Часть 4 глава 6

Девочки жались к маме и косо посматривали снизу в ее подбородок. «О-го! — говорили их полные любопытства глаза. — Эти страшные дядьки дружат с нашей мамой?»

После того, как машина была проверена бойцами группы захвата, военные отошли и стали в оцепление, растворившись где-то в темноте. Вместо них к машине вышел Медведев. Он — заместитель командующего сопротивления, волкодав-оперативник до мозга костей, выполняющий сейчас важные и чисто служебные обязанности, вдруг остановился у открытой двери салона и посмотрел на доктора, обнимающих дочерей с такой глубокой тоской, что Анна Вячеславовна, собиравшаяся было поздороваться с ним, округлила глаза, боясь произнести хоть слово. Сергей Георгиевич сейчас не был похож сам на себя.

Меж тем он быстро опомнился, обогнул минивен с тылу и, откашлявшись, подошел к Анжелике и поляку, что-то тихо обсуждавшим у открытой водительской двери:

— Вы искали с нами встречи, — в полголоса произнес Сергей Георгиевич, — Анжелика, этот тот поляк, о котором ты говорила?

— Здравствуйте, Георгич, — устало улыбнулась дама-офицер

— Здравствуй, Анжела.

— Да, — подтвердила высокая, статная и …черт побери, все еще очень красивая женщина, за темными локонами которой увивались и сейчас, в новом КГБ республики продолжали увиваться самые что ни на есть высокие чины.

— Думаю, — жестом приглашая Романович и ее польского друга отойти от машины, высказал предположение Медведев, — предмет разговора мы оба понимаем в полной мере? У меня только один вопрос, понимает ли пан русский язык.

— Пан разумее, — ответил вместо Анжелики сам поляк.

— А пан разговаривает на русском? — теперь уже обращаясь к самому Михалеку, спросил Сергей Георгиевич.

— Так, — ответил Вацлав, — як то надо, могу мовичь не як руски, алэ як бьялорус так ужо точно.

Медведев вздохнул:

— Тогда, пан, и говорите так, чтобы мы с вами друг друга понимали.

— Добра.

— Я, — продолжил заместитель командующего, — хотел бы, чтобы майор Романович присутствовала при нашей беседе. Пусть она будет посредником, тем более что инициатива нашего разговора исходила от вас. Сразу скажу, если бы не этот факт…

— Пан жолнер, — остановил его поляк, — не говори тяжко, непонятно. Просто скажи….

— Хм, — озадачился Медведев, который и выстроил-то свою речь в таком литературно-пафосном ключе только из желания сразу показать гостю, кто тут чего стоит, и кто должен ломать шапку, раз приехал чего-то просить. — Хорошо, — заключил он, меняя режим общения. — Тогда просто и точно…

Мы никогда не пошли бы ни на какую встречу, если бы за вас не поручилась Анжела. Я понятия не имею, как связано с Польшей минское подполье, но то, что вы в последнее время настойчиво искали с нами встречи, честно признаюсь, нас настораживает. Отсюда и сегодняшние меры безопасности, пан Михалек.

Да, мы безмерно благодарны вам за помощь Анне Вячеславовне, но вы должны понимать, есть предметы частного характера, а есть государственные дела. За услуги частного характера — благодарность частная, а за государственного… И уровень другой. Так что за Аннну Вячеславовну благодарю вас, благодарю лично, а теперь давайте перейдем непосредственно к делу.

— Давайце, — не стал спорить Михалек, который, судя по всему, действительно неплохо понимал русский язык.

— Анжела говорила, что именно ваша организация имеет связь и рычаги влияния на отряды сопротивления в Западной Беларуси?

— Так, — подтвердил поляк, — а естче полночной, э-э сэверной.

— Должен вам сказать, — признался Медведев, — что даже у нас, у белорусов с ними сейчас никак не клеится контакт. Поймите меня правильно, я не могу вам поверить. Северные и Западные отряды так закрыты, что даже при случайном соприкосновении в акциях — просто уходят и никак не идут на контакт.

— Пан жолнер верно мове, — снова, будто обволакивая своим мягким тембром собеседника, подтвердил слова белоруса Михалек, — так енсчь. По севЕру (делая ударение на второй слог), пояснил поляк, — и под запОдом тут много бандитов. КрАдут всё у людэй, вбивают немало, за так, ни с чэго. Западельны и севЕры закрыты от всех, так. То мы им сказали так дъелать, з Польшчы…

«Ну-у, — подумал Сергей Георгиевич, — давай — заливай больше, пан. И в этой истории Беларусь без вас не обойдется, как же. Опять потом будет «что дурного было — белорусское, что вышло хорошо, то помогло польское влияние». Посмотрим, что ты дальше скажешь…».

…Мы, — продолжал пан Вацлав, — ими руковОдим. Тое, что Они за Одного все зарАз, наше дело, то правда. Мы, пан Сергей, крЕпки, мОцны! МногОе можем дъелАть. Но хотим з вами, заОдно! Выгнать вон злОдзеев.

Страшно было нам, — признался поляк, — думали Одни змагаемся, а потом прослышали прО вас. Вы крепко прячетесь, ой хитрые! Но мы тако же, Есче лучше вашего конспирация.

— Это спорный вопрос, — судорожно переваривая поступающую информацию, ответил на выпад Медведев, и тут! Поляк негромко, но как-то победоносно рассмеялся и добавил:

— Но ведь ты же меня, Сергей, не раскусил?

У заместителя командующего Базой похолодели пальцы. Он понимал, что перед ним стоит кто-то знакомый, более того, это был человек, с которым доводилось не просто где-то встречаться! Это был тот, с кем долгое время они, что называется, делили и печали, и радости. Только теперь, после скоростного анализа Медведеву голос «поляка» стал казаться знакомым.

— Пойдем к машине, — предложил «Вацлав» без тени былого акцента. — Там светлее при лампочках. Посмотришь. Может, все-таки признаешь?

Он ошибался. Сергей Георгиевич смотрел в лицо человека, понимал, что его профессиональная память на лица дает сигнал опознания, но кто это он никак не мог понять. Не было на лице знакомого ни макияж, ни грима. Из особых примет только шрамы в лобной, открытой части головы, на скулах, но. Таких он не помнил ни у кого из знакомых. А вот глаза. Их он знал, видел сотни раз! Этого человека Медведев называл другом или родственником, но кто это?

— Я сдаюсь, — неуверенно сказал заместитель командующего. — Уверен, знаю тебя, но не могу сказать, кто ты.

— А так ли много, Сергей Георгиевич, — глядя на то, как стоящая в стороне Анжелика вот-вот брызнет смехом, спросил «поляк», — у тебя друзей и знакомых, свободно разговаривающих на польском?

— Честно говоря, хватает.

— А имеющих еще с довоенных времен «карту поляка»?

— Этих, — признался Медведев, — меньше, но все равно достаточно.

— А тех, — продолжал «Михалек», — кому эту карту было приказано оформить срочно, опираясь на платформу этнической принадлежности лично тебе, товарищ подполковник? Личный приказ генерала Янушкевича? …Вспоминай, ну? Дабы можно было работать по бандитизму по ту сторону границы? Кто меня с поляками из их убойного отдела возил и знакомил? Кто внедрял под видом польского полицейского, когда брали группу «Макара»?

— Ми-хай-ловский? — произнес Медведев и едва не подвинулся рассудком. — Что это? — не верил он своим глазам. — Это ты? Что с тобой? Это что, «пластика»?

— Можно сказать и так, — горько вздохнул Михайловский.

— Но…, как? — негодовал заместитель командующего. — Мне рассказывали, что вас накрыло в Институте? Вы с Дыдышко…

— Все верно, — не стал спорить «поляк», — мина ахнула так, что я в себя пришел только через сутки. Бойцы держали оборону аж до следующей ночи после вашего отлета. Сдались, только когда кончились боеприпасы. Всех оставшихся в живых погнали вытаскивать трупы и раненных из-под завалов верхних этажей, чтобы не нарваться на мины. Они почему-то думали, что мы будем минировать только что построенный нами же Институт. Идиоты.

Меня придавило стенкой перегородки в лаборатории. Балка падала и просто размазала меня по стене, а потом еще и обломками засыпало. Дыдышко погиб. От него мало что осталось. Мина взорвалась прямо над ним. А у меня полный набор: перелом руки, перелом скуловой кости, серьезно пострадали челюсти. Документов с собой не было, но наши ребята-то знали кто я такой. Вынесли, сгрузили, как кусочек мяса. Я ничего не помню, все знаю только по рассказам.

Сунули в госпиталь под охрану. Перенес кучу операций. Рука не работала — писать не мог, морда переломана — говорить не мог, только мычал. Ни поесть, ни попить. Зато думать мог сколько душе угодно, …правда только после того, как отпустило сотрясение. Прикидывался дохлым и никчемным, высох так, что меня вместо шины можно было накладывать. А потом удрал.

Дома меня уже похоронили, правда без тела. Моим сообщили, что я погиб и заодно напомнили, что они теперь семья врага народа, а если будут возникать — разговор с ними будет короткий.

Ты сам знаешь, какие у нас на родине сейчас порядки. Мы сели, подумали. Что нам терять? Границы-то даже теперь, как сито, а тогда? Поэтому через полгода мы по-тихому съехали в Польшу.

Поляк, это нынче профессия, а не национальность. Деньжата у нас с собой были. Купил документы. Родственники взяли на работу. Теперь пеку хлеб, я частный предприниматель. Так разогнал семейный бизнес родичей, что они меня боготворят. Скоро собираюсь в Гродно и Минске открыть свои пекарни «Домашний каравай» будут называться. Вот такие дела, тезка. Вот под это дело и езжу в Беларусь свободно.

В Польше уже в первые дни встречал много наших ребят, сбежавших из этого дурдома, как и я. Само собой, лицо у меня стало другим, и они до сих пор понятия не имеют кто я такой. Что они? Меня родная мать не узнала! И сейчас, когда приезжаю домой, теперь уже в Польшу, она как меня видит — сразу крестится.

За границей хочешь не хочешь, а приходится плотно общаться со своими. Потихоньку сбились в группу. Потом гляжу, без должного управления ребята начали тяготеть к делам лихих 90-х. Пришлось все взять в свои руки. Многим дал работу, наладили связи в Европе и здесь. Есть каналы в России. Только с украинцами труднее. Такое впечатление, что их чем-то обработали. «Грабь награбленное», это в их понимании и есть свобода. Я к ним даже не суюсь пока.

А здесь, на родине проще. Ребята, кто из «спецов» снова «наладили мосты», связи-то остались. Да и сами местные, то там сколотили отряд, то там. Плохо им было. По одному никак не получалось действовать толково, а как только объединили их — дело пошло как надо. Пришлось вспомнить все, что включал в себя предмет «руководство» из Высшей школы. Вот так, Сергей Георгиевич, если вкратце, я до тебя и добрался.

— Понятно, — задумчиво ответил Медведев, — а на Анжелу по старой связи вышел?

— Примерно так, — тихо рассмеялся Михайловский.

— Он, — вступила в разговор майор Романович, — устроил мне спектакль. Я его тоже не узнала. Чуть не пристрелила, думаю, что за мудак привязался на рынке?..

— Было дело, — вздохнул «поляк», — но время, ребята, время. Некогда особо рассусоливать. То, что я рассказал — присказка, не сказка. Я ведь не врал, Георгич, что подо мной весь Север и Запад. Поверь на слово. Те бои, что идут под Витебском, мои дела. Но, если честно, раньше мне было легче. Тихонько шкодили и ладно, а сейчас? Вы слышали, что КВООН ввели какую-то операцию «Loop retaliation»?

— Петля чего? — не понял Медведев.

— «Петля возмездия», — пояснил пан «Михалек». — Понабросали в лесах этих железных штук…

— Мои называют их «клопы».

— Да уж, — тихо улыбнулся Михайловский, — «клопы». И без них нам не сладко было, а сейчас? Откуда-то еще приперлись отряды таких головорезов, что просто шкодить уже не получается. Вопрос теперь стоит: или мы или они.

Про вас-то я много слышал, но никак не мог найти контакт. Зря все-таки власти в СМИ открыто сказали, что бои идут жестокие. Сразу в отряды народ пошел. Многие недовольны тем, что здесь творится. Пришло время мыслить масштабнее, а я, Серега, шире уже просто не умею. Это же почти армия! Приходится жалеть, что нет уже под рукой подходящих людей, таких мужиков, как Дыдышко, Янушкевич или Ловчиц. Тех, кто мыслил бы глобально. Генералитета-то в стране, оказывается, нет. Тот, что был — почти весь выбит или проворовался, пока работал «до пенсии» на Пристрека.

А вспомни… Столько было в стране генералов. Каждый старался, лез по карьерной лестнице, а как дошло до дела — никого нет. Спились или застрелились единицы. Гниловаты, Георгич, пошли нынче и генеральчики, и полканы. Профессионально они умеют только руководству булки «вылизывать», а коснись дела, не то руками, тем же языком уже чуть ворочают. Наверное, просто устали лизать не прерываясь, тьфу, …, — сплюнул «поляк» и бросил в сторону, — прости, Анжела.

— М-да, — выдохнул Медведев, попутно рассуждая, говорить Михайловскому о «воскресшем» Ловчице или нет:

— У нас на юге и востоке дела немного отличаются от ваших. — Размышляя о своем, неопределенно Заключил Сергей Георгиевич.

Слабый свет от лампочек освещения салона выхватил из мрака растерянное лицо «пана Михалека».

— Интересно, — спросил «поляк», — надеюсь не полярно?

— К счастью — нет.

— Тогда поясни, Георгич. Сам понимаешь, нам с тобой очень важно определить свои ориентиры. И что это значит «у нас»? Югом и востоком сопротивления ты ведь командуешь?

— У нас коллективное командование.

— Пусть коллективное, но что у вас не так? — не понял впадающий в подозрения Михайловский. — Почему ты думаешь, что у вас какой-то особый подход к проблеме освобождения страны? Хочень сказать, что не надо воевать с КВООНами?

— Надо.

— А предателями?

— Тут вопрос, — почесал в затылке Медведев.

— Совсем весело, — растерялся Михайловский. — А чем лучше КВООНов те, кто сдает им своих земляков?

— Воюют они с нами, а мы с ними, — задумчиво прогудел Сергей Георгиевич.

— Ну? — снова не понял «поляк».

— А в результате славяне истребляют друг друга.

Михайловский, не зная, что ему на все это сказать, только задумчиво огладил заросший щетиной подбородок.

— Вот и выходит, — продолжил Медведев, — что как ни закрутится в мире заваруха, мы, по большому счету, всегда воюем сами с собой, а кто-то, глядя на это, только ручки потирает. Немцы, французы, шведы. Сергей, негры-то нас воевать никогда не ходили?

— Что ты говоришь, Георгич? — вознегодовал Михайловский. — При чем тут славяне? В последнюю войну погибло, кажется, что-то около сорока миллионов, и среди них каждый третий белорус. Что, я должен это забыть?

— Больше сорока миллионов погибло, товарищ Михайловский, больше. — Возразил Медведев. — Сюда же еще нудно посчитать и погибших немцев.

— Ты с ума сошел? Они ведь сами это начали!

— Их, — не стал спорить заместитель командующего Базы, — пригнали сюда разные причины.

— Давай разберемся, — решил остановить чуждые его уму рассуждения Михайловский. — Если кто-то пришел с обрезом ко мне домой, хозяйничает там, на жену мою посматривает, я что, буду спрашивать — славянин ты или нет? Думаю, и ты и я сразу, не спрашивая паспорта, ему в лоб с ноги, чтобы в ушах зазвенело, а потом, пока в себя не пришел, обрез запихать ему так, чтобы только приклад торчал…

— Я с тобой согласен, — поддержал это живое и образное описание проблемы Медведев, — но, как говорил Ловчиц «пора уже вам научиться думать». Надо выяснить, кто подговорил этого парня с обрезом сделать то, за что он, дуралей неразумный, отгребет по полной программе? В противном случае, каждые пятьдесят или даже сто лет мы и наши соседи снова будем кого-то выбрасывать из своего дома, а эти парни, что все ходят к нам воевать, лет через тысячу, уже просто не смогут уснуть без обреза в заднице…

Михайловский молчал, а Анжелику, слушающую этот напряженный разговор мужчин, вдруг прострелило на смех:

— Простите, — тихо сказала она, давая понять, что не хотела этим прерывать их непростой диалог.

— Это было так смешно, — продолжал заместитель командующего Базы, грозно глянув на нее, — если бы не было так серьезно. Ты говоришь, за тобой сила — север и запад. За нами тоже сила — восток и юг. Центр страны — под контролем КВООН, а страдает целый народ. Вдумайся: за тобой — есть силы, за ними, за этими парнями с обрезами — силы, за нами, Сережа тоже. Столько сил, а Беларусь — всё болеет и болеет. Помнишь «дедушку», который появлялся в Институте перед самой войной?

— Помню, — ответил Михайловский. — Этот тот, что всё предсказал? И смерть президента Листахова, и войну...

— Дедушка по-прежнему на нашей стороне, «пан Михалек». И он тоже думает также, как я.

— Ты что, Серега? — не на шутку обезпокоился Михайловский. — Очнись! Это мы с тобой должны спасть страну, а не какой-то волшебник «дедушка». Мы стоим на своей земле… Народ же…

— Народ, — тут же возразил Медведев, — на шестьдесят процентов в своей массе считает и тебя, и меня деструктивными элементами. Они хотят только мира и стабильности, а кто ими будет руководить Сталин или Гитлер им все равно. Им важно только, чтобы дома «чарка, скварка, да ў хляве́ — гаспадарка». Видел, что началось, когда мы запустили ролики с «Листаховым»? А ведь эта истерия не от любви к нему, светоносному. Просто он — гарант былого спокойствия и стабильности в стране.

— Слушай, я и сам какое-то время думал, что он настоящий. — Признался вдруг Михайловский. — Мало ли? Вдруг их с Ловчицем не убили, а пытали где-нибудь, или в тюрьме держали, а потом президенту удалось сбежать. Сказка, конечно, но ваш персонаж на самом деле похож на него. Аж до «мурашек». Правда. Не верится, что он двойник. Это просто чудо какое-то…

— Чудо? — оживился Медведев. — Э-нет, Сережа, вот сейчас ты увидишь чудо. Иван Сергеич, где ты? Командир!.. — позвал он в темноту.

Из-за угла машины сначала прорисовался неясный силуэт человека, а через пару секунд так, словно он на самом деле только-только появился из загробного мира, на слабый свет салонных огней вышел Ловчиц.