Глава 16

Глава XVI Ангела убили

К твайму аконцу каля ганка

Прыходзіць варажыць цыганка

Ў лахмане зрэбным і нячыстым

Са срэбрам ззяючым маністам.

І чуючы твае адмовы,

Шыпіць пракляцця злыя словы

З паглядам у пагляд упёртым:

— Каб ты дзіця радзіла мёртвым.

М. Багдановіч

…І гасне зорачка святая…

І невядома, дзе загіне.

І неба слых тады прыклоніць,

І анёл слёзку ціха зроніць.

Я. Колас

Счастливая молодая семья вновь ожидает прибавления: Мария находится в интересном положении. Сыну уже пять лет, и пора позаботиться о том, чтобы он в этой жизни не остался один, когда их не будет. Пусть у него появится братик или сестричка. Свое мнение насчет одного ребенка Мария давно изменила: истина о том, что человек порой сегодня думает так, а завтра иначе, отнюдь не устарела.

И, наверное, ей и самой уже пришла та пора, когда хочется вновь испытать ни с чем не сравнимое чувство материнства. Ибо она хорошо помнит, сколько было у них счастья и радости в связи с появлением в доме милого малютки, в какой все приходили восторг от его безмятежных улыбок и кроткой ангельской любви.

Да и сама жизнь показывает, что в многодетных семьях дети вырастают более сильными и в физическом плане, и в духовном: «дзе сем — там і доля ўсім, а дзе адна — там і доля жадна».

И когда случилась беременность, они с мужем решили ее оставить.

Жаркое знойное лето стоит в своем зените. Давно благодатный дождь не орошал землю. Вся природа словно притихла и замерла; застыли деревья, боясь лишний раз пошевелить листвой; кажется, что в душный полдень не шелохнется ни одна травинка и ни один распустившийся луговой цветок не кивнет своей нежной головкой. И только неутомимые звонкоголосые цикады своим непрерывным стрекотом предвещают уже изрядно надоевшую погоду.

Солнце. Жара. Покой. Дни накануне праздника святого Петра, когда, как поется в народной песне:

— Пятрова ночка маленька,

Ой, не выспалася паненка…

Жоржик уехал сдавать летнюю сессию, и Мария с сыном теперь одни. На работу ей спешить не надо: у нее летний учительский отпуск.

…Дверь дома внезапно, без стука распахнулась, и в проеме, будто материализовавшись из ниоткуда, в длинном темном платье появилась смуглая до черноты старая цыганка.

— Как только она здесь очутилась? — удивилась Мария, разглядывая незваную гостью.

Мальчик, спавший рядом с матерью тихим спокойным сном, отчего-то испуганно прохватился и сел на кровати, удивленно хлопая ресницами.

Мария также приподнялась. Только что они с малышом спокойно отдыхали после обеда в изнывающий от жары полдень, и приход непрошеной гостьи, это наглое вторжение, явился для них полной неожиданностью.

Цыганка, неприветливо взглянув на будущую мать, перевела свой взгляд на синеглазого, в мелких золотых кудряшках, красивого, как ангел, мальчугана, и злобно сквозь зубы пробормотала:

— Счастливый!

Хищной птицей закружив по дому, принялась клянчить: и то ей дай, и вот это. Погадать не предложила опытная ворожея, да и хозяйка, будучи на сносях, не попросила об этом: у Марии никогда не было желания узнавать у цыганок свое будущее.

Она, чем смогла, одарила бабушку, и та ушла, что-то шипя себе под нос, злобная и ненавидящая весь белый свет, даже не сказав хозяйке на прощанье «спасибо».

Молодая женщина, участливо проводив неведомую странницу, вновь села за свое любимое дело: целыми днями она строчит на машинке, шьет приданое своему будущему ребенку, пренебрегая наказом старых людей, что такие запасы заранее делать нельзя. Пеленки, распашонки, простынки, ползунки, маленькие подушечки — «ясікі» — так принято ласково их называть — всего всякого уже набралась приличная стопка.

— Интересно, почему цыганка у меня просила какую-нибудь обувь ей посмотреть или платок с головы подарить? — думает Мария. Она помнит наказ покойной матери о том, что со своей головы и с ног нельзя дарить что-либо незнакомым людям, и сегодня поостереглась, на всякий случай.

Тихо и радостно на душе у будущей матери, только иногда беспокоит своими толчками ребенок, да какая-то непонятная тревога начинает закрадываться в душу, когда до слуха, словно протяжное эхо, доносится жуткое завывание соседского пса. Этот большой, каштанового окраса пес в последнее время разошелся не на шуточку: воет и воет.

— Еще беду какую накличет. Отчего он все последнее время заводит свою невеселую шарманку?

— Надо посмотреть, как он воет: если вверх, то в народе говорят, на пожар, если вниз, то на свою смерть. А если прямо-то на чью-то погибель.

Женщина даже стала замечать: стоит ей утром распахнуть окно, как молчавший до сих пор пес, словно по сигналу, заводит свою жалобную, как по покойнику, песню.

— Будто чувствует какую-то грозящую смертельную опасность.

Этот вой уже иногда начинает пугать Марию. Беременной женщине иногда мистически кажется, что между ней и животным установилась какая-то невидимая связь, и именно к ней одной обращается пес в своем настойчивом, во что бы то ни стало желании предупредить ее о предстоящей беде.

Говорят, что перед серьезным жизненным испытанием человеку обычно посылаются какие-то тайные знаки, скрытые предупреждения, тревожно в душе звенят колокольчики.

Но мы чаще всего к ним почему-то не прислушиваемся и легкомысленно стараемся их не замечать.

Или замечай не замечай, а все уже предопределено свыше и предотвратить и изменить уготованное судьбой невозможно?

Как-то наша героиня в одночасье заметила, что в последнее время ее стал беспокоить непонятный гул в ушах, после — подступил ком к горлу, особенно стало сдавливать вечерами, и появилась бессонница, хотя обычно у беременных сон хороший.

— Что бы это все могло значить? Врачи утверждают, что здоровье в порядке, но сама-то я чувствую, что что-то все-таки со мною не так, — встревожилась Мария. — Нужно будет посоветоваться с Адельфиной Адамовной, может, она мне что подскажет?

Пять лет назад, едва приехав на настоящее место жительства, наши педагоги познакомились с одним семейством, и вот, смотришь, это знакомство уже переросло в дружбу, а потом и вовсе в безграничное доверие к простым, без особых претензий людям, живущим скромно и незаметно.

Особенно запала в душу нашим героям хозяйка дома Адельфина Адамовна. Уже немолодая женщина — ей пятьдесят шесть лет, но на свои годы она не выглядит, по-видимому, потому что быстрая и подвижная, и свое худощавое, сильное, как у змеи, тело несет легко, ступая осторожно, будто крадучись на мягких лапках и часто подступая к собеседнику боком, как бы невзначай.

Черноволосая, чернобровая, с голубыми глазами, кажущимися из-за расширенных зрачков угольно-черными. И смотрят эти глаза всегда прямо, твердо, а порою — испытующе, будто пытаясь заглянуть к тебе в душу и прочесть там какую-то и самому тебе неведомую тайну.

Располагал к себе и ее голос: тихий, мягкий, спокойный, и даже, можно сказать, вкрадчивый.

В разговоре она никогда ни на кого не повысила голос и даже будто заискивала перед людьми, пытаясь разжалобить собеседника, так часто прибегала она к печальным и просительным интонациям, словно кто-то сильно ее обидел, и она просит защиты в несчастной судьбе своей.

В портрете ее супруга ничего примечательного не было: бери среднестатистического белоруса — и вот он, дядька Николай собственной персоной: светлый, высокий, худощавый старик семидесяти лет. Он старше своей спутницы жизни, и у него уже здоровье «не то».

Они поздно вступили в брак, и Адамовна в сорок два года еще умудрилась родить ребенка, девочку Алевтину.

Рассказывали, что вся больница сбежалась посмотреть на столь смелую роженицу: случай-то ведь не совсем простой.

Алевтине уже четырнадцать лет. Это простая неяркая девушка со светло-русой косой, только вот походка сильно портит ее: она словно на ходулях ходит.

Адельфина Адамовна почти каждый день заходит к нашим молодым друзьям: то молочка принесет, то яблочек, то с картошечкой выручит, а порой, по их просьбе, и за ребенком присмотрит.

Жоржик с Марусей в долгу не остаются, всегда стараясь отблагодарить вдвойне: дорого платят им за продукты, дарят щедрые подарки, а если нужно, помогают в работе: в их моральные постулаты не входит стремление поживиться за чужой счет; они исповедуют принцип: «Кінеш за сабою — убачыш перад сабою».

Вдоль центральной, выложенной серым асфальтом дороги, с двух сторон растут огромные старые вязы, высаженные лет двести тому назад. Они, пытаясь говорить с самим небом, укрывают путников от зноя, тихо шумят им по пути своими широколистыми ветвями, внося в душу таинственный мир, наполняя ее удовлетворением и радостью бытия. Ни с чем не сравнима сила воздействия природы на человека.

Под сенью этих густолистых вязов идут не спеша Мария Андреевна со своей старшей подругой Адельфиной Адамовной. За интересным разговором время бежит быстрее и не столь утомительным кажется путь — с хорошим попутчиком дорога кажется всегда вдвое короче.

Взявшись под ручку, важно шествуют две дамы, беседуя обо всем подряд. В основном, разговор поддерживает Мария, а молчаливая Адельфина Адамовна лишь изредка вставит слово, тщательно перед этим взвесив его. Говорит она всегда осторожно, чуть ли не с оглядкой назад.

Приветливые голубые глаза ее с расширенными черными зрачками смотрят ласково, и никогда в них не видно ни ехидства, ни злобы, ни насмешки.

И Мария нисколько не сомневается в искренности этих глаз, часто доверчиво, как ребенок, глядя в них.

— Адельфина Адамовна, — обратилась она сегодня к своей старшей подруге, — скажите, пожалуйста, что все это может значить? Вроде бы и нормально себя чувствую, ничего не болит, и врачи говорят, что у меня все хорошо, но вместе с тем мне почему-то в последнее время часто становится не по себе, особенно вечерами. И порой кажется, будто чья-то рука меня сдавливает за горло, и спать я стала хуже, и в горле, словно ком застрял…

— И на позвоночник будто что-то гнетет и давит… — подсказывает дальнейшую картину Адельфина Адамовна.

Но после этих слов вдруг осеклась и замолчала, словно спохватившись, что и так сболтнула лишнее, а потом и вовсе заговорила о чем-то совершенно другом, постороннем, так и не ответив на вопрос своей молодой подруги.

Прошло некоторое время. Месяц, может, полтора.

И вещий сон, тяжелый и мрачный, приснился беременной.

Осенняя ночь беспросветно темна. На небе хоть бы одна звездочка блеснула, и вокруг — ни души. И в этой ночи, тепло обнимающей ее своим мраком, что есть силы, бежит она по дороге к кладбищу.

Остановившись на полпути, вдруг замечает у дороги: впереди что-то блеснуло. Так и есть: свет! Он горит, как в тусклом фонаре, в окне ветхой халупы, что оказалась на пути.

Не успела Мария прикоснуться к двери, как та отворилась. Ее приходу никто не удивился, ее как будто здесь поджидали.

Переступив порог, видит женщина, как в убогой землянке три дряхлые старушки (под стать этому древнему жилищу) заняты делом: моют мертвеца, мужчину лет семидесяти. Тело его выделяется матовым пятном на фоне общего полумрака.

Стоя у порога, Мария наблюдает традиционный невеселый ритуал. Как это обычно делается в деревне, труп усажен на табурет, и одна бабуля придерживает его за плечи, а вторая совершает омовение какой-то тряпицей, выполаскивая ее время от времени в воде, что колышется рядом в стоящем на земляном полу оцинкованном корыте. Третья держит наготове полотенце, дожидаясь окончания омовения.

Не обращая никакого внимания на вошедшую, отрешенно и бесстрастно, делают они свое дело.

Вот, наконец, покойника вымыли. Третья старушка подает подружкам свое приготовленное для этой цели полотенце, и те принимаются вытирать мертвеца.

— Зачем я здесь? — думает Мария и видит: третья бабуля, наклонившись над корытом, зачерпнула руками часть воды и бережно, боясь расплескать ее, несет к застывшей в оцепенении гостье:

— Маруська, умойся мертвою водою, — ласково обращается к беременной, просит…

Ни единым взглядом не удостоив эту дряхлую парку и не сказав ей ни слова, резко развернувшись, выбегает она в объятия темной ночи, где по-прежнему в небе не загорелась ни одна звездочка; и несется на всех парах, словно вслед ей мчится опасная погоня, однако бежит уже в противоположную от кладбища сторону.

Как и свойственно трагедии, она пришла неожиданно, «знянацку».

Перевернулся старый добрый мир, исчез привычный тихий уют, смерть постучалась к ним в дом. Видно, старая заблудилась или ошиблась дверью.

Молоденькая врач-гинеколог, час тому назад в совершенно скверном настроении пришедшая на работу, с отвращением смотрит на громко орущую новорожденную семимесячную девочку и говорит обидные для ее матери слова:

— Фи, недоносок какой!

— Ну почему же? Она весит чуть ли не два килограмма, — пробует возразить ей ассистирующая акушерка, перерезавшая малютке пуповину и положившая девочку на весы.

Девушка-врач, раздраженно взглянув своими черными глазами в сторону роженицы и будто не расслышав слов акушерки, продолжает на своей волне:

— И кому нужны такие дети?

Роженице хочется крикнуть:

— Мне! Мне нужен мой ребенок!

Но она, вымученная тяжелыми родами, почему-то боится что-нибудь сказать.

Не один раз потом Мария будет укорять себя за эту нерешительность и жалеть, что не сумела постоять за свое дитя.

Бяда ідзе і прычыну вядзе.

Так случилось и у них: не убереглась, подняла тяжело, и отошли воды.

В больницу попала на выходные, никто вовремя не посмотрел, не помог. И как итог, девочка родилась в глубокой асфиксии.

До Марии долетают обрывки разговора врача с акушеркой, та почему-то просит:

— Может, не надо, а?

В ответ слышится грозный окрик девочки-врача:

— Я сказала: — Вводи!

Акушерка склоняется над новорожденной и дрожащими руками (что руки сильно дрожат, Мария замечает боковым зрением) делает укол, вводит девочке в пуповину какой-то раствор.

Малышка, сразу так громко заявившая о своем приходе в этот мир и орущая на всю родовую палату, после укола начинает плакать все тише и тише. Вскоре плач ее переходит в горькие всхлипывания, потом и они умолкают.

Девочка затихает.

Наблюдая за всем происходящим, несчастная мать заметила, что после инъекции и доктор, и акушерка потеряли всяческий интерес к ребенку и отвернулись от него, как от неживого предмета.

— Что они ей такое ввели, что ребенок после укола замолчал? — ужасное подозрение стало закрадываться в душу. — Они что, убили мою девочку, мою слезиночку?

— Скажите, а почему она замолчала?

— Ваша дочь родилась в глубокой асфиксии и сейчас находится в тяжелом состоянии, — равнодушным голосом, не поднимая глаз, отвечает доктор.

Акушерка молчит. Видно, что она сочувствует несостоявшейся мамочке, но идти против воли начальства не желает, слепо исполняя его приказания.

— Но почему вы ничего не делаете, почему не спасаете ее? — звучит напрасный вопрос. По всему видно, дело сделано.

Чтобы быстрее избавиться от назойливой и приставучей мамаши, ведь процесс уже не повернуть вспять, по приказанию врача, ее увозят из родовой палаты.

И наша мученица проваливается в забытье.

Проснувшись рано утром, Мария все еще ждет чуда: придут и скажут, что с доченькой все хорошо и что она будет жить.

Вот и врач, наконец, в прекрасном настроении появилась на пороге палаты и с радостной улыбкой на лице обращается к ней.

— Что она такое говорит? Разве можно, улыбаясь, говорить такие слова?!

— Вы знаете, она умерла…

Почему-то удивилась, увидев, что, отвернувшись к стене, несчастная мать горестно заплакала, и попыталась ее утешить, сказав сухо:

— Не плачьте. Семимесячные дети часто оказываются недоразвитыми; возможно, вам пришлось бы с ней всю жизнь мучиться. Вы молодые, и у вас еще будут здоровые дети.

— Ирина Владимировна, — сквозь слезы ответила доктору наша философствующая учительница. — Жизнь — вещь непредсказуемая: никто из нас не знает, что его ожидает в будушем, никто не застрахован и не гарантирован. И может случится, что совершенно здоровый человек сегодня будет идти по улице, нечаянно споткнется и упадет, а встанет уже полным инвалидом.

Выслушав столь неожиданную тираду, доктор замялась и не нашла, что ответить. Молчаливо поджав губы, отошла от роженицы, правда, уже без улыбки. И потом все время с ней держалась вежливо и корректно, и может быть, до ее понимания дошло, что несчастная молодая женщина догадалась: на ее глазах, не таясь и не прячась, медики совершили чудовищное преступление, жестокосердно лишив жизни ее родную кровиночку, ее дорогое дитя.

Заключение патологоанатома только подтвердило предположение матери: молоденькая врач решила на всякий случай перестраховаться, и от ребенка избавились преднамеренно.

— И что за родильное такое?! — возмущаются женщины, находящиеся на лечении во втором отделении. — Врачи вечно кричат на больных, как с цепи сорвавшись. Им бы не помешало надеть намордники. Говорят, что здесь самая высокая смертность новорожденных по всей области. Далее шепотом передают одна оной, что как будто существует негласный указ купирования рождаемости населения.

Заходит разговор и об Ирине Владимировне.

— Она совсем молодая еще, пошел третий месяц, как здесь трудится, опыта никакого, — говорит, войдя в палату, пожилая санитарка. — Сама-то она, конечно, не знает, что значит потерять ребенка, — по-матерински утешает она нашу бедную Марию.

— Может, никогда и не узнает, что значит стать матерью. Уж больно некрасивая, кто ее такую возьмет? — добавляет беременная женщина, лежащая на сохранении в одной палате с Марией.

Жители Древней Спарты бросали нежизнеспособных детей со скалы в пропасть, уничтожая их; оставляли самых сильных и крепких, — думает горестно Мария, — но, говорят, Наполеон, гордость Франции, при рождении не весил и килограмма.

Пройдут годы, и врачи-неонатологи научаться выхаживать совсем крошечных деток, порой с массой тела 300-400 граммов, но в те годы малютка, появившийся на свет с таким маленьким весом, признавался как мертворожденный или выкидыш позднего срока.

— Почему ваш диагноз расходится с заключением патологоанатома? Откуда у нее взялось это кровоизлияние, его ведь при рождении не было? — досаждает Мария врача.

Ее вопросы повисают в воздухе. Доктор не может дать на них вразумительный ответ.

Из дневника Георгия Викторовича

28.10.1975 г.

Сегодня похоронил свою маленькую девочку. Школьный завхоз Василий Николаевич помог смастерить гробик, бабка Алеська дала освященной воды (освятить могилку); на правах повивальной бабки омовение малютки-покойницы совершила Адельфина Адамовна. Спасибо им.

В похоронах помогали женщины-соседки. Они мне подсказали, что девочке надо дать имя, и рассказали, что при смерти некрещеного мальчика ему дают имя Адам, а девочку обычно называют Евой.

Ближайшая соседка и с недавних пор подруга Марии Зинаида Дмитриевна рассказала народное поверье:

— Иногда бывает, что проходя поздним часом возле кладбища, человек услышит громкий плач младенца. Не нужно пугаться: это плачет некрещеный безымянный ребенок. Нужно просто дать ему имя, сказав:

— Если мальчик, то называю тебя именем Адам, а если девочка, то называю тебя именем Ева. И плач прекратится, ребенок на том свете успокоится.

Но я свою принцессу решил назвать Оксаной, это красивое украинское имя.

Жаль, что все так случилось.

Боюсь за здоровье Марии. У нее поднялась высокая температура и начались серьезные проблемы со здоровьем.

— Видишь, муженек явился, — жаловалась Ирина Владимировна своей напарнице-акушерке, придя на следующую смену. — Пугает эксгумацией.

— Ничего они не станут делать, вряд ли пойдут на это, хотя, конечно, нужно было с ними поаккуратнее, шибко грамотные, — успокаивает ее акушерка.

— Да кто ж их знал. Эти роженицы все здесь на одно лицо, и на лбу у них не написано, все орут, как неизвестно кто. А изучать карточку было некогда: только пришли на смену, а она давай рожать.

— Надо ее побыстрее выписать. Завтра третьи сутки, как прошли роды, — пускай едет домой, — так решили проблему люди, когда-то давшие клятву Гиппократа.