ЛАРЬ 3 КЛУБОК 7

КЛУБОК 7

Первый из нападавших просто развалился пополам, второй успел отклониться. Меч ударил ему в плечо и разрубил до пояса. Третий вздыбил коня. Молния волшебного меча коротко скользнула вдоль крупа перепуганного животного, и на землю упала отрубленная нога всадника, а за ней откатилась в папоротник и голова.

Последний остановил коня шагах в десяти. Страх, до сих пор гнавший его вперед, отступил перед этим. Нападать — верная смерть. «Ну, его, — ругнулся он про себя, — никто ж не видит, все мертвы».

Круто развернув коня, он пустил его вскачь, зная, что преследовать не станут. «Их двое, а лошадь одна. Причем у всадника за спиной — девка, и лука у них нет».

Чабор проводил беглеца взглядом и взглянул на девушку. Тарина отворачивалась и старалась не смотреть на порубленные трупы. Витязь ловко изогнулся, прихватил на ходу уздечку вражьего коня, ныне осиротевшего, и передал ее сидящей позади царевне.

— Вот, — пробурчал Лесной, — подарок тебе. Моя лошаденка совсем устала. Хорошо, что «добрые» люди по пути встретились, теперь ей станет полегче. Как бы только они не вернулись за оплатой.

Подарок не радовал Тару, огорчала и неразговорчивость Чабора. И он, и Водар, не говоря уж о царевне, за время скитаний по безконечному Лесу окончательно вымотались. Станимир нашел свое счастье и остался с Росой у царя Запавета, а Тарина, Чабор и Водар, немного погостив у счастливых друзей, продолжили свой путь. Страшный путь — великий путь!

И чего только не повидали они в том исходе на запад: ужасных лесных чудищ, коварные гнилые болота, диких и дремучих людей, а уж всякой нечисти — видимо-невидимо. И можно было сказать с полной уверенностью, что без меча Индры пересечь Лес они бы не смогли.

Здесь — а забрались наши путники гораздо севернее тех мест, куда стремились — было заметно холоднее даже днем, а уж ночи были просто невыносимыми. Нет, холод был невелик, однако же каково это — спать на земле, на мягких перинах изо мха, когда под утро шкуры, которыми они накрывались, покрывались инеем? А ведь весна была в самом разгаре. В редких весях и деревушках, в которых изредка удавалось переночевать, люди так и говорили: «Весна у нас короткая, а потом сразу зима».

Суровая природа — непростые люди. В долгом пути Чабору часто случалось отбиваться от напастей, оберегая места ночлегов. Последний раз было то месяца три тому назад.

К месту, где они стали на отдых, ближе к закату приползло покрытое роговыми пластинами чудище и стало страшно реветь у тына. Путники и не ведали, что являлось это Лихо и в другие селения, и люди откупались от него, отдавая на съедение скот. За долгие годы приучили тварь к свежему мясу так, что в лесу она стала нападать на людей.

Вот и в этот раз Артакон стал тревожиться. Чабор оставил своих спутников и вышел к тыну. Чудище, похоже, приняло его за еду и бросилось на добычу, проламывая с треском подгнивший у земли частокол. Всего за пару минут Лесной навсегда отбил аппетит у зверя.

Что тут началось! Чабора объявили героем, а местный кощун даже сочинил песню про сей подвиг. Всю зиму они жили в этой веси, и только по весне чуть отпросились у людей идти дальше.

Сколько еще всякого было на ночлегах — и доброго, и худого. Именно из-за того, что на последнем привале лошадок им подсунули не самых лучших (а на лучших уж не было ни золота, ни камней, дарованных им в дорогу Вулканом), Лесной и сайвок уже давненько шли пешком, оставив царевне последнего уцелевшего коня.

Два из трех купленных ими скакунов уже отдыхали где-то в конском раю, по неведомой причине оборвав свой жизненный путь посреди этого безконечного Леса. Тарина уже даже во сне видела плывущие навстречу деревья или бурелом, снег и дождь. И Чабор, и Водар в этом ряду видений представали перед ней то ли пнями, то ли деревянными чурками с изображением неведомых злобных Богов. Они совсем перестали переругиваться, шутить, разговаривать. Дорога вымотала и их. Молча охотятся, едят — все молча.

Да и люди, что встречались им в Лесу, большей частью были молчаливы и угрюмы, будто те же пни или упыри: болтовня здесь была не в почете. Раза три встречали на здешних болотах и настоящих упырей. Те хоть ревут! Дико, страшно, а все веселей, чем в тиши да спокойствии.

Из кустов появился Водар. Спешно перебирая короткими ножками, он подбежал к друзьям. Довольный тем, что теперь ему тоже удалось разжиться трофейной лошадкой, сайвок широко улыбался. С трудом взобравшись на спину перепуганного животного, Водар прилег на его густую гриву и обнял своего нового скакуна.

Со стороны казалось, что к седлу просто приторочили походный мешок. Не сразу заметишь крохотные ручки и ножки, а уж голову с колпачком и вовсе не было видать.

Хоть передвигаться на коне и не великое счастье для сайвока, а все же лучше, чем идти пешком.

Едва царевна решила отвести взгляд от радостного Водара, как тот, сломав на ходу тонкую и длинную ореховую ветку, ни с того ни с сего, подъехав вплотную к Чабору, со всего маху врезал тому по спине! Удар вышел на славу, и, по всему видать, больно было витязю и обидно, однако ж смолчал он и поехал дальше.

— Эй! Пень безголовый! — гаркнул сайвок, перепугав всех ворон. — С тобой говорят!

— Ну? Чего тебе?

— Да ничего, — передразнил сонный голос Чабора сайвок, подъезжая вплотную.

— Ну и ладно, — так же безразлично закончил разговор витязь.

Меж тем карлик не успокоился и повторил проделку с ореховым прутом. На этот раз получилось! Чабор коротко отмахнулся, намереваясь отвесить оплеуху наглецу, но тот пригнулся, и назначенное всаднику досталось ни в чем неповинному коню. Тот подобной команды не знал, но неписаный конский закон гласил: «Если не понимаешь — галоп!» В результате бешеной скачки всадника-маломерку вытряхнуло из седла и шмякнуло о землю.

Чабор безразлично посмотрел на беднягу-сайвока. Казалось, ничто не способно было пробудить Лесного от тягостного полусонного состояния. Но в этот миг громко и звонко рассмеялась Тара. Чабора словно молния ударила! О, как же давно он не слышал ее смеха!

Водар поднялся. Энергично вытряхивая завалившуюся за шиворот иглицу, он злобно косился в сторону друга.

— Чего ты? — с обидой прохныкал карлик.

— Я?! А ты чего?

— Я — понятное дело. Чтобы встряхнуть тебя! Лес кончается…

— Ну, встряхнул, и что? — пожал плечами Лесной. — Лес все равно не кончился и не кончится, что бы ты ни говорил.

— Эх, свихнулись мы в этом лесу, — бурчал сайвок. — Ты коняшек-то этих видел? — спросил он, тыча в морду своего скакуна, который вернулся, как только почувствовал, что лишился седока.

— Видел, — ответил Чабор. — Я и сайвоков видел, и упырей, и чего только за последнее время не видел.

— Шуточки тебе, — отмахнулся Водар и указал на низкорослую лошадку Тарины. — Гляди. Моя коняшка побольше, да и твоя тоже.

— Ну!

— Гну! — не сдержался сайвок. — У царевны конь маленький, привыкший жить в лесу, а эти, глянь, как сосны высоченные. Знать, недалеко да конца леса. И людишки, что на конях этих были, не разбойники. Видел, как были одеты? Ну что ты уставился на меня? Чай, не на языке аримов разговариваю! Эх, — махнул рукой сайвок, с великим трудом, словно на сеновал, взбираясь на спину трофейного скакуна, — едем, царевна. Все одно этот пень ничего не поймет, пока сам не увидит.

— Воевода! Воевода! — Зеленька упал на колени у самого порога и гулко ударился лбом в пол. — Их много, видать, банда, разбойники-тати! Наших всех перебили, я едва ушел. У одного волшебный меч, светится, как жар-птица! Не вели казнить, воевода, не вели… за весть недобрую…

— Кто ж они, откуда? — удивился грозный воевода Сверамор. — Не мурмины ли?

— Нет, воевода, не мурмины. Разбойники, по одежде видать. Они на нас навалились, мы…

— Мы?! — громыхнул кметь. — А за каким лихом вас понесло в леса без моего ведома?! Говорили мне, да я не верил. Слыхано ли, чтобы мои воины промышляли в лесу разбоем?

— Я… — растерялся Зеленька.

— Молчи, стервец. Коль погибли остальные — поделом им. Лучше уж так, чем быть казненным за разбой. Тебе за них держать ответ! Надо же, разбойники перебили дружину Сверамора! Теперь любой скажет: «Что это за дружина?» Князю донесут!

Эй, стража!!! В поруб его, потом решу, что с ним делать. Передайте Василю, чтоб усилил посты и дозор выставил в лесу, а найдут кого — не воевать. Выследить, разведать и мне доложить.

Едва стража уволокла заплаканного Зеленьку, как в терем ворвался Василь — старший ратник.

— Воевода, беда! Митюня пропал. Все обыскали. Бабы из Опушково видели, как он к лесу скакал.

Сверомор, поднимая лицо к небу, злобно, по-медвежьи зарычал:

— Пришла беда — отворяй ворота…

Чабор тревожно прислушался. Где-то недалеко страшно ревел лесной зверь.

— Медведь, — со знанием дела пояснил царевне Водар. — Ежели повезет, — продолжал он, косо глядя в сторону Лесного, — то наш ясный сокол успеет его освежевать, а если нет — все одно кто-нибудь освежует, до нас или замест нас.

Чабор оставил без ответа издевки, пнул коня в бока и поскакал на звук. Водар и царевна отправились следом. Внезапно медвежий рев стих. В наступившей тишине было слышно, как потрескивали ветки под копытами их лошадей, да где-то в кронах деревьев надрывно кричала лесная птица. Чабор пытался различить хоть какой-то звук. Вот снова дико взревел зверь, совсем близко.

…Посреди поляны, на животе, лежал огромный медведь, а недалеко от него нервно топтался на месте гнедой жеребец. Его уздечка совсем некстати зацепилась за сук дерева. Животное, судя по всему, уже давно не могло освободиться: земля под его копытами была сильно вытоптана.

— Ну во-о-о-т, — с сожалением протянул догнавший Чабора Водар, обращаясь к подъезжающей царевне. — Я же говорил! На то он и ясный сокол, чтобы медведь сам помер от страха или… от смеха.

Чабор спрыгнул на землю и подошел к медведю.

Высокая трава поляны скрывала истинные размеры лесного исполина. И не только это. В боку медведя торчала окровавленная рукоять засапожного ножа с богатой отделкой, а из-под его туши — человеческие ноги.

Чабор осторожно толкнул ногой огромное мохнатое тело. Медведь был мертв. Подбежавший Водар разом прекратил словоблудие и стал помогать другу. Зверя с трудом свалили набок и обнаружили под ним залитого кровью человека. Волосы на его голове слиплись в корку, лицо превратилось в сплошное кровавое месиво, а на плече зияла глубокая рана.

— Поохотился парень, — с сожалением вздохнул Водар.

Тарина отвернулась. На нее нахлынула волна горечи. Царевна видела многое в долгом пути, и не менее кровавые сцены, но именно эта жуткая смерть отчего-то сильно тронула ее сердце. Сейчас она укоряла себя за то, что подъехала слишком близко…

И вдруг ее конь дернулся. Его напугали Чабор и Водар, внезапно бросившиеся к телу погибшего охотника.

В это невозможно было поверить! Жертва лесного хищника была жива, и с помощью спутников Тары он уже поднимался на ноги. Оказалось, что почти вся кровь на его теле была медвежья, хотя храбрецу тоже здорово досталось. Водар тут же принялся колдовать над ранами победителя, а Чабор — над тушей побежденного.

Солнце уже начинало клониться к закату, когда четверо всадников, покинув край Вечного Леса, пересекли возделанное поле и въехали в деревню. Между двух коней, прогибая к земле толстую березовую жердь, висела освежеванная Чабором туша медведя.

В Опушково народ вовсю таращил глаза на странных всадников и особенно на карлика, потому что таких тут отродясь не видывали. Косились и на девицу, одетую, как Перуница на Большой Охоте, в легкие кожаные доспехи и мужские воловьи штаны. По одежде знатоки шепотом признавали в чужаках степняков. Узнавали и Митюню, но тут же отворачивались, не в силах смотреть на запекшуюся на нем кровь и пересыпанную каким-то желтым порошком глубокую рану.

К Слободе, где стояла княжеская дружина, четверка всадников подъезжала уже в плотном кольце воинов. Никто не осмеливался задавать вопросы или преградить путь спутникам младшего сына воеводы.

У терема Сверамора первым встретил их брат Митюни — Всеслав.

— Митюня, братец, — с дрожью в голосе растерянно шептал он, помогая брату слезть с коня. — Что ж это? Кто эти люди?

— Митюня! — вскричал и воевода, сбегая с крыльца. — Что с тобой? Кто тебя так?! Никому не прощу! — и Сверамор свирепо зыркнул на чужаков.

— Обидишь такого, как же! — ухмыльнулся Чабор на вопросительный взгляд седого воина и указал на тушу медведя. — Вот его обидчик. Да только такого витязя обидеть — себе во вред. Вы его одного в лес не пущайте, а то скоро там медведей вовсе не останется.

По собравшейся на шум дружине пробежал легкий смешок.

— Лекаря! — строго крикнул в толпу Сверамор, вслушиваясь в странный говор чужака. — А этих, — он указал на приезжих…

— Отец, — перебил его Митюня, — это друзья. Кабы не они, не выжить мне. Прими их как гостей и проводи как друзей. Ты знаешь закон.

Сверамор вздохнул.

— Что ж, — сказал он, — друзья сына — мои друзья. Идите в терем, там поглядим.

Нежданных гостей воевода вниманием не баловал. Конечно, велел истопить баньку да в дорогу накормить, только и всего. Пожалуй, совсем бы про них забыл, кабы среди гостей не оказалось девки. Гости требовали к ней особого почтения: царевна, мол. С нами как хотите, а уж с ней будьте ласковы. Пришлось в баню к ней отрядить двух служанок, благо после того царевна ничего боле не требовала.

Митюню отмыли. Рану знахарь обхаживал долго, а едва завязал ее, сын воеводы за свое: «Где, — говорит, — мои гости?» Отец ему: дескать, уехали уж, наверное, чего им ждать? Оказалось, что не уехали. Пришлось Сверамору их звать к вечере, а ведь думал он сегодня решить, что делать с Зеленькой. Это дело бы без чужих ушей обмозговать, да куда уж теперь деваться?

К вечере собрались старшие ратники, сыновья …ну и гости. Чужаков посадили поодаль, чтобы глаза не мозолили. Только привели Зеленьку, тот с порога давай на них озираться. Чуть шею не сломал. Вдруг как заорет: «Воевода! Признал, ей-ей, признал! Они это, те разбойники, что наших побили!»

Воевода даже сплюнул сгоряча. Ведь сердцем чуял, что чужаки эти еще попортят ему кровушки. Хотел же побыстрей от них избавиться.

Собравшиеся к вечере умолкли. Один Зеленька хрипло и тяжко дышал, понимая, что не на блины его сюда привели. Сверамор окинул взглядом клеть и встал:

— Ну, гости иноземные, что скажете про сие?

Настал черед подниматься Чабору.

— Воевода, — спокойно ответил он, — и вы, ратники. Против ничего не скажу. Встречались в лесу с этим человеком, — меж присутствующих прошел тихий ропот. — Были с ним еще трое, — продолжил витязь. — И то, что погибли они в лесу от моей руки, тоже правда, никто из моих спутников их не трогал.

Ратники зашумели громче, злобно сжимая кулаки на свежескобленых досках длинных столов.

— Тише, вои! — успокоил их воевода. — Говори дальше, пришлый.

— А что дальше? — просто ответил Чабор. — Мы не для того из веров к братьям расичам через Великий Лес шли, чтоб убивать да грабить. Не сердись, воевода, за правду, а люди твои, там, в лесу, ни чести, ни славы тебе и твоим воям не снискали. Налетели из кустов. Кто мы, куда — даже спрашивать не стали. Так за себя постоять мы учены, то не из кустов на путников кидаться.

…Коль чего не так сказал, не обижайся: как было, так и говорю.

— А коль у вас, у веров, — с вызовом спросил кто-то, — все честь по чести, чего ж вас сюда-то выкинуло?

Водар отыскал взглядом говорившего: это был рыжебородый худощавый вой, в лице которого, как и в лицах остальных, не было ничего, что могло бы успокоить сердце бедного сайвока. Скорее, наоборот…

Воевода согласно кивнул, мол, отвечайте, коли спрашивают.

— Есть дела у нас дальше, в полоцких землях.

— Брехня! — перебивая, крикнул Зеленька. — Так ли легко, воевода, из веров сюда через Черный Лес пройти, просто по делам, с девкой, да еще и с карлой?!

Чабор вскочил, хватаясь за рукоять волшебного меча, но рука почувствовала холод спящего металла. Сверамировы воины, уже не таясь, бросали полные ненависти взгляды на чужака. Но Чабор дал обратный ход своей ярости, понимая: меч подсказывает иной путь.

— Прости, воевода, не позволю безнаказанно называть царевну девкой!

За столами зашумели и грозно зазвенели оружием.

— Сто-о-ой!!! — прогремел кметь. — А ну мечи назад!

— Не-е-ет, Сверамор, — зыркая по сторонам и пытаясь освободиться из пут, вертелся раненой лисицей и визжал Зеленька. — Тут не до гостеприимства. Братцы! — выкрикнул он. — Они же наших дружинников побили, я сам от них чуть утек. Да что б не я, вы бы с ними теперь уж и целовались бы, верно. Что с того, что я весть худую принес? Кабы не я, откуда б узнали, что это за люди? Руби их, братцы! Что нам — воевода помешает отомстить за наших братьев?!

Вои поднимались неохотно, косясь на начальника, но вопли Зеленьки пробуждали в них что-то неудержимое, страшное. Сверамор был спокоен. Подожди он еще миг, и все боевое железо, хищно сиявшее в полумраке в руках четников, рухнуло бы и на чужаков, и, похоже, даже на него самого — чего скрывать, недругов хватает.

Водар от страха зажмурился, а у Тарины все похолодело внутри. Только Чабор не чувствовал страха, рукоять оставалась холодной. Должен быть иной путь — безкровный…

И вдруг ужасный грохот потряс всех — будто Перун громыхнул! Зазвенела посуда, и… наступила тишина.

— Стоять!!!

Сайвок осторожно открыл глаза. Стол воеводы был переломан пополам, а на полу, скалясь на присутствующих острыми краями, валялись черепки разбитой посуды.

Не разжимая железных кулаков, княжий кметь хищно скрипнул зубами:

— А ну, кто тут супроть воеводы? Не слышу! Есть такие аль нет? Или пустобрех Зеленька у вас ныне стал за воеводу? Что молчите?! По-моему будет! Сие, — Сверамор указал на вора, — уже не злословие и не пустословие. Зеленька не шкуру свою спасал, а пытался поднять бунт!

Слушай же, сучий сын, и вы, пустоголовые, волю мою. Я князем к этим землям приставлен — охранять их и Копную Правду Предков блюсти, и на то есть грамота. А посему за трусость и предательство, за грабежи и поруганную честь дружины, за попытку поднять бунт средь честных воев ради спасения своей смердящей шкуры — смерть тебе, Зеленька!

Даже одной вины хватило бы для дыбы. Думал я, что ты раскаешься, прощения просить станешь. Тогда бы просил и я за тебя перед дружиной, теперь же нет. Смерть — вот мое слово от имени воеводы вашего, от имени нашего князя Карели.

Зеленька хотел что-то крикнуть, но запнулся на полуслове. Чьи-то сильные руки сдавили его горло и поволокли к выходу.