ЛАРЬ 2 КЛУБОК 10

Зимним морозным вечером к дому волхва на краю Слободы шел человек. Огромная, вмерзшая в небо луна освещала ему путь, бросая длинную причудливую тень на искрящийся серебром снег.

Стоял трескучий мороз, который останавливал дыхание, жадно хватал в ледяной плен все, что не было укрыто теплой одеждой. Чем длинней был путь, тем настойчивей были его попытки пробраться под одежду, уцепиться зубами за озябшие пальцы или неумело обмотанные онучами ноги…

Человека, что шел окраиной Слободы по протоптанной в глубоком снегу тропинке, мороз не пугал. Овчинный тулуп, шапка да сапоги из волчьей шкуры надежно хранили драгоценное тепло.

Добравшись до места, ночной гость поднялся на высокое крыльцо и гулко постучал в дверь.

В сенях послышался слабый скрип половиц.

— Кто там?

— Ортай, это Берег. Пустишь обогреться?

Ухнул увесистый деревянный засов. Дверь недовольно хрустнула, но не поддалась.

— Толкни снаружи, — попросил волхв, — примерзла, собака.

Берег плотно налег на дверь, и та, изрыгая скрипучие и визжащие ругательства на своем языке, неохотно открылась.

Волхв впустил гостя. Ворвавшийся в сени ветерок едва не погасил его маленький смоляной светильник. Прикрывая его рукой и пританцовывая на промерзшем полу, хозяин махнул гостю и спешно отправился в теплую светлицу.

В протопленном доме Ортая пахло хвоей и травами. За те полгода, что он жил здесь, волхв так и не обвыкся с внушительными размерами своего терема. Несмотря на чистоту и порядок, он все равно казался необжитым. Хозяин пользовалсялишь малым количеством посуды и домашней утвари…

Ортай поставил светильник на стол, указал Берегу на место для гостя, а сам молча принялся хозяйничать в темном углу возле печи. Вскоре на выскобленном столе появились пышущие жаром горшки с горячей пищей.

— Не нужно, Ортай, — отмахнулся Берег, — зачем? Я уж вечерял.

Волхв исподлобья посмотрел на княжьего гридня.

— Ничего! Тебе, — весело сказал он, — как человеку, далекому от трудов орачей[1] будет не вредно повечерять дважды, а вот мне, горемыке, пришло время сделать это хоть раз. Куда мне одному столько?

Ты лучше глянь, что у меня есть, — Ортай поставил на стол глиняный кувшин, плотно затянутый поверх тонкой сухой шкуры грубой суровой нитью. Покрытый пылью, этот сосуд показался Берегу чем-то волшебным, будто появившимся из сказок о живой и мертвой воде или про сок горюч…

— Настой, на меду, — не без удовольствия продолжал волхв, — правда, больно хмельной он пока, потому как стоит всего три месяца. Зато как полезен — м-м-м-мх. Я его держал для особого случая. Сам увидишь: и твой ужин безследно в брюхо провалится, и мой уйдет туда без остатка. Напиток что надо!

Пока Берег задумчиво присматривался к Ортаю, тот уже наполнял глиняные кружки.

— А ты никак ждал меня, волхв? — спросил гридень.

— Как не ждать, — ответил тот. — Уж полгода, как ты за порядком в Слободе смотришь, а ко мне до сих пор не наведался.

Берег виновато развел руками:

— Зато, я гляжу, другие тебя не забывают. Поди, ходят люди по старинке? Берегись, как бы не отплатили черной неблагодарностью. У нас нынче такое в ходу. Чуть что не так — князю жаловаться. На своей шкуре испытал такую «хвалу». Волхвы-то и без того не в почете…

— Чего мне бояться? — Ортай подал гостю наполовину наполненную посуду. — В скользкие дела не лезу, а полечить да пошептать — могу по мелочам. Вот люди и благодарят. До весны с голоду не помру. Ну, — поднял хозяин кружку, — давай употребим на укрепление здоровья, а то промерз я сегодня до костей.

Берег кивнул и, следуя примеру волхва, одним махом выпил весь настой без остатка.

— Ох! — невольно вырвался у него тяжелый вздох. Горло обожгло, будто огнем и, странное дело, тут же обдало прохладой и нежным ароматом.

— Хорошо, что пришел, — словно ничего не заметив, сказал волхв. — Не мог не прийти… Видать, грызет червячок?

Ортай принялся за еду, указав гостю на вторую ложку, и на этот раз Берег отказываться не стал. Ответить на слова волхва ему было нечего, а сидеть сычом и пялиться на то, как хозяин уплетает жирную кашу, не очень-то хотелось.

— Знал я, что берецкий колдун не дает тебе покоя. Ох, и дурное же семя!

— Мне-то еще ничего, — с облегчением заговорил Берег, — а вот люди… Скажи, Ортай: ведь и ты, и колдун — оба лечите, почему же от него приходят хоть и здоровыми, но какими-то пустыми, мертвыми, что ли? И еще: живешь ты близко и хвори тебя боятся, а идут отчего-то охотней к нему…

— На это я тебе так скажу: всегда далекий сын — лучший. Может, живи и я в лесу, как раньше, шли бы и ко мне, как к реке на Водосвятье. Да и отблагодарить колдуна проще. Дал клок волос выстричь — и все. Что, казалось бы, за убыток: кудри новые отрастут, а вот волхва дарами обижать не принято. Волхв, когда лечит, часть себя отдает.

— Это точно, — согласился Берег. — Я помню, каков ты был, когда Псора и Всемила выхаживал. Вон как тот кий, что в углу стоит.

— К тому же, — продолжал Ортай, пропустив мимо ушей это сравнение, — я и князю говорил и тебе скажу: не волхв я. В учениках у Ладимира ходил, было. Мне-то при моих знаниях и до капен-инглингов[2] пока далековато. Кабы не так, Владимир меня еще при первой встрече приказал бы половинить. Это Ладимир меня спас, добрая память моему учителю. Знал, что смерть на пороге, однако не стал уходить в глухие леса, как прочие волхвы и ведуны. «Почто мне прятаться? — говорил старик. — Все одно этот каган-полукровка будет меня искать да к себе переманивать».

Ведомо тебе, что задолго до берецкого колдуна Владимир ко многим волхвам переговорщиков присылал? Вишь, даже ему, самонадейному, а тако же попам его да епископам без помощи вещих старцев никак не справиться. Потому и не ладится ничего у кагана этого.

Ладимир всеми волхвами почитаем был, а потому Красный каган долго склонял его к себе в советчики. Обещал, коли тот возьмет на себя крещение, отдать в его услужение все Христианские Капища с людьми. Учитель трижды кагану отказывал. В четвертый раз князь прислал к нему татей… — Ортай с горечью махнул рукой. — Этот хазарский выблюдок ранее-то даже и до трех никогда не считал.

Князевы люди перед тем, как порешить Ладимира, спросили, какое у него последнее желание? Может глаза завязать, чтоб смерти не боялся? А Ладимир лишь посмотрел на них да говорит: «Завяжете мне глаза али нет, а смерти своей я все равно не увижу[3], а вы ж не узрите моего страха пред нею, ибо нет его, как нет и смерти для всех Асов-внуков Богов. Об одном прошу: не губите зря моего помощника, Ортая, — глаза рассказчика налились слезами, — он при мне только хозяйским трудом проживал».

Ортай утерся сухой ладонью и тяжко вздохнул:

— Зарубили его, а меня в колодки да к Красному.

Все ведичи[4] еще до того ушли в леса. Где теперь кагану помощи искать? Вот колдуна и обхаживает. Волхвы-то теперь вернутся не скоро, не раньше, чем через тысячу лет. Дай Боги нашим потомкам дожить в здравии до тех времен.

Новая власть всё чернокнижников каких-то ловит да изводит. Так ведь черную книгу подбрось кому-нибудь — и все: человека на дыбу и разбираться не станут. И ведь что интересно: до того времени, когда появилась тут эта власть, столько-то много колдующих по-черному не было. Смекаешь?

Вообще, книжное дело придумал кто-то из тех, кто с разумом был в ладу, хотя мне все же старые харатьи да наузы[5] больше по душе. Это ж сколько доброго сделать можно? Да только где теперь Веды наши? Я уж не беру толкующие харатьи да волхвари. За те ныне сразу от макушки до самого семени половинят. Как жить людям без Вед? Что могут сотворить лекари, ежели не вникли они в суть аюрведы[6]? Ведь случись что, безсильны будут.

А что до берецкого колдуна, так насмотрелся я на его труды и вот что про то скажу: все, кто у него был и стригся, уже его рабы. Он имеет над ними полную власть. Так что твое счастье, Берег, что он тебя не стриг.

Псору и Всемилу, по слухам, Владимир земель много отмерял за старания. На что им теперь эта Слобода? Да и появляться вблизи Берецкого леса им больше не след. Пусть сидят там безвылазно, а мы уж с тобой тут, думаю, сживемся. Эх, знай колдун, что Всемил тебя в Слободе оставит, не то один клок — вовсе остриг бы твою голову наголо. Прозевал он тебя, да и меня тоже.

Княжий гридень нервно растер лицо руками:

— Скажи, Ортай, — спросил он, — отчего это вы, волхвы да чудотворники, нас бросили да в леса укрылись? На целую тысячу лет!

— Оттого что было сказано: «Грядет Сварожья ночь». В это время Боги наши во мраке да туманах, что чужаки напустили, не могут отыскать к нам путей-дорожек. И о том тоже в Ведах сказано. Только через тысячу лет взойдет Лик Рода Небесного…

Берег, чувствуя, что немного притомился от такой непростой беседы, решил перевести дух. Ортай, заметив это, решил оставить слишком сложные для дружинника разговоры.

— Давай-ка, Берег, лучше эдакий серьезный разговор и, кстати, кашку, что остывает, подтолкнем настоем.

— А, — отчаянно махнул рукой Берег, — давай!

И снова крепкий ароматный напиток был выпит до дна. В этот раз он уже не показался Берегу таким обжигающим. И только теперь, когда его бросило в пот, гость вспомнил, что до сих пор сидит в тулупе.

— Я уж думал, — рассмеялся Ортай, глядя на то, как Берег принялся снимать свою добротную одежку, — вот парень промерз! Сидит и сидит с шапкой под мышкой.

— Да я, — оправдывался Берег, — мне… Ай, ладно. Ты мне вот что лучше скажи, откуда пошло это слово — «чернокнижник»?

— А кто его знает? — просто ответил волхв. — Сами придумают чертей, сами их потом и гоняют. Колдун — он и есть колдун, как его ни зови, будь у него хоть все книги разом. Надо лечить по-темному — будет лечить через Тёмных, надо по-светлому — через Светлых.

— А про этого, берецкого, что скажешь?

— Скажу, что сильней колдуна я не встречал.

— Но ведь ты же, когда выходил Псора и Всемила, с его чарами справился?

— У-у, Берег, — волхв задумчиво огладил бороду, — хоть те хвори для берецкого колдуна — пустяк, однако ж как меня тогда вымотало, помнишь? В сушеную рыбу. Страшный это человек, сам не ведает, что творит, а уж если ведает!

— Может, он просто хочет хозяйничать здесь.

— Да он уж хозяйничает, куда больше? За самого князя безоглядно на смерть никто не пойдет, а за этого любой стриженый тебе в горло вцепится. Одно мне странно: говорят, из веров он пришел.

Берег кивнул:

— Слышал и я об этом. А кто они такие, веры?

— Веры-то? — начиная скрести ложкой по дну опустевшего горшка, задумчиво ответил Ортай. — Люди как люди. Живут далеко на востоке, за Черным лесом.

— Каким?

— Черным. То Великий лес. Я никогда не слышал, чтоб его кто-нибудь прошел до веров и обратно. Те, кто уходили туда, уже не возвращались. Люди в обход, полдневым шляхом туда тоже добирались, за степи, по меже куманов, а уж там — на восток. Вот где-то там, за тем Большим Лесом, говорят, и живут эти веры. Дальше, за их землями, снова лес, еще больше этого.

— А за ним? — весело улыбнулся Берег. — Ортай, ну сам подумай, раз никто не возвращался, откуда ж ведомо про все это?

— Это от веров и пришло, вернее, с ними. Они-то сюда хоть и редко, а приходят. Веры — люди храбрые, сильные. У них не почитают бездельников и дураков. Труд в большом почете, воины тоже, в общем, каждый, кто свое дело знает хорошо. Веры — братья наши по крови асов.

У нас, конечно, с тех древних времен уж давно меж собой все перемешалось. Что вер, что полешук, что расич. Речь расов с верами схожа.

Вот возьми хоть тебя, Берег. Сам-то ты полочанин, меня, дрягвича, разумеешь запросто, а вот чтобы говорить с русским, скажем, с Красным князем — язык крутить нужно, чтоб словами будто стричь, а не бить, как у нас. А расы с верами говорят очень схоже.

Ортай помолчал немного и продолжил:

— …Так вот, про колдуна того. Он-то, говорят, из веров, а вот карлик, который с ним, — лесной. У нас таких уж и не осталось. Я про них по былям только и знаю. Они давно ушли на восток, к Чернолесу.

Эх, стариков бы порасспросить, да и те ушли от греха подальше вслед за этими лесными карлами.

— Так что же, — спросил Берег, — получается, никто не в силах с этим колдуном справиться?

— О! — многозначительно поднял указательный палец к потолку Ортай, — то уж другой разговор. На такого вот подлого вера найдется и другой — праведный вер.

Берег в это время нагнулся к столу и безрезультатно поскреб ложкой по дну своего опустевшего горшка.

— Я тут кой-чего прикинул, — продолжал волхв, меняя гостю кушанье. — Знаешь, было мне как-то виденье, что придет сюда еще один вер с огненным мечом Бога-воина, а с ним сама богиня Тара, или, как ее еще зовут, Табити или Тая. Весь Лес ему станет помогать, потому что Дух леса то ли карликом, то ли дитем обернулся и при вере том состоит. Виделся мне и этот малорослый. Ждать их осталось недолго, но черные люди колдуна, полные змеиного яда и злобы, встанут на их пути, поднимутся супротив. Видел я также, как, обернувшись страшной черной птицей, улетал колдун прочь. Знать, все же победит его новый пришлый вер…

Волхв говорил что-то еще, а у захмелевшего гостя перед глазами замаячили золотые искры.

— Знаешь, — испугавшись этого, отодвинул от себя кружку Берег, — я больше пить не буду. Мерещится всякое…

— А больше и не надо, — не стал уговаривать хозяин. — «Даже Сурицу из чаши Вечной Жизни пьют не более двух раз. Первая чаша дает Силу и снимает усталость, вторая укрепляет здоровье и дает веселье, третья же превращает человека в барана».

— Слушай, Ортай, — удивился Берег, — а тебя вроде и не берет? Я слышал, волхвы, не в пример нашему князю, вовсе хмельного не пьют?

— Пить, Берег, тоже надо уметь. А пью сегодня, потому что день такой. Нужно веселиться, можно и выпить, в меру, конечно. Говорят, в такой день Род создал Землю. Тогда ведь ни холода большого, ни жары не было. После Большой Небесной Ассы[7] многое переменилось на разных Землях, и на нашей тоже. Вот и получается, что ныне на каждую пору года приходится один такой день. В другой раз я и сам, может, тебя отругаю, коль придешь хмельным, а сегодня капельку можно. Ты есть-то еще будешь?

Берег отрицательно покачал головой.

— Ну что ж, давай тогда укладываться спать, а то засиделись уж. Спи у меня, я постелю. Жены-то у тебя все одно нет, куда тебе идти на ночь глядя, да еще в такой морозище?

Волхв мигом убрал со стола и постелил гостю, размякшему от настойки. Не успел тот опомниться, а хозяин уж погасил смоляной светильник и, пожелав ему доброй ночи, отправился отдыхать на лавку у печи.

Вскоре полусонный княжий гридень кое-как улегся, а через минуту услышал мерное похрапывание волхва, который забылся быстрым и здоровым сном.

Берегу же не спалось. Он лежал, уставившись в темный бревенчатый потолок, глядя, как мечутся под балками эти никуда не пропадающие «искры».

— Неужто я так надрался? — мучился вопросами гость. — Не похоже. Голова ведь не кружится, и еда к горлу не подступает. Что ж тогда за мошки у меня тут в глазах маячат? Интересно, — рассуждал он, уже засыпая, — они как звезды. Спустились сюда с небес и пляшут. Как же это так выходит?

Огненная корона Ярилы-солнца пронизывала тончайшими золотыми нитями промерзшее до самого дна глубокое небо. Царь Небес просыпался.

«Просыпайтесь с царем, просыпайтесь с зарей, с зарей, …рей», — неслось в звенящем от мороза воздухе вслед за огненными нитями, что тянулись к окаменевшей от холода земле.

Ортай сидел у окна, задумчиво глядя на рождающийся свет. Сладко посапывал спящий Берег. Волхв тихо вздохнул: «Уморился вчера, бедняга, наслушался моих речей. До обеда, небось, проспит».

Он тихо оделся, вышел в сени и подковырнул топором примерзшую за ночь дверь. Как она ни скрипела, а открыться пришлось. Одуревший от самого себя за ночь мороз ввалился в теплые сени клубами пара.

Наскоро набрав из поленницы дров, Ортай задержал дыхание и бегом рванул к дому. Отдышавшись в сенях, он как можно тише вошел в дом и аккуратно сгрузил дрова у печи.

— …Ы-ы-ы, — невольно заскулил волхв, чувствуя, как отходят от мороза задеревеневшие пальцы.

— Ты чего? — отозвался из темного угла Берег.

— Тьфу на тебя! — дернулся от неожиданности волхв. — Испугал. Морозило — страсть!

— Что ж ты за чародей, коль мороз присмирить не можешь?

— Чародей… — обиделся Ортай. — Чтоб мороз присмирить, тулупчик нужен, обувка валяная, рукавицы меховые да шапка-ушанка. Князь Красный, дай ему Бог здоровья, дом-то подарил, грамоту охранную дал, а вот с одежкой не помог. Пока я этом теремочке врачевал, родственники наших хворых всё, что было получше, из дома этого вынесли. Благо, дрова не стащили, а то помер бы тут от холода.

— Прости, как-то нехорошо я сказал… Ох, Ортай, какой сон я сегодня видел. Или не сон?

Берег сел за стол и стал яростно растирать лицо ладонями.

— Что ты? — волхв сел напротив. — Ну, сон и сон. Коль гадость какая, так скажи трижды: «Куда ночь — туда и сон», только и делов.

Берег отвел глаза, стыдясь пережитого страха.

— Я такое видел, Ортай. Помнишь, я вечером говорил, что мне видится всякое?

— Ну, — кивнул волхв.

— Так вот, — продолжал Берег, — вроде как искры или мошки золотые перед носом летали. Спать лег, а они все одно не пропадают. Мало того, их стало больше и давай они передо мной на потолке выплясывать. Гляжу, а потолка-то и нет! Тут стало так светло, как и днем не бывает. Я-то понимаю, что ночь на дворе. А дивлюсь не тому, что светло — а тому, что глаза мне этот свет не режет с темени. Ни земли, ни неба нет, один только этот свет кругом…

Скоро свет стал рассеиваться. Оглянулся я, вижу: позади поле, а за ним — Берецкий лес. А людей подле леса — не счесть. Стоят — кто с детишками, кто с женами, кто поодиночке.

Вдруг слышу: Всемил меня зовет. «Берег, становись со мной и Псором. Князь просил отнести поесть берецкому, стоим вот, ждем».

— Что ж стоите-то? — говорю. — Люди просить пришли, а вы — дать. Идите!

А из леса шепот доносится: «Что дать, что просить, все одно — всех клеймить».

Я — с чего бы вдруг? — за тем шепотом иду в лес, хожу меж деревьев, ищу, кто шепчет. Смотрю — дом колдуна. Сам он стоит на пороге, а рядом карлик. Люди подходят, протягивают руки к колдуну, кланяются, а он и карлик берут по очереди большую кисть из конского волоса, макают ее в чан с чем-то черным и людям — по рукам, по лицам! Шась-плясь! Измажут — и ну потешаться над ними. А те падают ниц, целуют злыдням ноги, благодарят.

Подошел я ближе. А тут как раз Всемил и Псор протягивают колдуну каравай хлеба. Тот по караваю и по ним кистью тоже шась-плясь! «Идите, — говорит, — хватит вам».

Они и пошли, а он вдруг ко мне поворачивается.

— Иди ко всем, иначе ничего не получишь, — говорит.

Хотел я убежать, оттолкнулся от земли и полетел — поплыл к полю…

Потом не помню, что было, а после ты оказался рядом.

— Да ну? — шутя отмахнулся волхв. — Не было меня там. Я в своем сне был.

— Ну вот, — продолжал, словно не слыша, гридень. — Идем мы с тобой по полю, и вдруг — гроза! Молния за молнией — но без дождя. Гляжу: с неба большая птица падает. Кругом нее воронье вьется, а птица отбивается от них и собой прикрывает белого лебедя. Рядом же с ними маленький воробей крутится.

Сколь ни бился с вороньем орел, а сбили вниз его тати черные. А ты увидел это и на них с палкой, вот с этой, — Берег указал на посох в углу. — Кыш! — кричишь. Я за тобой — разогнали мы их. А орел уж чуть дышит, крыльями лебедя и воробья прикрывает.

Понесли мы их в лес. Вдруг как навалится ветер сверху — стон людской вокруг. А в кронах: «Кра-а-ак!» Сидит злобная черная птица — глаза горят углями. Я оглянулся, а тебя нет. Там, где ты стоял — родник меж камней, а камни прозрачные, будто изо льда сделаны.

Орел из родника напился да как взмахнет крыльями — павшие листья поднимаются до небес! А черная птица снова: «Кра-а-ак!» Клюв у орла разгорелся, будто в кузнечном горне. Толкнулся он от земли, подлетел к мерзкой твари и ударил клювом, как кинжалом! Голова у нее, будто гнилая тыква, развалилась. Из горла фонтаном ударила черная кровь. Где попала на ветку — сгорела ветка, где пролилась на камень — зашипел, раскрошился камень.

Рухнул вниз поверженный, но упал и победитель — отравленный ядовитой кровью.

Берег замолчал.

— А дальше-то что? — уже без всякой тени веселья спросил Ортай.

— Дальше, Ортай, уже будто другой был сон. Прежнего-то словно и не было.

Снится мне, что я, словно великан, иду по земле семимильными шагами, людей переступаю — чудеса! Стал приглядываться: а люди те мечены кистью черного колдуна. И что интересно — те, что еще не мечены, отметин этих страшных не замечают.

И вот только злобная ворона крикнет: «Кра-а-ак!» — все меченые застывают на месте. Только растолкают их «не меченые» — ворона снова: «Кра-а-ак!»

Присмотрелся я — не ворона это, а черный карлик колдуна. Каркнет, перебежит в другое место, спрячется или пнем обернется и ждет. Кругом и лес уж пропал, дороги стали большими, поля ухоженными, люди чудно одеты, а все одно: как только «Кра-а-ак!» — опять все стоят как пни.

А уж после и вовсе страшно. Прямо у меня перед глазами земля наша трижды умылась кровью. Кровь та поднималась, как паводок. Люди бежать, а карлик: «Кра-а-ак!» — и они стоят. Много людей так и потонуло в крови… Страшно, Ортай!

— Да-а-а, — задумчиво протянул волхв. — Этакое приснится, можно и вовсе не проснуться.

Берег оживился:

— Ты знаешь, может быть, и не проснулся бы, да вдруг как будто кто-то в бок меня толкнул. Гляжу: стоишь ты у печи и воешь…

[1] Орачи — крестьяне.

[2] Капен-Инглинги — свещеннослужители, жрецы.

[3] Здесь имеется в виду ссылка на слова Перуна: «…смерть наблюдаете вы в окружении, а для себя вы ее не найдете».

[4] Ведичи — жрецы Круга.

[5] Наузы— узелковое письмо.

[6] Аюрведа — раздел древней Науки, касающийся здоровья.

[7] Асса — Небесная битва, в которой так или иначе участвует каждый человек.