Часть 4 глава 5

ГЛАВА 5

Полковник Штасевич въехал на территорию «Авроры» в девять сорок утра. Постовые на въездных воротах тут же поведали ему о том, что произошло накануне. Евгений Николаевич, похолодев сердцем, отогнал машину на стоянку и медленно, словно на казнь, отправился к Желязному.

В холле его встретил начальник охраны. Слова его взволнованного произошедшими событиями коллеги только добавили дегтя во все более отдалявшееся послевкусие прошедшей ночи. Штасевич подошел к апартаментам Феликса и постучал в дверь. Советника Президента не было на месте. Вернувшись в холл, Евгений Николаевич уточнил у охраны, где находится мистер Желязны, и оказалось, что он все еще рассматривал снимки в актовом зале.

Дверь была приоткрыта, поэтому, подойдя к ней и едва замедлив шаг, руководитель «Авроры» услышал:

— Входите, полковник, я жду вас.

Штасевичу ничего не оставалось, как переступить порог душного помещения, которое, судя по всему, только недавно покинули люди. Жалюзи были закрыты, над столами и беспорядочно расставленными стульями царил полумрак. Феликс сидел у ноутбука и через медиа-проектор перелистывал на стене страшные фотографии.

— Проходите, — пригласил он вошедшего, кивая на стоящий рядом стул, — садитесь. Разговор может получиться долгим.

Евгений Николаевич занял указанное место:

— М-гхм, — тихо откашлялся он и добавил, — я думал, что он будет очень коротким. Меня уволят?

— Это однозначно, — не стал спорить Желязны, — но все равно мне интересно, что вы обо все этом скажете. Понимаете, о чем я?

— У меня «умер» телефон, или …Вы про убийство в лесу?

— «Сарафанное радио» доложило, — вздохнул помощник Президента, — вам об убийстве, мне о том, что у вас «умер» телефон. Только вот интересно, откуда люди знают, что он у вас «умер»? Хотя, сейчас это уже не имеет никакого значения, так даже лучше, мне меньше забот. Итак?

Штасевич опустил взгляд. В глубине коридоре стали слышны шаги. Кто-то спешил к актовому залу, и Евгений Николаевич хотел все решить до его прихода:

— Ничего я не думаю, — горько заключил он, — и не знаю ничего об этом убийстве. Не мог же я сделать что-то такое, что пойдет во вред собственной карьере?

— Но ведь сделали? Уехали, не предупредив меня. Кстати, вас бы за это уволили, даже без убийства моего сотрудника. Идите, собирайтесь и приготовьтесь передать дела…

Полковник встал и почувствовал, что его ноги стали каменными. Ему хотелось стать на колени, во всем слезно раскаяться и снова проснуться руководителем «Авроры». Ведь по его мнению, именно его стараниями этот центр работал как часы. Оказывается, очень легко найдется другой такой же, хват и карьерист, и с ним «Аврора» тоже будет вполне сносно работать. После его ухода небо не рухнет на Землю.

В этот момент в дверь вошел Герасимчик, начальник техотдела объекта:

— Разрешите? — спросил он, застыв у порога.

— Вы уже вошли, — холодно ответил Феликс. — Что случилось?

— Товарищ…, — по многолетней артикулярной привычке произнес технарь и запнулся, не зная, как ему называть Желязного, — гос-с-сподин помощник Президента, — по слогам произнес он, — у нас на системе заработал «маяк» дверного ключа от номера 113.

— Ну и что? — задумчиво спросил Феликс, рефлекторно продолжая «листать» снимки, — что тут удивительного? Значит, система работает нормально. …А чей это номер?

— В нем жила госпожа Тампер.

Желязны оторвал взгляд от стены с экраном. Медленно убрав руку от «мышки» ноутбука, он повернул голову:

— Когда он заработал?

— Пятнадцать минут назад.

— Почему мне сразу не доложили?

— Определяли откуда сигнал.

— Ну и?

— С нашей автостоянки.

— «Сигналит» машина?

— Да, — дрогнувшим голосом, подтвердил Герасимчик, — «маяк» связки ее ключей работает из БМВ полковника Штасевича.

В глазах обладателя баварской машины синего цвета, купленной только месяц назад, перед глазами поплыли солнечные круги. Феликс словно молнией ударил взглядом в бледнеющее лицо полковника и участливо попросил его присесть. Голос помощника Президента, как казалось, звучал где-то в коридоре:

— Во-о-о-от, устраивайтесь поудобнее. А вот теперь мы с вами, господин полковник, так просто не расстанемся. Идите, голубчик, — сказал он куда-то в глубину неба, — я с ним справлюсь, только возьмите ключи. Принесите маяк, дактилоскопируйте по возможности. Дайте ключи от машины, полковник, слышите меня…? Эй…

Евгения Николаевича кувыркнуло куда-то под пол. Сколько он был в обмороке, не известно, но в момент, когда стал приходить в себя, у него ужасно болела голова и затекли ноги. Не выпив ни капли спиртного, полковник Штасевич чувствовал сейчас себя пьяным — вдрызг.

— М-м, — устало произнес где-то в стороне Феликс и на отставного руководителя «Авроры» вдруг свалились воспоминания. — Просыпайтесь, офицер, слышите меня?

Полковник с трудом оторвал спину от жесткой спинки стула. Его едва не вытошнило, благо с вечера он ничего не ел.

— У меня гхолова, — произнес он, и слова зазвенели в его мозгу, как мелкие колокола в церковной часовне. — Я ничего не помню…

Феликс скривил рот. На его лице отобразилось слабое подобие улыбки:

— Всему есть свои причины, господин офицер, — прогнусавил он. — Должен признаться, что именно я стою в основе ваших болезненных ощущений. Слово «память» женского рода, ведь так? Тогда, если подойти к делу образно, скажу вам, что я только что отымел ее, куда только было можно. Без привычки это всегда больно, хотя, к такому невозможно привыкнуть. Не судите меня строго. К этому подтолкнула ситуация. Вы потеряли сознание, и я просто решил этим воспользоваться. На ваше счастье погружение в гипноз не выявило ничего из того, что могло бы вас скомпрометировать относительно убийства Бен-Шломо. Ваша память пуста, хотя должен признаться, что ковырялся я в ней без особого удовольствия. Вы еще более низкое и никчемное существо, чем я предполагал. Карьеризм и само по себе не есть положительное понятие, а вы ко всему еще себе выстроили через него странную модель защиты. Пытаетесь через это оправдать свои дикие, невероятные поступки.

Почему вы мне сказали, что ваша жена погибла? Она жива, я теперь чувствую это. Вы отказались от нее в непростой ситуации, опять же, ситуации, в которой даже не офицер, полковник, а простой работяга защищал бы свою супругу до последней капли крови, защищал просто рефлекторно, хотя бы за то, что она мать его детей.

Повторяю, я просто вынужден был максимально глубоко погрузиться в ваши воспоминания, чтобы точно, без вранья, узнать тайну брелока. Это для меня серьезный риск, поскольку теперь несколько дней я буду попросту «слепым». Да уж, нырял, мечтая наловить жемчуга, а вытащил консервную банку, полную ненужных мне воспоминаний о крахе вашей семьи, и о боли ваших детей.

Как же это гадко, полковник, бросить погибать жену, а детей оставить себе только из желания получить квартиру в качестве отца-одиночки? И я, разумеется, не ангел, но вы, Штасевич! …Мне редко попадались такие негодяи.

Сказано: «в жизни есть только цели и средства их достижения». Что тут поделать, на пути к цели часто и без всякого сожаления приходится жертвовать даже классными исполнителями, очень порядочными людьми, словом теми, кто никак не заслуживает быть «списанным на берег». В отношении вас мне приходится сожалеть только о том, что я не вышвырнул вас раньше. Понять не могу, почему судьба по непонятным причинам еще благоволит вам. Я отыскал в вашей памяти сохранился след прекрасной женщины. Это ведь к ней на встречу вы вчера ездили? Но, опять же: в данном случае вы снова приземлены в своих низменных помыслах. Вам не нужна она, вам требуется только некий красивый оклад к иконе собственного эго: «Вот он, полковник Штасевич, руководитель специальной технической лаборатории, а это его красавица жена, а это его прекрасное БМВ».

И если БМВ ради собственного престижа может купить любой дурак, что они часто и делают, то до статуса этой женщины вы не никак дотягиваете. Такие любят героев, настоящих бойцов, а не ряженых офицеров. Вы — не достойны ее, слышите? К тому же, мне кажется, она вас давно уже раскусила. Странно только одно, почему вы еще общаетесь, и почему от нее в этом исходит некая инициатива? Кстати, к вашим детям она испытывает настоящую, чистую женскую привязанность.

Но это все лирика, нужно было как-то скрасить время, чтобы вы немного пришли в себя. К тому же за услуги в роли вашего семейного оракула мне от вас требуется одна маленькая услуга. Дело в том, что я сейчас слишком слаб для нее: посмотрите на экран. Что вы там видите?

— Это зубр, — морщась от головной боли, процедил сквозь зубы Штасевич.

— Хорошо, а если расфокусировать зрение? Ну же, смотрите на него словно насквозь, я помогу вам…

Полковник долго не мог сделать того, что от него требовалось, но вскоре у него стало получаться…

— Только не пугайтесь, — говорил где-то за спиной Желязны, — помните, что зубра вам помогает видеть только ваша фантазия. Она воспринимает визуальный образ и подгоняет его под одну из наиболее подходящих форм, хранящихся в памяти. Ее легко отключить или обмануть. Я пока еще могу это сделать, правда, ненадолго, мои силы на исходе, я на какое-то внремя «слепну», так что постарайтесь. Опишите то, что вы видите после расфокусировки зрения…

— Это, — неуверенно произнес Евгений Николаевич, — какое-то ужасное чудище! У него лапы …гигантского жука, голова рыси и только тело зубра. Да и то не совсем…

— А что так не так с зубром? — допытывался Феликс.

— Его тело покрыто какими-то костяными пластинами, как панцирем. Ой! Там внутри какой-то гном, маленький человек!..

Желязны тяжело выдохнул и в голове полковника исчезли все видения. На экране по-прежнему темнел силуэт зубра.

— Будь он проклят, — в сердцах заключил помощник Президента, — я так и думал, это сайвок!

— Кто? — не понял Штасевич.

— Вас, Евгений Николаевич, это уже не касается. Ну что? Я вижу, вы окончательно пришли в себя. Прекрасно. Тогда слушайте меня внимательно: вы слишком дорого мне обошлись. Много знаете и никак не оправдали возлагаемых на вас надежд. К тому же я сильно устал и попросту отравлен содержимым вашей памяти, полковник! Вы свободны, да! …Чуть не забыл, вы геройски погибли при выполнении своего служебного долга. Эй! У двери! Уберите его отсюда…

Вечером 24 мая автомобиль гражданина Польши Вацлава Михалека проскочил Высокий Полк и свернул на Хойники. Рядом с ним на переднем пассажирском сидении дремала Анжелика Романович — сотрудница отдела внешней разведки министерства государственной безопасности Беларуси, а в салоне крепко прижимая к себе спящих дочерей, тихо плакала Анна Вячеславовна Штасевич. Слезы скатывались на промокшую блузку, но женщина не вытирала их, боясь отпустить объятья. Ей казалось, что стоит только разжать руки или даже лишний раз моргнуть, этот сон прекратится.

Хороший был автомобиль у поляка. Ехал очень быстро и не особо шумно. Еще бы — новая немецкая машина! Могут себе позволить, буржуи.

Справа пролетел указатель направления «Козловка». Проехав еще немного, возле Липников они сбросили скорость и свернули направо. До Ратмирова дорога особо не давала разогнаться, а от него до Октябрьского снова можно было ускориться. Далекое поселение Гать проезжали на закате, а Подгать проехали уже ночью. Поляк отключил навигатор и долго после этого рулил по проселкам. В центре перекрестья «Подгать — Зублище: Лучицы — Секеричи» была назначена встреча.

К половине второго ночи в минивене спали уже все. Машина быстро остывала. Болотистая местность даже летом зачастую играла заморозками, что уж говорить о не самом теплом мае этого года? По запотевшим стеклам медленно стекали «слезинки» конденсата. В железную, благоустроенную коробку тихо пробирался холод.

Вскоре зашептались девочки Анны Вячеславовны. Мама им отвечала настолько тихо, что различить ее слова было просто невозможно. Анжелика поняла, что пытается вслушиваться, а это означало, что она уже не спит.

Стресс последних суток, да и то, что им предшествовало, вымотали ее, что называется «в ноль». Именно поэтому, оказавшись вне столицы, вне проблем, в обществе своего давнего знакомого и женщины, которая просто источала Вселенскую благодарность за то, что ей помогли вернуть дочерей, в пути Анжелика глубоко и сладко уснула. Нескольких часов сна урывками ей хватило для того, чтобы сейчас чувствовать себя вполне отдохнувшей и готовой к новым свершениям.

— Пан Вацлав, — мягко прикоснувшись к плечу водителя, произнесла Анна Вячеславовна, — нам надо …выйти.

— То добра, — спохватился тот, судя по всему уснувший незаметно для себя самого, — я не могу (делая ударение на первый слог), пойти с вами, — ответил он с сильным польским акцентом.

— Я пойду, — вступила в разговор Анжелика, — чтобы девочки не боялись, — мне тоже нужно…

Они выбрались из машины, закрыли двери и только тогда чувствовавший вину пан Вацлав стал растирать себе лицо руками. Спать ему было никак нельзя. В момент, когда его пассажиры вернулись, он уже выглядел бодрячком. Достал из багажного отсека салона и расставил на раскладном столе термосы с чаем, выложил на целлофановый пакет бутерброды.

Кушали в тишине, только дети что-то шептали маме, судя по всему высказывая свое мнение по поводу этого походного разносола. Анна Вячеславовна хоть и готова была за возвращение своего двойного сокровища теперь сдувать пылинки со своих милашек, однако строгая и справедливая мама брала верх над ее слепой пеленой счастья:

— Мы с вами отсюда поедем на очень мягком, международном автобусе, — тихо увещала она, — а там куда мы поедем, у нас есть бабушка Паша…

— Смешно, мамочка, — чуть слышно рассмеялась одна из девочек, — у нас в школе тоже есть мальчик Паша.

— У вас, девочки, сейчас будет другая школа, — не дала ей договорить счастливая мама, — а в столовой этой школы и работает наша бабушка Паша. Она умеет готовить всякие вкуснятины. А сейчас надо сказать «спасибо» дяде Вацлаву и тете Анжеле и за то, что если бы не они, мы бы вообще ничего не ели.

«Спасибо!» — послушно и дуэтом, как в садике ответили девочки.

— М, — чуть не обронив на пол рассыпающееся в ее руках вареное яйцо, указала в окно Анжелика, — Вацлав! Кто-то сигналит…

На фоне черной, зубчатой каймы леса моргал огонек фонарика. Пан Михалек сунул руку под сидение и достал ее обратно уже с пистолетом. После этого он нажал кнопку аварийной обстановки, и машина послушно «моргнула», озаряя туманное пространство ярким, оранжевым светом. Пользуясь этим, Вацлав открыл дверь и скользнул на улицу.

Его тут же поймали заботливые, но достаточно жесткие руки, моментально и ловко перевернули в воздухе и уложили на землю, взяв кисти рук на болевой прием. Поляк сообразил, что в их непростом деле ко всему нужно относиться именно так, с перестраховкой и профессионально, поэтому даже не думал дергаться.

Вокруг минивена пронеслись тени. Дверь салона отъехала назад, и в доли секунды в свод черепа Анжелики уперся ствол пистолета:

— Вячеславовна, — низким, грудным голосом спросили позади опешившей майора Романович, — все в порядке?