ЛАРЬ 2 КЛУБОК 8

КЛУБОК 8

Черный карлик Поклада лениво размешивал в огромном котле буро-зеленое варево. В клокочущей зловонной жиже мелькали омерзительные белые черви, чьи-то глаза, хвосты, то поднимаемые Сглазом со дна, то вновь увлекаемые им в глубь булькающей смеси.

Поклад сидел за столом, разбрасывая на гадальной доске причудливые обереги. Всякий раз они ложились не так, как хотелось, и колдун вновь повторял и повторял свои настойчивые попытки узнать что-нибудь еще. Сглаз вопросительно косился из-за плеча хозяина на выпадающие знаки.

Старик был недоволен. Косточки, перышки, коготки настораживали, говоря о чем-то стремительном и вероломном! В последний раз гадальные обереги выбросили такой ряд: «молния», «смерть», «утро», «воин», «Бог». Снова «воин», снова «смерть» и «птица».

Окончательно запутавшись, Поклад сгреб гадания в мешок и отложил в сторону. Что-то глодало его черное, словно кусок древесного угля, сердце.

— Хозяин, — прогнусавил карлик, — может, семистрел покажет? Придушим жертву, а? Без него, видно, не разобраться в Гадах Ании. Вот же чертов старик, — продолжал трепаться уже себе под нос Сглаз, — надо ж придумать такое, да еще и назвать подходяще — гады! Хозяин, а Ания, когда придумывал свои Гады, за них что-нибудь получил? — карлик зло оскалился, пытаясь хоть как-то развеять тяжкие думы Поклада.

— Он получил безсмертие! — голос хозяина заставил Сглаза замолчать. — Раб! Что бы мы могли, не будь подобных Ании? Ведь это благодаря их стараниям мы можем «разгрызть» Божьи творения. Это они докопались до Знаний асов о телах людских, об их душах и слабостях. Теперь, сколько бы ни жили люди на земле, во все времена они будут гадать — читать Гады Ании, докапываться до его запретного плода, помнить о нем, и его имя будет жить вечно… — колдун мечтательно закрыл глаза, мысленно преклоняясь перед величием посягнувших на тайны Богов.

— Интересно, — рассуждал вслух Сглаз, не переставая перемешивать варево, — а о нас кто-нибудь вспомнит?

Речи слуги вернули колдуна на землю.

— Что ж, — хитро проскрипел Поклад, — нас тоже долго не забудут. Кто-кто, а колдуны будут знать мое имя. Ведь не многие могут то, что под силу мне. Кому еще достаточно одного волоса, чтобы сделать с его хозяином все, что угодно? Я теперь так силен, что способен управлять всем явным миром! — но тут колдун осекся. Его вознесшиеся было мысли неловко шлепнулись на песок сомнений. — Если бы я только мог! — продолжил он, — если бы мне был подвластен радужный мост Судьбы, голос Случая… О, почему Всесильный Саваоф не дал мне еще и этой силы? Почему он не отобрал у Светлых ключи от мостов? Мы намазали бы все человечество на ломоть безысходности и страха. Этот мир был бы наш!

Эх, Сглаз, — продолжал уже спокойнее колдун, — даже твое имя, имя моего слуги, моего раба, благодаря моей силе останется жить в веках. Если бы только не безпощадная Судьба в руках этих глупых Хранителей! Она — где-то высоко в небе, словно камень над головой. Сначала кто-то собирает над каждым из нас эти камни, а затем начинает бросать их в нас.

И тут я безсилен, поскольку давно знаю, что есть на свете человек, способный не ко времени выхлопотать у своего Рода камень для меня, мой могильный камень.

— Но, хозяин, — возмутился Сглаз, — Бардак же заверил, что убил мальчишку.

Поклад с недоверием посмотрел в сторону карлика и медленно встал из-за стола.

— Я больше верю малопонятным знакам Гадов Ании, чем честному слову Бардака. Меч Индры до сих пор не найден. Кстати, твои собратья, мои верные подданные, обещали помочь нам в его поиске.

Колдун с укоризной посмотрел на слугу.

— Если карлики Троллигвы, — ответил, обидевшись, Сглаз, — сказали, что меча нет, значит, его там нет.

— Ну, да, — согласился Поклад, — только и твоим друзьям я верю не больше, чем Бардаку. У меня теперь никому нет веры. Меч Индры нелегко спрятать. Где-то он все же есть, и грош цена вам всем, если не можете его найти.

Ладно, Сглаз, оставим это, — хозяин лениво махнул костлявой рукой. — Похоже, ты прав, придется доставать семистрел. Готовь жертву — посмотрим, что он скажет. Ты, кстати, не выбросил пояс «коршуна»?

— Как можно! — развел руками горбатый раб.

Они начинили семистрел свежей кровью жертвы и разметали карты на магическом круге. Заканчивая долгий обряд, Поклад положил пояс арима под подставку семистрела, прочел заклинание и крутанул медный шар наверху оси, за долгие годы отполированный его ладонями. Семь тонких указующих стрел завертелись так быстро, что вначале даже пропали из виду. Вскоре каждая из них замерла над определенной картой.

Стрелы тоже не добавили разнообразия. Как и обереги на Гадах Ании, они вскрыли слова: «Бог», «воин», «молния», «смерть», «царь», «оберег», «волшба».

— Что это? — не к месту глумливо поинтересовался Сглаз, — неужто кокнули нашу «пташку»?

И вдруг Поклад взвыл, схватившись руками за голову, а карлик в страхе отпрянул от семистрела.

Колдун выдернул пояс из-под подставки и вложил туда вместо него свои четки. Снова прочтя заклинание, он яростно запустил в долгий полет по кругу волшебные стрелы. Пять из них замерли на прежних местах: «Бог», «воин», «молния», «оберег» и «волшба». Две оставшиеся — над картами «дорога» и «враг».

Старый колдун сидел неподвижно, пристально всматриваясь в значения символов. Его плешивая голова покрылась мелкими капельками пота. Сглаз был перепуган: он никогда не видел Поклада таким!

— Хозяин, что тебе открыл семистрел?

Поклад трясущимися руками вытер лицо. Его клочковатая рыжая борода нервно дергалась, выдавая чрезмерное волнение.

— Мальчишка жив, — болезненно прохрипел он. — Вот, видишь? «Бог», «воин», «молния». Меч Индры с ним, поэтому его и не нашли. Дальше «смерть», «царь», «оберег», «волшба» — «коршун» погиб. «Оберег» — костяшка моих четок, «волшба» — у Вершины! Сами четки с семистрелом говорят о том же, добавляя лишь, что Вершина и мальчишка сейчас в пути — и костяшка с ними!

— Ну и что с того? Все равно «коршун» мертв, и его оберег, и знак…

— Там звено моих четок! — гаркнул колдун. — Понимаешь? Костяшка приведет их — если уже не ведет! — ко мне. Они найдут меня, где бы я ни был. Вот он — мой камень судьбы!

Карлик оторвал взгляд от семистрела, повернулся и не спеша побрел к остывающему котлу.

Господин и его раб надолго замолчали, погрузившись в размышления и занимаясь мелкими делами. Даже когда сгустилась ночная тьма, ни колдун, ни Сглаз и не думали ложиться спать.

К утру карлик приготовил поесть, и лишь за трапезой они немного оживились.

— Хозяин, — первым прервал молчание горбун, — а что если нам уйти отсюда? Подадимся на запад, к Московии, или даже дальше. Там теперь наши спешно меняют русам богов, время грядет веселое. Под шумок осядем, затеряемся. Пока до той земли нет дела ни старым богам, ни новым, люди тянутся к колдунам, прорицателям, и те плодятся, как зайцы. Тех, кто откроет нам сердца и захочет учиться, мы «свяжем» в тесный кружок, внушим им радость быть твоими рабами. В таком обережном круге ни одна собака тебя не сыщет. Любой из учеников костьми ляжет за страх потерять то, что его кормит и поит. А ведь это целая армия колдунов! К ним на поклон будут идти все окрестные вельможи, а это золото, камни, власть.

Подумай: мы сами будем создавать напасти, и сами от них будем людей избавлять. Да они за счастье примут — охранять тебя! Даже в самом худшем случае — если вдруг объявится твой «камень судьбы», его тут же закопают на любую глубину, какую только ты пожелаешь.

Поклад внимательно выслушал хитрого раба и задумался: возможно ли, что это его шанс? Конечно, Сглаз не просто так предлагает. За спиной такого чародея, как Поклад, карлику горя нет. Так что спасти хозяина — это для него первейшая забота. И, похоже, он говорит дело. Время-то еще есть, а эту армию колдунов и в самом деле должен кто-то возглавить!

«Ух, и развернусь же я там! Я сделаю их своими тенями, рабами любой моей прихоти! Дам им немного власти, научу простейшему. Ведь главное — не способность к колдовству, главное — покорность. Уж этого там я смогу добиться, как никто другой. А здесь… Меч Индры не вернешь, но мы со Сглазом еще побарахтаемся. Настал час послужить моей славе всем этим коготкам и волосам «Коршунов», «Скорпионов», «Кобр». Пусть ищут след чародея Вулкана, пусть вывернут наизнанку горы и лес, найдут того, кто украл у меня из-под носа Древо Явного Времени. Мне сейчас очень нужно обладать временем!»

…Тем же утром дом колдуна опустел. Сглаз окропил вчерашним варевом опустевшее жилище: теперь и через год, и через десять лет любой вошедший сюда и вдохнувший этой заразы свалится замертво. Этот дом обречен, как и многие другие до него, иметь лишь одного хозяина. Никто не смеет коснуться имущества Поклада до тех пор, пока оно не рассыплется в прах от времени.

Поклад и Сглаз ушли на юг, в обход безкрайнего Леса. Они имели достаточный запас золота и самоцветов, чтобы покупать коней, вдоволь есть, сладко спать. Сторонились они только рубежных разъездов казаков Великой Асии, которые жестко ставились ко всем, кто имел сероватый цвет кожи и явные признаки нечисти. Разбойный же люд (или случайный) обходил их сам. Ибо при встрече достаточно было Сглазу выглянуть из-под капюшона — и путь освобождался сам собой. Незадачливые разбойники или обычные путники, придя в себя после той памятной встречи, еще долгие годы после этого не могли забыть змеиные глаза, пожирающие душу.

К концу весны черный колдун и его раб пересекли безкрайние степи и вступили в земли кривичей. А с началом непогожего листопада[1] они уже обжились среди топей и болот в сырых лесах полоцкого княжества. Тут их и застал первый снег.

Новое жилье было копией старого. Разве что дымоход был скрыт меж валунов, смыкающихся тяжелым сводом над приземистой крышей их скромной избушки.

Как и ожидал коварный Поклад, местный колдовской мир «передернуло» с его приходом. Волхвы, и без того гонимые с родных земель, слыша о появлении столь сильного чародея, лишь вздыхали: «Что ж вы хотите: корова сдохла — мухи садятся. Идите и ищите защиты у тех, кого не гоните, кто поет: «Радуйся, радуйся вовек Иерусалим» и вешает на выю, словно украшение, распятого на кресте человека».

Вскоре уцелевшие волхвы и вовсе ушли, бросая все в руках Богов и оставляя обещание, живущее легендой и поныне, вернуться сюда только через тысячу лет. Так уж сложилось, что люди как скот — кто погоняет, за тем и идут. Те, кто слабы душой, по приказу окрещенных «лисами»[2] князей рушили древние, намоленные Капища, а на их месте строили храмы нового, уж больно ревнивого Бога — того, что не признает других. Не в другом месте строили, на том же.

Конечно, не все были с тем согласны, да где они теперь, те несогласные? Все висят вдоль торговых трактов, а иных уж и кости давно псы по перелескам растащили.

Как народ мыслит? «Раз и некопные князья кланяются новой вере, значит, она сильна». Хотя народ давно на себе почувствовал, как она больно сильна. Хочешь или нет, а собирайся люд в кучу — и в реку, креститься — князь приказал. Хоть уж подождали бы Водосвятья?[3] Нет же, у них, когда князь сказал — тогда и водосвятье. У вятичей остался было волхв Ярила, так того, старого, «окрестили»[4] за одни только слова: «Не зовите сего князя ясным — назовете после красным».

Так тут и жили. Новый Бог высоко, красный князь далеко, вот люди к колдунам и потянулись, ведь волхвов и ведунов вовсе не осталось. Нового Бога нужно бояться. За грехи наказывает люто — это тебе не старые добрые небожители. Да и князь уж больно крут. Вон и братьев своих зарубил. Знать, силен Владимир, ничего не боится. Ну не врагами же с расами жить из-за одного непутевого князя? Мы ведь братья — славяне. А Владимир хоть и своевольничает, да в жены дочь нашего князя взял, значит, и нам он теперь голова, по кону. Своего-то князя уже не вернешь». А то, что у Владимира жен, как семян в подсолнухе, так что ж тут? Полукровке князю не прикажешь кон блюсти, для оных в ходу закон. Как в народе говорят: «У царя-полукровки и честь — получесть, и ум…» Старого князя, конечно, жалко. При нем не худо было, вольно. А новый? Людям сильная рука тоже неплохо.

Странное дело, но колдуны и при новой вере остались. С виду-то они безобидные, доступные. Старых богов более не почитают, нового же — напротив. Молитвы к своему колдовству приспособили, будто так всегда и было. С властью не спорят, она их и не трогает. Вреда-то от них вроде никакого нет, а польза глядит-ко есть. С молитвами этими народ к новой вере привыкает, опять же, как будто она их от напасти спасает. А кто эти напасти на них напускает, о том думать некогда. Да если бы и было когда, то все равно на колдунов никто не подумает. Проще сказать, что это сосед на тебя порчу навел. А то, что этот сосед не то колдовать — связно говорить-то порой толком не может, это мелочь… Чем не жизнь колдунам в этаком людском болоте?

Быстро проросли Темные семена Поклада и Сглаза, брошенные в благодатную землю безверия. Сразу после того крепко тряхнуло местных целителей. Сказавшиеся верами (понятно, с каким умыслом!) чужаки долго себя не проявляли, присматривались. И вдруг из местных лесов ни с того, ни с сего нечисть стала в села да веси наведываться, словно где-то мерзкое сховище прорвало. Люди бегом к колдунам: «Братцы, помогите! Одолели Темные нави, вы ведь можете!»

Да где там! У новоявленных колдунов речь отнималась от одного упоминания о настоящей нечисти. Все привыкли, что в сказках да былях и леший, и берегини, и чудища. А что делать, когда из леса такое полезло? За забором орет, будто бешеный бык… Поди, попробуй это пугало чешуйчатое выгони!

Тут кто-то и пустил слух, что колдун новый объявился. Не то он из веров, не то из староверов. Со всех окрестных сел чертей повыгонял, силен! С ним карлик, страшнючий — ужас! От такого любая нечисть сама перепужается и сбежит. Этот дед за малую плату может быстро обучить своему ремеслу почитай любого!

И потянулись люди неразумные к колдуну Покладу. Как говорил хитрющий Сглаз, как и задумывал его хозяин — так и получилось!

Через три года слухи о колдуне из веров облетели всю полоцкую землю. Бродили ходоки по окрестным селам, спрашивали, как добраться до него, да все напрасно. Пока не объявился Ульян Ковтун, здоровенный щербатый детина — проводник к колдуну, никто не мог отыскать того вера, что бесов изгоняет. По виду этому проводнику мечом в княжьей дружине махать, а не болящих (кто побогаче) за исцелением водить.

Но, похоже, дело свое он знал, ибо никто из тех, кого он вел в «топи» да «непроходимые болота» с плотно завязанными глазами, ни разу даже ног не замочил. Редкий был умелец! Правда, один раз чудесный проводник так браги набрался, что полночи, стоя пьяным в тумане посреди деревенской лужи, где гуси купаются, все брод искал. К утру он, конечно, протрезвел, а все равно так и стоял по колено в воде, как цапля, пока детишки на берег не вывели… Но люди не хотели видеть, как их обманом да мороком кормят.

Счастливые «исцеленные» благодарили за помощь и колдуна, и его, Ковтуна, а после вертались домой, где вскоре и помирали. Родные особо не печалились: «Хоть пожил наш Проша здоровым еще малость. Ишь, хворь скосила, жаль, рядом колдуна не было помочь, да и пусть. И раньше так же помирали».

Мелкие колдуны Поклада просто боготворили, Учителем величали. Если кто и знал, как к нему попасть, даже под страхом смерти пути не указывал. Иные могли даже похвастать тем, что своими глазами видели чудо исцеления. «Всего-то, — шептались они с сотоварищами, — клок волос ножницами срежет, пару ногтей отстрижет, пошепчет, и раз! Совсем не больно. Что странно — и больным режет, и здоровым. Под старость, видно, стал забывать, кто болен, а кто — так, провожатый».

Того, что волос и ногтей у Поклада и Сглаза набрался уже целый мех, не знал никто. Страшные дела творили чужаки-целители: не зря говорил Поклад, что ему волоска достаточно, чтоб из человека сделать зверя.

Как-то безоблачным летним утром Ковтун, как всегда, безцельно слонялся у корчмы в слободе, что стояла на окраине Полоцка. Денег у него не было, все пропил, а к колдуну велено было неделю не появляться. Еще два дня нужно было что-то есть, где-то спать. Едва только ветерок доносил из корчмы безумно дразнящие запахи, его пустое нутро отзывалось просто немыслимыми руладами.

Можно было, конечно, стребовать на пропитание с «лопоухих», ожидающих на постоялых дворах, когда их отведут на исцеление, — сказать, мол, иначе не поведу. Да где можно, уж взял, а наглеть рискованно. Расскажут колдуну — тот все обратно отберет или вычтет со следующего прихода. «Ох ты, доля моя, долюшка», — горько подумал Ульян.

— Эй! Добрый молодец! — вдруг окликнули его сзади. Ковтун обернулся.

К нему плотным полукольцом подъехали семеро всадников. Одеты богато, на московенский манер, кони под ними добрые.

— Ты, что ли, будешь провожатым к колдуну-изуверу? — спросил тот, что стоял справа.

— Я.

— Сведи нас к нему, — то ли спросил, то ли приказал тот.

Ковтун и рад бы отвильнуть, да уж больно жестко спрашивают.

— Не можно теперь, — просто ответил он. — Колдун сказал, к нему пока не ходить до времени.

— Мы покупаем у тебя это время, — надменно сказал второй — тот, что стоял слева. — Сколько ты хочешь?

— Вельможные витязи, — в страхе развел руками проводник, — не сумневаюсь, что в цене сошлись бы, деньги мне не помешают, да ослушаться не смею. Раз старик сказал не приходить до срока — не пойду, уж не взыщите.

Тот, что был справа (похоже, главный в отряде), — кивнул. Трое всадников быстро спешились и в один миг придавили Ульяна к стене корчмы.

— У нас расчет бывает разный, — зло улыбнулся второй, — неужто не договоримся?

— Н-н-не губи, — шипел придушенный проводник, — я один дорогу знаю. Погубишь — вести будет некому.

Горло «незаменимому» слегка отпустили. Оставшиеся на конях дружинники во главе с молодым вельможей тоже спрыгнули на землю и обступили Ульяна кольцом. «Коль так боишься, — шепнул тот на ухо проводнику, — доведи до него и иди с миром. Мы люди занятые, ждать не можем. Видишь это? — он хлопнул себя по увесистой поясной мошне, — это уже почти твое, только не упрямься. Неужто колдун тебе хотя бы за двадцать лет службы столько заплатит?»

Ульян почувствовал, как теплая волна блаженства хлынула к его сердцу от одной только мысли о скором немалом богатстве.

— Ну, — напирал главный, — может, скажешь, чем таким важным занят колдун? Может, мы его и поймем.

Дружинники снова придавили проводнику горло.

— Ничем, — прохрипел Ульян, — учеников стрижет. У него такой обычай…

Тут ему совсем перекрыли доступ воздуха, подержали так немного для порядка и отпустили. Ульян сполз по стене, бешено вращая глазами и жадно захлебываясь воздухом. Воины терпеливо дождались, когда он придет в себя.

— Ну, так что? — вежливо спросил второй вельможа. — Сговорились мы или нет?

— Т-хы, — откашлявшись, проблеял Ульян, — с кем хошь договоришься…

Дружинники одобрительно загоготали.

— А на кой ляд он их стрижет? — видя, что торг состоялся, спросил уже мягче главный.

— Он всех так, — более охотно стал отвечать и проводник. — Кто к нему приходит — у всех чегой-то отстрижет.

— Ого! — улыбнулся «правый». — То не колдун, а банщик какой-то.

Воины снова громко засмеялись.

— Ты есть-то хочешь? — вдруг поинтересовался тот, что был слева, и обратился к дружине: — Перекусим — и в путь.

Они вошли в корчму и дружно расселись за столами. Обильная еда вернула проводнику былую уверенность в себе, и он разговорился. В конце концов решили, что доведет он их до Ложковой гати, а дальше с ним пойдут только трое: молодой вельможа и оба его верных помощника.

После сытного обеда вскочили на коней, усадили Ульяна позади одного из дружинников — моложавого воина с бабьим лицом — и пустились в путь.

[1] Листопад — месяц с 31 октября (3 ноября) по 10 (13) декабря.

[2] Часто в народе в то время так звали греков.

[3] Водосвятье — древний славянский праздник.

[4] Имеется в виду указ Владимира Мономаха разрубать волхвов с головы до ног.