Часть 4 глава 1

Медведев шел в медблок. Признаться, за делами и заботами он в последние два дня и сам уже несколько раз порывался наведаться к Анне Вячеславовне. Даже придумал себе вполне легальный предлог для этого — дополнительный опрос находящегося в изоляторе американца, но в какой-то момент Сергей Георгиевич засомневался и не поддался томящему его влечению. Скорее всего, он просто не хотел, чтобы все это выглядело как-то натянуто.

Анна Вячеславовна была женщиной умной и проницательной. Она легко бы раскусила этот чисто мужской умысел. От взрослых, умных и красивых женщин что-либо скрыть крайне сложно. Их опыт, как опыт оперативника: с годами создает особую чуйку на любой подклад под основную, видимую ситуацию.

Зная об этом, заместитель командира отмахивался от похода в медблок даже тогда, когда шеф и Лукьянов спрашивали его по поводу разработки Олсена. Будто именно Медведев знал на кой черт и дальше содержать этого журналиста, который, к слову сказать, едва очухался, сразу же на своем ужасном русском поведал все, что знал о покушении на президента Беларуси, в коем он по своей глупости участвовал.

Нужно отдать должное профессиональной памяти репортера, она в этом сильно помогла. Руководству Базы стали известны многие интересные факты допросов в тюрьме, а еще фамилии и важные скрытые доселе детали того самого черного дня покушения.

По закону жанра после всего этого писаку следовало бы отправить обратно в тюремную камеру, а по делу вести тихое разбирательство, но тюрьмы на Базе не было. Американца оставили, вернее сказать «повесили» на Анну Вячеславовну, благо он с первой минуты пребывания на Базе вел себя смирно …до сегодняшнего дня.

Утром, во время завтрака Анна Вячеславовна подошла к столу, за которым молча вкушали пищу Ловчиц и Медведев, присела с краю и сообщила, что ей нужна помощь. Дело в том, что сидящий в изоляторе иностранец, перелистывая спозаранку стопку прибывших со вчерашней разведгруппой газет, отчего пришел в сильное возбуждение.

— Даже не знаю, что с ним и делать? — Жаловалась врач. — Так-то он смирный, а сегодня утром проснулся и устроил мне сцену, прямо у стола. Он там обычно ожидает, когда принесут завтрак — не любит почему-то в изоляторе есть. Не знаю, может это ему тюрьму напоминает?

Эти газеты я еще вчера вечером забрала и положила для него на стол. Он каждое утро их с интересом листал и всегда тихо. Видно, читает по-русски совсем слабо или вообще ничего не понимает, картинки только смотрит, а сегодня как подпрыгнет! Еле его успокоила. И то, хорошо, что Волков зашел на перевязку. Чуть утихомирили его вдвоем. Тычет пальцами в какие-то рекламные картинки и статьи. Его и так понять трудно, а когда разнервничался — вообще, англо-русский винегрет.

Ловчиц, после вчерашней встречи с «непростой девушкой» теперь постоянно пребывающий в глубокой задумчивости, лениво погонял по рту кашу и, сглатывая, бросил в пол-оборота Медведеву:

— Говорил тебе? И Лукьянов вчера говорил… Нельзя так, слышишь, Сергей? Сидит человек у нас, значит нужно с ним работать. Хотя бы для того, чтобы ему не захотелось каких-нибудь глупостей натворить.

— Каких глупостей? — Вяло возмутился Медведев. — Куда ему бежать? Кому он нужен? Он нам за охрану и паек еще и доплачивать должен, вражина. Да и из медблока просто так не выйдешь…

— Ты слышал, что я сказал? — Надавил на связки Шеф. — Что, Анна Вячеславовна должна с ним разбираться? Идите, доктор, — Ловчиц легонько взял женщину за предплечье, и сказал мягко не в пример того, как говорил Медведеву, — покушайте. Манка сегодня …как в детстве! Наверное, Луценко раздобыл где-то домашнего сливочного масла. Баба Паша не пожалела, кашка, аж желтая. Идите-идите. Сергей Георгиевич после завтрака придет к вам и разберется что к чему. Да, чуть не забыл, раз уж про Волкова заговорили, как его пробоина?

— Все в порядке, — вставая, заверила доктор Штасевич, урожденная Шпилевская, — он и сам говорил, что на нем, как на собаке все заживает. Приходится верить. На самом деле так и есть…

Для того чтобы выполнить указание командира, Сергей Георгиевич намеренно выждал после завтрака минут двадцать-двадцать пять и, прихватив с собой какие-то бумаги, папку, пару шариковых ручек, листки для опроса он, напустив на себя должную меру деловитости, спустился к медблоку и позвонил в дверь. Конечно, у него была магнитная карточка, и он знал все коды дверей Базы, но этот звонок, по его мнению, окончательно придавал его визиту вывеску официальности.

Анна Вячеславовна открывать не спешила. В коридор вместе с ней после перевязки вышел и Егор Панько. Ему накануне во время «выхода» зацепило ногу — пулей рассекло кожу бедра, словно ножом полоснуло. «Что-то в последнее время много наших стало цеплять, — подумал Медведев, глядя через решетчатое окно на двигающегося в сопровождении врача, прихрамывающего бойца. — Что ни стычка — то пациент Вячеславовне. Да и стычек день ото дня все больше и больше».

— Здравия, — пожимая протянутую руку, приветствовал командира Панько.

— Как он? — пользуясь заминкой, осведомился у врача Медведев.

— Все будет хорошо, — привычно ответила Анна Вячеславовна. — Егор, вечером еще придешь. Повторно обработаем…

— Хорошо, — ответил боец и похромал к лестнице.

— Лифт же есть, — бросила ему вслед доктор, но раненый только махнул рукой и поковылял дальше.

— Заходите, — вдруг без былой медицинской твердости кротко произнесла женщина, придерживая дверь, и тут же прошептала, — он уже поел. Я сказала ему, что придет начальство — ждет…

Медведев прошел к изолятору, дверь в который была открыта настежь. С его глубокому разочарованию Анна Вячеславовна проследовала мимо и направилась прямиком в перевязочную. Проводив ее взглядом, Сергей Георгиевич тяжело вздохнул. «Понятно, — горько подумал он, — надо же прибрать красные тряпочки после Егора. Хоть бы минутку постояла рядом…»

Американец, заметив напротив своей двери одного из тех, кто его недавно допрашивал, тут же подпрыгнул с кровати и, вмиг очутившись у порога замер, будто боясь, что если он переступит линию этой запретной черты, сработает сигнализация и поднимется жуткий шум.

Сергей Георгиевич, реагируя на подобный порыв, даже едва заметно отклонился. Нет, он, конечно, не боялся этого заокеанского хлыща, однако ему не хотелось, чтобы нравящаяся ему женщина увидела хоть что-то касающееся его в каком-то не лучшем свете.

— Что ж ты скачешь, …родной? — сдержанно и с натяжкой произнес заместитель командира Базы. — Чего хотел, спрашиваю? …Что смотришь? Что ты тут доктору наговорил?

Американец, до которого медленно, но все же достаточно точно доходил смысл русского языка, метнулся к кровати и, схватив лежавшую на ней газету, развернул ее вверх нужной картинкой, после чего несколько раз, словно пытаясь пробить ее насквозь, тыкнул указательным пальцем:

— Шеловек, — многозначительно выкрикнул он. — Я зналь шеловек, ай ливед уич хиа.

Сергей Георгиевич знал английский именно настолько, насколько этого требовала его служба. Откровенно говоря, неплохо знал, однако, говорить на нем или признаваться кому-то в том, что он в этом деле дока, он не рискнул бы. Не хотелось, чтобы втыкнули потом «неправильным произношением», которое, как известно, у каждого белорусского преподавателя от средней школы до «ин-яза» своё.

К слову сказать, сколькие выпускники этого прославленного ВУЗа потом были просто шокированы тем, что иностранцы смеются над их «идеальным» в рамках преподаваемой программы произношением?

— Ты чего? — не без доли цинизма улыбнулся Медведев. — «Шеловек» говоришь? Что здесь у тебя? Реклама какая-то, статья… «Эдвертисинг, — говорю, — адвертисемент, эдверт, … сервис анноунсемэнт». …Блин, разозлился Медведев, — Что ты тут Ваньку валяешь, ты же по-русски нормально понимаешь?

— Да, — не стал спорить журналист, — это немнохо эдвертисинг. Моя девушька дысиз… Быля. Йест… Ми растальса в тот ден… День стрелял прэзидэнт.

— Так, — закрепляя принятую информацию, повертел в руках газету Медведев, — уже хоть что-то. А что тут за статья? Ты читал?

— Ньет, — развел руками журналист, — плохо шитаю русский азык.

— Вот ты, неуч, — наконец, входя в изолятор, бросил в пол-оборота Сергей Георгиевич, — надо было слушать свою русскую бабушку и как следует выучить ее родной, «великий и могучий».

— Бабушька бьялоруска, не руска.

— Тем более, — не унимался Медведев, пробегая глазами по мелким строчкам статьи, — белоруски знают, как минимум два языка…

Слушай, ковбой: тут пишут, что эта девушка Джанет Джослин Тампер — глава какого-то там холдинга, и первый заместитель генерального директора фарм-компании «Wind East». Ниче себе! Интересно, где ты ее спарафинил?

— Финил? — скорчил непонимающую физиономию американец.

— Ну, — улыбнулся заместитель командира Базы, — наверняка финил, раз так завелся. А от меня-то ты что хочешь? Открытку ей передать с голубками?

— Критку? — снова не понял обескураженный потоком непонятных слов журналист. — Там гаваритса «критку»? Йа не понимает…

— Говорится? — снова заглядывая в статью, пояснил Медведев, — нет, говорится как раз не про твою «критку», конечно. Пишут, что всемирно известная фарм-компания «Wind East» изучив близкую к гуманитарной катастрофе ситуацию в Беларуси отрывает на ее территории свои предприятия по производству лекарств. Мощности серьезные подразумевают, молодцы. Говорят, что накормят таблетками даже Россию с Украиной… Опять же, рабочие места, …и много. Серьезные люди, — задумчиво добавил Сергей Георгиевич, — только тебе-то что теперь от этого? Ингвар?

— Ингви, — тут же поправил журналист.

— А, да, Ингви, прости. — Извинился Медведев. — Тебе-то что говорю? Ты для этой Джанет сейчас «зэчара», понимаешь? «Криминал, конвикт, конвиктед фелон». Въехал — нет? Ты только не скисни вконец раньше времени, но пойми, браток, она уж, наверное, другого себе нашла? Эдакая лялька-то. Нафига ты ей сдался сейчас, парень?

Американец снова скорчил болезненную физиономию:

— Я понималь, шьто ей уже ест дрюгой бой-френд, может она уше будет с дрюгой мушина? Ты так гаварит?

— Ну, — не стал спорить Медведев, — что-то в этом роде.

— Роде?

— Да, — раздражаясь непониманию оппонента, пояснил Медведев, — что-то такое я и говорил. И что? Она тебя уже не помнит, Ингви. Успокойся. И у тебя, и у нее теперь уже будет другая жизнь, понимаешь? Видишь, с кем она сейчас общается? Сплошь первые лица. Глянь на фото: глава Временного Комитета по Стабилизации Правительства Беларуси, Валентин Анатольевич Пристрек, собственной персоной, сука. И он уже о здоровье нации печется, курвина. Сколько народу сложил в могилу, а туда же — здоровье! А вот еще, смотри. Какой-то плюгавенький дед, во, глянь. И этот туда же…

— Оу! — глядя на снимок, воскликнул Олсен.

— Что «оу»? — не понял Сергей Георгиевич. — Что это за дед, знаешь?

— Феликс — деад? — выпучил глаза Ингви. — Он мор, умор, обмер?

— Какой Феликс? — снова начал вчитываться в текст Медведев. — А-да, ты прав, парень. Это Феликс Желязны, — Сергей Георгиевич вдруг призадумался. Ингви ты что, знаешь его?

— Оу, — снова выдохнул Ольсен. — Э вери фемоус мен. …Импортент персон.

— Импортент, — задумчиво повторил себе под нос Сергей Георгиевич, — импортент-импотент. Знать, старичок не совсем еще импотент-импортент, раз такие дамочки с ним обнимаются и на короткой, как видно ноге? …Блин, — тихо негодовал заместитель командира Базы, — Ловчиц же что-то говорил-то про этого «Желязного»? Только что? Не помню…

Джанет закрыла за собой дверь и, не в силах больше стоять на ногах, попросту осунулась на пол. Нежно-голубая блузка, зацепившись за что-то на двери встроенного шкафа, задралась вверх, оголив ее дергающийся в тихом плаче живот.

У нее не было сил подняться или поправить одежду. Госпожа Тампер — глава холдинга и первый заместитель генерального директора «Wind East» спрятала лицо в ладони и ее темные волосы, словно занавес в конце сегодняшнего, страшного спектакля, закрыли мокрые от слез руки.

Перед глазами, словно снимок на могильном камне, застыло бледное лицо несчастной белорусской девушки. «Они же ее доят, — тихо, так, чтобы и самой невозможно было разобрать сказанное, прошипела Джанет в «раковину» своих ладоней. — Как такое можно делать? Это ведь живой человек…»

И тут же потекли видения — помощники Желязного, обступившие кольцом несчастную, и он сам, как нечто объединяющее это странное действо. Зачем он взял Джанет туда? Что он хотел этим ей показать?

Дверь комнаты открылась, и ее массивное полотно больно ударило госпожу Тампер в бедро. Она вскинула заплаканные глаза и, увидев Феликса, спряталась обратно в ладони. Желязны запер дверь на ключ, беспардонно переступил через ноги девушки и прошел в номер.

Все жилые отсеки во владениях «Авроры» были обустроены хоть и на современный манер, однако, с недоработками и качеством типично советским. Как пример, этот встроенный, общежитского типа шкаф. Пережиток прошлого, но оклеенный современным, дубовым шпоном. Опять же: огромный балконный проем, с евро-пакетом, но окно зачем-то поделено на три узкие части. Дверь на балкон такая маленькая, что пройти в нее можно только боком и то, только негабаритному человеку.

Желязны, в который раз отмечая про себя необъяснимый для здравого человека советский подход к делу, подошел в балконной двери, закрыл и ее:

— Плачете? — бесстрастно спросил он. — Вы, Джанет, слишком сентиментальны для человека вашего круга…

— Вы «доите» ее! — не удержавшись, выкрикнула девушка.

— Что? — не зная как реагировать на подобное, спросил Феликс.

— «Доите»! — повторила она, простецки подтирая рукой мокрый нос. — Как …муравьи доят тлей. Она же, как зомби…

— Что за истерики, Джанет? — в который раз начиная проделывать «фокус» со своими очками и огромным носовым платком, холодно спросил Желязны, одновременно заставляя Тампер умолкнуть. И как этот дьявол мог такое делать — неизвестно, но это всегда работало! Джанет притихла, понимая, что как ни горько ей сейчас, а дергать тигра за усы не безопасно.

— Вы, — протирая очки, осведомился «гость», — по какой-то малообъяснимой мне причине имели неосторожность проникнуться сочувствием к этой девице?

— Зачем вы с ней так? — в заложенный слезным насморком нос, промычала Джанет.

— Как это «так»? — не понял Желязны. — Вы видели какие-то пытки? Истязания? Кровь?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я.

— Возможно, — не стал отрицать Феликс, — однако хочу обратить внимание на одну простую вещь: вокруг нас есть только цели и средства их достижения. На пути достижения моих целей, в настоящее время, просто необходимо использовать то, свидетелем чего вы только что стали. Успокойтесь. Это всего лишь один из инструментов для работы в тонких мирах. Вы же понятия не имеете о том, что там происходило, ведь так? Вас это как женщину зацепило и, госпожа Тампер, вы снова поддались эмоциям…

— Вы, — подняв красные, заплаканные глаза от пола, вдруг заявила Джанет, — вы…, специально меня туда взяли. Да? Специально? И привезли на эту военную базу тоже специально. Сначала я подумала, что хотите поразвлечься, а потом…

— Поразвлечься? — неподдельно удивился Желязны. — Вы полагаете, что на свое редчайшее «поразвлечься» я выбрал бы именно вас?..

Феликс едва заметно приподнял одну бровь. Зная его, можно было с уверенностью сказать, что эту реакцию на провокационные слова девушки можно было характеризовать, как «рассмеялся»:

— Глупая, заплаканная курица, — тихо, леденящим тоном сказал он, — почему вы, те, кто мнит себя красавицами, думаете, что весь мир вертится только для вас и вокруг вас? Вспомните физику, милочка, вертеться можно только вокруг оси, одной оси. Вокруг нескольких одна и та же сфера вертеться не может. Это ведь даже не верх легкомыслия! Это верх тупости — думать иначе, моя милая леди.

Что же касается визита сюда, то скрывать не стану — да, я вас привез сюда специально. И сеанс, как вы тонко заметили «доения», я тоже показал намеренно, но ведь не для каких-то плотских целей, глупышка.

Что? …Что вы так на меня смотрите? «Боже! — сквозит в вашем взгляде. — Он назвал меня дурой? Меня — Джанет Тампер, известную бизнес-леди?»

Замечу, что я не просто называл вас так, мисс Джанет, вы и есть полная дура, если до сих пор не поняли правил игры. Мне бы стоило сразу вас урезонить, еще тогда, когда вы имели неосторожность подчинить мои планы своим истерикам из-за какого-то журналиста-дурошлепа Олсена. Точно, именно тогда нужно было как следует поставить вас на место!

«Я красавица, весь мир у моих ног, а тут моего милого обидели!» А ведь я в тот момент находился в весьма важной поездке. Вам даже во сне не могут присниться дела такой важности! А вы посмели вмешаться в них по своей тупой, женской прихоти. Вслушайтесь в мои слова, Джанет — вы вмешались, вошли в это игру сами, так соблюдайте правила, черт побери! Иначе никак.

Повторяю, вокруг нас есть только цели и средства для их достижения. В тот момент вы были одним из моих средств для достижения определенных целей. Вы и сейчас им остаетесь, но поймите, наконец, если нет возможности поджечь огонь одной спичкой, его подожгут другой, менее капризной и более исполнительной. Неужели вы не поняли, я — тот, кто держит этот «коробок». Не в моих правилах даже один раз кого-то ставить на место, вас я «вправляю» уже вторично. Мне начинает это надоедать…