ЛАРЬ 2 КЛУБОК 4

КЛУБОК 4

Ожидая прихода войск царя Вулкана, Свентоград мужественно оборонялся в осаде. Все от мала до велика были на стенах города, отбивая многочисленные атаки аримов, обливая их разогретой смолой, осыпая камнями, стрелами да булавами. Павших оборонцев города жгли в кродах, в Город мертвых уже не было прохода. Раненых уводили в глубь города, к лекарям.

Но и силы аримов иссякали. Когда же они узнали, что к Свентограду подходит помощь, дальнейшая осада потеряла смысл. В войске асура Вулкана все витязи как на подбор, и сил для боя с ними понадобится много, потому осада прекратилась. Желтые начали готовиться к битве, а город, наконец-то, смог перевести дух.

Разведка донесла ариману Ун Линю, что не далее завтрашнего дня войско Вулкана будет здесь. И на рассвете невыспавшийся и злой ариман смог без труда рассмотреть на дальнем заснеженном поле копья противника. Вулкан же, глядя с высоты лесистого холма на вражеское войско, весело подмигнул своему чародею:

— Тучку-то немалую натянуло, Светозар!

Ученик Вершины только угрюмо кивнул в ответ.

— Ну что ты задумался, добрый молодец, — продолжал асур, — гляди, вот он — супостат. Как тут понять, кому из нас с тобой начинать битву? Еще обидятся аримы, коль вовремя драку не начнем, заплачут да домой пойдут.

Но Светозар не ответил на шутку асура. Едва только подошли они к Белому городу, чародей стал призывать на помощь все силы Природы, Духов, Предков, а отвечала ему только глухая тишина.

— Что скажешь ты, воевода? — спросил царь уже Кратора.

Тот тоже с ответом не спешил. Огромный, сильный, спокойный, он всегда старался подумать, прежде чем ответить. Во всем мире лишь норовистый и игривый конь воеводы мог слегка разбавить всю глобальность и основательность натуры своего хозяина.

— Коли войско теперь не пойдет в бой, — начал медленно басить Кратор, — остынет. Так что либо в бой, либо на покой.

— Верно говоришь, воевода, — поддержал его царь, — худо будет, ежели усталость нас догонит.

— Нет чародея! — поднявшись в стременах, вдруг сказал Светозар и потянул из ножен свой двуручный меч. — За дело!!!

Кратор одобрительно оскалился и вынул из-за спины огромную боевую палицу.

— Добро, — подвел черту асур. — Делаем так, как и договаривались: ты, Кратор, гони конных аримов к лесу — они не устоят. Ударишь всей силой — в поддержку возьмешь отряд Светозара. Дай ему, чародей, самых горячих штурмвоев, чтоб с одного удара половину смяли! Светозар их ударит слева, а Благовест — в центр и ближе к тебе. Как побегут — отсекайте пеших до леса. Трудно будет отлавливать потом меж деревьев, ежели добегут.

Ну что ж… Все сказано. Однако ж, прежде чем сойтись рать на рать, пугнуть нужно зайца, чтоб не прыгал на лисицу.

Войска заняли позиции и застыли друг против друга на расстоянии полета стрелы. Ждали. Ветер лениво покачивал стяги дружин. Снег сиял, словно подсвеченный изнутри, под лучами солнца.

Наконец перед войсками веров появился царь Вулкан. Его конь пританцовывал в нетерпении, позвякивая в сухом морозном воздухе серебром боевой амуниции.

Вскоре зашевелилось и войско аримов, пропуская вперед своего аримана. Желтые называли его Радан Ун Линь и почитали как сына бога. Пришло время несокрушимому Уну сразиться с достойным противником. И хотя одно имя царя веров вызывало у любого арима дрожь в коленках, каждый из них был уверен в победе солнцеликого аримана.

Жители Белого города, стояли на стенах, вознося молитвы богам. Люди жмурились от нестерпимых солнечных лучей, но не отводили взглядов от поля, к центру которого стали приближаться фигуры всадников…

Четники Вулкана сжимали оружие до хруста в суставах. Каждый из них был сейчас со своим царем. «Ва-ар!!!» — крикнул Вулкан, и конь прибавил ходу, высоко выбрасывая комья снега из-под стремительных копыт. «Вар! Вар!!!» — ответило ему войско, поднимая вверх оружие, как делали их предки и сто, и тысячи лет назад.

Вулкан, хищно улыбаясь, вдыхал полной грудью неистово бьющий в лицо морозный воздух. Он привстал в стременах и подался вперед, от чего его верный боевой конь, и без того летящий, как птица, превратился в молнию. Ветер пел в ушах избранника Богов безумную песню и раздувал в его сердце, будто в кузнечном горне, молодость и силу.

«Варвар!» — кричал Вулкан, вглядываясь в перекошенное ужасом лицо врага. Ариман коротко замахнулся, готовясь ударить первым. Он собирался вложить в этот удар всю свою силу, злобу, весь страх, но асур веров неожиданно присел в седле и, резко наклонясь вправо, в одно мгновение рассек воздух крест накрест. Именно в этот миг противники пронеслись друг мимо друга.

Их лошади медленно остановились. Наступила мертвая, звенящая тишина. Ун Линь и Вулкан, не оборачиваясь, сидели в седлах, каждый лицом к вражеской рати.

Лишь один человек из тысяч, собравшихся здесь, знал, что сейчас произойдет. Он снова хищно улыбнулся морозному ветру и, выбросив в небо очередной боевой клич, безстрашно бросился на плотные ряды аримов. Передние от неожиданности дернулись и попятились. Иные бросили оружие и завыли от ужаса, и в этот миг Радан северных родов Поднебесной рухнул на землю, развалившись на две половины.

Войско веров неистово взревело и бросилось в атаку. Фланговые стягоносцы подняли вверх штандарты с изображениями «Ратиборца»[1]. Мчались вперед конные, бежали пешие, догоняя улепетывающих к лесу желтых. В панике аримы сами передавили чуть ли не половину своего войска, остальных же веры рубили, не щадя.

Остатки разбитой конницы Ун Линя скрылись в дальнем лесу, а пешим аримам преградили путь передовые отряды штурмвоев, согнав их в кучу, словно перепуганный скот.

Желтые побросали оружие и ожидали своей участи, понимая, что до леса им все равно уже не добежать.

— Воевода! — докладывали старшие четники Кратору. — Пять сотен с лишним взяли в полон. Эх! Чтоб не увязли в бою, было бы больше.

— На кой вам больше? — привстав в стременах, зло выругался запыхавшийся Кратор. — С этими-то полонянами что теперь делать?

— А заклеймить их! — прогремел, словно гром, асур, подъезжая к воеводе и с трудом сдерживая распаленного коня. — Хватит!

Вулкан хмурился, зажимая ладонью кровоточащую рану на плече. Ему помогли слезть на землю, усадили на устланные шкурами обозные сани, вокруг которых кашевары уже зажигали костры, разворачивая обоз.

— Эх, не углядели, — Кратор протискивался меж воев и лекарей, собравшихся возле Вулкана. Таким огорченным его еще никто не видел.

— Как же так? — все же добравшись до царя, басил Кратор. — Говорил же, со щитом надо! Что, коли совсем руку?..

— Сам-то свой щит, поди, дома оставил? — улыбаясь через боль, спросил асур. — Мой хоть в обозе лежит.

— Так то я, — улыбнулся воевода, — Мне хоть полбашки снеси — я это только к Купале замечу.

Обозные согласно загоготали.

— А ну!!! — гаркнул он так, что лошади дернулись, и все четники в один миг пришли в движение. — Ишь, девки-хохотушки. Войско не кормлено, а они стоят и скалятся!

В этот момент прискакал Светозар. Уже без доспехов, он спрыгнул с коня и подошел к царю. В одной руке он держал длинную толстую палку из неведомого черного дерева, а другой без конца поправлял разорванный ворот. Тот непослушно расползался, оголяя его раскрасневшуюся шею.

Пока лекари хлопотали около царя, Светозар решил развлечь того рассказом о доблести своей дружины. Во время боя чародей так усиленно искал себе достойного поединщика, что в запале погони схлестнулся с кем-то и сломал меч. Пока он вещал о том, как дрался кривым хазарским жезлом, те, кто был в это время позади него (а их становилось все больше), стыдливо улыбаясь, краснели и, перешептываясь, отходили в сторону.

Наконец и не утерпел и Кратар. Он медленно зашел в тыл рассказчику и… затрясся от хохота. Вслед за ним взорвались смехом все обозные. Светозар, дернувшись, начал стыдливо поправлять одежду.

— Да что там? — не выдержал Вулкан. — Эй! Что у него крылья сзади выросли, что ли? Повернись-ка!

Светозар медленно повернулся… Вся одежда на спине кудесника (и ниже) была разорвана пополам, а обнаженный тыл, исцарапанный в кровь, стал багровым от мороза.

— Вояка, — улыбнулся царь. — Видать, так сильно размахнулся из-за спины, что разрубил все до портков.

— То я в лесу, — оправдывался Светозар. Так летел, что не заметил впереди ветку. Голову пригнул, а она, бесова коряга, нырнула мне за ворот. Вот и распороло как ножом, я и моргнуть не успел. Ремни на доспехах порвало, и портки до пояса… Думал — зашибусь, падая с коня. А вражина эта в ремне застряла, за спиной. Гляньте-ка, — чародей показал трофей. — Возьму себе временным посохом.

— Что ж теперь, — устало улыбнулся Вулкан, — так и будешь свой зад этим… временным посохом прикрывать?

В обозе-таки приискали расстроенному чародею кое-какую одежку. Не по чину, да Светозар не стал перебирать, чай, не девица. После обеда занялись делами.

Старший обозный по асурову приказу отыскал в утвари клеймо — хоть и малое, а выбор в походе невелик. Оттиск хитросплетений железной проволоки изображал чéрты «непотреба». Этим клеймом метили утварь и бросовый скот, более не нужный в царском войске, мол, бери, кто хочешь, и распоряжайся. Кратор был доволен тем, что к месту эту железку нашли. Эти злыдни им точно не нужны были. Кормить их еще…

Клеймить собралось все войско. Аримы стали проявлять беспокойство задолго до того, как пришло время привести в исполнение приговор царя. Они поняли, что древний обычай Славяно-Ариев в этот раз не будет приведен в исполнение. Как правило, Славяне оставляли полонных себе на три года для восстановления того, что те порушили на их землях, а после — отпускали на все четыре стороны. Хочешь — уходи, а хочешь — селись здесь, живи своим укладом, не нарушая требований местного Кона. Но в этот раз…

Заметив, как вои Вулкана начали греть на огне клеймо, аримы тут же принялись с криками вскакивать, но плотное кольцо веров, выставив вперед копья, остудило самых горячих, и желтые смирились со своей участью.

— В какую часть клеймить? — спросил укутанный в несоразмерную одежду Светозар.

— В ту самую, — под нарастающий хохот ответил царь, — только пойди проследи, чтобы клеймо не остывало, а я пока с войском побеседую.

Вулкан поднялся с саней и с помощью воеводы взобрался на коня.

— Веселитесь?! — громыхнул асур, и войско разом умолкло. — С каких это пор боль стала приносить вам радость? Ведь веры — славный народ, мы не желтые! Каждый должен знать: нет здесь ни веселья, ни озорства.

Иные скажут, что чужаки принесли много бед нашей земле… Да, это так. Но многие из них мирно живут в наших весях и трудятся рядом с нашими жителями. Эти нам не враги, а со злодеями мы поквитались в бою. Нам ворог — с оружием, а без него — полонянин! Что проку в их смерти? Попробуй, узнай по их немытым рожам, кто из них юнец, а кто уж вдоволь пролил людской крови!

Я знаю Кон. Иных полонных мы, как и раньше, будем оставлять на три лета в семьях тех, чьих кормильцев убили. Но с желтыми так более делать негоже. Посему вот мой указ: отныне коли брать пленных аримов — клеймить! А кто уже имеет клеймо и явился за вторым — тому смерть на месте!

Пусть обозные, кто торговал с ними и знает язык, переведут для полонных мои слова.

Вои зашевелились, загудели. Кто-то вдалеке крикнул: «Непотребные! Клейми их! Пусть убираются за свой китай[2]». Другие подхватили.

Аримы все до единого были клеймены и отпущены — после того, как обозные купцы с видом великих волхвов и пророков объяснили им слова асура. Желтые слушали переводивших, открыв гнилозубые рты и кривясь от боли…

Как только последние аримы, хромая, скрылись в лесу, войско асура Вулкана вошло в город и расположилось на ночлег. Вот тогда-то царский чародей, устроившись на мягкой постели и уже погружаясь в сон… — вспомнил! В пылу битвы он позабыл о Древе Времени, о своем обещании! И хотя уставшие руки и ноги требовали отдыха, Светозар вздохнул, поднялся, нашел хозяина двора и выпросил у того сальный светильник.

Едва он вернулся и сел в задумчивости, в дверь постучали. Вскочив и резко шагнув на зов, Светозар запнулся и, подвернув ногу, упал. Острая боль пронзила ступню, и чародей едва дохромал до цели.

Перед ним стоял хозяин дома, пожилой и мрачный человек с неприятными усами.

— Это я, Надежда, — тихо сказал он, щурясь на свет сального светильника. Он поднял короткопалую ладонь и смахнул со щеки невесть откуда взявшуюся слезу.

— Ты, что ли, молодой чародей асура Вулкана?

— Царь гонца прислал, меня зовет? — забеспокоился Светозар.

— Нет, — замялся Надежда, — не царь. Помощь твоя нужна, добрый человек.

Светозар с досадой глянул на свою ногу — хорош помогатый! Кто бы ему самому сейчас помог.

— Отец мой умирает… — продолжал Надежда. — Пока желтые наседали, уж трижды собирались хоронить, а смерть к нему все не идет. Он тоже, как и ты, чародеил в свое время. Говорит, что грех на нем, еще смолоду, потому-то его с земли и не отпускают до поры, пока не искупит.

— Что ж это, — удивился Светозар, — мил человек, просишь смерть твоему отцу поторопить?

— Нет, что ты!

— Так чего же ты хочешь?

— Не я, — усач просительно приложил руку к сердцу, — отец. Уж давно ни единого слова не молвит, а тут глаза открыл и спрашивает: «Кто из чужих у нас в доме?» Я ему и говорю: мол, вроде как чародей самого царя Вулкана ночует. Он, как про то узнал, велел идти за тобой. «Позови его, — говорит. — Его боль — мне в помощь».

— Так и сказал?

— Не обманываю я — незачем!

— Что ж, — вздохнул Светозар, — идем. Только возьму что-нибудь — опереться. Сам видишь, какой я помощник: ногу вон вывернул.

Светозар бросил беглый взгляд в полумрак комнаты. В углу у стола стоял тот самый временный посох, что едва не покалечил его. Черная узловатая палка словно сама попросилась в руки чародею. Он вытянул ее из-за стола и, хромая, будто старый дед, отправился вслед за хозяином ночлежного жилища.

В темном спящем доме тяжелые шаги хромающего Светозара звучали гулко и тревожно. Надежда шел впереди, освещая дорогу нещадно коптящим тлустенем[3]. Вскоре перед ними засветился проем открытой двери.

В комнате, где находилось ложе умирающего старца, стоял тяжелый воздух. Смоляные светильники коптили выбеленный потолок, выбрасывая к нему черные тягучие дымки. Старец лежал на деревянной кровати, по всем четырем углам которой висели обереги и пучки сухой травы.

Надежда подошел к отцу, склонился и дотронулся до сложенных на груди рук.

— Отец, он пришел… Светозар, чародей асура.

Старец открыл глаза. Его отрешенный взгляд не сразу отыскал в смердящем полумраке силуэт Светозара.

В душном покое повисла гнетущая тишина. Гость стоял недвижимо, всматриваясь в темные провалы глазниц умирающего. Тщетно пытался он угадать, что в предсмертный час могло беспокоить старого кудесника, и чем он, Светозар, случайный в этом доме гость, мог ему помочь… Во тьме не заметил чародей, что тусклый взгляд направлен не на него, а на его причудливый посох. Сухие безкровные руки старца дрогнули. Он произнес шелестящим, словно осенняя листва, голосом:

— Подойди… ближе. Сядь.

Надежда поднялся с одра отца. Светозар, опираясь на посох, подошел, присел на край ложа, осторожно вытягивая вперед больную ногу.

Старец с трудом вновь разомкнул пересохшие губы:

— Видно, Бог все же дал вволю натешиться Нечистому моей грешной душой. Нет страшней муки, чем всем сердцем желать смерти и не получать желаемого… Ты великий чародей…

Светозар удивленно взглянул. Но, похоже, умирающий торопился и, ничего не объяснив, продолжил:

— Я, наконец, смогу уйти. Блуждая за кромкой жизни, я увидел Его, Древо земного Времени, и испросил у Хранителей разрешения прикоснуться…

Тут слабая речь старика прервалась страшным кашлем. Светозару показалось, что тот уже умирает, однако вскоре кашель отпустил пересохшее горло, и старец продолжил:

— Нет, — ответили Они, — грех твой велик, но он уже оплачен. Коснешься древа — останешься навечно блуждать по кромке Мира, не находя покоя себе и отбирая его у других. Древо само знает, кому дать время, а у кого его отнять. Оно уже подарило свою ветвь смертному, — старик снова закашлялся, — он… кхе-кхе, он обрел приют в твоем доме. Испроси у него милости, коснись Временного Посоха в мире Явном — и обретешь и там, и здесь вечный покой…

Светозар медленно перевел взгляд на посох и почувствовал, как по спине пробежала странная, неприятная дрожь. В голове грянули слова Вершины: «Древо Времени само выбирает, кому даровать милость Небес». Древо Времени — твердое, как камень, темное, как уголь, звонкое, как медь…

Старику было тяжело говорить. Он долго молчал, снова набираясь сил и, наконец, произнес:

— Это мой сын, Надежда. За милость твою бери у него все, что пожелаешь, дай только… мне помолиться и коснуться Его, твоего Посоха. Я достаточно выстрадал за свой грех, пусть теперь Посох отнимет оставшееся время страдания.

— Добро, старец, — задумчиво сказал чародей Вулкана. — В последней просьбе не отказывают… Но, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, потому что я еще не ведаю Его силы.

И Светозар, словно меч, вложил дар Небес и Земли в руки умирающего.

Старик глубоко вздохнул и оставил этот бренный мир: его взгляд был полон счастливого облегчения. Светозар осторожно вынул посох. Древнее дерево тихо загудело, переходя от мертвой плоти к живой…

Так началась великая и страшная история Посоха Времени волшебника Светозара. В ней — великая война аримов и веров, гнусный заговор Серых Колдунов, гибель Свентограда и всех волшебных городов Рипейских гор и другие события, которые действительно не будут иметь временных границ, но станут и через сто, и через тысячу лет определять будущее…

Через неделю больше не потревоженные аримами веры ушли обратно в горы, оставив Белому Городу малую дружину во главе с Благовестом.

К середине снегогона[4] часть дружины вернется. Молодых и неженатых оставят — под началом нескольких заслуженных ветеранов, чтоб обживаться и укреплять оборону города: набирать войско и обучать новобранцев. Раз желтые зачастили в гости, нужно формировать войско Свентограда.

Прощаясь у ворот города, царь Вулкан махнул рукой горожанам и старейшинам, благословляющим обратный путь своих спасителей, пришпорил коня и поскакал в голову колонны…

— Это Любомель, а это Любоцвет, — Мирота держал в руках два совершенно одинаковых растения, засушенных целиком. — Их в лесу никому не распознать, даже если кто и найдет. Разве что у цветущего Любомеля лепесток отливает желтым цветом, а у засушенных ни цвет, ни стебель не различить вовсе. Главное их отличие — это запах. Из горных мало кто и запах различает, а кто может это делать — почитается великим травником и лекарем!

— Кто это у них великий травник и лекарь? — удивился Водар, до сих пор молча и терпеливо впитывающий все, что ему говорили.

— Ты бы не очень-то умничал, — строго прервал его Мирота. — Они тебя с того света вытащили. Благодарить их должен.

Водар в ответ на это горько подумал: «А кто ж меня туда чуть не отправил?», но вслух рассудительно промолчал и уставился в пол.

— Не в пол! — поучал верный спутник Вершины. — Сюда смотри! Вот тебе задание. Коль ты говоришь, что носом силен, — докажи это. Я дам тебе понюхать оба цветка, а затем смешаю их. А ты различишь, идет?

— Будто у меня есть выбор… — тяжело вздохнул Водар.

— Выбор есть всегда, — заверил Мирота, протягивая первый сухой цветок. — Это Любоцвет.

Водар жадно вдохнул воздух, и мир в одно мгновение окрасился в яркие цвета. Вдруг перед глазами вспыхнули картинки раннего утра в лесу. Откуда-то проник запах зеленой листвы, почудилось движение ветра в кронах деревьев…

— А теперь второй — Любомель, — слышался голос старого сайвока издалека, и летнее утро внезапно вспыхнуло дивным светом. Водар хотел бы навсегда остаться в этом видении. Наверное, это и есть счастье? Жить там, слушая сладкие песни лесных берегинь…

Мирота, отвернувшись, отложил старые образцы и взял со стола два заранее приготовленных одинаковых растения. Водар обязательно должен был попасться на удочку.

— Ну? — наставник протянул стебли.

Водар осторожно взял их в руки и по очереди понюхал.

— Они одинаковые!

— Да что ты?! — поддельно удивился Мирота, — может, это я, старый, перепутал? Ну, раз так, не пропадать же попытке. Какой же из них?

— Любоцвет.

— А вот и нет, — непривычно для себя обрадовался Мирота, забирая стебли и удивляясь тому, что после вдыхания ароматов чудо-цветков его ученик пребывает в здравом уме. — Более того, — думал старый сайвок, — он понял, что они одинаковы. Силен… почти как я. Жаль, маленько ошибся, — заключил Мирота, тоже нюхая стебли и неожиданно понимая, что приготовил ловушку самому себе. Действительно, это был Любоцвет!

Ученик с явным непониманием смотрел на растерянного учителя.

— А ведь ты прав, — наконец, проговорил Мирота. — Далеко пойдешь, коль Бог к твоему носу добавит еще и голову.

Старый сайвок принялся складывать стебли в пучки, бережно связывая их и укладывая в ниши специального деревянного ящика.

— А этот Любомель, — спросил раззадоренный похвалой Водар, — правда, может из человека тряпку неразумную сделать или героя?

— Нет, — задумчиво ответил Мирота, — из тряпки — тряпку, а из героя — героя.

— А Любоцвет?

— Любоцвет может усилить или ослабить силу любой травы во сто крат.

— Ух ты! — удивлялся Водар, внимательно изучая из-за плеча учителя содержимое ящика. — А как это?

— Есть специальные заклинания, но тебе пока рано их знать. Обучись сначала простым вещам.

— Ну, пожалуйста, учитель, я ведь все равно забуду! Ну хоть одно, а?

Всевозможными комплиментами Водар очень скоро выстелил дорожку к сердцу своего учителя, и старый сайвок, упоенный лестью, сдался.

— Ну, ничего особенного, — мялся он, — так, мелочь:

«Бога Хмеля дивный цвет,

Чрева Божьего дитя,

Сбереги Сварога Свет,

Тьму бездонную сметя,

Пробуди от сна Дух свой —

Силу снадобья утрой».

— и последнее, сколько ни повторяй, все усиливает силу травы раз от раза.

— …утрой, — повторил Водар. — Эх, никак не запомнить…

— Это еще что, — протянул старый сайвок, напуская важности, — это простейшее!

— Ох, и мудрый ты, учитель, — нахваливал его Водар, мысленно повторяя заклинание.

— Ох, и мудрый ты, Говар, — восхищался в то же время Чабор, — столько знаешь!

— Мудрый, — хмыкнул старик, — с моей мудростью ты чуть к Праотцам не загремел. Не очень ты меня хвали, не люблю. А про мудрость так скажу: мудрый человек от умного — далеко стоит. Умный знает, а мудрый ведает тем, что знает. Однако ж, спать тебе пора. Иди, укладывайся.

— Ну, Говар, пожалуйста, — упрашивал Чабор, жадно глотающий знания. Он не мог себе представить, что целую ночь не узнает ничего нового. Весь день Говар рассказывал ему о давней битве Добра и Зла, освежив в памяти уроки Атара. Еще вчера старик обещал рассказать быль о начале времен, об одной из древних битв с Недобрым, но, видно, позабыл об этом.

— Ты ведь обещал, — не отставал Чабор, — слово надо держать!

— Что с тобой поделаешь? — пряча улыбку, вздохнул лесовик.

Он снял со стены гусли, положил их перед собой и долго задумчиво смотрел куда-то вдаль, как показалось юноше, сквозь стены и времена. Наконец, он тронул струны, и гусли запели, наполняя комнату волшебной мелодией.

Чабор ничего подобного никогда не слышал! А старик даже не смотрел в сторону опешившего юноши. Мелодия вдруг оборвалась, началась снова, и старик запел:

«Жили два брата у огромного моря,

Безкрайнего Мира, где Свет изнутри.

И было бы счастье средь них, чтоб не горе —

Зависть тех, кто ломает, перед тем, кто творит.

Первый брат строил город, из глубокого неба

Красивых кристаллов — чистой воды…

Второй — сыпал песок в тесто для хлеба,

Тайно в праздничность улиц сеял пепел беды.

Первый создал поля светлой радости, счастья,

До поры доверяя лживым брата словам…

Было время, и вторглось в их Ирий ненастье,

И один создал Храм, а другой поднял хлам…

Первый поднял людей, в храм впустил их, дал помощь,

Второй демонов поднял — создал армию Зла.

Каждый в армии той звал соратника «сволочь»,

И молился, чтоб смерть стороной не прошла.

Можно ль с верой такой еще верить в победу?

Верно — нет. Обреченность — это их приговор.

Ну, еще бы, ведь каждый шел по темному следу,

Каждый скот или падаль, убийца иль вор…

Разбежались они. Те налево, те вправо,

Разобрали мечи, разобрали щиты[5]…

Долго пел старец, перебирая струны, и картины битв сменялись солнечными картинами… Уже остановились пальцы, а в воздухе долго звучала чудная мелодия.

Говар задумчиво покачал головой, глядя вслед уходящему Чабору.

[1] Ратиборец — огненный символ воинской доблести, мужества и отваги. Как правило, изображался на воинских доспехах, оружии, а также на Ратных Штандах (стягах, знаменах) княжеских дружин. Считается, что символ Ратиборца ослепляет очи ворогов и заставляет их бежать с поля боя.

[2] Китай — от «кий» и «тай» — высокий забор.

[3] Тлустень — жировая или сальная лампа.

[4] Снегогон — весенний месяц, начало которого приходится на 11-14 апреля.

[5] Стихотворение Алексея Войтешика.