ЛАРЬ 3 "ЧАБОР" КЛУБОК 1

— Вон, за тем лесом, — стоя на краю обрыва, указывал рукой вдаль молодой темноволосый воин. Внизу, на дне горного провала шумела вешняя река. То ли древние горы, разломившись пополам, впустили в гигантскую щель ее холодные воды, то ли она сама за тысячи долгих лет пробила себе дорогу в камне — так или иначе, а высота от верхнего края пропасти до дна захватывала дух.

Из куцего, уходящего корнями в трещины скал чапыжника[1] появился другой воин. Подошел к товарищу и с опаской глянул из-за его плеча сначала в провал, а потом на темный частокол леса, что высился на том краю пропасти. Он обернулся, приложил ладони ко рту и пронзительно крикнул лесной птицей. Кусты зашевелились, пропуская маленького человечка.

— Ну, что тут? — лениво осведомился тот.

— Сам видишь, — кивнул в сторону пропасти второй из воев, светловолосый. — Станимир считает: надо перепрыгивать на ту сторону. Я не уверен… Тут не разгонишься.

— Ничего, — ответил темноволосый, — разгонишься.

— Прыгать?! — испугался малыш. — Издеваетесь над бедным сайвоком! У меня и так вон ноги опухли за вами топать. Уж который день идем!

— За тем лесом — дворец Вулкана, — становясь на край провала, сказал Станимир. — Чабор, — обратился он к светловолосому, — давай наскоро перекусим и — вперед. До ночи надо бы успеть к мостам, а то не пропустят.

— А меня они и не спрашивают, — с досадой воскликнул сайвок, глядя, как его спутники освобождают свои мускулистые плечи от лямок мешков. — Ведь только что ели!

— Водар, — спокойно возразил Чабор, самодовольно поиграв бугристыми мышцами, — все это надо кормить, иначе зачахнет.

— Не ной, чудо-нос, — поддержал товарища Станимир. — Еду всегда легче носить в себе, чем на спине.

Сайвок обреченно вздохнул и сдался на милость друзей. Сняв свой мешочек, он уселся рядом с ними. И правда — оба как быки пятилетки, корма им надо много. Кто бы мог подумать, что из Чабора вырастет такое! А Станимир? Этот еще хуже. Чабор-то хоть на человека похож, а Станимир — гора горой. На нем даже меч болтается, как охотничий ножик.

Сырые камни, слегка прикрытые щебнем и землей, еще недостаточно прогрелись после зимы, поэтому, несмотря на усталость, долго рассиживаться не хотелось.

Сайвок недовольно поерзал на холодной траве и стал собираться.

— Гляди-ка, — усмехнулся Станимир, — у нас с тобой, Чабор, еды в мешках осталось еще дня на два, а этот малокровный уже все слопал. А еще возмущается: «Ну, вы жрать!» Тьфу на тебя!

— Слопал, как же! Скорее бы уж добраться. Все нервы вы мне вымотали за дорогу. Хоть помоют вас там. Воняете, как табун на перегоне.

— Ты был-то на перегоне всего один раз, — улыбнулся Чабор.

— Один раз, — согласился сайвок, — но мне хватило.

— Мы с Чабором решили прыгать, — сказал, собирая остатки еды, Станимир, — а тебя, ароматного, перебросим на ту сторону с раскачки. Смотри — не испорти ненароком и себе запашок в полете.

— Очень смешно, — сайвок отмахнулся от надоевших однообразных шуток.

— В самом деле, — спросил уже Чабор, — как будем перебираться-то?

— Не боись, — пробасил Станимир, накидывая на плечи лямки дорожного мешка, — выведу. Мне тут каждый камень знаком.

К закату, как и обещал Станимир, они вышли к мостам, где сразу наткнулись на сражу.

— Куда путь держим? — спросил старший из караула, оценивая на глаз запас удали пришлых молодцов.

— К асуру Вулкану, — спокойно ответил Чабор. — Пошли, страж, гонца к царю, с вестью: пришли Станимир и Чабор. Да, — спохватился он, — и Водар с нами.

Старший караула жестом подозвал к себе одного из четников, пошептал ему на ухо, одновременно косясь на не виданного им ранее карлика. Спустя секунду гонец исчез.

Ждать пришлось долго. Водар чуть не час прятался от донимающих взглядов караульных за широкими фигурами своих друзей. Но вот прибежал посыльный. Он долго шептался со старшим караула, пока тот, наконец, не спросил у лесных гостей:

— Кто из вас будет Чабор? Подойди ко мне — один. Остальные останьтесь на месте.

Чабор настороженно вышел вперед. Рука его по привычке легла на эфес меча. Подошел страж.

— Царь велел проверить, — замялся он, — твой меч. Позволь дотронуться.

Чабор медленно потащил меч из ножен. Стража недовольно зашумела.

— Тихо! — поднял руку главный. — Так надо!

Он осторожно потянул руку к клинку Артакона, и тот засиял слабым лунным светом. Решившись испытать судьбу до конца, начальник стражи неосмотрительно коснулся металла невиданного оружия, и — в ужасе отдернул обратно обожженную руку.

Тут же в воздухе неприятно задребезжал слабый звук. Чабор выхватил меч, волшебное оружие молниеносно описало короткую дугу, и к ногам молодого витязя упала рассеченная пополам стрела.

— Сто-о-о-ой!!! — страшно заорал начальник караула, закрывая собой Чабора. — Не стрелять!

Стрел больше не было.

— Прости, воин, — обратился он к Чабору, продолжая стоять живым щитом перед гостями. — Темно. Лучникам из засады плохо видно, вот и погорячился кто-то. И ты, и спутники твои можете проходить. Стража, пропустить!

Станимир, Чабор и Водар медленно прошли мост, а у ворот в замок их уже ждали. Сумерки смутно рисовали на фоне светлой стены темную фигуру человека.

— Мы к царю, — еще издали прокричал Станимир, ощупывая эфес меча. Мало ли… снова погорячится кто-нибудь.

— Заходите, — ответил незнакомец.

Первым во дворец вошел Станимир, потом, словно мышь, прошмыгнул Водар, а за ним и Чабор.

— Чуть узнал тебя, крестник, — услышал он вдруг от встречавшего их.

— Ратибор! — гаркнул Чабор так, что Водар с перепугу налетел на Станимира. — Друг дорогой! Ты ли это?

— Я.

Возможно, сайвок чего-то нашептал царскому зятю, потому что повели гостей сразу не к царю, а в баню. Ратибор от всей души отхлестал молодежь дубовым веником, лишь изредка выпуская Чабора и Станимира из парной к ведру со свежим квасом. Водар же, томно отмокающий в большом ушате, недовольно морщился, слушая их душераздирающие крики, которые мешали ему нежиться в теплой водичке.

После бани гостей отвели в покои и переодели в чистое. Витязи и сайвок не могли на себя налюбоваться: такие пригожие да ладные они были в праздничных косоворотых рубахах с разрезом на военный манер.

Преподнесенные им разноцветные вершковые пояса витязи с сожалением отложили, оставшись со своими ремнями: Чабор никогда не расставался с Артаконом, а Станимир поступил так из солидарности с другом. Лишь сайвок перевесил свои глиняные пузырьки на новый пояс и теперь расхаживал, переполняемый важностью.

Они причесались частыми гребнями и стали ждать царского приема. Во время этой короткой передышки Чабор и Водар вдруг вспомнили о своих травных опытах в дворцовой бане.

«Как же давно это было, — думал Чабор, — пир победы, Тарина… Интересно, какая она сейчас?»

Едва воспоминания коснулись Тары, кровь молодого воина забродила. Забытая, ноющая боль снова проснулась в его сердце. А ведь ему нужно будет ее вести в далекие земли, где, как обещал Вершина, ждет ее Судьба стать женой великого Светоносного Воина.

«Ничего, — успокаивал себя Чабор, — ведь не одна же Тарина на свете! А то, что было раньше, — детские забавы, любовные страсти слабого духом юноши, нанюхавшегося Любомеля».

Вскоре Ратибор повел гостей темными коридорами дворца к тронным палатам. Возле входа он остановился, еще раз осмотрел их с головы до ног и, удовлетворенный, толкнул дверь.

Перед ними открылся полный света зал. Несмотря на поздний час, столы ломились от яств. И, судя по ропоту присутствующих, гостей заждались. Станимир и Чабор растерялись, их ноги словно примерзли к каменному полу дворца. Ратибор, глядя на них, уже довольно долго выжидающе и терпеливо ждал у открытых дверей.

Вдруг Чабор толкнул в спину Водара:

— Иди первый, чистюля.

— Точно, — поддержал идею Станимир, — покажи нам, неотесанным, как к царям входят.

Удивительно, но сайвок даже не стал упираться.

— Тоже мне, герои, — небрежно бросил он, выбираясь на свет. — Как только луж не наделали, — сказал он, проходя мимо Ратибора.

Водар отважно шагнул в зал, а Чабор и Станимир тут же храбро направились следом. Но едва только Чабор отметил про себя дерзкое безстрашие сайвока, как тот предательски сделал шаг в сторону и, пропуская их вперед, угодливо поклонился.

Отступать было некуда.

— Идем, — шипел, толкая друга в спину, Станимир, — не останавливайся.

Они подошли к царю и поклонились. Вулкан, казалось, совсем не изменился за эти семь лет, да и царица была столь же прекрасна и приветлива. Возле нее стоял наследник асура веров, зеленоглазый и светловолосый Честимир, которому уже шел восьмой год.

Асур, поприветствовав гостей, отыскал взглядом одну из своих дочерей и сказал:

— Тарина, доченька, одари наших гостей!

Сердце Чабора еще пару раз гулко стукнуло и остановилось. «Боже, — подумал он, — какая она стала! Да разве ж бывает такое в свете чудо?!»

Она взяла из рук царя два серебряных перстня, надела их Станимиру и Чабору, попутно одарила Чабора таким взглядом, что тот едва не задохнулся от счастья.

Станимир отчего-то настойчиво толкал его в бок.

— Чабор, ты что, сдурел? или перепарился? Царь спрашивает, когда мы уходим на запад?

— Уходим? — удивился Чабор, — Ах да! Вершина велел, чтоб отправлялись в первый же день травня[2].

— Послезавтра, — задумчиво сказал Вулкан. — Ну что ж, проголодались, поди? Тогда за стол. Тарина, садись рядом с ними. Вам вместе предстоит долгий путь.

Хуже не придумаешь наказания! Станимир и Чабор одновременно вздохнули. Вершина, как оказалось, заранее прислал гонца, чтобы предупредить асура о приходе этой троицы, и тот, зная, что вскоре навсегда расстанется с одной из своих дочерей, подготовил щедрый прощальный пир.

Вроде что тут худого? Ешь в три брюха! Да наши голодные герои боялись при царевне кусок себе в рот забросить. Сайвок то и дело зыркал в их сторону, краснел, и делал знаки, что мо́лодцы чавкают.

Станимир, глядя на сайвока, злился.

— Ну, отвернулась бы к Чабору, — думал он о Тарине. — Я бы хоть кусочек вон той куропаточки… А — нет, не пойдет. Тогда Чабор не поест. Ох, чую, проснется сейчас медведь у меня в брюхе, зарычит, и плевать ему будет на царевну.

— Отчего вы не кушаете? — внезапно обратилась Тарина сразу к обоим витязям.

Голодные вои вопросительно переглянулись у нее за спиной.

— Да вот… — сказали они в один голос и замолчали.

— Отец говорит, что все воины поесть молодцы, особенно по молодости, — она чуть повернула голову в сторону Чабора, и его друг тут же протянул руку к мясу. Тара, уловив это движение, решила, что вой обращает на себя внимание и хочет ответить, а потому снова перевела взгляд на Станимира.

Рука голодного воина описала странную дугу и стала старательно укладывать на место растрепавшийся чуб.

— Нет, — ответил Станик, укладывая свою руку обратно в «засаду» на край стола. — Не всегда так.

Царевна, получив столь краткий ответ, поняла его, как ей казалось, единственно верно — как нежелание разговаривать. Она мило улыбнулась, глядя на Водара, болтающего напротив с Ратибором, и задумалась.

«Чабор, Лесной… Как мне его теперь звать? — спрашивала сама себя лишенная общения царевна. — Он стал совсем другим. Сильный, большой… Как же несправедлива жизнь! Отца я ослушаться не смею, ведь он обещал Вершине, а Вершина спас Честимира от верной смерти. Но ведь и Чабор тогда… О, Боги, зачем мне идти за тридевять земель?

— Тарина, — позвал царь, с горечью думая о скором расставании с дочерью, — подойди-ка.

Тара послушно откликнулась на зов отца, и ушла. Тогда голодные Чабор и Станимир накинулись на еду! Их не смущал даже испепеляющий взгляд Водара. Вот кто знает, сколько Тара пробудет возле отца? За это время надо успеть набить свои пустые животы.

Напихались быстро и плотно. Тара еще разговаривала с Вулканом, а Чабор и Станимир были уже сыты и довольны. Но, к сожалению, не долго. Дело в том, что после такой безудержной спешки в еде гарантированно нападает икота.

Все известные способы борьбы с ней были использованы — ничего не помогло. Стоит ли говорить, как себя чувствовали наши герои в момент, когда Тарина вернулась, а подлая икота донимала их так, что хоть ложись и помирай.

Царевна о чем-то спрашивала, глядя на них с улыбкой, полной снисхождения. Они нестройно отвечали, пытаясь побороть икоту и косноязычие, которое проявлялось тем сильнее, чем больше они пытались бороться с икотой с помощью хмельного питья…

Утром Станимир и Чабор долго не могли подняться с постели и не желали даже слышать о еде. Их угнетало жуткое похмелье и мысли о том, что оба вели себя вчера как болваны.

— Боже, — страдая, думал Чабор, — что мы плели вчера Тарине? Что-то же говорили, даже спорили, икая… Стыдно-то как!

Весь день они прятались, ссылаясь на подготовку к походу, а сами отсыпались и приходили в себя после вчерашнего. Все посыльные были заверены, что несмотря на «непосильно тяжелые сборы», к рассвету вои будут готовы отправиться в путь.

Водар разбудил их ни свет, ни заря. Молодцы подпоясались и оделись спросонок (или наоборот?). Все это время сайвок злобно шипел на них, подгонял, как только мог, и только благодаря этому в путь выбрались вовремя. Царь, царица, царевны и немногие приближенные уже ждали.

Дальше все происходило так, будто Чабор и Станимир и не просыпались вовсе. Спуск к горным, жутко тяжелые заплечные мешки, какое-то странное напутствие царя Тарине и… темнота, пропахшая землей и сыростью.

Вначале их вел Светозар, а они молча плелись следом, связав между собой пояса. Вскоре проводник попрощался и ушел, оставив ведущим в их молчаливой цепочке Водара.

Все это время никто из четверых не произнес ни слова. Каждый думал о своем: Станимир и Чабор о том, как им плохо. Тарина? Ей тоже было плохо, она беззвучно оплакивала свое расставание с близкими, и горькую судьбу. А Водар… Он молчал потому, что тащил за собой троих спотыкающихся, налетающих на стены несчастных людей. За долгие годы сырой мрак подземных коридоров стал ему чужим. Сайвок был напряжен и сосредоточен.

Их путь шел через Лесдогор, владения Запавета и Большой Лес — далеко-далеко на запад. Путь трудный, неведомый, непреодолимый.

[1] Чапыжник — низкорослый густой кустарник.

[2] Первый день травня — приблизительно 24 мая.