ЛАРЬ 1 КЛУБОК 8

Пробираясь к Белой горе, Чабор, голова которого просто гудела от мыслей, тщетно пытался переварить все, что сумело задержаться в его памяти. «Будущее можно изменить в настоящем, — повторил он про себя слова старика. — Здорово сказано! Жаль, что непонятно».

Теперь, когда его «настоящее» двигалось от валунов к подножию Белой горы, под его старой заячьей шапкой все сильнее пульсировала нешуточная озадаченность. Чем дальше, тем больше хотелось вернуться, и спросить старика о многом… Что, например, делать с мечом, даже если все обойдется благополучно? Знает ли об этом Атар…? И почему у Чабора никто не спросил, хочет ли он? Ему сказали «иди», он и пошел. Наверное, это нелепо…

Вскоре юноша добрался до Белой горы. Вблизи она оказалась не такой уж и большой. Он без труда обошел ее, изумляясь форме и цвету этого природного чуда. Перед горой раскинулась ровная площадка внушительных размеров, густо заросшая щетинящимся сквозь снег мелким кустарником. Легко обнаружил Чабор и черные валуны.

Тяжело вздохнув, он взобрался на первый из них и стал продвигаться вперед, перепрыгивая с верхушки одного камня на другой. Двигаться так было совсем не просто. Нависающие над камнями, пружинящие лапы елей постоянно пытались сбросить Чабора вниз. Каждый новый валун казался ему последним, но стоило только взобраться на него, появлялся другой, затем еще, и еще.

Короткий зимний день, и без того затянувшийся из-за ясной погоды, неотступно клонился к вечеру. Нужно было торопиться. Ночь зимой приходит быстро, а путь до дома неблизкий.

Юноша старался продвигаться все быстрее, несмотря на усталость. Он уже не обращал внимания на сопротивление веток и прорывался сквозь них, прыгая с камня на камень с удвоенной силой.

И вдруг — сильнейший удар! Стремясь к намеченной цели, Чабор забыл об осторожности и не заметил, что цепь валунов внезапно оборвалась… Падая, он, словно кот, успел повернуться и схватившись за что-то рукой повис вдоль покатого края черного камня. Под ним была опасная пустота, а подтянуться сразу просто не было сил: ушибленный правый бок отзывался тупой болью. В секундном замешательстве он поднял глаза на то, что удержало его от падения… Вопрос о том, сможет ли он коснуться волшебного оружия из Небесных кузниц, отпал сам собой. Его побелевшие от напряжения пальцы держались… за эфес меча.

Морщась от боли, Чабор все же нашел в себе силы подтянуться и взобраться на камень. С недоверием осмотрев собственную ноющую ладонь, он повторно взялся за массивную рукоять меча и зажмурился. Холод промерзшего металла неприятно отозвался в заиндевевших пальцах. Юноша снова осмотрел ладонь: она оставалась невредимой.

Чабор осмотрелся. С макушки огромного черного камня казалось, что вокруг ничего особенного не происходило. Осмелевший юноша присел на корточки и аккуратно очистил пространство вокруг древнего клинка от иглицы, мелких веток и прочего лесного мусора. Протерев руковом потемневший от времени эфес, он осторожно сжал его двумя руками и в страхе задержал дыхание, ожидая, что уж теперь-то небеса непременно разверзнутся и грянет гром. Покой зимнего леса по-прежнему не нарушал ни единый звук.

Тогда Чабор встал и что было сил потянул меч вверх. Камень, из которого торчало оружие, затрещал и, отпуская на волю древний клинок, в один миг покрылся паутиной мелких трещин.

Чабор обеими руками поднял меч и медленно повернулся к заходящему солнцу, чтобы рассмотреть это великолепное оружие. Клинок тут же ярко вспыхнул. Металл светился так, словно в нем самом жило солнце. На нем не было и следа многих веков, а у самого эфеса красовалась древняя руна «Артакон». В это невозможно было поверить, однако казалось, что она была выжжена на клинке!

Юноша неосознанным жестом поднял оружие к небу. И вдруг меч ударил в голубую бездну ослепительным лучом. Мощный поток света разлился по небесам волшебными светящимися сполохами. Чабор смотрел на них, не отрываясь, и это было последнее, что он помнил…

Когда он снова открыл глаза, то от вакханалии танцующих небесных огней не осталось и следа. Темное вечернее небо спокойно поблескивало редкими колючими звездами.

Чабор лежал в снегу, держа в руках волшебный меч, а вокруг валялись куски и щебень рассыпавшегося в прах черного камня.

Юноша медленно повернулся на бок, приподнялся и… замер. Чудеса, этого вечера, как видно, еще не закончились. На примятом снегу лежали обтянутые бурой воловьей кожей ножны Артакона. Сделанные рукой искусного мастера, они были достойны Великого оружия.

Чабор вложил меч в ножны, привязал его к своей плетеной конопляной веревке-поясу и отправился вдоль каменной цепи обратно к горе.

Опускались сумерки. Отойдя шагов пятьсот от последнего камня, юноша заметил, что навстречу ему движется кто-то в серебристой, словно отблеск луны, одежде. Рядом с силуэтом незнакомца можно было разглядеть какое-то крупное животное.

Подумав с минуту, Чабор решил, что на сегодня с него хватит впечатлений и лучше пока спрятаться. Он тихо нырнул за молодую ель и лег в снег.

Оставаясь невидимым, он спокойно дождался, когда неизвестные приблизятся настолько, что даже в полумраке глухого леса их можно будет рассмотреть. В животном узнавалась рысь, а вот Серебристый пока так и оставался для юноши загадкой.

Вдруг чужаки остановились и посмотрели в сторону Чабора. Это произошло так внезапно, что испуганный паренек перестал дышать, вжался в снег и затаился

Дальнейшие события развивались молниеносно. Рысь ощетинилась и зарычала. Юноша сжался в комок от страха, но тут, окончательно парализуя его волю где-то позади него раздался страшный рёв! Чабор повернул голову: прямо к его засаде шел огромный черный медведь.

Сердце Чабора, казалось, перестало биться… Он так и лежал, вдавленный ужасом в снег, не в силах даже пошевелиться.

Рысь, не обращая внимания на лежащего за елью человека, тоже зарычала и безстрашно двинулась на приближающегося соперника. Ее серебристый спутник взмахнул руками и…, прекратившись в большую, серую птицу, пролетел над Чабором и скрылся в лесу. О, как бы сейчас и Чабор хотел так же обернуться в кого-нибудь и сигануть отсюда подальше.

Рысь, дождавшись, когда птица скроется из вида, резко рванула с места и прыгнула на медведя. Они ударились грудь в грудь. Ее черный враг, поднимавшийся в это время на задние лапы, от внехапного удара потерял равновесие и рухнул в снег. Началась схватка.

В наступающих сумерках все смешалось в одно темное пятно. Медведь, рысь, кровавое месиво снега. Черный гигант был сильнее рыси. Он быстро подмял раненую соперницу под себя и с чудовищной силой отшвырнул ее в сторону.

Тут же, едва только он снова повернулся к Чабору, за ним мелькнула быстрая тень, и в холку черному гиганту жадно вцепился клыками неизвестно откуда взявшийся белый волк! Страшным усилием воли медведь сорвал смертельного врага с загривка и швырнул его в снег, но исполненный боевого бешенства соперник тут же вскочил на лапы и снова бросился в драку…

Чабор, выпучив глаза, неподвижно лежал в снегу. Внезапно он почувствовал, как что-то обожгло ему ногу. Повернувшись, юноша с удивлением посмотрел на меч. Волшебное оружие словно ожило. Его ножны были горячими и растопили под собой снег.

Раздался треск и Чабор, реагируя на опасность, резко отпрянул в сторону. Тут же тяжелая медвежья лапа ударила в то место, где он только что лежал. Разъяренный промахом черный великан, снова поднялся на задние лапы… но тут же взревел от боли. Это раненый волк снова вцепился ему в загривок. Схватка вспыхнула с новой силой.

Юноша вдруг понял, что если не помочь сейчас рыси и волку, то едва не погубивший его медведь быстро покончит с ними и уж тогда — пиши пропало… Толкаемый невесть откуда взявшейся отвагой, он вдруг вскочил на ноги, выхватил меч из ножен и… на какое-то время ослеп! Где-то в стороне, вне границ вспыхнувшего света, раздался полный отчаяния рев и — наступила тишина.

Когда же Чабор смог хоть что-то различать вокруг себя, то, всё ещё опасаясь нападения, выставил перед собой светящийся клинок и стал судорожно вертеть им, направляя из стороны в сторону, силять отыскать взглядом медведя. Уже через пару мгновений стало понятно, что бояться ему нечего. Темное пятно гиганта удалалялось, а за ним по снегу тянулся кровавый след.

Возле сломанной ели лежал измученный схваткой, полуживой волк и с опаской смотрел на человека, словно факел державшего перед собой волшебное оружие.

Свет клинка угасал. Чабор вдруг понял, что меч Индры помимо своих боевых качеств имеет и еще одно полезное свойство — предупреждать о грозящей опасности.

Чабор опустил Артакон, вложил его в ножны и осторожно подошел к лежавшей в снегу рыси. Она была жива, но тяжело дышала. Лесная кошка была не в силах даже поднять голову.

Внезапно из темной чащи донесся шум. К месту схватки во весь дух неслась волчья стая. Их белый собрат, с трудом оторвав от снега свое израненное тело, поднялся и с напряжением следил за ними.

Приблизившись, волки резко свернули в сторону, и Чабор с удивлением заметил, что они впряжены в длинные легкие сани!

— Эй! — окликнул юношу знакомый голос. — Не спи на ходу, время дорого!

Это был Говар! Он соскочил на снег и направился к рыси. Чабор, столько переживший за последние часы, в попыхах принялся рассказывать старику обо всем, что тут произошло…

— А тут ты на санях! — Едва не срываясь на крик, заключил юноша. — А этот белый волк…

— Этого белого зовут Мах, — не дал ему договорить Говар таким тоном, что Чабор сразу умолк. — Запомни — Мах. Рысь зовут Хвоя. Помоги-ка перенести ее в сани, одному мне не справиться. Пришиб он ее. Ну да ничего, скоро отойдет, это несерьезно. Давай, пошевеливайся, после обо всем поговорим…

Они погрузили рысь на сани. Говар указал на них место Чабору, сам стал сзади на полозья и крикнул: «У-у-хай-я-а-а!!!»

Волки, которые до того момента безпрестанно вертелись в упряжи, тут же замерли. Говар сложил руки у рта воронкой, поднял к небу голову и взвыл:

— Вай-ю-у-у!!!

Через миг ночное небо загудело от внезапного и сильного порыва ветра. Откуда-то сверху, подобно грому, раздались раскаты низкого голоса:

— Ты звал меня?

— Звал, вечный странник. Мне нужна твоя помощь!

— Я никогда тебе не отказывал, Дух Леса. Чего ты хочешь?

— Пусть эти сани доберутся к западному краю, и никто не найдет их следа.

— Что ж, — пророкотал голос, — будь пред вами тишь да гладь, а за вами — света не видать…

Сверху загудело так, будто кто-то на все небо замахнулся гигантским хлыстом.

— У-у-хай-я-а-а!!! — снова крикнул Говар, и волки неистово рванули с места.

Первым, свободным от упряжки, не обращая внимания на боль рванул в чащу раненый Мах. Сани помчались за ним стрелой, а сразу за ними, поднимаясь белой стеной, на месте схватки с черным медведем разыгралась страшная буря.

Вдруг, на спуске, Говар вдруг дернул поводья и остановил волков.

— Дальше сам, — быстро сказал старик, спрыгивая на снег и глядя вверх, на загудевшие верхушки деревьев. — Слушай внимательно: Мах останется с тобой, он проведет вас. Хвою оставим здесь, я о ней позабочусь. Давай же!

Они сняли с саней рысь и положили ее на снег.

— Дома, — продолжал Говар, подталкивая юношу обратно в сани, — распряжешь волков и отпустишь их. Упряжь и сани оставь у себя. Меня не ищи, время придет — свидимся. Прощай и поспеши. Если догонит Вайю — беда! Разбудить его легко, а вот успокоить…

«У-у-у! Хай-я-а!» — снова крикнул старик, и волки понеслись по лесу быстрее прежнего. Чабор вцепился в поводья и зажмурился. Снежная пыль больно секла лицо, смотреть было невозможно. Единственная мысль пронзала голову — не выпасть из саней: ведь ни нагнать их потом, ни выбраться самому из леса будет невозможно…

Когда серые братья, наконец, пошли медленнее, юноша, открыв глаза, увидел впереди очертания Дïдова Капища. Догоняющий сани по пятам Вайю уже не пугал его. Нестерпимо ныли одеревеневшие от мороза пальцы, но это было пустое, главное — он подъезжал к дому…

— Глупая, бездарная пора… Этот снег, мороз… эта дурацкая тишина… Шайка, где Вурдал?! Шайка, черт тебя побери!

В ту же секунду из темного проема в стене появилось лохматое и уродливое существо.

— Я здесь, повелитель, — прогнусавило оно и поклонилось. — Что угодно повелителю?

— Мне угодно… черт! Я не знаю, что мне угодно!

— Господин, — прогнусавила в ответ Шайка, — сейчас зима и…

— Заткнись! — вспылил Бардак. — Я не хочу слышать ни о зиме, ни о том, что в это время всегда бывает так. Ты хоть представляешь, сколько таких зим я уже пережил? Сотни! И всегда одно и то же. Ведь жизнь не кончается зимой?

— Но, хозяин…

— Что «хозя-а-ин»? Запавету, небось, его подданные зимой скучать не дают?

— Не думаю, что занятия Запавета придутся вам по душе, повелитель.

— Я тебя не для «думаю» держу! — взъярился Бардак.

Шайка непонимающе пожала коростливыми плечами.

— Что же хочет мой повелитель? — завела она старую песню, добавляя к противной гнусавости капельку раболепства, которое никогда еще не мешало при общении с царем Темнолеса.

Тот, чувствуя в голосе слуги приятную нотку, стал остывать:

— Повелитель …хочет развлечься, поболтать. Где Вурдал? Что с ним? Почему он не приходит? Давай, расскажи мне.

— Повелитель, Вурдал ни с кем не говорит о своих делах. Никому не известно, где он сейчас.

Бардак вздохнул:

— Плохо. А если он мне срочно понадобится?

— У хозяина есть Волшебный рог.

— Вот дурища-то! — рассмеялся царь. — Ведь сбежится весь Темнолес, а мне нужен только один Вурдал. Рог! А ты мне на что? Я сам тут должен за всем следить?

— Воля ваша, повелитель. Я разыщу Вурдала, — Шайка поклонилась, собираясь выполнить приказ.

— Стой ты, — с досадай остановил ее Бардак. — Тебе до самой весны его не найти. Пока ты на своих кривых культях доскачешь…

Вконец захандривший царь снова шумно и глубоко вздохнул. Его злые желтые глаза лениво уставились на огромный дубовый трон, высившийся, словно скала, посреди темной царской пещеры.

Да… У него было царство, слуги, богатство, власть, но! Была и скука.

— А скажи мне, Шайка, что слышно в лесу? — со слабой надеждой на развлечение спросил царь, тяжело усаживаясь на трон и всем своим видом указывая на древность своих суставов и их плачевное состояние. Его лицо выражало немыслимые муки, и только глаза царя Темнолеса говорили о том, что это просто игра.

Шайка облегченно хрюкнула: в лесу всегда что-нибудь было слышно, даже зимой. Она неспешно начала выкладывать все известные ей новости из Светлолеса и Темнолеса. Десятки ссор, небылиц, различных слухов, споров… На десерт она всегда оставляла что-нибудь эдакое — невероятное, и этот самый «десерт» всегда был наиболее ожидаем хозяином.

Так было и сегодня. Шайка привычно выложила все, что слышала за последнее время и в конце, как бы невзначай, упомянула о том, что в Светлолесе был какой-то переполох, но ей, дескать, и самой не ясно, откуда там ветер дует… Так же вскользь она заметила, что этот шум появился после того шума, что был у Ямаловых камней, а уж там был не просто шум, а настоящий гром…

Едва только глупая рабыня снова перешла на ссоры белок и синиц, как Бардак, заинтересовавшись ее прошлым расказом, подался вперед.

— Постой, не трещи, — жестко остановил царь болтовню Шайки. — Повтори, что там за шум был у Ямала?

— Ну, стоит ли этому доверять? — Прогнусавила та в ответ. — Новости, принесенные на хвосте сорокой, не стоят вашего внимания, — угодливо поклонилась Шайка.

— Ты забываешься, мохнатое чучело!

Насмерть перепугавшаяся рабыня едва смогла открыть рот:

— Э-э-э, мои достоверные источники… белки там, сороки…

— Короче!

— В общем, говорят — что-то вроде грозы там было. Где-то под вечер, — промямлила полуживая Шайка, чуя близящуюся грозу уже над собственной головой.

— Вроде чего?! — ледяным тоном переспросил Бардак.

— Грозы, — плаксиво пискнула Шайка.

Царь убрал руку от раскалывающейся от боли головы и медленно откинулся на спинку трона:

— Если мне не изменяют мои глаза, — сжимая в злобе зубы, зашипел Бардак, — то на дворе зима…?

— Ну, если доверять слухам… и к тому же снег, знаете ли, такой… белый как никогда. В общем да, зима, снег, мороз… у-ух! — затараторила мохнатая бестия.

Лицо царя стало чернеть:

— Какая же гроза может быть зимой?!

— Уж-ж-ж, — зажужжала, как муха, Шайка, — даж-же и не знаю, повелитель. В небе что-то перепуталось или заблудилась там… гроза эта. Знаете, ведь там, в небе, деревьев нет, всё одинаково. Вот она и заблудилась… эта как ее там?

— Ах ты, тупая тварь! — Бардак сорвался с места, схватил свою деревянную клюку и принялся колотить рабыню, осыпая ее проклятиями.

Покорно принимая хозяйские побои, та визжала, охала, хотя и не особо пыталась увернуться, зная, что и это тоже важная часть царского развлечения. Звук от удара клюки по мохнатому и глупому существу был притягательно сладок и комичен для уха Бардака, а что касалось болезненных кривляний Шайки, то они только подливали масла в огонь…

— Ах ты крысиный хобот! — Бум! — Рыбьи копыта! — Бум! — Да я тебя в жабий рог скручу!

Наконец Шайка упала, поджав под себя короткие кривые ножки и наполнила тронную пещеру душераздирающими рыданиями. Довольный результатом, Бардак уселся на мягкие шкуры, покрывающие трон, повесил клюку на подлокотник, взял в руки волшебный жезл и прогремел:

— Так-то… Будешь знать, как водить за нос хозяина. Ишь, раскурлыкалась…

— У-у, больно, — ныла Шайка.

— Хватит! — бешено крикнул царь, почуяв, что скука снова начинает хватать его за горло.

Побитое чучело тут же, как ни в чем не бывало, встало и принялось почесывать ушибленные места.

— Все же, — злобно произнес Бардак, — мне надо было сотворить тебя так, чтобы одна нога выгибалась вперед, а другая назад. Вот это было бы чудище!

Взгляд Бардака стал холоден и мертв, а это было куда опаснее побоев. Мохнатая уродица трусливо бросилась к трону, стащила с хозяина сапоги и принялась вылизывать ему ноги. Знала зверушка, как ублажить повелителя, ибо для того он ее и создал. Стоило Шайке увидеть этот страшный взгляд, всякий раз она бросалась вылизывать хозяина и делала это сколько тот хотел, и, как это ни гадко, где он этого хотел.

Внезапно у дверей тронного зала раздался шорох. Скользя желтым грязным брюхом по полу пещеры, к трону царя ползло мерзкое голое существо, похожее на очень большого зайца, которого сварили в кипятке. Беспрестанно тычась в каменный пол длинным мокрым носом, оно даже не пыталось поднять свой взгляд от холодных плит.

Вырвавшись из чар мерзкого наслаждения, Бардак с ненавистью посмотрел на слугу, посмевшего вторгнуться в его тошнотворные грезы.

— Если, — прохрипел Бардак, — то, что тебя привело, окажется малозначительным…

— Владыка, — раздалось сдавленное шипение, — там Мор. У него с-с-срочное — с-с-с. Повелитель — с-с-с, вы же знаете, я не стал бы…?

— Заткнись! — Бардак нехотя натянул бережно снятые слугой сапоги и пнул взмокшую от старания Шайку ногой. — Зови Мора.

В темном проеме двери появилось что-то огромное. Сделав еще шаг к свету, «это» явило собой ужас, одинаково воспринимаемый с любой стороны Леса. Мор имел тело огромного человека, но с когтями и клыками лютого лесного зверя. Даже в лице у него угадывалось что-то медвежье. Он, когда хотел этого и был медведем.

— Хозяин! — взревел гость, тяжело дыша.

— Мор, — перебил его Бардак, — хорошо, что ты появился, а то Шайка с Ульянем заморили меня тоской.

— Хозяин, — повторил Мор, — у нас беда.

Царь разочарованно поднял брови:

— Беда — плохое развлечение, Мор. Надеюсь, не шутки ради ты произнес это слово?

— Нет, владыка. Меч Индры у мальчишки!

— Меч?! — крикнул Бардак так, что зазвенели каменные своды. — Что ты сказал?!

Мор отвел взгляд от искаженного бешенством лица владыки.

— Как?!!! — снова возопил тот, не желая верить в услышанное. Схватившись за голову, он метнулся дальний угол пещеры. — Твари!!! Тва-а-а-ри!!! Как вы его пустили?!

— Повелитель, это Говар. Он специально надоумил мальчишку прийти раньше положенного.

— М-м-м-м, — стонал Бардак. — Почему ты не убил этого ребенка?

— Владыка, я был недалеко от Ямала, когда услышал гром. Бросился к Белой горе и увидел человеческие следы. Когда они уперлись в Ямаловы камни, я все понял. Голова Ямала рассыпалась — меч исчез.

След был свежий, и я почти настиг мальца, но там же наткнулся на Росу, дочь Запавета. С ней была Хвоя. Девка упорхнула, а вот с рысью…

— Не верю! Не верю, Мор, чтоб ты не справился с этой кошкой!

— Эта кошка едва не вышибла из меня дух.

— И все же, — торопил с рассказом царь.

Мор шумно сглотнул:

— Придушил я ее.

— Ну, черт побери… дальше!

— Только я собрался свернуть башку этому малому, как на меня наскочил Мах. Видно, они вместе были…

— Хорошо, хорошо, — нервно отмерял шаги вдоль стены Бардак, — но ведь Мах стар. Как можно сравнить его когти с твоими?

Мор злобно зарычал:

— Мах просто взбесился! Эта старая блохастая собака чуть не перегрызла мне горло! Но я отшвырнул и его. Я рвался к мальцу, царь! Что мне Мах или Хвоя, если я убить его самого? И тут… мальчишка достал Меч!

Ты ведь знаешь Силу этого Меча, царь, — глухо закончил Мор. — Я ушел ни с чем.

— Ушел?! — безумствовал Бардак. — Ты удрал, удрал, как Шайка от звука Волшебного рога. Ты! самый сильный по обе стороны Горы! — Бардак сдавил голову руками так, словно она готова была лопнуть.

Вдруг он резко опустил руки и повернулся к Мору:

— А Говар? Его-то ты нашел, убил?

— Нет, хозяин, я только…

— Нет?! Неужто нельзя было сделать хоть это?

— Владыка, я сейчас! Я найду его, я… мокрого места от него не оставлю! — засуетился Мор.

Бардак махнул рукой.

— Куда уж теперь? Гляди, Говар только того и ждет, чтоб ты пришел и разодрал его. Уж и вымылся, наверное, по такому случаю. Ну и дубина ты, Мор… Шайка! Принеси рог!

Из темноты робко появилась Шайка:

— Хозяин… я так его боюсь.

— Неси рог, я сказал!!! — стены тронной пещеры снова зазвенели. Шайка и Ульянь с трудом подтащили к трону царя закрепленный на длинных деревянных салазках, инкрустированный тяжелыми металлическими кольцами Рог.

Бардак поднял его, раздулся, как пузырь, и, приложившись к железному мундштуку, затрубил. Чудовищный вой стал буравить затхлый воздух пещеры, словно коловорот. Казалось, что для него не было ни границ, ни расстояний. Даже в тот момент, когда царь Темнолеса опустил Рог, гул продолжал жить в головах присутствующих, в мелкой вибрации каждого камня и каждой веточки, в стволе каждого дерева на многие мили вокруг.

Бардак задумчиво уставился в пол. До прибытия главных сил Темнолеса оставалось время. Взгляд царя упал на лежащий у трона волшебный жезл. Кисточка кошачьих усов, венчающая его набалдашник, требовательно топорщилась, призывая Бардака немедля явиться к Сухому колодцу — храму Темной нежити.

Войско Темнолеса притихло. На плоский высокий камень, грозно высящийся у входа в замок, медленно и чинно вышел царь. Он окинул придирчивым взглядом свою разношерстную рать и прогремел:

— Все вы здесь собрались по моему зову! Преданные слуги мои! В Темнолесе живется легко и привольно, потому-то вас становится все больше и больше. Мне известно и о лишениях, которые вы начинаете терпеть из-за соседей. Хочу обрадовать вас! Пришел-таки час вздохнуть нам полной грудью! Мы достаточно косились на ту сторону. Обжившиеся там занимают все земли чуть ли не до Большой воды, но им и этого мало! Вчера вечером эти жадные и наглые твари вторглись на нашу территорию и украли очень важную вещь…

Войско недовольно загудело.

— Так вот, — продолжал Бардак, — с этой минуты мы объявляем войну Светлолесу!

В воздухе повисла мертвая тишина. Сотни преданных слуг царя и простых жителей Темнолеса замерли, не понимая, что их ждет.

— Чего вы молчите?! — вдруг разорвал воздух чей-то властный и сильный голос. — Струсили? Эта война идет уже давно, разве вы не знаете этого? Сейчас же наш царь просто дарует вам право открыто сражаться с врагом!

Взгляды присутствующих направились на выскочку Вурдала, огромного и злого оборотня, еще юнцом изгнанного из Светлолеса за свою кровожадность. Взращенный при пещере Бардака, он всегда мог себе позволить гавкнуть что-нибудь эдакое.

Царь прервал паузу:

— Слуги мои верные! Всё верно. Мы и раньше совершали набеги на Светлолес. Больше нам притворяться незачем! Нельзя терпеть наглость подданных Запавета. Пусть они почувствуют нашу силу! Уверен, ведя ее, многие из медведей и волков Маха тоже перейдут на нашу сторону…

Светлые выкрали меч Индры! — Выкрикнув это, Бардак тут же услышал, как смолк беспокойный гул его войска. — Да, — продолжил он, — предание гласит, что меч Артакон должен положить конец Темнолесу… Но несмотря на несговорчивость Недоли[1], мы не сдадимся, и будем стоять насмерть за свои угодья!

И я, услышав о мече, сначала подумал, что древние пророчества начинают сбываться, но! Други мои, к нам пришла помощь! Теперь многое из того, что раньше было недоступно, будет служить Темнолесу и плевать мы хотели на все предсказания. Ими, — Бардак указал пальцем в землю, — мне даны великая Сила и Власть. Темные Силы не оставят нас!

По толпе прокатился гул. Все оживились и утвердительно закивали, ибо знали и чтили Темную Силу Бесов и Кощеев, имеющих безспорную власть над миром.

Бардак продолжал:

— Мы низвергнем Светлолес, и все станет нашим!

Вдруг из толпы крикнули:

— Повелитель! А как же с мальчишкой и этим… как его там? Их нельзя упустить.

Бардак, расплываясь в кровожадной улыбке, стиснул Волшебный жезл.

— Это уж не ваши заботы. С ними я разберусь сам! К счастью их небесный ставленник пока может пользоваться Мечом только для того, чтобы осветить угол, в который он скоро забьется от страха…

В толпе довольно загоготали. Теперь уже никто не сомневался в том, что победа сама свалится в руки царя Темнолеса и его верных слуг.

— Вперед! — вскричал их Повелитель, указывая в сторону Белой горы. — Бей, пока двое! Бей, пока трое! Бей, пока твоим не станет чужое!

Наведите шороху — и в кусты. Через день снова. Мы всё у них отберем! Идите же!

Провожая величественным взглядом свое кровожадное войско, царь темнолеса тихо шепнул в сторону:

— Вурдал, Мор и Шельма, останьтесь.

Бардак, дождавшись, когда место сбора опустеет, отправился в замок. Войдя в зал, он бросил на трон свою длинную бобровую шубу и уселся на нее. Выждав, когда Шайка захлопнет ворота, царь гулко ударил клюкой в пол и сказал:

— Что ж, мои разлюбезные, пришло время и с вами потолковать, — Бардак хитро прищурился. — Силой, данной мне свыше, — начал он, — я сниму заклятие со звезды Инглии возле старого Капища! И да прольется на нее кровь!

Давайте же сейчас все обстоятельно обсудим: кто и что будет делать. Мы все должны очень постараться для того, чтобы наш герой Вурдал, — царь подмигнул своему волку-оборотню, — стал еще большим… героем и, главное — чтоб ему никто в этом не помешал!

[1] Недоля(Несреча) — старшая дочь Макоши, вяжущая несчастливую Судьбу из нити времени, свитой из наших недобрых мыслей и поступков.