Часть 4 глава 6

ГЛАВА 6

Девочки жались к маме и косо посматривали снизу в ее подбородок. «О-го! — говорили их полные любопытства глаза. — Эти страшные дядьки дружат с нашей мамой?»

После того, как машина была проверена бойцами группы захвата, экипированными какими-то странными приборами, военные отошли и стали в оцеплении, растворившись где-то в темноте. Вместо них к машине вышел Медведев. Он, заместитель командующего сопротивления, волкодав-оперативник до мозга костей, выполняющий сейчас важные и чисто служебные обязанности, вдруг остановился у открытой двери салона и посмотрел на доктора, обнимающих дочерей с такой глубокой тоской, что Анна Вячеславовна, собиравшаяся было поздороваться с ним, округлила глаза, боясь произнести хоть слово. Сергей Георгиевич сейчас не был похож сам на себя.

Меж тем Медведев быстро опомнился, обогнул минивен с тылу и, откашлявшись, подошел к Анжелике и поляку, что-то тихо обсуждавшим у открытой водительской двери:

— Вы искали с нами встречи, — в полголоса произнес Сергей Георгиевич, — Анжелика, этот тот поляк, о котором ты говорила?

— Здравствуйте, Георгич, — устало улыбнулась дама-офицер

— Здравствуй, Анжела.

— Да, — подтвердила высокая, статная и …черт побери, все еще очень красивая женщина, за темными локонами которой увивались и продолжали увиваться самые что ни на есть высокие военные и прочие чины.

— Думаю, — жестом приглашая Романович и ее польского друга отойти от машины, высказал предположение Медведев, — предмет разговора мы оба понимаем в полной мере? У меня только один вопрос, понимает ли пан русский язык.

— Пан разумее, — ответил вместо Анжелики сам поляк.

— А пан разговаривает на русском? — теперь уже обращаясь к самому Михалеку, спросил Сергей Георгиевич.

— Так, — ответил Вацлав, — як то надо, могу мовичь не як руски, алэ як бьялорус так ужо точно.

Медведев вздохнул:

— Тогда, пан, и говорите так, чтобы мы с вами друг друга понимали.

— Добра.

— Я, — продолжил заместитель командующего, — хотел бы, чтобы майор Романович присутствовала при нашей беседе. Пусть она будет простым посредником, тем более что инициатива нашего разговора исходила от вас, но через нее.

Сразу скажу, если бы не этот факт…

— Пан жолнер, — остановил его поляк, — не говори тяжко, непонятно. Просто скажи….

— Хм, — озадачился Медведев, который и выстроил-то свою речь в таком литературно-пафосном ключе только из желания сразу показать гостю, кто тут чего стоит, и кто должен ломать шапку, раз приехал чего-то просить. — Хорошо, — заключил он, меняя режим общения. — Тогда просто и точно…

Мы никогда не пошли бы ни на какую встречу, если бы за вас не поручилась Анжела. Я понятия не имею, как связано с Польшей минское подполье, но то, что вы в последнее время настойчиво искали с нами встречи, честно признаюсь, нас настораживает. Отсюда и сегодняшние меры безопасности, пан Михалек. Да, мы безмерно благодарны вам за помощь в «воскрешении» Анны Вячеславовны и решении проблемы с судом и родственниками Штасевича, но вы должны понимать, есть предметы частного характера, а есть государственные дела и за услуги частного характера — благодарность частная, а не государственного масштаба. Так что за Аннну Вячеславовну благодарю вас, благодарю лично, а теперь давайте перейдем непосредственно к делу.

— Давайце, — не стал спорить Михалек, который, судя по всему, действительно неплохо понимал русский язык.

— Анжела говорила, что именно ваша организация имеет связь и рычаги влияния на отряды сопротивления в Западной Беларуси?

— Так, — подтвердил поляк, — а естче полночной, э-э сэверной много.

— Должен вам сказать, — признался Медведев, — что даже у нас, у белорусов с ними сейчас никак не клеится контакт. Поймите меня правильно, я не могу вам поверить. Северные и Западные отряды так закрыты, что даже при случайном соприкосновении в акциях — просто уходят и никак не идут на контакт.

— Пан жолнер верно мове, — снова, будто обволакивая своим мягким тембром собеседника, подтвердил слова белоруса Михалек, — так есчь. По севЕру (делая ударение на второй слог), пояснил поляк, — и под запОдом тут много бандитов. КрАдут все у людэй, вбивают немало, за так, ни с чэго. Западельны и севЕры закрыты от всех, так. То мы им сказали так дъелать, з Польшчы…

«Ну-у, — подумал Сергей Георгиевич, — давай — заливай, пан. И в этой истории Беларусь без вас не обойдется, как же. Опять потом будет «что дурного было — белорусское, что вышло хорошо, то помогло польское влияние». Посмотрим, что ты дальше скажешь…».

…Мы, — продолжал пан Вацлав, — ими руковОдим. Тое, что Они за Одного все зарАз, наше дело, то правда. Мы, пан Сергей, крЕпки, мОцны! МногОе можем дъелАть. Но хотим з вами, заОдно! Выгнать вон злОдзеев. Страшно было нам, — признался поляк, — думали Одни змагаемся, а потом прослышали прО вас. Вы крепко прячетесь, ой хитрые! Но мы тако же, Есче лучше вашего конспирация.

— Это спорный вопрос, — судорожно переваривая поступающую информацию, ответил на выпад Медведев, и тут! Поляк негромко, но как-то победоносно рассмеялся и добавил:

— Но ведь ты же меня, Сергей, не раскусил?

У заместителя командующего Базой похолодели пальцы. Он понимал, что перед ним стоит кто-то знакомый, более того, это человек, с которым доводилось не просто где-то встречаться! Это был тот, с кем долгое время они, что называется, делили и печали, и радости. Только теперь, после скоростного анализа Медведеву голос «поляка» стал казаться знакомым.

— Пойдем к машине, — предложил «Вацлав» без тени былого акцента. — Там светлее при лампочках. Посмотришь. Может, все-таки признаешь?

Он ошибался. Сергей Георгиевич смотрел в лицо человека, понимал, что его профессиональная память на лица дает сигнал опознания, но кто это он никак не мог понять. Не было на лице знакомого и тени макияжа или грима. Из особых примет только шрамы в лобной, открытой части головы, на скулах, но. Таких он не помнил ни у кого из знакомых. А вот глаза. Их он знал, видел сотни раз! Этого человека Медведев называл другом или родственником, но кто это?

— Я сдаюсь, — неуверенно сказал заместитель командующего. — Уверен, знаю тебя, но не могу сказать, кто ты.

— А так ли много, Сергей Георгиевич, — глядя на то, как стоящая в стороне Анжелика вот-вот брызнет смехом, спросил «поляк», — у тебя друзей и знакомых, свободно разговаривающих на польском?

— Честно говоря, хватает.

— А имеющих еще с довоенных времен «карту поляка»?

— Этих, — признался Медведев, — меньше, но все равно достаточно.

— А тех, — продолжал «Михалек», — кому эту карту было приказано оформить срочно, опираясь на платформу этнической принадлежности лично тебе, товарищ подполковник? Личный приказ генерала Янушкевича? …Вспоминай, ну? Дабы можно было работать по бандитизму по ту сторону границы? Кто меня с поляками из их убойного отдела возил и знакомил? Кто внедрял под видом польского полицейского, когда брали группу «Макара»?

— Ми-хай-ловский? — произнес Медведев и едва не подвинулся рассудком. — Что это? — не верил он своим глазам. — Это ты? Что с тобой? Это что, «пластика»?

— Можно сказать и так, — горько вздохнул Михайловский.

— Но…, как? — негодовал заместитель командующего. — Мне рассказывали, что вас накрыло в Институте? Вы с Дыдышко…

— Все верно, — не стал спорить «поляк», — мина ахнула так, что я в себя пришел только через сутки. Бойцы держали оборону аж до следующей ночи после вашего отлета. Сдались, только когда кончились боеприпасы. Всех оставшихся в живых погнали вытаскивать трупы и раненных из-под завалов верхних этажей, чтобы не нарваться на мины. Они почему-то думали, что мы будем минировать только что построенный нами же Институт. Идиоты.

Меня придавило стенкой перегородки в лаборатории. Балка падала и просто размазала меня по стене, а потом еще и обломками засыпало. Дыдышко погиб. От него мало что осталось. Мина взорвалась прямо над ним. А у меня полный набор: перелом руки, перелом скуловой кости, серьезно пострадали челюсти. Документов с собой не было, но наши ребята-то знали кто я такой. Вынесли, сгрузили, как кусочек мяса. Я ничего не помню, все знаю только по рассказам.

Сунули в госпиталь под охрану. Перенес кучу операций. Рука не работала — писать не мог, морда переломана — говорить не мог, только мычал. Ни поесть, ни попить. Зато думать мог сколько душе угодно, …правда только после того, как отпустило сотрясение. Прикидывался дохлым и никчемным, высох так, что меня вместо шины можно было накладывать. А потом удрал.

Дома меня уже похоронили, правда без тела. Моим сообщили, что я погиб и заодно напомнили, что они теперь семья врага народа, а если будут возникать — разговор с ними будет короткий.

Ты сам знаешь, какие у нас на родине сейчас порядки. Мы сели, подумали. Что нам терять? Границы-то даже теперь, как сито, а тогда? Поэтому через полгода мы по-тихому съехали в Польшу.

Поляк, это нынче профессия, а не национальность. Деньжата у нас с собой были. Купил документы. Родственники взяли на работу. Теперь пеку хлеб, я частный предприниматель. Так разогнал семейный бизнес родичей, что они меня боготворят. Скоро собираюсь в Гродно и Минске открыть свои пекарни «Домашний каравай» будут называться. Вот такие дела, тезка. Вот под это дело и езжу в Беларусь свободно.

Да, кстати, в Польше уже в первые дни встречал много наших ребят, сбежавших из этого дурдома, как и я. Само собой, лицо у меня стало другим, и они до сих пор понятия не имеют кто я такой. Что они? Меня родная мать не узнала! И сейчас, когда приезжаю домой, теперь уже в Польшу, она как меня видит — сразу крестится.

За границей хочешь не хочешь, а приходится плотно общаться со своими. Потихоньку сбились в группу. Потом гляжу, без должного управления ребята начали тяготеть к делам лихих 90-х. Пришлось все взять в свои руки. Дал многим работу, наладили связи в Европе и здесь. Есть каналы в России. Только с украинцами труднее. Что там, что тут, что у себя. Такое впечатление, что их как жуков колорадских чем-то обработали. И, если наши привыкли к порядку, то с малороссами сейчас творится что-то невообразимое — «грабь награбленное», это в их понимании и есть свобода. Я к ним даже не суюсь пока.

А здесь, на родине проще. Ребята, кто из «спецов» снова «наладили мосты», связи-то остались. Да и сами местные, то там сколотили отряд, то там. Плохо им было. По одному никак не получалось действовать толково, а объединили их, дело пошло как надо. Пришлось вспомнить все, что включал в себя предмет «руководство» из Высшей школы. Вот так, Сергей Георгиевич, если вкратце, я до тебя и добрался.

— Понятно, — задумчиво ответил Медведев, — а на Анжелу по старой связи вышел?

— Примерно так, — тихо рассмеялся Михайловский.

— Он, — вступила в разговор майор Романович, — устроил мне спектакль. Я его тоже не узнала. Чуть не пристрелила, думаю, что за мудак привязался на рынке?..

— Было дело, — вздохнул «поляк», — но время, ребята, время. Некогда особо рассусоливать. То, что я рассказал — присказка, не сказка. Я ведь не врал, Георгич, что подо мной весь Север и Запад. Поверь на слово. Те бои, что идут под Витебском, мои дела. Но, если честно, раньше мне было легче. Тихонько шкодили и ладно, а сейчас? Вы слышали, что КВООН ввели какую-то операцию «Loop retaliation»?

— Петля чего? — не понял Медведев.

— «Петля возмездия», — пояснил пан «Михалек», — и начали они ее с севера. Понабросали в лесах этих железных штук…

— Мои называют их «клопы».

— Да уж, — тихо улыбнулся Михайловский, — «клопы». И без них нам не сладко было, а сейчас? Откуда-то еще приперлись отряды таких головорезов, что просто шкодить уже не получается. Вопрос теперь стоит: или мы или они. И вот смотри, какая интересная штука получилась: я посмотрел, как нас серьезно стали донимать, и, куда деваться, пошел просить помощи.

Про вас-то я много слышал, но никак не мог найти контакт. Пришлось по-тихому просить помощи у россиян из сочувствующих нам группировок. В России полно сейчас таких, полулегальных, старающихся жить «честно», как еще говорят «по Совести». Эдакая мафия против мафии. И вот тут случилось что-то странное. Я так думаю, простой народ со стороны русских это сделал просто так, по зову сердца, и пошло-поехало!

Зря все-таки власти в СМИ открыто сказали, что в боях участвуют русские отряды. Поверь, я сейчас не знаю, что с ними делать? Тут уже надо мыслить масштабнее, а я, Серега, шире уже просто не умею. Это же почти армия, только пока не особо управляемая. Приходится жалеть о том, что нет уже под рукой подходящих людей, таких мужиков, как Дыдышко, Янушкевич или Ловчиц. Тех, кто мыслил бы глобально. Генералитета-то в стране, оказывается, нет. Тот, что был — почти весь проворовался или работал перед войной уже завербованным.

А ведь столько было в стране генералов. Каждый старался, лез по карьерной лестнице, а как дошло до дела — никого нет. Спились или застрелились единицы. Гниловаты, Георгич, пошли нынче и генеральчики, и полканы. Профессионально они умеют только руководству булки «вылизывать», а коснись дела, не то руками, тем же языком уже чуть ворочают. Наверное, просто устали лизать не прерываясь, тьфу, …, — сплюнул «поляк» и бросил в сторону, — прости, Анжела.

— М-да, — выдохнул Медведев, попутно рассуждая, говорить Михайловскому о «воскресшем» Ловчице или нет. — Но, — решил он пока не торопить события, — у нас на юге и востоке политика немного отличается от вашей.

Слабый свет от лампочек освещения салона выхватил из мрака растерянное лицо «пана Михалека».

— Интересно, — стараясь не выражать эмоций, неясно спросил он, — надеюсь не полярно?

— К счастью — нет.

— Тогда поясни, Георгич. Сам понимаешь, нам с тобой очень важно определить свои ориентиры. И что это значит «у нас»? Югом и востоком сопротивления ты ведь командуешь?

— У нас коллективное командование.

— Пусть коллективное, но что не так? — не понял впадающий в подозрения Михайловский. — В чем заключается ваш особый подход к проблеме освобождения страны от те же «клопов»?

— С «клопами» все ясно, — начал издалека Медведев, — в этом мы с вами единодушны — взрывать и уничтожать их нужно при первой же возможности.

— Та-а-ак, — протянул его озадаченный собеседник, — а с КВООНами?

— И этих туда же.

— Совсем весело, — окончательно растерялся Михайловский. — А чем тогда лучше КВООНов те, кто сдает им своих земляков и воюет с нами?

— Они с нами, — подтвердил Сергей Георгиевич, и добавил, — а мы с ними…

— Ну? — снова не понял «поляк».

— А в результате славяне истребляют друг друга.

Михайловский, не зная, что ему на все это сказать, только задумчиво огладил заросший щетиной подбородок.

— Вот и выходит, — продолжил Медведев, — что как ни закрутится в мире заваруха, мы, по большому счету, всегда воюем сами с собой, а кто-то, глядя на это, только ручки потирает. Немцы, французы, шведы, Петрович, это ведь те же славяне. Негры-то нас воевать не ходили?

— Что ты говоришь, Серега? — вознегодовал Михайловский. — В последнюю войну погибло, кажется, что-то около тридцати миллионов, и что? Я должен это забыть?

— Больше погибло, товарищ Михайловский, больше, — возразил Медведев, — сюда же еще нудно посчитать и погибших немцев.

— Ты с ума сошел? Они ведь сами сюда сунулись.

— Их, — не стал спорить заместитель командующего Базы, — пригнали сюда разные причины. Чаще всего элементарный обман...

— Давай разберемся, — решил остановить чуждые его уму рассуждения Михайловский, — если кто-то пришел с обрезом ко мне домой, хозяйничает там, на жену мою посматривает, я что, буду спрашивать — славянин ты или нет? Думаю, и ты и я сразу, не разбираясь в нации, ему в лоб с ноги, чтобы в ушах зазвенело, а потом, пока в себя не пришел, обрез запихать ему так, чтобы приклад был, как амортизатор…

— Я с тобой согласен, — поддержал это живое и образное описание проблемы Медведев, — но, как говорил Ловчиц «пора уже вам научиться думать». Надо выяснить, кто подговорил этого парня с обрезом сделать то, за что он, дуралей неразумный, отгребет по полной программе? В противном случае, каждые пятьдесят или даже сто лет мы снова будем кого-то выбрасывать из своего дома, а эти парни, что все ходят к нам воевать, лет через тысячу, уже просто не смогут уснуть без обреза в заднице…

Михайловский рассмеялся и Анжелику, молча слушающую напряженный разговор двух х мужчин тоже прострелило на смех:

— Простите, — тихо сказала она, снова уходя в тень этого непростого диалога.

— Это было так смешно, — продолжал заместитель командующего Базы, — если бы не было так серьезно.

Ты говоришь, за тобой сила — север и запад, за нами тоже сила — восток и юг, центр страны — под контролем КВООН и целый народ страдает, как больной гриппом организм. Вдумайся: за тобой — есть силы, за ними, за этими парнями с обрезами — силы, за нами, Сережа тоже. Столько сил, а народ — все болеет и болеет. Помнишь «дедушку», который появлялся в Институте перед самой войной?

— Помню, — теряясь в причинах такого странного разворота, ответил Михайловский. — Этот тот, что все предсказал? И смерть Президента Листахова, и войну...

— Дедушка по-прежнему на нашей стороне, «пан Михалек», и он тоже думает также, как и я.

— Ты что, Серега? — не на шутку обезпокоился Михайловский. — Очнись! Мы с тобой должны спасть страну, а не какой-то волшебник «дедушка». Мы стоим на своей земле, за нами народ…

— Народ, — тут же возразил Медведев, — на шестьдесят процентов в своей массе считает и тебя, и меня деструктивными элементами. Они хотят только мира и стабильности, а кто ими будет руководить Сталин или Гитлер им все равно, поверь мне. Им важно только чтобы дома «чарка, скварка, да ў хляве — гаспадарка». Видел, что началось, когда мы запустили ролики с нашим «Листаховым»? А ведь эта истерия не от любви к нему, светоносному. Просто он — гарант былого спокойствия и стабильности в стране.

— Слушай, — признался вдруг Михайловский, — я и сам какое-то время думал, что он настоящий. Мало ли? Вдруг их с Ловчицем не убили, а пытали где-нибудь, или в тюрьме держали, а потом Президенту удалось сбежать. Сказка, конечно, но ваш персонаж на самом деле похож на него, аж до «мурашек». Правда. И не верится, что он двойник, это просто чудо какое-то…

— Чудо? — оживился Медведев. — Э-нет, Сережа, вот сейчас ты увидишь чудо. Иван Сергеич, где ты? Командир!.. — позвал он в темноту.

Из-за угла машины сначала прорисовался неясный силуэт человека, а через пару секунд так, словно он на самом деле только что появился из загробного мира, на слабый свет салонных огней вышел Ловчиц.