ЛАРЬ 3 КЛУБОК 2

КЛУБОК 2

Первый привал прошел тихо, если не считать жутких звуков: Станимир и Чабор в спешке глотали вяленое мясо непрожеванным. Похмельный жор сослужил им плохую службу. Водар тихо краснел в темноте, слушая эти звуки, Тарина же почти не обращала на них внимания, ибо все ее мысли были далеко.

Незаметно прошел и второй привал. Когда же время подходило к третьему, царевна позвала Водара, пошепталась с ним, после чего сайвок отвязал ее от поясов Станимира и Чабора. Тарина почти беззвучно удалилась в черную глубь коридора.

— Ох, — тихо вздохнул Станимир, — Понимаю теперь, почему любители хмельного потерянные люди. Такие муки! Какая там работа, коли свет не мил.

— Снимай мешок, мыслитель, — вздохнул сайвок. — Перекусите, пока царевна не пришла, а то глотаете все, как гуси.

— Мы же стараемся потише, — виновато отозвался Чабор, набивая рот мясом.

— Можете больше не стараться, все одно уже хуже не будет.

С появлением Тарины тайно подкрепившиеся до этого воины и сайвок непривычно тихо отобедали еще и с ней.

Во время следующих привалов Тара неожиданно стала замечать, что почему-то всегда оказывается рядом с Чабором. Временами в полной темноте их руки соприкасались у открытых для трапезы заплечных мешков…

Время шло, и вскоре число привалов перевалило за второй десяток. Станимир и Чабор по пути хвастались своей неутомимостью, поторапливая сайвока, шагающего где-то далеко… впереди.

Где-то к тридцатому привалу замыкающий цепочку Чабор стал ускорять шаг и как бы случайно натыкаться на идущую перед ним Тарину. Он тут же извинялся: задумался, мол, не уследил за натяжением веревки, а Водар и Станимир тихо посмеивались.

Кончилось это печально. Перед очередным привалом, в тот момент, когда связка ослабла, Чабор был так увлечен этой выдумкой, что не услышал упреждающего «стой!», тихо сказанного Водаром. Тарина присела, давая ногам передохнуть, и, само собой, Чабор налетел на нее, сбил с ног и сам свалился сверху. Поддавшись короткой вспышке ярости, Тара отвесила ему оплеуху… куда уж попала. Станимир сдуру пошутил, сказав, что еще пару таких случайностей, и, учитывая вес Чабора, к далекому жениху ее приведут слегка покалеченную. Зря он это сказал! Царевна под горячую руку гневно высказала ему, что сопровождать ее на запад должен только Чабор, в крайнем случае, еще и Водар, но никак не тот, кто лезет не в свое дело. Она, дескать, царевна, а не девка из прислуги, чтоб над ней насмехаться.

Все надолго сделались молчаливыми, а Станимир задумался. Царевна-то права. «Эх, если бы не то трижды проклятое похмелье, — рассуждал он, — скорее всего, я остался бы в дружине Вулкана. Упросил бы как-нибудь! А теперь?»

В момент, когда наши спутники по всем расчетам уже должны были добраться до места, Водар готов был взорваться от безсилия. Они крались на цыпочках в безпроглядной тьме, ощупывали холодные земляные стены и рвали в злобе торчащие из них корни, а снедаемый яростью сайвок никак не мог найти выход наверх.

Солнце клонилось к вечеру, заканчивался чудный день. В лесу царствовала Весна: в каждой набухшей почке, в каждой одинокой молодой травинке, неосмотрительно пробившейся к свету сквозь сырую иглицу. Молодая косуля изящно изогнула тонкую шею и наклонилась к этой зеленой стрелке, такой сейчас желанной. Не сегодня-завтра почки на ветвях взорвутся волшебной зеленью, но пока даже эти редкие травинки — такая долгожданная после лютой зимы еда.

Через мгновение аккуратно обглоданные косулей ветки редких кустов отдавали последние капли мутного сока, которые лениво стекали к тонким копытцам лесной красавицы.

Солнце убаюкивало ее щедрым светом, заставляя забыть об шорохах весеннего леса. А седобородый ветер шептал: «Так и есть, милая. Стоит ли бояться шорохов? Теней — вот чего опасайся».

Косуля стряхнула наваждение, осмотрелась. Что им, ветру и солнцу? Тонкие ноги отсчитали несколько шагов обратно к кусту. Поздно! Позади мелькнула серая тень. Миг — и… косуля даже не успела испугаться. Серая смерть вцепилась в нее страшной хваткой. Острые когти опытного охотника впились в спину, а зубы — в шею.

Опускались сумерки. Как ни велико было желание Хвои съесть побольше, но, как известно, всему есть предел. Оставить, зарыть, или утащить куда-нибудь останки косули не имело смысла. Ничего не спрячешь от слуг Бардака, не знающих ни границ, ни совести. Даже если ей повезет и никто из врагов не доберется до добычи, волки, живущие теперь вольно и охотящиеся сразу на двух сторонах Леса, ничего не оставят ни от мяса, ни от костей. Дружба тут не в счет, друзей тем паче надо угощать, да и они ее не обижали.

Вдруг рысь вздрогнула и замерла. Она ясно услышала неясный шум, казалось — из-под земли. Сытая Хвоя не без труда взобралась на одну из толстых нижних веток дуба. Глухие человеческие голоса — вот что это был за звук. Хвоя всегда сторонилась встречи с двуногими гостями леса, но сейчас любопытство победило. Место казалось безопасным, отсюда была видна вся поляна. Но вдруг…

От неожиданности рысь впилась когтями в кору. Надо бежать! Всегда нужно стартовать раньше опасности. Но она была в надежном укрытии… всего секунда таких размышлений, и у Хвои уже не оставалось выбора. Внизу, прямо под ней, от дуба отвалился огромный кусок коры, и на поляну вышли люди. Они прятали лица в ладони и стонали.

Рысь уже решила уйти с этой поляны от греха подальше, как ее взгляд случайно упал на меч одного из воинов. Он мог принадлежать лишь ему. Хвоя спрыгнула на землю, гулко ударив лапами в сырой настил дубовых листьев, и безстрашно подошла к людям.

Они не видели ее: даже мягкий свет вечерних сумерек впивался в их глаза сотнями иголок. Хвоя легла рядом с деревом, зная, где сейчас ее место.

— Вот напасть, — выругался Станимир, щурясь и осторожно приоткрывая глаза. — Все как в тумане. Как будто смотришь в окно через плохо выделанный бычий пузырь.

— У всех так, — хмурился Чабор. — У меня пятно какое-то перед глазами стоит.

— Ты уже видишь? — удивился его спутник.

— Где там! — вздохнул Лесной. — Вижу только, что небо светлое, земля темная, а на ней пятно.

— Может, пень? — вступил в разговор сайвок, даже не пытаясь поднять натянутый до подбородка колпак.

— Сам ты пень! — вспылил было Чабор, но, успокоившись, заключил: — А может, и пень. Кто его знает?

— А ты спроси у него, — шутя, посоветовал Станимир. — Мы ослепли, а не оглохли в этих норах.

Чабор тихо засмеялся, прислоняясь спиной к стволу и опуская руки от лица.

— Эй, мелкозернистый, — морщась, спросил Станимир, — ты же говорил, что глаза сайвоков быстро привыкают? Врал, что ли?

— Дуралей ты, — огрызнулся сайвок, едва сдерживаясь, чтобы не сказать что покруче. — Я же, почитай, лет семь-восемь под землей не ходил — отвык. А раз сказал, что привыкаю, значит, скоро привыкну. Всяко быстрей тебя очухаюсь…

Однако первенство осталось не за сайвоком, и не за витязями. Первой рассмотрела странное пятно Тарина. Она завизжала и прижалась к Чабору. Сайвок нырнул под мышку Станимиру, а Чабор подался вперед и обнажил свое оружие.

— Да нет тут никого, — всматриваясь в мутную картинку, прошептал Станимир. — Если что, Чабор, твой меч уже светился бы как солнце.

Чабор молчал, наблюдая, как пятно на траве, которое он уже согласился считать пнем, отчего-то стало выше. Он в который раз потер глаза и в короткий миг прозрения узнал этот «пень».

— Мама родная, — изумился Чабор, прижимая к себе перепуганную Тарину.

— Чур, меня, чур! Она же умерла, — судорожно закричал Станимир, старательно рассекая воздух многочисленными Перуницами. — Не может быть, Чабор! Это нечисть какая-то твоей матерью перекинулась!

— Сгинь, проклятущая! — как безумный, завопил сайвок. — Тьфу на тебя! Чуры добрые, вступитесь! Ой! — внезапно прозрел малыш. — Так это же рысь!

— Настоящая? — искренне удивилась царевна, с интересом и восхищением всматриваясь в неясный силуэт.

Станимир открыл было рот, чтобы съязвить, но, вспомнив про крутой нрав девы, не стал этого делать, успокоенно откинулся назад и оперся спиной о ствол дерева.

Чабор вложил меч в ножны.

— Это Хвоя.

На лице Станимира отобразилось удивление. Какая хвоя? Поляна вокруг них была усыпана желудями.