больше: раз за разом наносил он удары Гусарику.

Что тут сразу началось! Трусливые гусыни, подняв невероятный гам и хай, стали спасаться бегством; куры с криками также бросились врассыпную, и даже свиньи на какое-то мгновенье в удивлении задрали вверх свои розовые любопытные пятачки, навострив уши:

— Что происходит?

И только лишь через некоторое время Гусарику, столь неудачно попавшему в житейский переплет, наконец-таки удалось освободиться.

Однако уже через совсем небольшой промежуток времени он гордо, как ни в чем не бывало, точно генерал на наблюдательном пункте, стоял на навозной куче и, вытягивая шею и все время раскланиваясь, успокаивающим голосом что-то «гергетаў» своим гусыням.

Отважный петух по двору ходил победителем.

В это время с пустым ведром во двор вышла тетка Вера, и рыжая Красуля, завидев хозяйку, сразу припустила молоко. Усевшись на небольшой стульчик, услужливо подставленный жене дядькой Максимом, быстро и умело хозяйка стала выдаивать корову; и первые тонкие струйки парного молока звонко ударились о пустую посуду.

Вдруг Петрович услышал тихий окрик. Повернув голову в открытую дверь сарая, он увидел соседа Ёрку, подающего ему тайные сигналы из-за забора, и вздохнул с облегчением, поняв намёк: можно будет подлечиться.

Вскоре оба заговорщика, вогнув головы в плечи и озираясь по сторонам, тихонько, «партизанской»тропой двинулись к заветному стожку.

У жены Максима Петровича тётки Веры к животным всегда было особое отношение: она их жалела. За их привязанность и доверчивость, кроткий нрав и незлобивость, за их верность человеку.

И вечно у них с Максимом было целое подворье всякой живности: коты и собаки, куры и гуси, свиньи и корова. И за каждым из них нужен был свой, особый уход.

Вот, например, гуси. Кажется, глупая птица. Однако двор свой понимают, и на голос хозяев из большого количества гусиных семей, пасущихся на лугу, лишь одна своя семья откликается, а остальные на чужой голос не идут.

Как трогательно наблюдать, когда отец гусиного семейства радостно и счастливо раскланивается, приветствуя появление очередного, только что вылупившегося веселого и говорливого малыша. Сколько отеческой гордости звучит в его восторженном голосе, как он печется и оберегает свое потомство, заботливо ухаживая за ним, пока, наконец, не выйдет из яйца их последний гусенок, и гусыня-мать, изможденная голодом (целый месяц просидела она, едва прикасаясь к еде и питью), на побелевших и едва гнущихся лапках не приковыляет к своему дорогому семейству.

Или свиньи. Тетке Вере порой кажется, что у этих животных есть свой особый язык. А иначе, почему если свинка Фрося, отведав приготовленную мешанку, не станет ее кушать, то ленивые кабанчики Хрен и Моня даже и не подумают подойти к корыту с едой.

Женщина никак не может припомнить, чтобы у них хоть когда бы, и даже на малое время, не было котов, и особенное предпочтение всегда отдавалось трехмастным кискам: они в дом удачу приносят — есть примета такая. Ей одна пожилая женщина однажды сказала, что, говорят, будто в прошлой жизни коты и собаки были людьми, но они были колдунами и вредили людям. Зато в настоящей жизни они, чтобы искупить свои грехи, должны служить человеку верой и правдой.

Долгое время жившая у них в доме старая верная кошка Мурка, уже без зубов и к тому же больная, однако умудрилась как-то привести двоих котят. Оба были мальчики. Из последних сил некоторое время их она, бедолага, кое-как еще кормила. Вскоре тетка Вера увидела во сне, как совсем худая изможденная женщина кормит одновременно двух детишек. И так во сне тетке стало жалко эту женщину!

А утром Мурка отказалась от своих малышей, и хозяйке самой пришлось нянчиться с крохами. Может, и вправду есть перерождение душ? Иначе, почему она видит такие сны?

А как однажды странно реагировала Мурка на вошедшего в дом одного из соседей? Обычно доброжелательная ко всем и ласковая, готовая подойти к каждому, чтобы ее погладили, она более чем необычно повела себя в этот раз. Грозно вытаращив глаза, выгнув спину и задрав хвост, вся взъерошенная и полная возмущения, она, казалось, готова была драться с непрошенным гостем. Тетка Вера тогда подумала, что, видно, не напрасно в деревне говорят на этого человека, что он знает колдовство, а иначе, как и чем можно было объяснить такое необычное поведение котки. Скорее всего, животное смогло почувствовать, что не с добром и миром вошел в дом этот гость, ежели столь странно повело себя. Как смогла, кошечка постаралась предупредить хозяйку об опасности, грозящей ей.

Кажется, что глупее курицы нет существа. Чуть что, любой и каждый вспоминает про куриные мозги. Но удивляешься глядя, сколько внимания уделяет птица-мама своим обожаемым малышам, как отважно бросается она, вся натопыренная и взъерошенная для пущего устрашения, на посмевших пройти мимо и отважившихся лишь одним глазком взглянуть на ее желтеньких пушистиков котов и собак, как хлопочет и носится со своими беспокойными крошками, постоянно волнуясь, опекая их и оберегая.

Тетка Вера была свидетелем, как однажды их еще тогда молодая и неопытная кошка Мурка имела неосторожность подойти слишком близко к куриному семейству, чтобы, мы можем лишь предположить, полюбоваться маленькими птичками. Реакция квочки была мгновенной и неожиданной для киски: разъяренная мамаша, не колеблясь ни секунды, орлицей набросилась на бедное животное.

И вот уже словно отважная наездница-циркачка, что стоя верхом на лихом скакуне под восхищенными взглядами зрителей несется по цирковой арене, так и наша отважная курочка, мертвой хваткой вцепившись когтями в спину кошки, мчится по двору в свободном полете, старательно нанося Мурке клювом удары в голову.

Спасая свою жизнь, насмерть перепуганная кошка сообразила, наконец, помчаться к забору, чтобы, стремительно вскочив на него, освободиться от взбесившейся ноши.

И на отдельном счету в хозяйстве важная и самоуверенная корова. У людей особенная привязанность к этому животному — кормилица.

Красуля живет у них уже седьмой год, и они с мужем никак нарадоваться на нее не могут: заливает молоком.

Странная история вышла, когда Красуля телилась в первый раз.

Тетка Вера теперь уже не может вспомнить, уж не на Масленичной ли неделе тогда это случилось, когда, как говорят старые люди, немая скотинка способна разговаривать.

Они с Максимом уже неделю караулили днем и ночью, корова переносила (на бычка), а тут, как назло, уснули вдвоем — сморила бессонница.

И вдруг тетка Вера услышала во сне, будто говорит ей с укоризной ее коровка:

— Ты вот спишь и не знаешь, как мне больно…

Подхватившись, побежали они в сарай. Красуля громко стонала, из глаз, словно крупные капли росы, катились слезы — началось…

Благодаря этому сну, они тогда спасли и корову, и теленка: отел был сложный. Зато сколько радости было потом через какую-то неделю наблюдать, как по двору носится, нарезая круг за кругом, под неустанным наблюдением волнующейся и переживающей из-за него мамаши маленький озорной Цоб-Цобе.

На следующее утро хозяйка пошла к своей роженице, чтобы поздравить ее:

— Здаровенькая была, мая кароўка. Я да цябе прыйшла з хлебам і соллю, а ты каб да мяне — з малачком, смятанкай і маслам.

Каждый год, выгоняя в мае на пастбище свою любимицу Красулю, тетка Вера, три раза перекрестив лоб коровки долькой чеснока (от сглазу), приговаривает ей:

— На пашу ідзі — кароў за сабой вядзі, з пашы ідзі — малако нясі.

В одно лето Красуля никак не могла побегать, и во сне тетке было сказано, как ее можно отговорить. Заговор звучал так: «А я дні палічыла, да іх нядзелькі прылажыла, а я цябе, мая кароўка, адваражыла».

Если случались у коровы болезни, то хозяйка читала молитвы святому Власию, — так ее тетка Алеська научила. И сегодня, надоив целое ведро молока, крестит она свою малышку, приговаривая:

— Святой Власий, на тебя оставляю.

Ласково погладив свою хорошую, направляется она в сопровождении котов, чующих парное молоко, к дому.

— Только где это, интересно, Максим запропастился? — думает она о муже.

Но того уже и след простыл.

В доме Зулиных жарко топилась печь, ярким пламенем в ней разгорались берёзовые дрова, и Анна Потаповна, стоя у припека, умело орудовала чепелой — в огнедышащем нутри печи поднимались на сковородах пышные, расколоченные на сыворотке блины. Внизу, возле ног хозяйки, состроив несчастные голодные морды, важно похаживали, выклянчивая себе что-нибудь на завтрак, два раскормленных бочкообразных кота сибирской породы.

Хозяин дома Илья Кузьмич, высокий худощавый мужчина лет семидесяти, уже завтракал: макал блины в «макание», где плавали выжаренные с луком шкварки и подрумяненные кружки купленой в магазине «докторской», к тому же вся эта поджарка была обильно полита сметаной, и, наконец, в этом кулинарном раздолье внимание привлекали яркими желтками в обрамлении аппетитных ажурных белков несколько яиц.

Аккуратно и не спеша уплетал Илья Кузьмич один блин за другим, время от времени ведя наблюдение за стожком:

— Куда подевался примак и почему не идет опохмеляться?

Нинка, отправив сыновей-старшеклассников в школу, занималась уборкой в доме.

Все утро в семье обсуждали несчастный случай, происшедший с соседом; в деревне сплетни распространяются со скоростью звука, — жена Семеновича уже успела сообщить им эту новость по телефону.

— Реня говорила, что Семенович неслабо струхнул, когда услышал, что ночью на кладбище кто-то дико вопит, — переворачивая подрумяненный блин, говорит Анна Потаповна.

— Каждый бы на его месте испугался. Но что уже тогда говорить о Максиме? Как ему было, когда он в темноте вокруг себя доски ощупал? — отвечает, продолжая трапезу, Илья Кузьмич.

— Видно, памперсы не помешали, — остроумничает хозяйка. И добавляет: — Што-то нигде не видно примака. Может, о бутылке забыл?

— Такого быть не может. Об этом он никогдане забудет, — отвечает хозяин и, выглянув в очередной раз в окно, радостно рапортует:

— Идет! И причем не один.С Максимом!

— Этот, видишь, легок на помине. Уже успел к нашему подлизаться. Мало ему вчерашнего было? — удивляется Анна Потаповна. Увидев, что зятек привел к стожку еще и соседа, компания пришла в настоящий восторг: бутыль большая, обоим хватит!

Тем временем Санек, внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что фигур тещи и тестя нигде поблизости не наблюдается, начал старательно шарить рукой в сене, и, наконец, вытащил оттуда пляшку зеленого стекла — «бомбу», нетерпеливо откупорил ее и быстренько передал соседу. Того приглашать долго не надо было: — Бульк-бульк-бульк… Спешно отпив половину, он сунул бутылку другу обратно. Ёрка осушил ее до дна моментально…

Эх, подвела наших друзей спешка. А поспешишь — людей насмешишь. А один древнегреческий философ вообще советует торопиться медленно.

В несказанном удивлении уставившись друг на друг вытаращенными глазами, на некоторое время застыли приятели столбами, как будто рожон проглотили; потом фигуры их в величайшем недоумении изменились и потихоньку стали приобретать форму вопросительных знаков:

— Чем это они только что так знатно опохмелились?

Придя в себя и посовещавшись насчет послевкусия, друзья принялись тщательно изучать те капли, что остались на дне бутылки. После основательной экспертизы все их сомнения развеялись: ни вином, ни самогоном в бутылке и не пахло. Пахло чем-то совсем другим…

Такого сюрприза в своем простодушии никто, конечно, не предвидел, и от неожиданности компаньоны некоторое время находились в большом замешательстве, можно даже сказать, в частичной прострации.

Между тем в доме, наблюдая за оторопелой сконфуженностью и большой растерянностью зятька и соседа во время их унылого и безрадостного кворума, вся семья чуть ли не помирала от смеха; веселились, можно сказать, до упаду. Известно, что смех — дело заразное. Глядя, как смеются другие, хочется смеяться еще больше…

Тесть радостно ржал, вытирая рукой катившиеся из глаз слезы, Анна Потаповна аж стонала, время от времени взвизгивая; от всей души, глядя на такое веселье, хохотала и Нинка.

Смеялись долго, до коликов в животах, счастливые от того, что так удачно подшутили.

— Пить надо с умом, — весело поблескивая золотыми зубами, назидательно прокомментировала хозяйка, — и особенно, если речь идет об уринотерапии.

— Еще и «Четырепута» привел. Этому как раз и кстати было: не нужно будет после вчерашних приключений идти лечиться от испуга к бабке Илюшихе, — добавил Илья Кузьмич.

— Обоим хватило, ничего не скажишь. И как только их не вытошнило? — вытирая слезы от смеха, удивлялась Нинка.

Услыхав за гардинами окон гомерический хохот и поняв, в чем дело, мужчины стали отходить от стожка, и у каждого был не только неприятный соленый вкус во рту, но и тяжелый осадок на душе.

Александру первому захотелось излить душу товарищу по несчастью, и он стал жаловаться на свое горькое житьё-бытьё:

— Пашу с утра до ночи, но им угодить никак невозможно.Вот только вчера, например, вывез навоз на огород, покрасил окна, посмотрел хозяйство, да и на работе тружусь, не отстаю.

— Жаль мне этого парня, — подумал Петрович, семеня вслед за соседом, — хотя его там вечно и поносят с последних слов, однако этого человека уже можно смело заносить в Красную книгу.

Будучи в совершенно скверном настроении, Санек продолжал бубнить дальше, жалуясь на свою горькую судьбину и обижаясь на домашних за то, что и вкусное все сами съедают, ему оставляя какие-то объедки, причем ими же еще его, примака, попрекая, да и уважения к своей персоне он в этом доме не чувствует.

Максиму Петровичу в этот момент пришло на ум, как недавно Анна Потаповна жаловалась на неумеренность и великую жадность примака в еде: позавчера, рассказала она, пожалел выбросить дохлую курицу, а, ощипав птицу, сварил и съел один — остальные члены семьи, конечно же, побрезговали таким «блюдом». Последствия не заставили себя долго ждать — курица, видно, отравилась, наклевавшись где-нибудь на колхозном поле химических удобрений…

— — То і папалётаў за хлявы, штаны ў руках носячы, то і папаср…— осуждающе кивая головой, позлорадствовала Анна Потаповна.

Петрович, будучи по натуре большим дипломатом, давно дал себе зарок с обеими сторонами, и с Анной Потаповной, и с другом Александром, поддерживать приятельские отношения, не вмешиваясь в их семейные передряги, и на их жалобы усердно поддакивал и кивал им обоим головой, думая при этом: — Свой біся, рубайся — чужы не мяшайся…

— Но Бог, видно, на свете все-таки есть, потому что и у младшего их сына Тимофея, хотя и высоко он поднялся (аж в министерстве трудится), но не все ладится в его столичных примах, — доверительно делится с соседом Александр.

— Земля, что ни говори, круглая: человеку обычно многое возвращается, — соглашается с другом Петрович.

— У Тимофея теща тоже не подарок, но, правда, там тесть на его стороне, это не то, что мои, в одну дудку дуют.

— А что уже такого необыкновенного на этой жене его Эльвирочке? — возмутился Петрович. — Сухофрукт какой-то, а не женщина (у дядьки Максима свой взгляд на женскую красоту: «каб было, за што ўзяцца»). Но как изестно: за соколом и ворона — соколиха. Тимофей же парень видный, красивый.

— Поэтому Зулины так им и гордятся.Это не то, что его старший брат Тоник.Этот пьет еще больше меня, да и большой любитель в пьяном виде побузотерить.

— Хмель у него совсем дурной, — согласился с другом Петрович, — Как пьян — то капитан, а как проспится, то и свиньи боится.

— Теперь они, конечно, довольные, что сплавили его с рук, «отдали замуж». В хорошие руки он попал: там и женщина толковая попалась, да богатства хватает. Только надолго ли у Маши хватит терпения смотреть на этого пьяницу? — окончил монолог Александр, прощаясь со своим другом Петровичем.